* * *
- И самый дешевый вариант у нас будет… - в трубке слышно клацанье ноготков оператора по клавишам. - Семьсот пятьдесят долларов за однушку на Зоологической. Двадцать четыре квадратных метра, без ремонта. Есть кровать, сантехника - написано, правда, старая. Так что особо, знаете, не ждите… За такие деньги… На полу - линолеум. Заморозить этот вариант? У нас быстро все, что до тысячи, улетает. Поставить на паузу?
Яся сидит в чебуречной, в которой все состоит из пластика - стены, окна, стойка, посуда. Затянутая в пластиковый фартук девушка убирает с липких пластиковых столиков белую пластиковую посуду - она сгружает ее в пластиковый совок и опорожняет его в зеленую пластиковую урну, затянутую черным пластиковым пакетом. Закажи Яся чебурек, он тоже будет пластиковым - разогретым в микроволновке, желтоватым, тягучим, как потекшая пластмасса. Но она не может заказать чебурек. По причине, имя которой - Москва, чебурек с чаем стоят десять долларов. А потому Яся пьет чай, просто чай из пластикового стаканчика, гофрированного, как презерватив.
- Скажите, а ничего дешевле семисот пятидесяти у вас нет? У меня просто с деньгами туговато…
- Девушка, вы должны понимать, что семьсот пятьдесят - это, во-первых, очень дешево для Москвы сейчас. Во-вторых, это стоимость квартиры в месяц. - Голос в трубке становится строже. - При подписании с нами соглашения вы должны заплатить хозяевам за два месяца вперед и нашему агентству за услуги по поиску и сопровождению сделки - сумму, эквивалентную месячной плате за жилье. Итого получается по Зоологической - две тысячи двести пятьдесят, вносится при заселении. Это дешево, этот вариант сейчас оторвут, если мы его не притормозим. Так стопить или нет?
- А если комнату, допустим, снять? Комнату, а не целую квартиру?
Перед Ясей на липком столике - горка бумажного сора: вскрытый конверт с новой симкой, соглашение с мобильным оператором, газета "Жилье", название которой она в первый раз правильно прочитала с "у" вместо "и", счет за чай. Этот сор - все, что принесла ей новая жизнь. Бумажки бесполезны, но их страшно выкинуть - вдруг телефон потребует ввести пин-код еще раз. Очень многие вещи в нашей жизни мы держим возле себя именно по этой причине. Они бесполезны, но их страшно выкинуть. Для того чтобы почувствовать это, нужно собрать в рюкзак вещи, которых без стирки хватит на неделю, и уехать в город, где тебя никто не ждет.
- Девушка, у нас крупное международное агентство. Мы не занимаемся сдачей комнат. Мы ищем для наших солидных клиентов только отдельное жилье. Вам нужно обратиться к кому-нибудь помельче. Но вообще-то… - голос в трубке становится уютней. - Я лично вам бы не рекомендовала. В любом московском агентстве попросят внести плату за два месяца плюс гонорар, заплатите в итоге тысячу вместо двух. Не меньше точно. А что получите в итоге?
- Скажите, - перебивает ее Яся, - а если у меня есть только двести пятьдесят… Нет, уже двести двадцать долларов? Что мне делать? Просто по-человечески?
Тут обнаруживается нечто интересное. Выражение "по-человечески", в Минске пробуждающее гуманизм даже в постовых милиционерах, у оператора московского агентства недвижимости вызывает разряд ярости.
- По-человечески… - И все шипящие согласные озвончаются до оружейного щелкания. - С двумястами баксами в кармане я рекомендую вам сесть на поезд и ехать в Новгород! Поработайте там живым хот-догом в парке культуры, соберите денег и возвращайтесь! - Перед тем как повесить трубку, девушка выдыхает с такой яростью, что становится понятно: в ее жизни был эпизод работы живым хот-догом в парке культуры Новгорода, и она не склонна оценивать его как самый светлый момент в своей биографии.
Отложив умерший телефон, Яся понимает, что симку, чай и газету "Жилье" купила совершенно напрасно. Она запахивает куртку и выходит прочь из пластикового кафе. Мороз сразу же засовывает проворные ледяные ладошки в ее кеды. Эту обувь утеплить не удается даже двумя парами теплых носков. Обратный поезд на Минск ушел два часа назад, а потому ей придется провести в этом чужом и непонятном городе ночь. Над многоэтажками - полная луна. Она сияет чистым лимонным светом, как будто под ней не коптят жирными дизельными выхлопами автобусы, маршрутки и заляпанные по самую крышу смесью снега с грязью машины. Хорошо различимо пятнышко Моря Ясности, на берегу которого нужно сеть в лодку, чтобы попасть к Озеру Радости. У таких разных городов, как Минск и Москва, - одна и та же луна. У Ясиного детства и Ясиной юности - одна и та же луна. Когда она будет умирать - луна будет там же, на небе, и Море Ясности не изменит своих очертаний.
В Ясиных руках - карта Москвы. Ясины ноги в кедах - на теплой крышке канализационного люка. Лед вокруг люка оплавлен, по краю успела пробиться бледная травка, тут локальная оттепель, предоставленная теплосетью. Яся всматривается в карту и не может понять, что делать дальше. Карта - последний документ, к которому она пытается обратиться за помощью, - не сообщает ей ничего о том, куда можно пойти, чтобы переночевать в этом вымерзшем городе. Идущие мимо Яси люди закутаны в шубы и хмурой нелюдимостью похожи на операторов агентств недвижимости. В них отсутствует какой-то важный антропоморфизирующий атрибут. Их глаза не смотрят по сторонам, только под ноги. Это толпа пролов. Утомленных городом, заставляющим их работать по четырнадцать часов без выходных - просто чтобы платить аренду. Яся знает, что если она сядет на этот теплый люк, уткнет лицо в колени и задремлет, никто из них не остановится ей помочь. Никто не скажет: "Девушка, замерзнете насмерть!" Они будут обтекать ее, как стая рыб обтекает остов затонувшего корабля.
Среди этих косяков вдруг обнаруживается шерстящее их движение. Яся сначала обращает внимание на его направление и только потом на его источник. Некий субъект движется не вдоль проезжей части, а поперек тротуара, заставляя пролов вспучиваться и замирать. Он выносит из отмеченной массивными желтыми буквами химчистки ворох отутюженной и упакованной в целлофан одежды. Свои сокровища он складывает в приземистый автомобиль, в дизайне которого идея скорости победила идею респектабельности. Одет мужчина непривычно: торс затянут в плотный черный атлас со сложной вышивкой. Книзу наряд расходится тяжелыми складками, превращаясь в длинную юбку, прикрывающую обувь. На его груди - связка массивных ключей. Их размер отсылает к мыслям о дверях монастыря или храма. Ключи позванивают у самого пояса, сработанного из широкой полосы черного бархата. В Минске такого, пожалуй, примешь за аббата, в Москве он может быть кем угодно, даже торговцем китайским чаем на рынке. Его причудливость отфильтровывается в диапазон нормального. Подобных чудаков здесь слишком много.
Мужчина складывает в автомобиль последнюю порцию пакетов и, уже запрыгивая за руль, вдруг застывает, глядя на Ясю. Яся тотчас же отворачивается от чудака и вонзает взгляд обратно в карту. Внимательно рассматривая ее, она слышит приближение шагов. Каблуки у мужчины кованные. Они цокают, как копыта Люцифера.
- Mon amie, это карта, а не GPS! Установить соединение со спутниками не получится, даже если ждать два часа! - Бодро говорит слегка грассирующий голос прямо над ухом. - Судя по твоему наряду, ты слишком буквально поняла высказывание Ницше о женском умении наряжаться. О том, что оно выдает инстинктивную привязанность ко вторым ролям. Планируешь захватить мир, не снимая кед? Даже зимой? Тогда тебе нужен водитель! Давай я тебя подвезу!
Яся смотрит на незнакомца. Глаза у него веселые и, как ей кажется, добрые. Ничего люциферского во внешности нет. Лицо - соль с перцем. Кровь с молоком имеет свойство к сорока превращаться в соль с перцем.
- Хорошо, - говорит она, складывая карту. И повторяет, менее уверенно, увидев его улыбку, в которой мелькнули-таки чертики: - Хорошо.
После этого девушка садится в машину и ее собеседник сначала рвет с места (на его лице - мальчишеское удовольствие от эффектного старта) и только потом спрашивает:
- Куда тебе, ma cherie?
Яся не знает, куда ей. Москва - не Вилейка, поспать на вокзале не получится. От путешествовавших автостопом однокурсников она слышала что-то про сон на лестницах в питерских парадных, но московские подъезды все закрыты на кодовые замки. Ее собеседник интерпретирует задержку в ответе с пугающей проницательностью:
- Первый день в Москве? Ночевка обломалась? Планы захвата мира провалены?
Яся набирает в грудь воздуха и снова задерживается с ответом. Непонятно, насколько глубоко стоит посвящать собеседника в провал планов по захвату мира. Стоит ли начать с исполнительного листа или, напротив, ничего о нем не рассказывать? И эту задержку он понимает верно:
- Все ясно. Москва бьет с носка. Я устрою тебе ночлег и, если захочешь, работу.
Он улыбается, но не той улыбкой, которая могла бы насторожить после такой фразы.
- Вы священник? - интересуется девушка.
Незнакомец весело смеется.
- Нет, я икона!
- Икона? - недоумевает Яся. - Иконы все в церкви. К ним бабушки ходят яйца освящать.
- Это раньше так было! - собеседник поднимает указательный палец, не отрывая ладонь от руля. - Теперь иконы все на подиуме. А бог, как сказал тот же Ницше - это некое предположение.
- Так вы модель? - понимает вдруг Яся причудливость его наряда и манеры общения.
- Нет, я не модель. Я - тот, кто их делает. Я - модельер, ma petite fille.
- И вы выхлопочете мне должность на обложке в журнале "Cosmopolitan"? - хмыкает Яся. - Но для этого мне нужно будет с вами переспать, да? Прямо сейчас? В машине?
Модельер хмурится. Когда он весел, он похож на Джорджа Клуни. Когда серьезен - на Джонни Деппа.
- Сплошные штампы, - вздыхает он. - А переспав с тобой, я должен расплакаться тебе в еще не успевшее остыть от страсти бедро и признаться, что я - гомосексуалист. Других ведь нет в fashion-индустрии. Хорошее шрамирование.
- Что? - переспрашивает Яся.
- Я про птиц на левом запястье. Дополняют образ.
- А, - произносит девушка и прячет ладонь в карман.
Мужчина достает телефон, набирает номер и прижимает трубку к уху плечом, не прекращая совершать сложные манипуляции рулем. Яся думает, что люди делятся на два типа: тех, кто, осуществляя подобное, замедляется, и тех, кто, разговаривая по телефону, вжимает педаль газа сильней. Возможно, так по-разному они реагируют на страх и опасность. Этот водитель - из вторых.
- Зовут тебя как? - успевает он спросить, пока в трубке идут гудки.
- Яся.
- Ага. А меня Рустем. Будем знакомы! Алё! Аслан? Асланчик? Привет, брат! - оживляется Рустем. - Ты в клубе сейчас? Слушай, тут девушке одной хорошей помочь с работой нужно. Возьмешь ее к себе в шоубиз? Ее Яся зовут. Ярослава в смысле. Красивое русское имя. И поселить ее тоже надо. Причем срочно, уже сегодня. Какая собой? - Водитель отрывается от дороги и оглядывает Ясю с ног до головы. - Да хорошая. У тебя таких нет. Симпатичная. - Его взгляд останавливается на спрятавшейся в карман ладошке. - И неиспорченная! Да! - Он посмеивается. - Ну понял! Сейчас будем!
Рустем убирает телефон, и автомобиль едет спокойней. Приборная панель подсвечивает лицо модельера рубиновым. Пожалуй, в салоне можно было бы проявлять пленку. Из динамиков доносится вполне-таки люциферское пение Ника Кейва. Ясю впервые в жизни назвали симпатичной. Возможно, дело в том, что Рустем не разглядел ее коротких ножек, а нос картошкой не выглядит катастрофой в рубиновом полумраке.
Яся вглядывается в огни города. Ей кажется, что даже фонари тут горят отчаянней, чем в Минске. В полную силу. Так, как будто это их последний шанс. Прогорев не так, сэкономив силы или обленившись, они будут отправлены домой - туда, откуда пришли в этот большой и жестокий город. И больше шанса осветить Москву им не представится.
- Клуб, куда мы едем, расположен не в центре. Не на Арбате. Но и не в Бирюлево, конечно. Его клиентура - олдовый мидл. На старте место называлось "Грозный" и было посвящено - не пугайся, не столице Чечни, а русскому самодержцу. Человеку, из-за которого у нас вместо Возрождения случились Средние века. Есть мнение, что Грозного сильно недооценивают. Ведь как раз Грозный и был прадедом Сталина. В хорошем, конечно, смысле этого слова - я в ином о политике не высказываюсь. Плюс Средневековье. Оно после того, как все в гаджеты переселились, вошло в тренд. Я не про нравы, я про образование. Все снова "думают, что…" и "верят, что…", никто ничего не знает. Ну и в "Грозном" все было такое… Ну, немножко перверсивное… Но по-хорошему. С камнем, но без решеток. Ну а что, Москва не перверсивная? Но потом клуб пришлось форматнуть. Написала какая-то сволочь, не разобравшись, что это - "этническое место", и весь олдовый мидл за три вечера выдуло - кому хочется в чеченском клубе мелькать? Тем более управляющего Аслан зовут. Ну вот, тогда клуб карамелизировали - новое название, новая легенда, русская классика, я форму для официантов рисовал.
Автомобиль останавливается возле здания, напоминающего маленький мавзолей. Его черные тяжелые стены, доставшиеся, похоже, в наследство от предыдущей концепции, украшены сеткой светящихся белым неоном древесных ветвей. Над входным порталом - портрет полковника Сандерса с логотипа KFC: пенсне, узкий черный галстук, бородка клинышком. Рядом - название. Английские слова, написанные кириллицей: "Черри Орчард". Русская классика в Москве не умеет без английских слов. Яся решает уточнить до встречи с Асланом, на которой, возможно, нужно будет блеснуть пониманием нюансов концепции:
- А при чем тут русская классика? Почему дядька с "Кэй Эф Си" над входом?
- Дядька с "Кей-эф-си"! - взрывается смехом модельер. - Это Чехов! Чехов, Ярослава!
Пенсне, узкий черный галстук, бородка клинышком предстают в новом свете. "Черри Орчард". Вишневый сад. Ну конечно.
Внутри темно и просторно. Сцена оформлена как парковая беседка, белые ажурные столики и венские стулья настаивают на легкой ностальгии. Атмосфера тихого веселья в узком кругу на расположенной у холодного моря даче. Сейчас все напьются пуншу, запустят патефон и разойдутся по лавочкам шептаться. Багровые отсветы на потолке намекают на то, что Великая Октябрьская революция уже близко, а потому можно позволить себе взбалмошность. Можно не рвать записочки, не отводить глаз и отвечать на поцелуи, ведь не сегодня-завтра - пароход в Константинополь, распродажа драгоценностей, обнищание и потом - неизбежная работа белошвейкой в Берлине. Кажется, все эти страхи снова модны в России.
Официантки одеты в длинные платья с высоким горлом и овальной брошью на груди - Ясе нравится, как Рустем брендировал Чехова. Место не выглядит блядюшником, пусть горьковатый привкус декаданса ощущается тут достаточно явно. Наряженный лакеем охранник, позволивший себе развязать галстук бабочкой и уложить его по лацканам пиджака, ведет их по глухому коридору с силуэтами деревьев, проступающими в фотографической тьме черных стен. Темные аллеи. Венчаться коридор должен нобелевским залом Королевской академии Стокгольма, не иначе.
Но вместо большого офиса в конце коридора - маленький, обитый красным плюшем кабинетик, больше всего напоминающий театральную гримерную. В нем - кресло и несколько стульев. В кресле сидит человек с эпической лысиной. По этой лысине нужно кататься на крохотных саночках. Стартовавший на макушке непременно увязнет в шерстяном уюте чернющих карабасовских бровей.
Рустем распахивает объятия, но хозяин бровей не спешит подниматься навстречу. Он протягивает Ясиному собеседнику руку - по-кардинальски, пальцами вперед - так, будто визитер должен к ней приложиться. Рустем дергает за пальцы и мнет ладонь, затем оборачивается к Ясе и сообщает торжественно:
- Mon amie, это твой рабовладелец Аслан. Чрезвычайный и полномочный управляющий "Черри Орчард". Прошу бояться и обожествлять.
Аслан кивает и психоаналитическим жестом указывает Ясе на стул напротив себя.
- Ну все, я - аут. У меня показ, а шкурки не готовы. - Рустем делает остающимся в комнате ладошкой и удаляется, позвякивая ключами на ходу. Его тщательно продуманный силуэт проглатывает тьма.
- Итак, Снежана, - подается вперед Аслан.
- Ярослава, - поправляет его Яся. - Только я не Ярослава.
- Вот как! Интересно! - вскидывает шерстяные брови лысый. - А кто же ты? Мишель? Сюзанна?
- Яся. Я из Минска. Яся у нас - это сокращенное от Янины.
- Минск, - кивает Аслан. - Я там был. В тысяча девятьсот девяносто втором году. Брал две фуры масла. Курган Славы, музей Победы. Масло у нас все равно потом в Карелии питерские отжали. Но впечатлений от Минска это не испортило. Хороший, красивый город. Сильно все изменилось у вас?
Ясе удивительно, что есть еще люди, полагающие, что в Минске что-то может измениться.
- Не очень. Все то же. Курган Славы, музей Победы, две фуры масла.
- Ну и зачем ты в Москву потащилась? - Аслан снижает голос и по-отцовски опускает подбородок. Его шея обладает свойством превращаться в толстый складчатый воротник.
Ясе хватило времени подумать над вопросом про Москву. И выстроить вокруг правды защитные бастионы.
- Конфликт с родителями. Осложненный дефицитом средств и общей бесперспективностью.
Аслан кивает. Он внимательно всматривается в черты ее лица и фигуру. Никогда Яся не чувствовала свои ножки настолько короткими, как под этим взглядом.
- Рустем был прав. Ты неиспорченная. "Конфликт с родителями". Надо же! - Аслан говорит короткими фразами, каждый интонационный оттенок в них подчеркивается движением бровей. - Обычно в Москву девчонок мамки отправляют. С парой кружевных трусиков, каблучками повыше и платьишком попрозрачней. Ищи, доча, жениха-нефтяника. А тут прям Тургенев. "Конфликт с родителями"! В университете небось училась?
- Закончила, - лаконично роняет Яся.
- Ну вот. Я о чем. Университет закончила. А бабству не обучена. Смотришь прямо. Не корчишься. Сиськи не выпячиваешь. И не зажопела. - Он поощрительно кивает. - А то многие сейчас только университет закончат, присядут в офис, через год - не девушка, а склад свинины. Целлюлит даже на ушах, извиняюсь.
- У меня грудь дряблая и нога коротка, - неожиданно для самой себя начинает злиться Яся. Она сцепляет руки в замок на груди и с глухим стуком откидывается на спинку стула. - Но если вы думаете, что я из-за конфликта с родителями к первому бровастому сутенеру в отару пойду - просто потому, что он меня "неиспорченной" назвал, вы слабо знаете жизнь, дядя.
Аслан, защищаясь, поднимает ворсистые, как полотенце, руки:
- Да ты что, дочка? Ты думаешь, я тебе собой торговать предлагаю? Тебя куда Рустем приглашал? В шоубиз! В шоубиз, а не в бордель, правда? У нас приличное заведение. С концепцией. Работаем - как большинство в Москве, на тех же принципах. Да что в Москве? Принципы не тут придумали! Ночь, она везде одинаковая - что в Бронксе, что в Бангкоке. И законы у нее те же.
- И что вы собираетесь делать? С этой "неиспорченной", как вы выразились? Как портить?
- Да никто тебя портить не собирается, Янина! - обрывает ее Аслан. Он выглядит как торговец азейрбайджанскими персиками, обиженный подозрением, что фрукты у него испанские. - Я хочу предложить тебе работу. Нормальную. С медкнижкой. Как у бармена или официанта.
- И что же это за работа? Массажистка? Младший специалист по эскорт-услугам?
- Ты будешь у нас светлячком. Светлячком, а не блядью, понимаешь?