Перевела взгляд на Китти, ожидая, что она тоже рассмеется и воскликнет: "О Нэн! Ну и забавная, должно быть, получилась сцена! Но это не то, что можно подумать, вовсе нет".
Однако Китти даже не улыбнулась. Она следила за мной испуганным взглядом и подтягивала одеяло, словно пряча от меня свою наготу. От меня!
Первым заговорил Уолтер.
- Нэн, - начал он нерешительно (никогда прежде он не говорил при мне таким сухим, невыразительным голосом), - ты застала нас врасплох. Мы ждали тебя только вечером.
Он взял полотенце и вытер лицо. Проворно шагнул к стулу, схватил пиджак и надел. Я заметила, что у него трясутся руки.
Прежде я ни разу не видела, чтобы он дрожал.
- Я села на утренний поезд. - У меня тоже пересохло в горле и голос звучал вяло и сипло. - Право, я думала, час еще очень ранний. Как давно ты уже здесь, Уолтер?
Тряхнув головой, словно вопрос причинил ему боль, Уолтер шагнул ко мне. И поспешно, настойчивым голосом произнес:
- Нэн, прости. Ты не должна была это видеть. Давай спустимся вместе и поговорим?..
Тон его был очень необычным, и, услышав его, я все поняла.
- Нет! - Я закрыла руками живот: там кипело и бурлило, словно мне дали яду. Когда я крикнула, Китти затрепетала и побледнела. Я обернулась к ней. - Это неправда! О скажи, скажи, что это неправда!
Не поднимая на меня глаз, она закрыла лицо руками и заплакала.
Уолтер подошел ближе и взял меня за предплечье.
- Отойди! - вскричала я, отдернула руку и шагнула к кровати. - Китти? Китти.
Я опустилась на колени, отняла ее ладонь от лица и поднесла к своим губам. Я целовала ее пальцы, ногти, ладонь, запястье; мокрую от ее собственных слез руку увлажнили и мои слезы и слюни. Уолтер, все еще дрожа, с ужасом это наблюдал.
Наконец глаза Китти встретились с моими.
- Это правда, - прошептала она.
Я дернулась, застонала - услышала ее вскрик, ощутила на своем плече пальцы Уолтера и поняла, что укусила Китти, как собака. Отдернув руку, она воззрилась на меня в ужасе. Вновь стряхнув ладонь Уолтера, я обернулась к нему с криком:
- Отойди, поди прочь! Поди прочь, оставь нас!
Он медлил; я несколько раз лягнула его ботинком в лодыжку, и он отступил.
- Нэн, ты не в себе…
- Прочь!
- Я боюсь тебя оставить…
- Прочь!
Он отступал.
- Я выйду за дверь, но дальше не пойду.
Взглянул на Китти, та кивнула, он вышел и очень осторожно закрыл за собой дверь.
Наступившую тишину нарушали только мое неровное дыхание и тихие всхлипывания Китти; точно так же плакала три дня назад моя сестра. Да ничего хорошего она в жизни не сделала, эта твоя Китти! - так сказала Элис. Я склонилась щекой на одеяло, укрывавшее бедра Китти, и закрыла глаза.
- Ты внушила мне, что он твой друг. А потом внушила, что он тебя разлюбил, из-за нас.
- Я не знала, как иначе поступить. Он в самом деле был мне всего лишь другом, а потом, потом…
- Подумать только, все это время… ты с ним…
- Ничего такого не было, до этой ночи.
- Я тебе не верю.
- Это правда, Нэн, клянусь! До этой ночи - да и как могло быть иначе? - мы только разговаривали и… целовались.
До этой ночи… До этой ночи я была счастлива, любима, довольна, благополучна; до этой ночи я готова была умереть от любви и желания! Услышав ее слова, я поняла, что боль от любви не составит и десятой, сотой, тысячной доли той муки, которую Китти причинила мне сейчас.
Я открыла глаза. У Китти тоже был несчастный, испуганный вид.
- И эти… поцелуи, когда они начались? - Еще не договорив, я угадала ответ: - Тем вечером, в "Диконзе"…
Поколебавшись, Китти кивнула; все тогда происходившее возникло в моей памяти и встало на свои места: неловкость, недомолвки, письма. А я-то жалела Уолтера - жалела! И все это время в дураках была я, все это время они встречались, перешептывались, обменивались ласками…
Думать об этом было пыткой. Уолтер был нашим другом - не только ее, но и моим. Я знала, что он в нее влюблен, но он казался таким немолодым, солидным, тихим. Неужели Китти убедила себя, что хочет лечь с ним в постель? Еще бы с отцом моим легла!
Я снова заплакала.
- Как ты могла? - твердила я сквозь слезы. Так разговаривают мужья в дешевых пьесах. - Как ты могла?
Сквозь одеяло я чувствовала, как она ерзает.
- Мне не хотелось! - потерянным голосом произнесла Китти. - Я едва терпела…
- Я думала, ты меня любишь! Ты сама так говорила!
- Я люблю тебя! Люблю, люблю!
- Ты говорила, тебе ничего и никого не надо, кроме меня! Говорила, мы будем вместе всю жизнь!
- Я никогда не говорила…
- Ты мне это внушила! Заставила поверить! Ты только и твердила, как ты счастлива. Так почему бы не продолжать все по-прежнему?..
- Ты сама знаешь почему! Пока мы молоденькие, все в порядке. Но время-то идет… Будь мы служанки при кухне, занимались бы чем душе угодно и никто бы не заметил. Но мы известны, мы на виду…
- Да не хочу я быть известной, если для этого нужно отказаться от тебя! Не хочу ни у кого быть на виду, только у тебя, Китти…
Она стиснула мою руку.
- А я хочу… Хочу. А раз я на виду, мне невыносимо, чтобы… надо мной смеялись, ненавидели меня, презирали, называли…
- Розовой!
- Да!
- Но мы бы вели себя осторожно…
- Любой осторожности мало! Ты слишком… Нэн, ты слишком похожа на мальчика…
- Слишком похожа… на мальчика? Ты мне ничего такого не говорила! Слишком похожа на мальчика… ага, стало быть, лучше уж Уолтер! Ты… ты его любишь?
Она отвела взгляд.
- Он очень… добрый.
- Очень добрый. - Я услышала наконец в своем голосе ноты горечи и недовольства. Выпрямилась, отстраняясь от Китти. - И ты пригласила его, когда меня не было, и он был добр к тебе, в нашей постели… - Внезапно подумав об испачканных простынях и матрасе, о ее обнаженном теле, которого касались его руки, его губы, я поднялась на ноги. - О боже! И долго бы это длилось? Давала бы мне целовать тебя, после него?
Китти потянулась за моей рукой.
- Клянусь, мы собирались сегодня же тебе рассказать. Сегодня же ты бы все узнала…
В ее словах мне почудилось что-то странное. Я расхаживала вдоль кровати, но теперь замерла.
- О чем ты? Что это за все?
Она уронила руку.
- Мы… о Нэн, только не сердись! Мы собираемся… пожениться.
- Пожениться? - Я бы додумалась и сама, если бы у меня было время, но времени не было, и от этого слова я совсем сникла. - Пожениться? А я… как же я? Где я буду жить? Чем заниматься? А как же, как же… - Мне пришла в голову новая мысль. - Как же наш номер? Как мы будем работать?..
Китти смотрела в сторону.
- Уолтер кое-что задумал. Новый номер. Он хочет вернуться на эстраду…
- На эстраду? После этого? С тобой и мной?..
- Нет. Со мной. Со мной одной.
С ней одной. Меня затрясло.
- Ты убила меня, Китти, - сказала я.
Я не узнала собственного голоса; думаю, он напугал Китти: она бросила дикий взгляд на дверь и заговорила стремительно, каким-то пронзительным шепотом.
- Не говори этого. Понимаю, ты потрясена. Но ты увидишь, со временем… мы снова станем друзьями, все втроем! - Она потянулась ко мне; голос ее сделался одновременно пронзительней и спокойней. - Разве ты не понимаешь, что это только к лучшему? Когда Уолтер станет моим мужем, кому придет в голову, кто скажет… - Я отстранилась, она схватила меня крепче и наконец панически выкрикнула: - Ты же не думаешь, что я позволю ему нас разлучить?
Я толкнула ее, и она упала обратно на подушку. Китти по-прежнему куталась в покрывало, но оно немного сползло, оставив на виду выпуклость груди с розовым соском. Чуть ниже ямочки под горлом, легонько вздрагивавшей при каждом вздохе, каждом биении сердца, висела на серебряной цепочке жемчужина, мой подарок. Мне вспомнилось, как я целовала ее три дня назад; быть может, этой ночью или утром Уолтер осязал языком ее холод и твердость.
Подскочив к Китти, я схватила цепочку и - снова как персонаж дурного романа или пьесы - рванула. С легкостью поддавшись и щелкнув, она повисла, разорванная, у меня в руке. Ненадолго задержавшись на ней взглядом, я отшвырнула цепочку, и она со звоном упала на пол.
Китти крикнула - наверное, позвала Уолтера. Во всяком случае, дверь распахнулась и он появился: бледное лицо в рыжих бакенбардах, подтяжки все еще торчат из-под пиджака, рубашка без воротничка болтается вокруг шеи. Забежав по ту сторону кровати, он прижал к себе Китти.
- Если ты сделала ей больно… - начал он.
Я рассмеялась ему в лицо.
- Сделала больно? Да я бы ее убила! Будь у меня пистолет, я бы прострелила ей сердце и сама бы застрелилась следом! И тебе бы достался в жены труп!
- Ты спятила, - сказал он. - У тебя не выдержали мозги.
- Ты этому удивляешься? Ты ведь знаешь - она тебе рассказывала - кто мы друг другу - кем мы друг другу были?
- Нэн! - поспешно прервала меня Китти.
Я не сводила глаз с Уолтера.
- Знаю, - медленно проговорил он, - вы были… любовницами, чем-то вроде.
- Вроде. Вроде чего? Держались за руки? Думаешь, ты первый заполучил ее в постель? Рассказывала она тебе, что я ее трахала?
Уолтер вздрогнул - я тоже, потому что слово прозвучала ужасно; прежде я никогда его не произносила и не ожидала сейчас, что оно сорвется у меня с языка. Но глаз он не опустил, и я с ужасом поняла: это ему известно и мало его заботит; может - кто знает? - даже нравится. Будучи джентльменом, он не позволил себе произнести непристойность, но выражение его лица - странным образом соединявшее в себе презрение, сочувствие и жалость - говорило о многом. На его лице было написано: Разве это называется трахать? Хорошо же ты ее трахала, если она тебя бросила! Ты трахала ее тогда, а я - сейчас и буду впредь!
Он был мой соперник, и победа досталась ему.
Я сделала шаг назад, потом еще. По-прежнему опираясь головой о широкую грудь Уолтера, Китти судорожно глотала воздух. В ее больших глазах блестели непролитые слезы, обкусанные губы алели; на бледных щеках сильней выделялись веснушки - они усеивали также плечи и часть груди, не укрытую одеялом. Такой красивой я ее еще не видела.
Прощай! - подумала я, повернулась и бросилась бежать.
Я мчалась по лестнице, путаясь в юбках и едва не падая. Миновала открытую дверь общей комнаты, вешалку, где висели рядом мое пальто и Уолтера, саквояж, который привезла из Уитстейбла. Не задержалась, чтобы прихватить хоть что-нибудь - перчатки или шляпку. В этом зачумленном месте ни до чего нельзя было дотрагиваться. Рванув дверь, я оставила ее открытой настежь, сбежала по ступеням и выскочила на улицу. Было очень холодно, однако сухо и безветренно. Назад я не оглядывалась.
Я бежала и бежала, пока у меня не закололо в боку, я перешла на рысцу, колоть перестало, и я снова пустилась во всю прыть. Достигнув Сток-Ньюингтона, я побежала на юг по длинной прямой улице, ведущей к Далстону, Шордичу и Сити. Что будет дальше, я не задумывалась, все мысли были о том, чтобы мчаться вперед, оставив за спиной Стамфорд-Хилл, ее и его. Я полуослепла от слез, распухшие веки горели огнем, мокрое лицо стыло на холоде. Прохожие, наверное, обращали на меня внимание; один или двое парней потянулись схватить меня за руку, но я ничего не видела и не слышала, только неслась, путаясь в юбках, пока не выдохлась, после чего пришлось замедлить шаг и оглядеться.
Передо мной был мостик через канал. По каналу плыли баржи, но они были еще далеко, а внизу расстилалась гладкая и мутная водная поверхность. Мне вспомнился тот вечер, когда мы с Китти стояли над Темзой и Китти позволила мне себя поцеловать… У меня вырвался сдавленный крик. Я положила руки на холодные перила - кажется, я в самом деле собиралась перевалиться через них и тем завершить свое бегство.
Но я была на свой лад такая же трусиха, как Китти. Бурая вода промочит мои юбки, захлестнет голову, польется в рот - нет, ни за что. Я отвернулась, закрыла руками глаза и постаралась остановить жуткий круговорот мыслей. Бежать целый день, понятно, я не смогу. Нужно найти себе хоть какое-то убежище. На мне нет ничего, кроме платья. Вслух застонав, я снова огляделась - на этот раз испуганно и беспомощно.
На мгновение я перестала дышать. Я узнала этот мост: начиная с Рождества мы каждый день проезжали здесь на пути в "Британнию". Театр находился неподалеку, а в гримерной, как я знала, лежали деньги.
Утирая рукавом лицо, приглаживая платье и волосы, я пошла туда. Швейцар, впуская меня, бросал любопытные взгляды, но держался вполне предупредительно. Мы были хорошо знакомы, я часто останавливалась с ним поболтать, но в тот день просто кивнула, забирая ключи, и даже не улыбнулась. Меня не заботило, что он подумает; я знала, что больше его не увижу.
Театр, разумеется, еще стоял закрытый; в зале, где заканчивали работу плотники, раздавался стук, но в коридорах и в артистическом фойе было тихо. Меня это обрадовало: мне не хотелось, чтобы меня видели. Не срываясь на бег, я быстрыми шагами направилась к гримерным, добралась до двери с надписью "Мисс Батлер и мисс Кинг". Очень осторожно (взбудораженная, я почему-то решила, что по ту сторону меня может подстерегать Китти) я отперла замок и толкнула дверь.
В комнате было темно; в потоке света из коридора я ступила внутрь, зажгла спичку и засветила газовую горелку, потом тихо-тихо затворила дверь. Я знала в точности, что искать. В шкафу за столиком Китти лежала жестяная коробочка с кучкой монет и банкнот - мы складывали туда еженедельно часть своего жалованья, чтобы черпать по мере надобности. Ключ хранился, вперемешку со штифтиками грима, принадлежавшими Китти, в старой коробке от сигар. Я опрокинула коробку - вместе с гримом и ключом оттуда вывалилось еще что-то. Дно было выстлано цветной бумагой, и мне никогда не приходило в голову ее поднять. Теперь бумага сдвинулась, и под ней обнаружилась карточка. Дрожащими пальцами я взяла ее и всмотрелась. Она была помята, запятнана гримом, но я сразу ее узнала. На лицевой стороне было изображение устричного смэка, на палубе, под слоем пудры и жира, улыбались две девушки, на парус была нанесена чернилами надпись: "В Лондон". На обратной стороне тоже имелась надпись - адрес Китти в "Кентерберийском варьете" и послание: "Меня отпустили!!! Пока я не соберусь, тебе придется несколько вечеров обходиться без костюмера…" И подпись: "Преданная тебе, Нэн".
Это была та самая открытка, которую я послала Китти давным-давно, до того, как мы обосновались в Брикстоне; и она втайне хранила ее, словно сокровище.
Немного подержав карточку, я вернула ее в коробку и прикрыла бумагой. Потом опустила голову на столик и плакала, пока оставались слезы.
Наконец я открыла коробку и, не считая, выгребла оттуда все деньги - как оказалось, около двадцати фунтов, что, конечно, составляло лишь часть моего заработка за последний год, но тогда голова у меня шла кругом и трудно было себе представить, что когда-нибудь мне снова понадобятся деньги. Я сунула их в конверт, упрятала конверт за корсетом и повернулась к двери.
До этого мне не пришло в голову посмотреть по сторонам, но теперь я решила окинуть комнату последним взглядом. И тут я заколебалась: мне бросилась в глаза вешалка с костюмами. Они были здесь все, мужские костюмы, которые я надевала на сцену для выступлений с Китти: короткие бархатные штаны, рубашки, пиджаки из саржи, нарядные жилеты. Шагнув ближе, я провела рукой по ряду рукавов. Никогда-то больше я их не надену…
Нет, этого мне было не вынести, не могла я расстаться с костюмами. Поблизости лежали два старых непромокаемых мешка гигантских размеров - раз или два мы пользовались ими во время репетиции, днем, когда на сцене "Британнии" бывало тихо и пустынно. В них хранилось тряпье; поспешно схватив один из них, я ослабила завязки и выбросила на пол все содержимое. Начала срывать с вешалки мои костюмы - не все, а самые любимые, с которыми не могла расстаться. Костюм из голубой саржи, оксфордские штаны, алая гвардейская униформа - все пошло в мешок. Я прихватила обувь, рубашки, галстуки, даже пару шляп. Я не останавливалась, чтобы подумать, а трудилась в поте лица, пока не набила мешок едва ли не с меня ростом. Он был тяжелый; подняв его, я пошатнулась, однако испытала странное удовлетворение: настоящий груз на плечах как бы составил противовес грузу, лежащему на сердце.
Нагруженная, я устремилась обратно по коридорам "Британнии". Мне никто не попался, и я никого не высматривала. Только у служебной двери я заметила лицо, которому обрадовалась: в кабинке швейцара сидел совершенно один, крутя в пальцах сигарету, Билли-Бой. Когда я приблизилась, он поднял глаза и удивленно воззрился на мой мешок, вспухшие веки, замурзанные щеки.
- Господи, Нэн. - Он поднялся на ноги. - Что с тобой такое? Ты заболела?
Я мотнула головой.
- Не поделишься ли сигареткой, а, Билл?
Он протянул мне сигарету, я затянулась и закашлялась. Билли потихоньку наблюдал.
- У тебя нездоровый вид. А где Китти?
Еще раз затянувшись, я вернула сигарету.
- Ушла.
Распахнув дверь, я вывалилась на улицу. Вслед мне зазвучал тревожный голос Билли-Боя, но его слова обрезало захлопнувшейся дверью. Я немного поддернула мешок и зашагала. Завернула за один угол, другой. Миновала неопрятный многоквартирный дом, очутилась на оживленной улице, влилась в толпу пешеходов. Лондон поглотил меня, и на недолгое время я избавилась от всяких мыслей.
Часть вторая
Глава 8
Я прошагала около часа, прежде чем остановиться и отдохнуть; направления я не выбирала и, случалось, проделывала ненароком обратную дорогу. Целью было не столько убежать от Китти, сколько спрятаться, затеряться на серых безымянных просторах города. Мне нужна была комната - самая маленькая и убогая, где меня не проследит ни один взгляд. Я представляла себе, как забиваюсь туда, словно в норку, подобно мокрице или крысе. И я держалась улиц, где рассчитывала найти то, что мне нужно, улиц мрачных и неприветливых, с меблированными комнатами, ночлежками, объявлениями в окнах: "Сдаются койки". Наверное, мне подошла бы любая, но я ждала какого-нибудь особого знака.
И наконец, как мне показалось, заметила такой. Я прошла Мургейт, двинулась к собору Святого Павла, повернула и добралась чуть ли не до Клеркенуэлла. Я по-прежнему не обращала внимания на прохожих - взрослых и детей, которые глазели на меня и иной раз смеялись, глядя, как я, бледная как смерть, тащусь с непромокаемым мешком за плечами. Голова у меня была опущена, глаза полузакрыты, и все же я заметила, что передо мной что-то вроде площади, где снует толпа, кипит торговля и бьет в нос какой-то запах - сладковатый, тошнотворный, неуловимо знакомый и все же не поддающийся определению. Я замедлила шаг, чувствуя, что стало труднее отрывать подошвы от дороги. Открыла глаза: по камням, на которых я стояла, струилась вода с кровью. Рядом находилось изящное железное строение, где было полным-полно фургонов, тележек и грузчиков - все это с тушами.