* * *
После очередной получки ей звонят из бухгалтерии райисполкома и просят зайти сфотографироваться с двух до пяти во вторник.
- Зачем? - интересуется Яся.
- Председатель ходатайствовал о включении вас в список лучших работников Малмыг для районной Доски почета.
Ясе хочется уточнить, какой сейчас год, но она прекрасно знает, какой сейчас год. Тут важно не когда, а где.
- Райсовет пошел навстречу и утвердил вас по женской квоте, - терпеливо объясняют ей. - У нас ведь не менее тридцати процентов женщин должно быть отмечено, а кандидатур нема.
Они добавляют, что висение на Доске почета подкрепляется премией в размере месячной зарплаты. Яся категорически отказывается фотографироваться на районную Доску почета, напоминает им о том, что перестройка была двадцать лет назад, и вешает трубку. Тогда спустя неделю на багровом стенде "Ими гордится Малмыжчина" у входа в исполком появляется ее пошедший пикселями черно-белый портрет анфас, взятый из личного дела. Рядом - перепуганные загорелые люди в одинаковых пиджаках и, всмотревшись, она обнаруживает, что пиджак на самом деле один - тот самый, который фигурировал в пантеоне победителей конкурса "Властелин села".
Ясе на фото семнадцать лет. Она тешит себя надеждой, что ее не узнать. Однако в магазине, где она каждый вечер берет сосиски, сметану и хлеб, ее теперь приветствуют так: "Здравствуйте, Янина Сергеевна".
* * *
О приближении осени она узнает по тому, что муха, наполнявшая монотонным жужжанием комнату общаги каждый вечер, сколь бы тщательно Яся ее не излавливала и не удаляла за окно накануне, становится вялой и летать совсем перестает, предпочитая полетам ползанье, а затем и вовсе замирая в анабиозе между рамами. Яся хочет ее выкинуть, но боится, что на следующий день муха появится между рамами снова - по тому же закону, по которому ранее возобновлялось ее жужжание.
* * *
Она замечает, что во внутреннем диалоге все чаще начинает задавать себе вопрос, озвученный Виктором Павловичем Чечухой:
- Эх, Яся, Яся. Что ты себе думаешь?
Ответить на этот вопрос она, как и раньше, не может.
Однажды ночью она долго не может заснуть. Как всегда в таких случаях, она мысленно возвращается к тому июльскому дню, что провела на холмах, и вспоминает увиденную у Вилии метель. Ей думается, что человек - такой же пузырек воздуха, шныряющий во тьме в поисках того, с кем мог бы слиться в короткий миг дарованного ему существования. Он точно так же зависим от пары, точно так же ищет ее, слепо и бестолково мечась в ночи. Тот факт, что у него, в отличие от поденки, есть рот, желудок и задница, не делает его более счастливым, когда пару он не находит.
* * *
Решение относительно дерева приходит к Виктору Павловичу Чечухе после утренней планерки в самом конце августа. В окормляемом им районе передых. Уборка зерновых завершена, по показателем они четвертые в области, не блеск, но лучше, чем было раньше. Чуть поднажать, и - тройка лидеров, а там - грамоты, телевидение и особая скорость решения вопросов по мазуту и ГСМ, в которые все упирается. Подготовка к "Дожинкам" еще впереди, бюджет придет через неделю, коллективы отобраны еще два года назад, репертуар утвержден, и по этому поводу у Чечухи на сердце полный штиль. Выборы только в следующем году, слава тебе господи, вот отменили бы их к чертям, у людей на местах в душе запел бы Газманов: не надо было бы выделываться, изображая демократию, в которую верят только в Минске. (То есть в веру кого-то в демократию верят только в Минске, тут, среди ольхи и аистов, всем все понятно.)
Укладка тротуарной плитки на главной площади идет по графику, здание КГК металлочерепицей накрыли, в аптеку окна ПВХ вставили, а то девочки жаловались на сквозняки.
И вот, когда вся неотложка отступает, можно сесть, заварить себе чаю и подумать стратегически. Нет, не о личной жизни - эта сфера у Виктора Павловича Чечухи закрыта, в ней все должно случиться само собой, тут, когда он начинает что-то планировать и осуществлять, происходит полная ерунда. Но некоторые большие задачи в Малмыгах можно заметить только боковым зрением - ну ведь вот прекрасная была идея развесить тимуровские звезды на заборы бабуль, которым школьники могли бы принести продуктов из магазина. А ведь это его, Виктора Павловича, инициатива, родившаяся мгновенно, когда он окунался в ледяные и шипучие, как газировка, воды Вилии прошлым июнем и думал совсем о другом. (О том, как получить кредитование из Минска после того, как ему уже дважды отказали - вот о чем он думал.)
Так и тут. Это дерево по непонятной ему самому причине кажется темой, требующей его, Виктора Павловича Чечухи участия. Нет, конечно, под это можно подвести аргументы. Во-первых, в этом году - очередной юбилей крещения Руси, в Минск приедет Патриарх Московский, пройдут фестиваль духовности, состязания по колокольному звону, торжественный постриг. А у них в районе - рассадник язычества, какое-то капище, куда люди тянутся отправлять свои самые непонятные потребности, загадывать какие-то желания, о которых в XXI веке полагается просить у Бога, православной церкви и идеологического отдела исполкома. В конце концов, нужно тебе что-то - стань в очередь, возьми кредит или купи в гипермаркете, зачем магию разводить?
Во-вторых, третьего сентября - День белорусской письменности, область отметит его гала-концертом и хоккейным матчем среди юниоров. А получается, каждый второй гражданин во вверенном Виктору Павловичу Чечухе районе не телевизору верит, как это полагается человеку в эпоху победившей письменности, а бабушкиным дореволюционным суевериям.
В-третьих, и это вот как раз самое главное, он, Виктор Павлович, почему-то снова и снова думает об этом дереве, по необъяснимой, совершенно непонятной ему причине, а стало быть вопрос нужно решать.
Виктор Павлович не имеет никакого сантимента в отношении этого обрубка. Этой, как он неожиданно быстро подбирает нужно слово, раскоряки. Он не из Малмыг, а из-под Чечерска, и прибыл сюда по точно такому же вавилонскому принципу, что и Яся; только в его случае это называется не "обязательным государственным распределением", а "территориальной ротацией государственных служащих".
Он берет в руки сотовый телефон и набирает начальника районной бригады МЧС. Поколебавшись секунду, откладывает сотовый и решает звонить с городского - так официальней. После двух гудков отвечает дежурный.
- Это Чечуха. Позови Козачека, - распоряжается он.
Слышен топот кованых сапог по гулкому коридору пожарной части.
- Козачек на проводе, - чеканит главный местный пожарный. - Что там у тебя случилось, Виктор Павлович? Кого тушить будем?
- Привет, Брониславыч! - начинает председатель. - Обращаюсь к тебе как должностное лицо к должностному лицу. Я провел экспертизу отдельностоящего сухого дерева на съезде в районе Косут. Оно по вашей части. Представляет угрозу противопожарной безопасности. Бери хлопцев, едь, пили.
На том конце провода молчат. Потом трубка оживает:
- Погодь-ка, Палыч. Я чё-то не пойму. На кой кому сдалось это дерево?
- Я ж говорю, - нетерпеливо отвечает Виктор Павлович, - противопожарная безопасность! Ствол - это сухостой! Вокруг поле, трава как порох стоит! Шарахнет молния - будет выпал! Тебе что, пожара в районе захотелось?
- Постой, постой! - останавливает трубка. - Я просто не вчешу, зачем ты экспертизу какую-то проводил. Отдельно стоящих деревьев на полях района, как блох на кошке Маше. Ты по-человечески скажи. Сигнал из Минска пришел? Что там, эти наши, озабоченные, за политику написали? "Живе Беларусь"? Или что? Можно же закрасить нормально, дай звонок ЖКХ!
Виктор Павлович набирает в легкие воздуха и медленно и громко выдыхает его в трубку. В первый раз на его памяти озвученное им решение становится предметом дискуссии, а не немедленного исполнения.
- Козачек, - холодно цедит председатель. - Я тебе что, кум? Я тебя что, прошу траву на даче покосить? Я говорю - ты исполняешь! А думать и взвешивать будут в Минске, в Академии наук, у них для этого целое здание с колоннами есть!
Местное МЧС несколько секунд не отвечает - слышно только хриплое и обиженное дыхание. Наконец трубка выдавливает:
- Вот что. Ты на меня не воинствуй, Чечуха. Я, во-первых, в два раза тебя старше. Во-вторых, угрозы противопожарной безопасности в районе голыми руками гасил, когда ты еще студентом в тетради в клеточку про Евгения Онегина сочинения писал. А в-третьих, уважаемый товарищ председатель, я, как вы знаете, подчиняюсь областному дивизиону МЧС и вас слушаю фа-куль-та-тив-но! Вы можете подать сигнал, мы - на него отреагировать! Дерево, я так подозреваю, представляет культурное значение. И даже если нет, - является предметом культа! А потому пилить его по первому сигналу мы не можем! Присылай обоснование, объясняй по-человечески, в чем дело, либо не морочь голову людям в звании подполковника!
Виктор Павлович неподвижно сидит несколько минут после того, как в трубке раздаются гудки. Он не может понять, почему так произошло, почему нормальный мужик Козачек, с которым они совершенно совпадают во взглядах на водку, рыбалку, сушенную рыбу, сало с картошкой, преимущества маринованного в кефире шашлыка над тем, что замачивался в уксусе (они несколько раз выезжали на ночную рыбалку и имели возможность обсудить весь спектр насущных проблем), вдруг взбеленился и перестал чувствовать, кому в районе можно хамить, а кому - нет. На неверных ногах Чечуха спускается вниз, стреляет у вахтера сигарету и задумчиво курит, сплевывая табак под ноги. Никотин вместе с легким головокружением успокаивает нервы, и Виктор Павлович решает, что отчасти виноват сам: потерял контроль в общении с находящимся на действительно опасной службе старым волчарой, с которым говорить можно было пусть жестко, но - вежливо.
Он снова берется за телефон и набирает номер начальника районного "Зеленстроя". Гудки идут, трубку никто не снимает. Наконец, после переадресации, отвечает молодой голос заместителя:
- Кочнев у аппарата!
- Кочнев? - раздражается председатель. - А где Басан?
- Валентин Владимирович вышел по срочному делу, - с готовностью рапортует молодой голос.
- Я вам всем сейчас там дам срочное дело! - снова не может удержаться от крика Виктор Павлович. - Председатель ему звонит! Какое "срочное дело"!
- Не могу знать! - пищит беспомощный зам.
Глава района достает мобильный телефон и, вполголоса матерясь, набирает сотовый номер Басана. Но тот отключен, хотя специальная инструкция строго-настрого запрещает всем государственным служащим района отключать служебные мобильные в рабочее время. До Виктора Павловича вдруг доходит, что пожарник Козачек его обыграл. Что он воспользовался той паузой, пока председатель курил, и обзвонил все аварийные службы в городе, теоретически способные уничтожить дерево, - озеленители, теплосеть, электрики. Все они - его дружбаны. Он представил, как Козачек, не стесняясь в выражениях, объясняет коллегам, что "этот присланец, птенец чертов! Белены объелся! Дуб наш решил рубить", и ему делается дурно. Вопрос об устранении раскоряки превращается в измерение его, Виктора Павловича, управленческой компетенции. Умения решать вопросы.
Он еще раз звонит в "Зеленстрой" и пытается отдать распоряжение о спиле перепуганному Кочневу ("оно не живое, высохшее"; "не паспортизировано, на нем даже инвентарки нет"; "представляет угрозу для стоящих под ним и проезжающих мимо автомобилей, не говоря уже о пешеходах"), но получает явно заготовленный и считанный по бумажке ответ. О том, что "Зеленстрой" по заказу областной Минприроды отдельно стоящее дерево в районе Косут изучил, вредоносных плодовых тел и грибных организмов не обнаружил, равно как и стволовых или комлевых гнилей. И что это, в совокупности с отсутствием дупел, трещин, а также уже проведенного много лет назад усекновения ветвей с удалением порубочных останков, позволяет сделать заключение, что дерево не находится в аварийном состоянии и в немедленном спиливании не нуждается. И что если у него есть еще аргументы, нужно адресовать их Валентину Васильевичу Басану, когда тот вернется на рабочее место после выхода по срочному делу.
- Понятно, - спокойно заключает председатель, набирает двухзначный телефон райисполкомовской машинистки и надиктовывает ей приказ об освобождении Басана Валентина Васильевича от должности председателя районного коммунального унитарного предприятия "Зеленстрой" в связи с прогулом и злостным уклонением от исполняемых обязанностей.
Приказ, уже на бланке, с исходящим, лежит у него на столе через пятнадцать минут, но, вместо того чтобы подписать его, Чечуха сминает бумажку и кидает ее мячиком через весь кабинет в урну.
- Черт знает что такое! - говорит он беспомощно вслух.
Он чувствует, что со своей довольно безобидной идеей, он влез в область, куда влезать нужно было очень осторожно. Потому что и у Козачека, и у Басана, и даже у этого блеющего Кочнева - да что там! у барышни-машинистки, которая набивала приказ об увольнении Басана, - у всех них на раскоряке может быть своя маленькая деляночка с сокровенным желанием. И эти люди будут обманывать и юлить, будут выдавать какие угодно заключения и сообща, в круговой поруке, хором включать дурака, лишь бы их мещанскую деляночку оставили в покое.
- Торпедируют! - цедит он полузнакомое слово, вычитанное в газете. В его понимании, торпедировать - это играть так, как это делает "Торпедо", постоянно и специально сдающий матчи то "Зениту", то "Локомотиву", то ЦСКА.
У него ощущение, что сухая рогатина приковыляла в его кабинет. И им двоим тут слишком тесно. Так что - либо он, Виктор Павлович Чечуха, либо раскоряка. Какой он, к чертям, председатель, если эта дрянь останется стоять, когда он так прямо приказал ее убрать? Какой он глава района, если все, кем он командовал, врубают ослика Иа, как только заходит разговор об этой коряге? Получается, он везде главный, кроме съезда в районе Косут!
Он решительно выходит из кабинета и, прыгая через две ступеньки, мчится к "Волге". Отступать Виктор Павлович не научен жизнью. Он хлопает дверцей и рвет с места так, что из-под колес валит сизый дым. Через минуту "Волга" Виктора Павловича залетает на мехдвор автобазы - ближайшее от исполкома подведомственное району предприятие.
Курящие в теньке под навесом мужички, перепачканные мазутом до того, что их можно принять за представителей иного биологического вида, начинают перепуганно метаться. Те из них, кто потрезвей, стекаются к председателю района, стараясь дышать в сторонку. Совсем пьяненькие сливаются через щели в заборах и вдоль складок ландшафта. За алкогольную рекреацию на рабочем месте полагается выговор, к тому же половина из них - водители транспортных средств разной технологической сложности, с отметкой в путевом листе о выходе на маршрут через четверть часа.
Начинает лупить дождь. Выглаженная белая рубашка с коротким рукавом виснет на председателе мешком, белые мокасины тонут в грязи, перемешанной с отработанным маслом. Ни завхоза, ни инженера, ни главного механика нет на месте, они "отбыли по срочному делу", как мямлят покачивающиеся водорослями под небесными струями мужички.
Виктор Павлович от этого "отбыли" звереет и уже думает звонить машинистке, надиктовывать три приказа об увольнении, но вовремя понимает, что так далеко желание Козачека предотвратить выруб дуба зайти не могло, что на мехдвор он не звонил явно, а эти работнички просто нагрузились с утра пораньше и, завидев большое начальство, попрятались среди лопухов и железа.
- Так, короче. Нужна бензопила, - распоряжается он, и механизаторы, видя, как страшен его взгляд, начинают лемурчиками шнырять по базе, натыкаясь друг на друга и невнятно мяукая. Очень скоро они кладут к его ногам три "Дружбы" разной степени сломанности: у одной треснул фланец, у второй накрылся редуктор, у третьей вышел из строя двигатель.
Виктор Павлович хмурится и играет желваками. Он выглядит, как человек, готовый распилить этими самыми "Дружбами" завхоза, инженера и главного механика за то, что не ремонтируют технику. Причем порубочные остатки он сожжет, дабы умельцы с мехдвора не склеили лодырей обратно. Лемуры, торопясь, разбирают "Дружбы" крохотными черными лапками и составляют из трех одну работающую.
- Только сильно не жми и остывать давай, - заискивают они, источая такой алкогольный выхлоп, что им можно заправлять бензопилу "Дружба".
Не говоря ни слова, Виктор Павлович грузит агрегат в машину и забирается в нее сам. С него течет - на сидения, на резиновые коврики, руль скользит в руках. Ливень бомбит так, что "Волга" под его напором приседает. Председателю кажется, что теперь уже даже и погода в районе вошла в заговор с Козачеком, что тот и небу позвонил, подлюка. К моменту когда он подъезжает к необозначенному перекрестку в районе Косут, стихия умеряет тропический напор и сохраняет лишь мелкую, лезущую за воротник морось. Председатель заправляет пилу из канистры, выданной лемурами, подходит к раскоряке и блуждающим взглядом осматривает ее. На Виктора Павловича пялятся чужие мольбы, просьбы и желания, на него таращатся чужое горе, одиночество, болезни, бедность. Но он не вчитывается. Его не трогает. Он осматривает ствол исключительно в поисках хорошего входа.
Наконец, наметив точку под лицом барышни, он запускает пилу, сжимает зубы и врезается в ствол. Древесина издает жалобный визг, но поддается легко - дуб высох за сотни лет пребывания в статусе памятника, выпил не пахнет разогретым деревом, из него крошится белая труха, похожая на бетон. Ствол очень толстый, а потому снять дерево в один проход не получится - полотно пилы не достает даже до середины ствола. Время от времени "Дружба" цепляется за стенки распила, приходится аккуратно извлекать ее и заходить под другим углом. Агрегат быстро греется и председатель делает передышки - чаще, чем ему хотелось бы. Он облокачивается на склизкий ствол, и в глаза лезет: "Дай нормальной жизни, хотя бы день", "Чтобы Сергея ДМБ до сро", "Колодка косит, диск + суппорта менял", "Хочу чтобы школа не курила в туалете", "Такую книгу, чтобы все понять", "Дай парня ласкового, чтобы жалел", "Брошу пить с первого октября", "Чтобы приехал цирк со слоном Леночке показать слона". Председатель обходит ствол полным кругом, но дерево продолжает стоять.