Уже на улице нас бросило друг к другу, и тут в его объятиях я испытала сокрушительный оргазм. Мой Бог, я кончила, словно девственница, от одной близости алчущей мужской плоти! Последний раз со мной такое было в шестнадцать лет, когда мужчина первый раз в моей жизни залез рукой в мои трусики и приласкал невинную розу между ног. Тогда я подумала, что умираю, и если это смерть, то она несказанно приятна и легка. Нечто подобное я испытала сегодня, спустя девять лет. Совершенно обессиленная, я поникла в мужских руках, изогнувшись, точно стебелек. Мухамед целовал мое пушистое от пудры лицо, и совсем близко я видела его ошалелые глаза. Он становился нетерпелив, но я ценю вкус отложенного наслаждения. Куда интереснее предвкушение любви, чем ее осуществление. Секс – это жестокая арена правды, где поэтическая мечта терпит поражение. "Отвези меня в отель", – попросила я Мухамеда, освобождаясь из его объятий. Он оказался джентльменом даже во хмелю вожделения. Обуздав свое большое тело, сотрясаемое дрожью, он взял меня за руку и повел к машине. Всю дорогу до гостиницы я молчала, подавленная вкрадчивыми чарами восточной ночи. Мы простились без лишних слов, Договорившись о завтрашнем свидании.
В моем номере стоял адский холод от кондиционера. Я быстренько смыла косметику, улыбаясь своему отражению в зеркале. Зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышала голос совершенно пьяного Алекса. Размягченный алкоголем, он на время отложил все наши ссоры.
– Мне не спится, – пожаловался он.
– Хочешь, я помурлыкаю тебе в трубку, и ты сладко уснешь?
– Давай, – радостно согласился он.
Я заурчала, словно котенок, которому чешут за ушком, потом требовательно замяукала, как голодная кошка, и снова перешла на вкрадчивое мурлыканье. Алекс часто дышал в трубку. "Ну чем не секс по телефону, – с внутренней усмешкой подумала я. – А ведь от его комнаты до моей не больше десяти шагов. Люди – престранные создания, им куда интереснее сама игра, чем ее результат". 22 мая. Меня разбудил телефонный звонок.
– Леди, – услышала я в трубке низкий мужской голос, – я видел вас вчера ночью в холле в изумительном желтом платье. Это было похоже на сказку, я не мог уснуть, едва дотерпел до утра, чтобы позвонить вам.
– Который час? – прервала я эти излияния.
– Шесть часов утра.
– Черт бы вас побрал! – прорычала я и швырнула трубку. "Это что-то новенькое в любовной практике нашей гостиницы, – подумала я. – Обычно разговор исчерпывающе краток – сумма за визит и номер комнаты, куда надо прийти". Я закрыла глаза, чтобы снова попытаться уснуть, но внезапный приступ тошноты погнал меня в ванную. Там меня вырвало каким-то зеленым мутным веществом. Дрожа от слабости, я опустилась на пол и попыталась справиться Записки сумасшедшей журналистки 197 с тошнотой. Меня мутило от кислого зловония рвоты, в глазах двоилось, и я недоумевала, что же могло вызвать такое болезненное состояние. "Не надо было вчера мешать крепкие напитки, – решила я. – Причина проста". Я прополоскала рот и снова легла в постель, закутавшись в одеяло, чтобы согреться. Но сон не приходил. Птицы за окном уже верещали вовсю. Спать в таких солнечных странах можно очень мало, стоит открыть глаза, и сон как рукой снимает. 23 мая. После завтрака мы с Алексом поехали в частный спортивный клуб искупаться. Освежившись в открытом бассейне, мы подплыли к бару, расположенному прямо в воде, и заказали себе кампари. Сложность наших взаимоотношений все время возрастала. Мы без устали вступали в интеллектуальные поединки, пробираясь сквозь лес логических рассуждений. Ни один не желал уступить, словесные пощечины сыпались градом. Я подумала, что силы, израсходованные в жарких спорах, лучше потратить на секс. Я чувствовала, как Алекс взглядом ласкает мои плечи и затылок, но что-то во мне противилось такому обороту событий. От его якобы ненарочных прикосновений я вздрагивала и бурно выражала свой протест. Днем я каталась на лошади в сорокаградусную жару. Мне дали смирную на вид кобылу, белую", как сметана. Ее копыта постукивали по песку, словно кастаньеты. Я закрылась от солнца огРомньщ сомбреро, сквозь мои тонкие брючки Просачивался лошадиный пот. Лошадь оказалась жутко стервозной, она сразу почуяла во мне не- 201 _ К сожалению, сэр, это невозможно.
Я с тоской подумала, что будь на месте Мухамеда русский мужик, не миновать бы восхитительной драки.
– Спокойной ночи, дорогой, – холодно сказала я.
– Завтра мы уезжаем с друзьями на яхте далеко в море, на острова на целый день.
Хочешь поехать со мной?
– Спасибо, но у меня завтра тяжелый день.
– Тогда, может быть, в субботу покатаемся на лошадях моей матери?
– Очень мило с твоей стороны, но в субботу я страшно занята.
Я произносила ничего не значащие слова, а внутри у меня все ныло от разочарования. Торжественно пожав Мухамеду руку, я прошествовала в свой номер. Опорожнив маленькую бутылочку виски из мини-бара, я задумалась: "Что же это было с Мухамедом? Любовная галлюцинация, но без любви? Во всяком случае, это полезный опыт. Похоже на эпидемию гриппа. Налетело в один момент – жар эмоций, лихорадка чувств, повышенная сексуальная температура. И прошло само собой. Этот неслучившийся роман – словно вакцина, которая в будущем поможет легче пережить любовное разочарование".
24 мая. Наутро за завтраком только и разговоРов было, что о свирепости гостиничной охраны. Уля рассказала мне, как она всю ночь стояла на Стреме у своей двери, чтобы улучить момент, когда охранник отвлечется, и проскользнуть к своим "кисточкам". Но удача была не на ее стороне.
В пять часов утра ее терпение лопнуло, и она пошла в бассейн искупаться. Охранник сопровождал ее до бассейна и там караулил у воды, следя за, ней маслеными глазами. Гуля плавала до изнеможения, пока не застудилась и вынуждена была сдаться. "Это еще что, – заметила Валя, крашеная блондинка из Орла, вся в веснушках, с обведенными жирным черным треугольником серыми глазами, – вот меня, например, схватили голую два дня назад в комнате одного саудовца. Охранник притащил меня в свой офис, достал резиновую дубинку и говорит: "Если в тюрьму не хочешь за проституцию, быстро становись раком, мне некогда". Пришлось его обслужить, да еще без презерватива".
Когда живешь в такой странной обстановке, то постепенно перестаешь удивляться чему-либо и принимаешь все как должное. Я подружилась с двумя девицами, Наташей и Олей. "Мы не из разряда всякой швали, что здесь отирается, – говорили они мне с некоторой гордостью. – И мы не позволяем сбивать себе цену. Есть полные дешевки-узбечки, живущие в соседнем отеле, которые отдаются за три-пять динаров (около 10-12 долларов). Наши девочки среднего класса идут по 40 динаров (приблизительно сто долларов), а мы себя меньше чем за 80 не отдаем. Иногда находятся богачи, которые снимают на целую ночь. Вчера, например, мы были на вечеринке, где собралась большая мужская компания. Они пригласили также местных, бахрейнских, проституток. Вот смеху было! Пришли две женщины, укутанные в черные тряпки, потом они скинули свои балахоны и оказались в таком развратном Опасном белье, что, веришь ли, даже мы такого не видели. Они потанцевали, вращая бедрами, 0 никого не возбудили. Почему-то арабские мужчины возбуждаются от обычной европейской одежды – какой-нибудь широкой спортивной майки и простеньких хлопковых брюк".
На второй неделе пребывания в Бахрейне Наташа и Оля как-то сдали, осунулись и побледнели. "Чувство юмора у нас иссякло, – сказали они мне сегодня. – Кажется, что если еще один ублюдок нас ущипнет, мы завоем по-волчьи. Они все щипаются, да так больно. Тяжело все это, мы ведь только полгода занимаемся таким бизнесом. В Москве об этом никто не знает. У нас есть любимые мужчины, но так уж сложи-' лось, что денег зарабатывать они не умеют. Вот сделаем еще несколько поездок, соберем денег на покупку квартир, и конец – выйдем замуж да нарожаем детей. Мы ведь не шлюхи, мы на работе. А знаешь сколько здесь настоящих шлюх, стюардесс иностранных компаний, которые дают всем направо и налево бесплатно, за какой-нибудь подарок! Мы таких презираем".
Я тоже видела этих распутных куколок Барби, этих расчетливых золотоискательниц в ночных клубах и барах, приехавших в Бахрейн с полными карманами прекраснейших надежд. Ярко-голУбые от цветных линз очи, платиновые волосы, ГРУДИ как яблоки, не подвластные силе земного притяжения. Всех их пожирает демон корыстолюбия. Эти дорогостоящие дамы одержимы идеей сделать обдуманную партию, – они умело Ласкают мужские бумажники и, словно Данаи,жДут золотого дождя. Я им не завидую, – они плывут на роскошных, но утлых лодочках. Грустно видеть, когда такие хрупкие, нежные цветы. походя обрывают мужчины.
После завтрака я в припадке хандры поднялась к Алексу, у него всегда есть что-нибудь вы. пить.
– Алекс, дружочек, у тебя где-то был джин.
– Что с тобой? Садись и рассказывай, – велел он, наливая мне джину с тоником.
– У меня маленькая трагедия, – я два дня была влюблена в мужчину, а теперь разочаровалась.
– Но, дорогая, нельзя полюбить кого-либо за два дня. Так не бывает.
– Но я не полюбила, а влюбилась, – это разные вещи.
Прихлебывая джин, я торопливо рассказала свой крошечный роман. Ирония скрывалась в уголках глаз Алекса.
– Ты мыслишь, как типичная русская женщина, которая мечтает, чтобы весна длилась вечно, – сказал он, выслушав мой сбивчивый рассказ. – Все вы, романтичные киски, думаете, что мужчину можно водить на веревочке и дразнить до бесконечности.
Иностранцы рассуждают проще и практичнее – если мы нравимся ДРУГ другу, почему бы нам не переспать, у них дистанция между знакомством и постелью гораздо короче, чем в России. А вот логика русской женщины, вернее, отсутствие логики, – она в течение месяца основательно опустошает кошелек поклонника, таскает его по дорогим злачным местам, закатывает ему скандалы без всякого повода, предъявляет постоянные претензии, и, на она, вся в слезах и соплях говорит, что не может ему отдаться, поскольку она замужем. Это утомительно.
Мы пили до двух часов дня, потом поехали в какой-то респектабельный ресторан при дорого отеле, где обедали в полном одиночестве, в торжественной, чуть ли не благоговейной тишине. Алекс давал мне уроки житейской мудрости.
– Почему ты так неуверенно держишь себя в ресторанах? Ведь в таких местах платят именно за сервис. Поесть вкусно можно и в забегаловке, а вот приличное обслуживание – это то, за чем идут в дорогой ресторан. Ты имеешь право быть придирчивой и требовательной – это входит в оплату. Вот, например, ты заказала кампари, а
• теперь передумала и хочешь вина.
– Поздно, заказ уже принесли.
– Ерунда. Сейчас мы потребуем заменить. Алекс подозвал официанта и заявил ему.
– Дама передумала пить кампари, ей хочется вина.
– Никак невозможно, сэр. Заказ уже выполнен.
– Позовите менеджера.
Явился менеджер, молодой мужчина весьма солидного вида. Почтительно выслушав Алекса, он велел официанту заменить кампари на вино.
– Алекс, ты зануда. К чему этот спектакль?
– К тому, что я хочу отучить тебя от русской привычки заискивать перед официантами и Швейцарами.
Я почему-то подумала, что в XIX веке искусно одернуть лакея считалось особым призванием знатных особ. мер к себе не привожу, ни с кем наедине не встречаюсь, только в общественных местах – клубах и ресторанах.
– Это ты так думаешь, – возразила Гуля. – Женщину в этой стране могут посадить в тюрьму только за то, что она вечером села в машину к мужчине. Такой случай уже был в прошлый мой приезд. А тюрьмы здесь не сахар. Так что остерегись.
– Боже, но почему именно я?! Тут полно девиц.
– Ты видная молодая женщина, каждый вечер делаешь макияж, надеваешь яркое платье и исчезаешь с разными мужчинами.
Уходя, Гуля жестко добавила:
– Я предупредила не столько ради тебя, сколько ради себя. Если кого-нибудь из нашего отеля заберут, у каждого номера будет стоять по полицейскому, тогда носа не высунешь.
Эта ситуация меня позабавила – с узкой точки зрения блюстителей закона, я оказалась проституткой, у них в голове не укладывается, что симпатичная молодая женщина может жить одна в гостинице, встречаться с разными людьми и при этом не преступать законов морали. Однако смех смехом, но стоит принять меры предосторожности, у меня волосы на голове становятся дыбом, когда девицы начинают рассказывать про изнасилования в тюрьмах.
– Пока дождешься депортации, весь персонал успеет оттрахать.
Но сегодня у меня спокойный вечер, за мной заедет Аня, русская женщина, вышедшая заму* за бахрейнца, чрезвычайно привлекательная энергичная особа лет тридцати с очень сильным характером. Мы подружились и много общались в последние дни.
Сегодня днем Аня мне сказала: "Вечером мы приглашены к господину Ахмеду". Этот таинственный, очень пожилой человек, богатый и уважаемый, – Анин друг. Он давным-давно развелся с женой и живет в полном одиночестве. Детей у него нет. Дружба с Аней для него – поздняя закатная услада, омраченная мыслями о недалекой смерти. Как уверяет Аня, в их отношениях нет ничего, кроме влечения сердца к сердцу, у Ахмеда уже давно нет никаких сексуальных притязаний.
– Аня, мы приглашены на ужин или просто на выпивку? – поинтересовалась я.
– Я думаю, просто на выпивку.
– Тогда я поужинаю в отеле.
– О, черт! Это секрет – я не должна бы тебе говорить. Ахмед хотел устроить сюрприз, пригласить тебя просто на бокал вина, а потом удивить великолепным ужином, у него самый лучший повар в Бахрейне. Поэтому, пожалуйста, не ужинай.
– Что за ребячество! Тогда я повредничаюнаемся заранее до отвала.
Меня растрогала и умилила эта детская выходка, это простодушное желание удивить и восхитить. Но из какого-то дурацкого каприза я налопалась за ужином в отеле. Аня заехала за мной в семь часов вечера, элегантно одетая и благоухающая духами. Машину она вела босиком, чтоб Не испачкать задники классических туфель и не повредить их трением. "Но ведь ноги будут гряз-нЬ1ми", – удивилась я. "Ерунда! – отмахнулась Аня. – Ноги можно быстренько в туалете отмыть, а вот новые туфли дорого стоят". Мы приехали к изящному особняку, где у входа нас встретил вышколенный слуга, некто вроде мажордома. Он проводил нас через ряд блестящих комнат к хозяину дома, семидесятилетнему на вид человеку с пергаментным лицом, мягкими манерами и тихим голосом. В нем была какая-то своеобразная красота старости, какая бывает в старом дереве, отшлифованном временем, в старинных книгах в основательных переплетах с золотым тиснением, в оружии прошлых времен, тускло поблескивающем серебром, в очаровательно потертой старой коже. Мы распили с хозяином дома бутылку доброго французского вина, сидя в изысканно обставленном кабинете и слушая "Лебединое озеро" Чайковского. Господин Ахмед оказался большим поклонником русской классической музыки. "Давайте немного перекусим", – любезно предложил он спустя некоторое время, прерывая нашу умеренную светскую беседу. Я едва сдержала улыбку, предвкушая сюрприз, так тщательно приготовленный. Мы прошли в столовую, где горели только свечи, рассеивая вечернюю тьму. На безупречно сервированном длинном столе матово поблескивала дорогая посуда и сверкали длинные бокалы. За стеклянными дверями мягко светился небольшой бассейн. Я изобразила на лице все подобающие случаю эмоции. Мы сели ужинать, но мне кусок в горло не шел, – ведь я уже успела набить себе желудок Из вежливости я ковырялась в тарелке, чувствуя на себе озабоченный взгляд Ахмеда. "Вам не нравится?" – встревоженно спросил он. "Что вы, все чудесно! – ответила я. – Просто я уже ужинала сегодня". Самым оригинальным блюдом в меню были сырые шляпки шампиньонов, начиненные острыми салатами. Грибы выращиваются прямо здесь, в саду, окружающем виллу. Страшно изысканно, но слишком непривычно, на мой вкус, зато Аня уплетала за обе щеки. Еще она налегала на хлеб двух видов – толстые лепешки с прослойкой из местных трав ("зеленый" хлеб) и финиковый хлеб (он включает все обычные ингредиенты, но воду для теста несколько часов настаивают на финиках, и она становится сладкой). Аня попросила повара завернуть ей домой несколько лепешек "зеленого" хлеба. – Вы меня заинтересовали, – сказал в конце ужина Ахмед. – У меня есть друг, писатель, умный и образованный человек. Я думаю, вы бы ему понравились. Мы собираемся с ним в августе в Англию, и я был бы рад, если бы вы и Аня сопровождали нас.
– Это он всерьез? – спросила я, поворачиваясь к Ане.
– Не знаю, но вроде бы да, – ответила она, пожимая плечами. – А заметь, какой у Ахмеда типичный образ мыслей арабского мужчины. Он не говорит: "Вам бы понравился мой друг". Он говорит: "Вы бы ему понравились". Это очень характерно для арабов. Они и мысли не допускают, что могут не нравиться женщине или не быть ей Интересными. Итак, что ты ответишь на предложение Ахмеда? Я уцепилась за свою привычную отговорку замужеством.
– Но я не предлагаю вам роль проститутки, – заметил Ахмед. – Совсем нет. Это роль компаньонки. Вы образованны, привлекательны с вами приятно общаться. Спросите у Ани, можно ли мне доверять. Однажды она ездила со мной в Швейцарию, и ее муж отпустил нас с легким сердцем.
– Аня, это правда?
– Да, чудесная была поездка. Мы путешествовали с такой помпой и жили в таких великолепных отелях!
– Но как ты все объяснила своему мужу?
– Очень просто. У меня была сильная депрессия, и Ахмед предложил приятный способ развеять мою тоску – съездить в Швейцарию. Муж мне доверяет и полагается на мою порядочность.
– Да, тебе повезло с мужем. Я сказала Ахмеду, что должна подумать, предложение слишком неожиданное. После ужина мы много разговаривали на политические темы, спорили о Сталине и не на шутку горячились. Аня бросала встревоженные взгляды на Ахмеда, беспокоясь о его здоровье. Она сделала мне знак, что пора уходить. На прощание она нежно попеняла Ахмеду, что он не бережет себя. Меня поразила теплота их отношений – этой странной дружбы, связывавшей молодую красивую женщину и старика.
27 мая. Сумбурный отъезд на родину. Я упустила последний самолет, улетающий в Москву, й теперь рейсов не будет до сентября. Я решила лететь через Арабские Эмираты и купила себе билет до Дубая через Доху, столицу Катара. За что не люблю арабские авиакомпании, так это за отсутствие спиртного. Томясь в вынужденном четырехчасовом безделье перелета, я тщательно перебирала мелочи воспоминаний, раскладывая их по полочкам с надписями "смешно", "грустно", "странно". Картинки с Алексом были отнесены в разряд странных. Он вчера сделал мне два подарка, преподнеся их в свойственной ему раздражающей манере. Алекс подарил мне очки в изящной дорогой оправе, но перед этим настоял, чтобы я прошла осмотр у врача-окулиста, мотивируя это тем, что в России нет хороших врачей и нужной аппаратуры. Его приобретенный еврейско-американский снобизм взбесил меня до крайности. Все эти рассуждения о русской отсталости задевают мое воспаленное чувство патриотизма. Затем он преподнес мне помаду, уверяя, что моя слишком дешевая. Тогда я заявила, что это не мой цвет и я передарю его помаду отельной горничной. Мы разругались. Алекс пробуждает все худшие свойства моей натуры и вызывает у меня сложную гамму симпатии и антипатии. Самолет со свистом пошел на посадку, прервав мои МЫСЛИ.