Пока мать говорила, Кэтрин демонстративно отвернулась, и Денему показалось, что миссис Хилбери обращается лично к нему, будто хочет увериться в чем-то, пытаясь завуалировать это туманными малопонятными фразами. И не важно, какие слова она произносила, – ее лучистый взор словно говорил ему: дерзай! Как будто с высоты прожитых лет эта женщина подает ему сигнал, приветствуя его, – так корабль, прежде чем скрыться за горизонтом, поднимает трепещущий флаг, приветствуя другое судно, отправляющееся по тому же пути. Он молча кивнул, почему-то уверенный, что она уже получила ответ на свой вопрос и довольна им. Как бы то ни было, миссис Хилбери пустилась в рассуждения о судебной системе, что вылилось в порицание английского правосудия, которое, с ее точки зрения, сводилось к заточению бедняг, которые не в состоянии расплатиться с долгами. "Скажите, неужели мы никогда не сможем обойтись без этого?" – вопросила она, но тут Кэтрин еще раз напомнила матери, что ей пора спать. Поднимаясь по лестнице, Кэтрин оглянулась – Денем смотрел ей вслед долгим, пристальным взглядом, как тогда, на улице, под окнами ее дома.
Глава XXXI
На подносе с утренним чаем Кэтрин нашла записку от матери, в которой та сообщала, что собирается сегодня же отправиться с первым утренним поездом в Стратфорд-на-Эйвоне.
"Будь добра, узнай, как лучше туда доехать, – говорилось в записке, – и телеграфируй дорогому сэру Джону Бердетту – передай привет и попроси, чтобы он меня встретил на станции. Ах, Кэтрин, милая моя, всю ночь я думала о тебе и о Шекспире".
Это не было случайным капризом. В последние полгода о Шекспире миссис Хилбери думала постоянно, вынашивая планы посещения, по ее словам, "сердца цивилизации". Постоять в шести футах над прахом великого человека, посмотреть на те самые камни, которые попирала нога Шекспира, и представить, что матушка самого старого из местных жителей – почему бы и нет? – могла застать в живых дочь Шекспира, – подобные идеи вызывали в ней сильнейшие эмоции, которые она пыталась выразить в самый неподходящий момент и с такой страстностью, которая сделала бы честь паломнику, направляющемуся к священной гробнице. Единственная странность: она пожелала ехать одна. Однако, как и следовало ожидать, у нее оказалось множество знакомых, живших в тех краях, и они рады будут ее принять, – так что чуть позже она отправилась на станцию в самом прекрасном расположении духа. На улице какой-то мужчина продавал фиалки. Погода была чудесная. Первый же нарцисс, который она увидит, надо будет послать мистеру Хилбери, решила она. И, вспомнив еще одно дело, чуть не бегом вернулась в холл, чтобы сказать Кэтрин: она чувствует и всегда чувствовала, что наказ Шекспира не тревожить его прах [81] относился только к гнусным торговцам диковинами, а вовсе не к милейшему сэру Джону, а уж к ней тем более. Оставив свою дочь размышлять над теорией о сонетах Энн Хатауэй и о погребенных рукописях – теорией, угрожавшей целостности самого сердца цивилизации, – она проворно захлопнула дверь такси, начав первый переход на своем паломническом пути.
Удивительно, до чего изменился без нее дом. В кабинете миссис Хилбери вовсю хозяйничали горничные, затеяв большую уборку в отсутствие хозяйки. Первые же движения влажных тряпок, как показалось Кэтрин, смахнули сразу лет шестьдесят. Как будто все то, над чем она трудилась в своем углу, смели в одну большую кучу пыли и хлама. Фарфоровые пастушки сияли, приняв горячую ванну. А порядку на письменном столе мог позавидовать теперь самый методичный ученый.
Подхватив несколько газет, необходимых для работы, Кэтрин проследовала в свою комнату, рассчитывая просмотреть их там в утренние часы. Однако на лестнице ей встретилась Кассандра, которая тоже шла наверх, но так медленно, задерживаясь чуть не на каждой ступеньке, что, еще до того как они достигли двери, Кэтрин догадалась: это неспроста.
Перегнувшись через перила, Кассандра посмотрела вниз, на большой персидский ковер, украшавший пол в холле.
– Все такое странное сегодня, тебе не кажется? – спросила она. – Ты правда собираешься все утро корпеть над скучными старыми письмами? Потому что если так, то…
Наконец скучные старые письма, способные привлечь внимание лишь самых педантичных коллекционеров, были разложены на столе, и после минутного колебания Кассандра неожиданно очень серьезно спросила, не знает ли Кэтрин, где взять "Историю Англии" лорда Маколея [82] . Книга находилась внизу, в кабинете мистера Хилбери, и кузины вместе пошли на первый этаж – искать ее. Заглянули в гостиную, благо дверь была открыта. Там их внимание привлек портрет Ричарда Алардайса.
– Интересно, какой он был? – Кэтрин почему-то часто задумывалась о нем в последнее время.
– А, мошенник, как и вся их братия – по крайней мере, Генри так говорит, – ответила Кассандра. – Хотя я не всему верю, что Генри скажет, – добавила она, как бы оправдываясь.
И они спустились в кабинет мистера Хилбери. Но где искать книгу, точно не знали и стали перебирать все подряд, так что прошло добрых четверть часа, а нужный том так им и не попался.
– А тебе обязательно читать Маколея? – спросила Кэтрин, потягиваясь.
– Я должна, – кратко ответила Кассандра.
– Тогда, может, поищешь сама, а я пойду?
– О нет, Кэтрин! Прошу тебя, помоги мне. Видишь ли… Видишь ли, я пообещала Уильяму каждый день читать понемножку. И я хотела бы, когда он придет, сказать, что уже начала.
– А когда Уильям придет? – поинтересовалась Кэтрин, вновь отворачиваясь к полкам.
– К чаю, если тебе будет угодно.
– Если мне будет угодно убраться куда подальше – полагаю, ты это имела в виду.
– Ой, ну зачем ты так?..
– Как?
– Почему ты не хочешь тоже быть счастливой?
– Я вполне счастлива, – ответила Кэтрин.
– Я имею в виду – как я. Знаешь, Кэтрин, – предложила она с жаром, – давай выйдем замуж в один день!
– За одного и того же?
– О, нет, нет. Но почему бы тебе не выйти… за кого-нибудь другого?
– Держи своего Маколея, – сказала Кэтрин, оборачиваясь и протягивая ей книгу. – И мой совет: начинай читать как можно скорее, иначе к чаю не успеешь набраться знаний.
– К черту лорда Маколея! – воскликнула Кассандра, грохнув книгой о стол. – Почему ты не хочешь поговорить?
– Мы уже достаточно поговорили.
– Я знаю, мне не осилить Маколея, – сказала Кассандра, с тоской глядя на тускло-красный переплет увесистого тома, в котором, возможно, было что-то волшебно-притягательное, поскольку Уильям им восхищался. Он говорил, немного серьезного чтения по утрам и ей не повредит.
– А ты читала Маколея? – спросила Кассандра.
– Нет, конечно. Уильям никогда не пытался меня просвещать. – Кэтрин заметила, как побледнела Кассандра, словно услышала в этих словах намек на какие-то особые, непонятные ей отношения. Кэтрин стало стыдно: ну можно ли так бесцеремонно вмешиваться в чужую жизнь, как она только что поступила с Кассандрой? – У нас все было несерьезно, – поспешила добавить она.
– А у меня – ужасно серьезно, – сказала Кассандра, голос ее дрогнул.
Судя по всему, она не шутила. Она посмотрела на Кэтрин так, как никогда не смотрела – глазами, полными страха, – и стыдливо потупилась. О, у Кэтрин есть все – красота, ум, характер. Кэтрин во всем ее превосходит, и не будет ей покоя, пока Кэтрин возвышается над ней, подавляет, распоряжается ею. Какая же она все-таки черствая, бездушная, беспринципная, думала Кассандра, однако позволила себе лишь один странный жест: протянула руку и схватила исторический том. В этот момент зазвонил телефон, и Кэтрин вышла. Оставшись одна, Кассандра выронила книгу и крепко стиснула руки. Она по-настоящему страдала: она и сама удивилась, обнаружив, на какие сильные чувства способна. Но к тому времени как вернулась Кэтрин, она уже успокоилась, более того, вся ее фигура, может быть, впервые была исполнена глубокого внутреннего достоинства.
– Это был он? – спросила она.
– Это был Ральф Денем, – ответила Кэтрин.
– Я имела в виду Ральфа Денема.
– Почему ты имела в виду Ральфа Денема? Что Уильям говорил тебе о Ральфе Денеме? – В эту минуту Кэтрин уже нельзя было назвать черствой и бездушной. Она была так возбуждена, что даже не дала Кассандре ответить. – Так когда вы с Уильямом собираетесь пожениться? – спросила она.
Кассандра задумалась. Действительно, вопрос был непростой. Накануне вечером во время разговора Уильям намекнул Кассандре, что, как ему кажется, Кэтрин в столовой договаривается с Ральфом Денемом о помолвке. Кассандра от счастья все видела в розовом свете и полагала, что дело улажено. Однако сегодня утром она получила от Уильяма письмо, в котором тот, как всегда пылко изливая свои самые восторженные чувства, туманно намекал на то, что он бы предпочел, чтобы объявление об их помолвке совпало с объявлением о помолвке Кэтрин. Этот документ и извлекла сейчас Кассандра – и зачитала вслух, робея, некоторые места.
– "…Очень сожалею… м-мм… мне крайне неприятна мысль, что мы поневоле можем стать причиной недоразумений… С другой стороны, если то, на что я не без оснований смею надеяться, произойдет – должно произойти – в обозримом будущем, а нынешнее состояние ни в коей мере тебя не ущемляет, то отсрочка, по моему мнению, лучше послужит нашим общим интересам, нежели преждевременное объявление, которое может быть воспринято с большим удивлением, чем мне бы того хотелось".
– Как это похоже на Уильяма! – воскликнула Кэтрин, тут же разобравшись в этих туманных намеках.
Кассандра немного смутилась:
– Вообще-то я понимаю его чувства. И даже согласна с ним. Думаю, будет гораздо лучше подождать, если ты собираешься за мистера Денема, как говорит Уильям.
– А если я не выйду за него в ближайшие месяцы – или вообще никогда не выйду?
Этого Кассандра никак не ожидала. Кэтрин говорила по телефону с Ральфом Денемом, вела себя чудно́, а стало быть, она уже приняла его предложение – или собирается принять. Но если бы Кассандра случайно услышала беседу этих двоих по телефону, ее уверенности бы поубавилось. Звучал он примерно так.
– Это Ральф Денем говорит. Со мной все в порядке, я успокоился.
– Долго еще вы стояли под окнами?
– Я пошел домой и написал вам письмо. И порвал его.
– И я тоже.
– Так я приду?
– Да, приходите сегодня.
– Мне надо вам объяснить…
– Да, нам надо объясниться…
Последовала долгая пауза. Ральф хотел было еще что-то сказать, но оборвал себя на полуслове смущенным: "А, ничего…" – и оба одновременно попрощались. Но даже если бы телефон волшебным образом соединил ее с высшими слоями эфира, напоенными ароматами чабреца и морских брызг, даже и тогда Кэтрин едва ли приникла бы к трубке с большим наслаждением. С этим ощущением она и вернулась в столовую. Ее очень удивило, что Уильям и Кассандра уже мысленно поженили ее с обладателем этого глухого, ломкого голоса, который она только что слышала в телефоне. Однако она сама так не думала, даже напротив. Достаточно было взглянуть на Кассандру: ее пример ясно показывал, какой должна быть любовь, имеющая своим завершением помолвку и брак. Поэтому она сказала:
– Если не хотите объявлять, я объявлю за вас. Я знаю, Уильям так трепетно к этому относится, ему трудно решиться.
– Потому что он щадит чувства других, – сказала Кассандра. – От одной мысли, что он огорчил тетушку Мэгги или дядю Тревора, Уильям расстроится и долго еще будет переживать.
Такое мнение об Уильяме было для Кэтрин внове: сама она считала, что он просто раб условностей, но, подумав, вынуждена была согласиться с кузиной:
– Да-да, ты права.
– И он так ценит красоту. Он хочет, чтобы жизнь была прекрасной во всех ее проявлениях. Ты когда-нибудь замечала, как он пытается все довести до совершенства? Взять хотя бы адрес на этом конверте. В нем каждая буковка безупречна.
Кэтрин сильно сомневалась, что сказанное относилось и к чувствам, изложенным в письме Уильяма, однако теперь, когда не она сама, а Кассандра стала объектом его забот, это почему-то не раздражало ее и даже казалось естественным следствием, как выразилась Кассандра, его любви к прекрасному.
– Да, – произнесла она, – он любит все прекрасное.
– И я надеюсь, у нас будет много-много детей, – мечтательно произнесла Кассандра. – Он очень любит детей.
Это замечание, как никакие другие слова, позволило Кэтрин почувствовать всю степень их близости, и в первую минуту она ощутила укол ревности и пристыженно отвела глаза. Она так давно знакома с Уильямом и при этом даже не подозревала, что он, оказывается, любит детей. Глаза Кассандры сияли от восторга, когда она рассказывала об Уильяме, и Кэтрин понимала: это настоящее, и готова была слушать и слушать ее до бесконечности. И Кассандра охотно пошла навстречу ее пожеланиям. Она все говорила и говорила об Уильяме. Так они и коротали эти утренние часы. Кэтрин, почти не переменяя позы, сидела на краешке отцовского письменного стола, а Кассандра так ни разу и не заглянула в "Историю Англии".
И все же справедливости ради следует признать, что были моменты, когда Кэтрин забывала следить за восторженными излияниями кузины. Обстановка как-то особенно располагала к размышлениям о собственной судьбе. Временами ее мечтательный взгляд заставлял Кассандру удивленно примолкнуть. О чем еще она может думать сейчас, как не о Ральфе Денеме? И радовалась, когда по случайным скупым репликам можно было предположить, что Кэтрин отвлеклась от темы Уильямовых совершенств. Однако довериться ей Кэтрин не спешила. И всегда заканчивала эти странные паузы каким-нибудь наводящим вопросом, делая это так живо и естественно, что Кассандра поневоле продолжала говорить на приятную для нее тему. Потом наступило время ланча, и единственное, что указывало на некоторую рассеянность Кэтрин, – она забыла о пудинге. И так она была похожа на свою мать, когда сидела за столом, совершенно не замечая тарелки с тапиокой, что Кассандра с удивлением воскликнула:
– Ты сейчас совсем как тетя Мэгги!
– Вот еще! – возмутилась Кэтрин, хотя ничего обидного в замечании кузины не было.
На самом деле после отъезда матери Кэтрин уже не казалась такой благоразумной, как обычно, просто, как она сама себе это объясняла, необходимость в этом отпала. Она даже удивилась, обнаружив в себе в это утро такое множество не связанных между собой и – как бы точнее назвать? – блуждающих мыслей, слишком нелепых, чтобы говорить о них вслух. То ей представлялось, как она идет по дороге где-то в Нортумберленде, в мягких лучах августовского заходящего солнца; оставив в гостинице своего спутника, Ральфа Денема, она оказывалась вдруг – причем без всяких усилий – на вершине горы. И все вокруг – запахи, шорох сухого вереска, упругость травинки под ладонью – было так явственно, что она могла бы пересказать эти ощущения каждое по отдельности. Она то воспаряла в темную высь, откуда можно было созерцать водную гладь, то – неведомо зачем – опускалась на примятый папоротник, залитый светом полуночных звезд, или гуляла по заснеженным лунным долинам. Ничего необычного в этих фантазиях не было – стены нашего внутреннего мира часто бывают расписаны подобными узорами, странно то, что она, всерьез увлекшись этими мыслями, в результате почувствовала неодолимое желание изменить свою нынешнюю жизнь на что-нибудь более соответствующее ее мечтам. Она вздрогнула, очнувшись, – и заметила удивленный взгляд Кассандры.
Кассандре было бы много легче, знай она наверняка, что, когда Кэтрин не отвечает на ее вопросы или говорит невпопад, она обдумывает перспективу скорейшего замужества, однако оброненные ею туманные фразы о будущем не давали Кассандре такой уверенности. Несколько раз Кэтрин упомянула о лете, словно намеревалась провести это время года в одиноких прогулках. Похоже, она уже составила некий план, в котором фигурировал железнодорожный справочник Брэдшоу и несколько названий гостиниц [83] .
В конце концов Кассандра, не находя себе места от волнения, оделась для прогулки и отправилась бродить по улицам Челси: якобы ей надо кое-что купить. Но, плохо зная дорогу, она забеспокоилась при мысли, что опоздает, и, так и не отыскав нужный магазин, быстро повернула обратно, чтобы успеть домой к приходу Уильяма. Действительно, ей пришлось всего пять минут подождать его за чайным столом – и, к своему огромному облегчению, она смогла принять его наедине. Искренняя радость в его глазах развеяла бы любые сомнения в его чувствах, однако первое, о чем он спросил, было:
– Кэтрин с тобой поговорила?
– Да, но она уверяет, что никакой помолвки нет. Она, похоже, вообще не думает о замужестве.
Уильям нахмурился.
– Они телефонировали друг другу сегодня утром, и она ведет себя странно. Забыла про пудинг, – сказала Кассандра, желая подбодрить его.
– Деточка, после того, что я видел и слышал вчера вечером, думать да гадать уже поздно. Либо они обручились, либо…
Он не договорил, потому что в эту минуту вошла Кэтрин. Но после событий минувшего дня ему было неловко и стыдно – и, лишь когда она сообщила об отъезде матери в Стратфорд-на-Эйвоне, он осмелился посмотреть на нее. После чего сразу заметно повеселел и стал с довольной улыбкой оглядываться по сторонам.
– Думаешь, здесь что-то переменилось? – спросила Кассандра.
– Вы передвинули диван? – предположил он.
– Нет, мы ничего не трогали, – сказала Кэтрин. – Все так, как было.
И только она произнесла эти слова – уверенно и со значением, словно давая понять, что не только обстановка осталась в неизменном виде, но и нечто большее, – как вдруг увидела, что поднимает с блюдца чашку, в которую забыла налить чаю. Когда ей указали на ее рассеянность, она сердито нахмурилась и сказала, что это Кассандра на нее дурно влияет. И, строго поглядев на Уильяма с Кассандрой, поспешила занять их беседой, словно они – не в меру любопытные дети, которых следует поставить на место. Они послушно обменивались фразами, пытаясь поддерживать разговор. Посторонний человек вполне мог бы принять их за недавних знакомых, которые виделись до этого раза два, не более. И еще этот непосвященный наверняка подумал бы, что хозяйка так нервничает, потому что вспомнила вдруг о каком-то неотложном деле. Сначала Кэтрин поглядела на свои часики, потом попросила Уильяма сказать ей, сколько сейчас времени. Услышав, что уже без десяти пять, она быстро поднялась из-за стола:
– Мне пора.
И вышла из комнаты, прихватив с собой кусок хлеба с маслом.
Уильям с Кассандрой переглянулись.
– Я же говорю: что-то с ней не то! – воскликнула Кассандра.
Уильям забеспокоился. Он лучше нее знал Кэтрин, но даже и он ничего не понимал.
Через секунду Кэтрин вернулась, одетая для прогулки, все еще держа бутерброд в руке.
– Если задержусь, меня не ждите, – сказала она. – Я где-нибудь поужинаю, – и вышла.
– Но это невозможно, куда она… – воскликнул Уильям, когда за ней захлопнулась дверь, – без перчаток, с бутербродом!
Оба кинулись к окну – Кэтрин быстро шла по улице, по-видимому направляясь в сторону Сити. Наконец она скрылась из виду.
– Наверно, пошла на свидание с мистером Денемом! – воскликнула Кассандра.
– Да кто ее знает, – охладил ее пыл Уильям.
Случившееся выглядело не просто странно – они склонны были видеть в этом некий тайный и зловещий знак.
– Так обычно тетя Мэгги себя ведет, – сказала Кассандра, как будто это что-то объясняло.
Уильям покачал головой и, совершенно потерянный, принялся расхаживать взад-вперед по комнате.