"Глупая, – сказала я самой себе, – прямо тебе в руки идет приключение – вперед!"
Поднялась на нужный этаж, еще раз прокрутила в голове первую реплику: "Добрый день! Извините, что беспокою вас без предварительной договоренности…" Затем скажу, что работаю в газете… м-м-м… ну, например, в "Вечерке" и у меня задание сделать с ним, как с молодым перспективным ученым, небольшое интервью. А дальше – посмотрим. В лучшем случае – задам пару вопросов и попрошу попить, в худшем – просто не застану его дома. Или наоборот.
Звонок на двери не работал.
Пришлось постучать…
Но перед этим я достала из кармана бублик, как будто он действительно мог быть символом доверия или – как он там сказал? – пропуском.
Надев бублик на палец, я ждала, как решится эта задачка. Но кажется, она не собиралась решаться. Я стучала и стучала. Пока не открылась дверь напротив.
Из нее выглянула старушка. В руке она держала ключ.
– Наконец-то, – сказала она без малейшего удивления. – А то я уже собиралась в магазин за молоком. Думаю: "Ну если никто не придет в течение двадцати минут, пойду".
Она протянула мне ключ.
– Н-н-но-о-о… – От неожиданности у меня снова отнялся язык.
Бабушка ласково посмотрела на меня, – очевидно, она не ждала объяснений.
– Заходите, заходите! Ваня скоро будет, он всегда оставляет мне ключи – для своих друзей. К нему много людей приезжает. Не стоять же им в подъезде!
Ничего себе! Но я решила без всяких вопросов принять правила игры и взяла ключ.
Бабушка приветливо покивала мне головой и закрыла дверь.
Я осталась стоять на лестнице с чужим ключом в руках и не знала, что делать. Как вообще можно оставлять свои ключи – для кого угодно? Сейчас бы так поступил разве что больной на голову.
Но любопытство взяло верх, и я вставила ключ в замочную скважину.
…Все здесь было, как и тогда. Чуть меньше фотографий на стенах, чуть больше книг, тот же круглый стол и зеленый абажур лампы. Благодаря тому что я "недавно" здесь была, почувствовала себя как дома. Пошла в кухню – там было чисто и убрано. Чтобы ничего не сдвинуть со своих мест, глотнула воды прямо из носика чайника и вернулась в комнату, присела на край стула.
Сколько придется ждать? Воды я попила. Может, встать и уйти, вернув ключ той же бабушке?
На стене тихо тикали часы. Снова идти в город у меня не было никакого желания. По крайней мере, здесь я себя чувствовала уютно.
Я склонила голову на руки.
…Казалось, прошло всего несколько минут, но, когда я открыла глаза, комнату уже окутали синие сумерки. Открыла – и сразу натолкнулась на… взгляд.
Напротив меня за столом сидел мужчина. Он тоже положил голову на скрещенные на столе руки и с интересом смотрел на меня. Его глаза были на уровне моих глаз. Я еще не могла сообразить, то ли мне это снится, то ли я действительно проснулась в той комнате, куда вошла, как воришка.
Глаза были те же – лукавые и хитрющие. Они светились улыбкой. Знакомой улыбкой. Какое-то время мы изучали друг друга. Потом я медленно подняла голову. Он поступил так же. Не произнес ни слова. Разглядывал меня, даже я бы сказала – впитывал мое лицо этими лукавыми глазами.
Я смутилась.
Что мне сказать?
Все вылетело из головы.
Вот балда! Я же что-то должна была сказать!
Пауза была такая же, как и вчера, то есть тогда, когда он открыл мне дверь…
"Добрый день! Извините, что беспокою вас без предварительной договоренности…" Точно! Так я должна начать свою речь. Но на дворе вечер. А какая вообще может быть "предварительная договоренность", если я забралась в его квартиру самостоятельно, да еще и заснула, как у себя дома?!
– Я хочу есть… – сказала я охрипшим от сна и волнения голосом.
Произнесла это достаточно гладко, без привычного "заедания пластинки".
Он радостно улыбнулся (вокруг его лица, как и вчера, засветились тысячи сияющих фонариков!) и вздохнул с облегчением, как будто перед ним ожила восковая кукла.
Что он должен теперь сделать? Спросить, кто я, каким образом попала сюда. Попросить документы.
Проверить, все ли вещи на месте.
Он кивнул на мою руку:
– Это обручальное кольцо?
Я посмотрела на свой палец – на нем был надет бублик (обручальное кольцо, кстати, я никогда не носила).
Я засмеялась, уже зная, что он не будет спрашивать документы.
– Это волшебный бублик, – сказала я. – Им я открыла вашу дверь!
– Я люблю бублики, – сказал он.
– Знаю, – сказала я. – А кроме бубликов, у вас что-нибудь есть?
Он засуетился:
– Сейчас проверим! По крайней мере, в холодильнике вчера были яйца. Но я могу сгонять в магазин.
– Не надо никуда гонять. Обойдемся яйцами, – сказала я и добавила с улыбкой: – Если они там были… вчера.
Мы перешли в кухню.
Он засуетился, доставая из холодильника продукты. Вывалил на стол все, что там было, – сыр, яйца, масло.
Я заметила, что у него дрожат руки.
Он повернулся к плите.
Я смотрела на его спину, шею, очерченную двумя трогательными впадинками.
Он умело готовил яичницу, сковородка шипела и распространяла соблазнительные ароматы.
Мне показалось, что я наблюдаю все это тысячу лет.
– Почему вы не спрашиваете, кто я? – поинтересовалась я.
– Зачем? Если вы пришли – думаю, вы знали, куда идете…
Да, действительно, я это знала. Только не знала – зачем? Воды попить? Или увидеть его снова – без фланелевой рубашки и стоптанных тапок, таким, каким он был сейчас и… на той фотографии.
Похоже, я и вправду потеряла рассудок, ведь мне показалось, что я запросто могу подойти к нему и обхватить руками спину, прижаться к ней щекой, почувствовать ее тепло – и в этом не будет ничего противоестественного.
Никогда со мной не случалось ничего подобного. Чтобы вот так – сразу?
"С другой стороны, – мысленно улыбнулась я, – сегодня мне все позволено! Ведь, по большому счету, меня нет! Я бегаю где-то там, на даче у своих соседей, собираю цветы, ловлю бабочек и пью на ночь молоко…"
Дело было вовсе не в том, что мне захотелось весомого подтверждения присутствия в этом времени, или эксперимента, или защиты. Нет. Происходило нечто странное: я почувствовала себя так, словно давно жила здесь.
То же самое я ощутила, когда пришла сюда в первый, а вскоре – во второй раз, но тогда это чувство возникло на уровне подсознания. И временами выныривало как воспоминание об удовольствии, уюте, покое, заинтересованности, о каком-то непонятном щемящем чувстве в груди. Но никогда не доходило до ясных мыслей, а тем более действий.
Как сейчас.
А как же Мирось?! Это несвоевременное воспоминание неприятно кольнуло сердце.
Но другое ослабило напряжение: Мирось сейчас сидит где-то на крыше – или где, он говорил, любил пить вино с друзьями? – и понятия обо мне не имеет! Более того, он ходит со своей Томочкой, возможно, спит с ней, обещая жениться после института. Вежливый, правильный, ироничный, уверенный в себе Мирось, который всегда знает, чего хочет. Мирось, который, не колеблясь, сдаст меня в дурку, как только я расскажу о своем приключении. Нет, не буду думать о нем сейчас! Подумаю потом.
Сейчас же меня интересовало одно: чувствует ли этот чудак то же, что и я?
Размышляя таким образом, я не заметила, что в кухне все стихло – ни единого звука, даже сковородка перестала шипеть. Он замер, продолжая стоять ко мне спиной.
Не знаю, сколько прошло минут, пока я услышала его приглушенный, тревожный голос:
– Вы – здесь?..
Этого было достаточно, чтобы понять: чувствует!
– Может, перейдем на ты? – сказала я.
Он обернулся ко мне с улыбкой облегчения:
– Думал, что ты мне померещилась. Померещилась – и сбежала.
– В лазейку? – улыбнулась я.
– Что? – не понял он.
– Разве ты не знаешь? – лукаво сказала я и решила немного пошутить, повторив то, что недавно услышала в этой же квартире: – Есть гипотеза, что пространство совместно со временем имеет спиральное построение по временной координате… Это выглядит примерно так…
И я сделала то же, что делал он: оторвала от газеты полоску, нанесла на нее "ось времени", намотала на палец и проколола в одном месте зубцом вилки. Он смотрел на мои манипуляции широко открытыми глазами и молчал.
– Течение времени тянет нас в одном направлении – из прошлого в будущее, и мы бессильны даже притормозить в нем, – продолжала я, вспоминая и повторяя его же недавние слова, услышанные здесь. – Но если пойти перпендикулярно, попадаешь в лазейку и…
Глаза его расширились, он пошатнулся.
Даже показалось, что он теряет сознание. Это был прекрасный повод подойти и сделать то, что я хотела… Он крепко обнял меня. Я почувствовала, как сильно он дрожит и… как уютно быть в его объятиях.
– Ты… ты… сказала то, над чем я давно работаю, но не мог так точно и так просто сформулировать! Ты тоже в это веришь?!
Теперь я ответила совершенно уверенно:
– Верю.
– Это невероятно! И все, что происходит сейчас, – невероятно. Ты пришла ко мне… – Он осторожно взял мое лицо в руки, повернул к себе, и меня осветило таким светом, что я закрыла глаза. – Я знал, что ты придешь…
…Его прикосновения прорастали в ней, пускали корни, как деревья, оплетая и проникая в каждую клетку. И она медленно начала растворяться в нем, как сахар в стакане с водой. Таяла, теряла ощущение собственного тела, свое такое незаурядное "я", давний эгоизм брать и получать, прислушиваться только к себе. Все, все отпало.
Она стала невесомой, как свет.
Ведь он окутывал ее светом.
Она стала водой, ведь он окутывал ее теплыми волнами – и сам был, как море.
Она стала музыкой.
Ведь он играл на ней без единой фальшивой ноты.
Еще никогда у нее не возникало чувства такого неистового, почти нереального родства. Всегда что-то мешало – то запах чужого тела, то поспешность, с которой к ней прикасались, то какие-то специфические восклицания и словечки, раздражавшие ее. А здесь было полное ощущение сообщающихся сосудов.
Они просто перетекли друг в друга без какого-либо внешнего раздражителя.
Все, что он делал, было ради нее.
Только ради нее…
Она вспомнила, как в детстве падала в траву, обхватывала руками землю и чувствовала, как через переплетенные сосуды этой травы в нее втекает странное и неизвестное чувство полного слияния с природой, с чем-то более сильным и истинным, чем то, что можно высказать словами. Он дал название этому ощущению – дар любить. И все встало на свои места. Он сказал: "Есть – отношения, а есть – любовь. Отношений в миллион раз больше, чем любви". Она никогда не задумывалась над этим!
Действительно, все, что она видела вокруг себя – среди людей, – все, что казалось любовью, этим затертым и тысячу раз повторяемым словом, которое произносилось без единого сомнения на свадьбах и всяких семейных мероприятиях, по большей части оказывалось именно "отношениями". Семейными, дружескими, скандальными, устоявшимися, прагматичными, скоротечными, благородными, грубыми, докучливыми, внебрачными, деловыми, партнерскими, высокими и низкими, тяжелыми и легкими, зацикленными, эгоистичными, взвешенными, скучными, будничными. А любовь была просто любовью и не нуждалась в эпитетах…
7 июня, утро
"…Каждое мгновение с тобой – такое плотное, как капля воды, плавающая в невесомости. Не растекается, не падает вниз, не разбивается, не уплывает. Благодаря тебе я знаю одну важную вещь. Она открылась мне, как самая главная истина, как толкование Библии, как понимание всего сокровенного, что может быть доступно только избранным: теперь я знаю, что такое любовь. Как знаю и то, что ее сущность и смысл открываются далеко не всем. И не зависят от чего-то внешнего. Любовь – дар, который живет внутри каждого, но может никогда не раскрыться. Так и остается до конца жизни – какой-то мизерной, съеженной и даже лишней клеткой. Потому что ни один луч не осветил ее, не дал ей жизнь, не окропил живой водой. Я не видела никакой разницы между отношениями и любовью, как не видят ее миллионы других. Ты научил меня видеть эту огромную разницу. Отношения – длятся, любовь – живет. Она всегда свежа, никакая обыденность не может затянуть ее илом. К любви невозможно привыкнуть! В этом и состоит проверка, что у вас – любовь или отношения. Ты, именно ты, научил меня этому.
Но если бы в тебе самом не было этого дара, ничего бы не произошло!
Извини, что подвергаю нас такому испытанию. Тебе опять придется ждать. А я не знаю, смогу ли вернуться".
Я поставила точку.
Свернула листок треугольником и посмотрела по сторонам. Утренний свет уже полз по стенам, еще пять минут – и настанет новый день. Совсем другой новый день, в котором и я буду другой. И потом, когда он пройдет, и потом, когда пройдут миллионы дней от этой ночи.
Я сняла со стены фотографию, погладила ее пальцем, перевернула и отогнула гвоздики, осторожно вынула стекло и картон, удерживавшие ее. Положила листок между картоном и снимком и так же осторожно поставила все на свои места, повесила фото назад, на стену.
Больше всего мне хотелось вернуться в спальню, влезть под одеяло, нырнуть под его руку, снова врасти в него, чувствуя себя в безопасности.
Но у меня была еще масса нерешенных дел, которые я не могла переложить даже на него. Я тихо оделась и неслышно вышла за дверь.
Замок щелкнул слишком громко.
Я стремглав помчалась по лестнице.
И мчалась без остановок еще пару кварталов, пока хватало сил и дыхания, чтобы не повернуть назад…
…Было около шести утра. Я не садилась в транспорт – куда спешить? Если и стоит куда-то бежать, так это назад, туда, где сейчас, наверное, царит отчаяние. Но я знала: все смогу исправить позже. В данном случае не может быть никаких "если бы". И эта уверенность придавала сил двигаться все дальше и дальше от дома.
Шла, как в невесомости или во сне, преодолевая силу сопротивления, которая тянула меня назад. Так, наверное, идут по пустыне или по тундре, увязая в песке или в снегу…
По тротуарам ехали поливальные машины, окрашивая воздух радужными струями воды.
Утренний город – пустой, прозрачный, гулкий: я слышала каждый свой шаг. Надо было бы где-то присесть и наконец поразмыслить над тем, что произошло и что будет дальше. Возвращаться в "свой дом" сейчас не было никакого смысла – что я там буду делать с утра? Но куда податься?
Мне пришло в голову пойти в университетский сквер – тот самый, где всего несколько дней назад я встречалась с Олегом. Немного сориентировалась на местности и поняла, что прошла уже немалый путь и этот сквер находится совсем рядом. Там можно будет просидеть до обеда, а потом направиться "домой" – у меня же есть ключи. Ну и, конечно, пропуск-тапочка лежал в сумке.
Я начала подниматься вверх по аллее – именно по ней покатилось "яблоко искушения", за которым я так неосмотрительно побежала…
В сквере уже кипела жизнь: на скамейках сидели старушки, для которых этот утренний час был обеденным временем, катали коляски молодые мамаши, выгуливали собачек жители ближайших домов. И повсюду шумными стайками толпилась молодежь – я вспомнила, что сейчас идет летняя сессия.
Нашла свободную скамейку и села, чувствуя, как гудят ноги, – все-таки я преодолела немалое расстояние.
Теперь можно прийти в себя, навести порядок в мыслях. Хотя никакого порядка там не было! Не могло быть.
Я закрыла глаза. Кажется, я только то и делаю, что сижу на бесконечных скамейках в бесконечном пространстве, словно какая-то кошка, которая передвигается с места на место в поисках свободы.
Что произошло этой ночью?
Самое банальное формулировалось просто: я впервые изменила Мирославу.
Зато теперь я обрела цельность, несмотря на то что потеряла все остальное – здравый смысл, стабильность и прагматизм. Но я потеряла все это еще тогда, когда согласилась поехать во двор своего детства. А, как известно, снявши голову, по волосам не плачут. И разве можно плакать, если именно здесь на меня обрушилась… любовь?
В том, что это любовь, не было никаких сомнений.
В том, что с Мирославом отношения, – тоже.
Теперь я четко понимала огромную пропасть между этими понятиями. Вспомнила, как постепенно складывались эти отношения, как шлифовался каждый камушек совместного существования, как притирались все грани, сглаживались углы, как выставлялись флажки "моя-твоя территория", согласовывались привычки. Это был громадный труд по вырабатыванию современного партнерского существования по всем законам науки о психологической совместимости двух равноправных сторон.
И в этом были достигнуты большие успехи. Даже присутствие в жизни верной Томочки мы с Мирославом рассматривали с философской точки зрения. Мы никогда не повышали друг на друга голос, так как это было "неинтеллигентно". Не ревновали, поскольку считали это демонстрацией неуважения к "свободе личности". Сдерживали эмоции. На первых порах, когда они у меня зашкаливали и я влетала в кабинет мужа, захлебываясь собственным голосом, слышала от него рассудительное: "Тише и – по сути!" Потом вообще научилась "тише и по сути", то есть – никак.
Главными для нас были покой и сохранение "своих территорий".
Я чуть не плюнула себе под ноги! Черт побери, как я могла жевать эту траву?! Забыть вкус того, что волновало меня с юности: шальное, почти животное желание жить только на высоких оборотах – нарушать все территории и правила?! Может быть, меня просто одолел страх высоты и перемен?
А была ли наша встреча с Иваном случайностью – тогда и сейчас? Точнее сказать, сейчас и тогда?
…Она спросила у него об этом уже под утро, когда у обоих слипались глаза, но страх заснуть пересиливал сон и усталость.
– Я думаю, что случай – часть закономерности, – серьезно сказал он, прижимая ее к себе так крепко, что она опять начала задыхаться.
– Как у нас с тобой?
– А разве нет? – Он задумался и начал фантазировать: – Смотри: утром ОНА надевает голубое платье, и оно кажется ЕЙ неуместным, ведь на улице идет дождь, и ОНА возвращается, чтобы переодеться. В это время ОН идет в какое-нибудь кафе перекусить, но вспоминает, что забыл на столе кошелек, и возвращается за ним. Вместе ОНИ тратят пять-десять минут – те самые, неслучайные, которые повлияют на дальнейшее развитие событий. Потом ЕГО любимое кафе – назовем его… "Ля Перла" или "Синий конь" – оказывается закрытым, и ОН идет дальше…
– А что в это время делает ОНА?
– ОНА? Выходит за порог своего дома и идет в том же направлении по каким-нибудь делам. Идет под дождем – одна на пустой улице.
– А дальше?
– А дальше происходит так: "Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!.."
– Ого! Откуда ты знаешь?! Разве эта книга уже напечатана?! Где?
Ее совсем не удивляли его выдумки, ведь она сама наплела кучу небылиц, от которых было сладко во рту. Ее поразило то, что здесь, в 80-м году, он читал "Мастера и Маргариту".
– А ты где ее достала? – лукаво спросил он, и она поняла, что чуть не потеряла бдительность.
Не ожидая ответа, он добавил:
– Я прочитал в самиздате – за одну ночь.