Теперь по любому вопросу у него была готовая информация. Борисков искренне завидовал такой замечательной памяти. Человек с хорошей памятью уже только из-за этого способен пробиться в жизни. Он может легко выучить любой предмет и любой язык. Любое образование такому обычно всегда легко дается. Так и этот Жильцов. В своем мозгу он хранил массу всякой как полезной, так и совершенно бесполезной информации. Так он утверждал, что пищу надо принимать только в теплом виде, потому что будто бы была защищена такая диссертация, которая четко доказала, что холодная пища эвакуируется из желудка за
15-20 минут, а горячая – за 3-4 часа, а это значит, что она лучше перерабатывается. Человек, принимая горячую пищу, быстрее насыщается и ему нужно меньше еды, она лучше переваривается, реже возникает дисбактериоз. В ресторанах же быстрого обслуживания специально дают запивать еду очень холодным напитком – со льдом, чтобы хотелось есть еще и чтобы человек съел за один присест как можно больше. Один пациент Борискова, кстати, однажды чуть не погиб когда запил бараний шашлык и плов холодной водой, потому что бараний жир имеет высокую температуру плавления, и он тут же загустел у него в животе, что вызвало непроходимость. Говорят, что именно для того, чтобы не было затора в желудке, плов на Востоке и заедают белой редькой.
При воспоминании о плове у Борискова тут же засосало в желудке и он вспомнил про поездку в Ташкент. В Ташкенте он был когда-то уже очень давно, и даже ухитрился заблудиться там в пыльном кишечнике улиц старого города. Был тоже конец марта, цвели персиковые сады.
Весь город клубился розовой дымкой. И еще тогда постоянно шли дожди.
С тех самых пор навсегда в его представлении Ташкент навсегда остался городом дождей. Впрочем, уже тогда на стенах попадались надписи: "Русские – вон!"
И точно, когда на улице там покупаешь плов, то тут же тебе кладут туда белую редьку, а потом можно пойти в чайхану и взять чайник чая.
Был один знакомый доктор, который там родился и жил лет до тридцати, а потом эвакуировался в Россию. Когда он приехал в Питер, у него осталась эта привычка заедать плов редькой: он и плов сам иногда делал и чай заваривал по-особенному, и лепешки только в одном месте покупал, где их действительно хорошо пекли в специально построенном тандыре.
Однажды всезнайка Жильцов сказал Борискову, передвигавшему в ординаторской сейф на другое место.
– Кстати, а вы знаете, Сергей Николаевич, что больше семидесяти килограммов поднимать нельзя – межпозвонковые диски раздавливаются, если только поднимаешь их неправильно. У всех, кто поднимает тяжести, обычно есть проблемы с позвоночником. Если ты поднимаешь в наклоне девяносто килограммов, то на поясничный позвонок путем рычажной передачи создается давление 625 килограммов, а он и на 500 раздавливается. Запросто от этого может вылезти межпозвонковая грыжа.
Борисков тут же с ужасом вспомнил, как еще в студенчестве подрабатывал на мясокомбинате. Таскали там тяжеленные тушки и полутушки. Суставы реально трещали! Так уматывался! Между тем рабочие, по виду совершенные доходяги, как-то с этим делом вполне справлялись. Видно и тут должна быть привычка. Дело это было еще при
Советах. Все тогда воровали. И водители, и эти самые рабочие-грузчики. Помнится, украли даже мясо из котла в столовой.
Пришел какой-то человек с газетой, вытащил тут же из котла огромный шмат мяса, завернул в эту самую газету и куда-то уволок. Надо сказать, многие люди заболевают в среднем и позднем возрасте из-за того, что в юности работали не жалея себя, на износ.
Кроме того, Жильцову вследствие его исключительной памяти удивительно легко давались иностранные языки. В результате, он очень прилично говорил и читал на двух иностранных языках: немецком и английском, каким-то образом влез в международную образовательную программу и месяца три работал в Берлинской клинике Шарите, где, как он утверждал, работают почти триста профессоров и четыре с половиной тысячи врачей. Борискову на это было даже завидно. Жизляю же – все равно, поскольку он где-то на стороне хорошо подрабатывал, хотя по этому поводу не распространялся, но было известно, что у него очень состоятельный тесть, а жена его, тоже врач, работает медицинским представителем в крупной фармацевтической компании и получает тоже очень много.
Как и многие медики, Жизляй был циником в человеческих отношениях.
Кто-то принес в ординаторскую в день Святого Валентина какую-то газету, где были опубликованы разные любовные послания, от которых разило сиропом: там были обращения к разным дорогим сердцу "кискам",
"зайчонкам", "пупсикам" и даже "пушистым бякам". Жизляй, скривив лицо и плюясь, отбросил газету:
– Просто отвратительно! Это же совершенно интимные вещи.
Публиковать их в газете – все равно, что раздеться при всех догола, прямо посреди дороги сходить по большому или публично заниматься сексом.
Впрочем, Жизляй вообще был циником, и не только в таких часных вопросах. Он был убежденной сторонником альтернативной истории.
Как-то в одну из суббот прошлой осенью ездили целым автобусом от работы на экскурсию в Старую Ладогу. Очень хороший был день. Уже выпал первый снег, но деревья еще не потеряли всех желтых листьев, а небо было пронзительно синим. Проезжали по дороге и место впадения реки Ижоры в Неву, где возведен памятник Александру Невскому и стоит церковь. Так он тут же стал утверждать, что никакой Невской битвы и не было, как не было и Ледового побоища в том виде, как его показали в известном кинофильме. Документально известно, что наши в этой
Невской битве потеряли человек двадцать убитыми. Что это такая за битва? Убитые были – и это факт, но также могло быть, что перепились и передрались. И так у него было во всем – все он подвергал сомнению. В историю же, как науку, вообще не верил. Утверждал, что его дед по отцу участвовал в знаменитом танковом сражении под
Прохоровкой, и там был подбит. Дед почему-то считал, что там, под
Прохоровкой, произошел полный разгром танковой армии Ротмистрова, которая понесла совершенно чудовищные потери: 334 танка и
"самоходки" были полностью уничтожены и еще четыреста повреждены
(один из них и был дедов танк, который снаряд, выпущенный из
"тигра", просто прошил насквозь, но, к счастью, не взорвался, а только близким взрывом танку повредило рулевые тяги). Машину им тогда удалось потушить. Немцы же тогда потеряли пять танков, и еще, кажется, пятьдесят было повреждено. У наших тогда же полностью сгорел экипаж танка из четырех родных братьев. Только явный садист мог всех четырех родных братьев на той жуткой войне посадить в один танк. По уму надо было их раскидать по разным экипажам – хоть кто-то из них остался бы жив, вернулся бы к матери.
В ту поездку на Старую Ладогу, конечно, взяли с собой бутылочку, чтобы распить на Олеговой могиле. Олегова могила – это курган на берегу Волхова, хотя существует и другая версия, что князь Олег похоронен в Киеве в 912 году (Лавреньевская летопись), а в Ладоге – это уже по Новгородской летописи – в 922 году. И обе версии считаются достоверными. Кусала ли его змея, или не кусала, тоже остается полной загадкой. Но курган существует и Борисков с Жизляем на нем стояли, выпивали и закусывали.
Кстати, Жизляй был сторонник альтернативной истории и считал, что никакого татаро-монгольского ига как такого не было. То есть в том понимании, как нам это представляют школьные учебники истории. Иго или орда, по его мнению, была тогда что-то вроде недавнего
Советского Союза, только во главе его были монголы. Кстати, у них налог был всего-то десять процентов. Где-то Жизляй это все прочитал, ведь не сам же придумал. Он вообще довольно много читал самых разных книг такого толка.
Сам же Борисков из непрофессиональной немедицинской литературы в последнее время читал разве что мемуары и всякие документальные свидетельства. Жизляй на это ему говорил:
– Зря ты это, Серега, делаешь. Ничего достоверного ты там не прочитаешь. Историю пишут победители, и пишут ее так, как они хотят, поэтому правды там не будет. Зерна истины возможно добыть только путем чрезвычайно кропотливого труда. Выделить правду из мифов очень сложно. История полна парадоксов: там может быть якобы величайшая историческая битва, а оказывается, всего было убито шестнадцать человек. А многих событий просто в реальности не происходило.
Следует учитывать, что огромное количество исторических текстов не сохранилось вовсе, а те, которые сохранились, могут иметь существенные искажения, подпитываться слухами. Так пишут, что Жанну
Д"Арк никто вовсе не сжигал, и что она вообще была гермафродитом, хотя впоследствии даже удачно вышла замуж; Ричард III для тех времен был вполне хорошим правителем, но, будучи преданным соратниками, проиграл войну и впоследствии был оболган. Царевич Дмитрий, малолетний садист, зарезался сам во время эпилептического припадка, но никто его не убивал; лучшим правителем России, который хоть как-то пытался ее реформировать под нормальную страну, был
Лжедмитрий – Гришка Отрепьев, но ему это не удалось, и Россия скатилась назад; известно, что немцы финансировали октябрьскую социалистическую революцию в России также, как и американцы оранжевую и розовую и еще кучу всяких других, исходя из собственных интересов; Спартак вовсе не был гладиатором; люди, которые жили буквально напротив арки Главного штаба в Петербурге и не спавшие в ночь штурма Зимнего дворца, будто бы его, этого штурма, даже не заметили. Двадцать восемь героев-панфиловцев придуманы и еще куча мифов создана про войну и ее героев, а некоторым из не существовавших героев даже установлены памятники. Я и раньше-то не особенно верил тому, что пишут, а сейчас вообще не верю. Говорят, на месте Петербурга до его основания Петром Первым будто бы уже был какой-то шведский город, и по тем меркам – немаленький, который располагался в районе впадения реки Охты, то есть там, где не было угрозы наводнения, да еще и куча всяких деревень вокруг. А по истории подается так, что пришел-де царь Петр и в болотах на пустом месте "прорубил окно в Европу". Все было не так, как нам это представляют. Это – аксиома. Ни газетам, ни телевиденью верить вообще нельзя – все врут, все искажено. Всегда во всем присутствует подвох – все является промывкой мозгов. И это было и будет всегда.
Журналисты ведь люди увлеченные, творческие и продажные, впрочем, как и мы.
Впрочем, на газеты он тоже нередко ссылался. Однажды, когда на конференции опять заговорили про деньги, он взял газету и громко зачитал оттуда:
– А как насчет вот такого утверждения: что "назначать малообеспеченным людям ненужные обследования и выписывать лишние лекарственные препараты аморально"?
Однако же, при всей свое циничности он был членом профсоюза. Надо отдать должное, профсоюз в больнице работал хорошо и организовывал автобусные экскурсии несколько раз в год. Ездили в Выборг, в
Копорье, в Тихвин. В последний раз две недели назад посетили Великий
Новгород. Там в музее Борисков с изумлением узнал, что по подсчетам археологов культурный слой накапливается примерно метр в столетие.
То есть, получалось, что сантиметр в год. Не так уж и мало получалось.
– Может быть, это только в России оттого такой толстый культурный слой, что мусор всегда кидали всегда под ноги? Или это во всем мире так? – спросил он экскурсовода. – Я чего-то сомневаюсь! Тогда получается, что за две тысячи лет должно накопиться не менее двадцати метров культурного слоя! И где бы тогда был Иерусалим? – спросил он.
– Ну, наверно, все зависит от конкретной ситуации, – сказала экскурсовод.
– Возможно, – сказал Борисков рассеянно, поскольку в этот самый момент с ужасом смотрел, как двое новгородских работяг, желая приставить дюралевую лестницу к стене, чтобы сбить с крыши сосульки, ухитрились положить ее на электрические провода. Тут же раздался характерный электрический треск, посыпались искры. Возникла кратковременная паника.
Наконец вошли в Софийский собор. Много чего и там рассказали интересного. Оказалось, старший брат Александра Невского умер внезапно очень молодым – прямо в день свадьбы, похоронен там же, в
Софийском соборе, а его невесту, которая чуть-чуть не успела выйти замуж, отправили в монастырь. Ее судьба почему-то очень тронула
Борискова. Какая-нибудь курносая шестнадцатилетняя девочка, которая радовалась выйти замуж за молодого и богатого, и вдруг – надо ехать в монастырь.
– Мне самого Ярославича не так жалко, как эту девочку! – горевал
Борисков на обратном пути, допивая остаток традиционного коньяка.
Кстати, профессор Самсыгин, который тоже ездил в эту поездку, с ним согласился.
Борисков за время работы в этой клинической больнице повидал разных профессоров. Прошлой зимой похоронили одну профессоршу
Зинаиду Степановну К. Хорошая была тетка, простая, душевная, совершенно незлобная. Умерла внезапно дома от сердечного приступа.
Буквально в один миг. Вдруг стало плохо с сердцем – и все. Пока вызвали "скорую" – было уже поздно. Что же касается той умершей зимой профессорши, то Борискову довольно долго – с полгода, наверное
– казалось, что она еще жива. Будто бы шаги ее и голос даже слышал.
Даже думал, не дух ли действительно витает. Кстати, на поминках, которые начальство организовало в больничной столовой, родственники той профессорши передрались в кровь. Два зятя и обе дочери вместе с ними сцепились друг с другом. Сцена была безобразная. До этого события никто ничего не знал о ее частной жизни. Всегда она была в ровном настроении. С персоналом общалась уважительно, без гонора, типа: "Я – профессор, ты – дурак!"
Панихида по Зинаиде Степановне проходила в своем же больничном храме, рядом с моргом. Церковь эту восстанавливали очень долго, отдельными кусками. Начали еще при старом главном враче. Посмотрели, что в других больницах храмы появились, и тут же начали делать свой.
Начал приходить батюшка, службы проводились регулярно. Главный здесь показывал себя как человека православного. В больнице св. Николая – там главный врач, напротив – был мусульманин, и тоже, кстати, как у них принято в племени, брал на работу преимущественно своих, у него врачами даже арабы работали. Впрочем, великий Авиценна, кстати, тоже был араб. Тот главный врач вроде, хотя с виду и лояльный к другим религиям, но, говорят, хочет переименовать свою больницу из св.
Николая то ли в Центр высоких медицинских технологий, то ли в
Европейский медицинский центр. Неизвестно, чем ему святой Николай не угодил. Он же был как бы самый первый Дед Мороз. А вот в -ской больнице была более четкая иерархия: там главный – тоже был грузин, и все заместители и почти все заведующие отделениями у него – также были грузины. Рядовые же врачи все вперемешку: грузины, евреи и русские примерно в одинаковой пропорции. Зато средний и младший персонал – почти исключительно русские. А крышу там обычно чинят и территорию убирают только таджики. Парень, с которым Борисков когда-то вместе учился в институте, работал там торакальным хирургом и рассказывал:
– Начальник у нас своеобразный, но в целом ничего – справедливый, дает дышать. А любимая присказка его: "Я тибья убию!"
Хирург тот считал, что надо брать пример с Америки: уж сколько народу там живет разного, а все как-то друг с другом уживаются. Он там с кем нужно делился и зарабатывал очень неплохо и в целом был доволен.
В медицине, как и в любой другой профессии, люди устраиваются кто как – все по-разному – кому как повезет. Иногда случались совершенно неожиданные вещи. Однокурсник Коля Басов изначально, сразу после окончания института пошел работать в НИИ социальной реабилитации инвалидов. Это было тогда даже не министерство здравоохранения, а только социальной защиты, которые ныне объединили. Вначале считалось как бы дыра дырой, не особо престижная работа с инвалидами – какой с них навар, а сейчас Коля катается как сыр в масле: известно, когда идет постоянная война – работы протезистам завались. К тому же социальные программы для инвалидов поддерживают западные благотворительные фонды. Сам он с инвалидами нередко ездит на разные инвалидные олимпийские игры, другие мероприятия, даже уже пару раз летал в Америку. Борисков его, как встречает, всегда прикалывает:
"Коля, не ты ли протез Басаеву делал? Делал ведь – признайся же!
Сколько взял?" Хотя не исключено, что Басаев на приеме у врача вел бы себя очень даже сдержанно и почтительно и оружием не угрожал бы.
Да и заплатить мог реально хорошо. Хотя и не факт.
Хирург-абдоминальщик Леня Брыкалов некоторое время после окончания института работал в Сибири и как-то оперировал буквально умиравшего от перитонита чеченца, реально ночами не спал, насилу его выходил.
Потом, когда ехал в поезде в Москву, по дороге случилось разбойное нападение на их вагон – забрали все деньги и ценные вещи. И вдруг среди бандитов он узнал того самого чеченца, которого вылечил, и грешным делом подумал, что тот его вспомнит и не тронет – все-таки спас ему жизнь. Тот посмотрел на врача презрительно: "Ты для меня не человек!" Забрали у него тогда все заработанные деньги, да еще и в рожу дали. И где же тут хваленая восточная благодарность? Впрочем, потом ему знающие люди говорили: "Ты не понял: радуйся, что живой остался, он мог бы тебя и убить как свидетеля! Это и есть его величайшая тебе благодарность от него – он тебя не убил, а не убил!"
Тут, взглянув на часы, Борисков похолодел: не дай бог опоздать!
Уже месяца три сотрудники кафедры коллективом писали большое двухтомное руководство для врачей общей практики. У Борискова там тоже был кусочек – глава в соавторстве с доцентом Леней Масловым.
Главу, собственно, написал Леня, но в большей степени использовал для этого материалы диссертации Борискова. Так и получилось соавторство. В два часа по средам академик Минков собирал авторский коллектив для отчета. Все собрались вовремя, и ровно в два вошли в кабинет академика.
Сам академик сидел за своим огромным столом, вобрав голову в плечи, и уставившись на входящих сквозь большие очки, делавшими его похожим на сову. Он был совершенно загадочным человеком, внушавшим если не страх, то некоторое опасение. Одни говорили, что он живой гений, другие – что просто пустобрех и взяточник. "Это же просто какой-то упырь!" – вдруг выдохнул кто-то сзади прямо в ухо
Борискову, вроде как сам Леня Маслов.
Впрочем, не смотря ни на что, это был реальный академик российской академии медицинских наук, а не представитель множества новых придуманных академий, которые нынче создавали каждый, кому не лень.
Звание академика какой-нибудь частной академии теперь вполне можно было купить за относительно небольшие деньги, а потом запросто печатать на визитках. Получалось очень даже солидно.