Вся эта компания теснилась вокруг стола, на котором стояла банка с вялыми маргаритками и остатки скромного ужина: чай и какао, холодное мясо с маринованными овощами и кекс. Несмотря на постные мины и натянутые улыбки, можно было заключить, что собравшиеся празднуют какое-то событие. Я предположила, что это новоселье, хотя что связывает даму-мандолинистку с бедным и скучным семейством, слушавшим ее игру, догадаться было трудно. Еще одну загадку представляла собой другая девушка, с бледными руками: кто ей ближе - музыкантша или семейство?
За первой песней последовала другая; семейство приметно заерзало. Я закурила сигарету, изучая - почему бы и нет? - сценку в окне. Девушка за занавеской перестала наконец обмахиваться и поднялась на ноги. Осторожно обойдя компанию, она приблизилась к окну, которое, как и мое, выходило на балкончик. Шагнув наружу, девушка лениво, с зевотой, оглядела тихую улочку.
Нас разделяло не более двух десятков ярдов, но я, наверное, ничем не отличалась от прочих теней моей темной комнаты, и девушка меня не заметила. Я же все еще не видела ее лица. Окно и занавески составляли красивое обрамление, но свет шел сзади. Пронизывая курчавые волосы девушки, он окружал ее голову подобием пламенеющего нимба, как у святых в церковных витражах, лицо же оставалось в тени. Я наблюдала за девушкой. Музыка смолкла, прозвучали неуверенные аплодисменты, за ними последовал бессвязный разговор - девушка не уходила с балкона и не оглядывалась.
Наконец сигарета у меня догорела до самых пальцев, и я швырнула ее вниз. Заметив это, незнакомка вздрогнула, присмотрелась и затихла. Я не понимала, что ее так смутило (у нее вспыхнули даже мочки ушей), но потом вспомнила о своем мужском костюме. Девица приняла меня за наглого voyeur! При этой мысли я, как ни странно, вместе со смущением испытала и удовольствие. Я вежливо приподняла шляпу.
- Вечер добрый, милашка, - произнесла я низким ленивым голосом.
Характерное приветствие, с которым грубые личности, вроде уличных торговцев или дорожных рабочих, частенько обращаются к проходящим мимо дамам. С чего мне вздумалось его воспроизвести - не знаю.
Девушка снова вздрогнула и открыла рот, чтобы дать мне отповедь, но тут к окну подошла ее приятельница. Она уже надела шляпу и сейчас натягивала перчатки.
- Пойдем, Флоренс, - сказала она. В звуках этого имени, произнесенного в полутьме, послышалось что-то романтическое. - Детям уже пора в кровать. Мистер Мейсон сказал, что проводит нас до Кингз-Кросс.
Не обращая больше на меня внимания, незнакомка поспешила обратно в комнату. Там она поцеловала детей, пожала руку матери и любезно со всеми простилась; я видела с балкона, как она, с приятельницей и их простецким провожатым, мистером Мейсоном, вышла из дома и направилась к Грейз-Инн-роуд. Я ожидала, что она на меня оглянется, но она не оглянулась, и у меня не было никаких причин быть недовольной. Разглядев наконец ее лицо в свете фонаря, я установила, что она вовсе не красива.
*
Я благополучно забыла бы об этом происшествии, если б через две недели не увидела ее снова - на этот раз не в темноте, а при дневном свете.
День снова выдался жаркий, и я проснулась довольно рано. Миссис Милн с Грейс ушли в гости, и я осталась совсем без дела и без компаньонов. Пока у меня еще не опустел кошелек, я купила себе пару приличных платьев, одно из них как раз было на мне. Я также нацепила свою фальшивую косу; в тени черной соломенной шляпы прическа выглядела вполне натурально. У меня созрела мысль отправиться куда-нибудь в парк: сначала в Гайд-парк, потом, наверное, в Кенсингтон-Гарденз. В пути, как я знала, неизбежны приставания мужчин, но в парке (в этом я давно убедилась) проводят время сплошь женщины: няньки с колясками, гувернантки с подопечными, продавщицы, расположившиеся на травке с ланчем. Все они не прочь поболтать с приветливой девушкой в красивом платье, а мне в тот день приспела охота - довольно необычная - к женскому обществу.
И вот, таким образом настроенная и одетая, я и увидела Флоренс.
Я узнала ее сразу, хотя в прошлый раз едва успела рассмотреть. Встреча произошла, когда я выходила из дома и немного помедлила на нижней ступеньке, зевая и протирая глаза. Флоренс вынырнула из темного переулка по ту сторону Грин-стрит, чуть левее от меня. Одета она была в жакет и юбку горчичного цвета - именно этот наряд, ярко освещенный солнцем, и привлек мое внимание. Как и я, Флоренс приостановилась; в руках она держала лист бумаги и, судя по всему, наводила там справки. В переулке имелся выход многоквартирного дома, и я предположила, что Флоренс побывала в той самой квартире, где в прошлый раз состоялся званый вечер. От нечего делать я стала гадать, куда она направится. Если опять к Кингз-Кросс, то вскоре она скроется.
Наконец она засунула бумагу в сумку на ремне, наискосок пересекавшем грудь, и повернулась - налево, в мою сторону. Я наблюдала, не сходя со ступеньки; Флоренс неспешно поравнялась со мной, и снова нас разделяла одна лишь ширина улицы. Глаза Флоренс встретились с моими, скользнули в сторону, вернулись, притянутые моим настойчивым взглядом.
Я улыбнулась, Флоренс ответила неуверенной улыбкой, но я видела, что она меня не узнает. Я не могла не воспользоваться моментом. Под ее любопытным вопрошающим взглядом я приподняла шляпу и таким же, что в прошлый раз, низким голосом проговорила:
- Утро доброе.
Как прежде, Флоренс вздрогнула. Перевела взгляд вверх, на балкон. И наконец зарделась.
- О, так это были вы?
Вновь улыбнувшись, я отвесила легкий поклон. Мой корсет заскрипел; галантность никак не сочеталась с юбками, и мне вдруг стало страшно, что на сей раз Флоренс примет меня не за наглого voyeur, а за обычную дурочку. Но когда я подняла глаза, с ее лица сползал румянец и выражало оно не презрение, не замешательство, а веселое любопытство. Флоренс наклонила голову.
Между нами проехал фургон, потом повозка. Приподнимая во второй раз шляпу, я смутно рассчитывала всего лишь уладить давешнее недоразумение - может быть, вызвать улыбку. Но когда транспорт проехал, а Флоренс осталась стоять, я решила, что она меня приглашает. Перейдя улицу, я остановилась рядом с Флоренс.
- Простите, что напугала вас тем вечером.
Флоренс как будто напрягла память, потом рассмеялась.
- Ничуть не напугали. - Она говорила так, словно никогда не пугалась. - Вы меня немножко ошеломили. Если бы я знала, что вы женщина…
Она снова покраснела, а может, это не сошел еще с лица прежний румянец. Потом она отвела взгляд, и мы замолчали.
- А где ваша приятельница-музыкантша? - спросила я наконец. Я прижала к животу воображаемую мандолину и прошлась по струнам.
- Мисс Дерби, - улыбнулась Флоренс. - Она у нас в конторе. Я немножко занимаюсь благотворительностью, нахожу жилье для бедных семей, что остались без крыши над головой. - В ее речи прослеживался довольно явственный ист-эндский акцент, но голос был низкий и чуть хриплый. - Мы издавна положили глаз на часть квартир в этом доме, и тем вечером вы видели, как мы вселяли туда первую семью. Это был для нас, можно сказать, успех, мы ведь совсем небольшая организация, и мисс Дерби подумала, что неплохо устроить по такому случаю вечеринку.
- Правда? Она очень мило играет. Вы бы ей сказали, пусть почаще ищет здесь квартиры.
- А вы здесь живете, так ведь?
Она указала кивком на домик миссис Милн.
- Да. И люблю посиживать на балконе…
Флоренс подняла руку - поправить выбившийся из-под шляпки локон.
- И всегда в брюках?
Я смущенно моргнула.
- Только иногда.
- Но всегда глазеете на женщин и пугаете их?
Тут я моргнула два или три раза.
- Ни о чем таком я даже и не думала, пока не увидела вас.
Это была чистая правда, но Флоренс рассмеялась, словно желая сказать: ну да. От этого смеха и предшествовавшего ему разговора мне сделалось не по себе. Я пристальней всмотрелась в собеседницу. Как я уже заметила в прошлый вечер, ее нельзя было назвать красавицей. Талия далеко не осиная, фигура плотная, лицо круглое, решительный подбородок. Зубы ровные, но не идеально белые; глаза карие, но ресницы не длинные; руки, правда, достаточно изящные. Волосы собраны в пучок на затылке, но кудряшки просятся наружу, падают на лицо - в детстве я вместе с другими девочками радовалась, что у меня не такие. Освещенные сзади лампой, эти волосы казались каштановыми, сейчас же я скорее назвала бы их коричневыми.
Мне, наверное, даже нравилось, что Флоренс не так уж красива. В том, как спокойно она воспринимала мое странное поведение (как будто женщины сплошь и рядом носят мужские брюки и заигрывают, сидя на балконе, с девушками, так что она привыкла и не видит в этом столь уж грубого нарушения приличий), чудилось нечто интригующее, однако в ней не проглядывало лукавства, едва уловимой подоплеки, что отличало ее от прочих девиц. И уж конечно, ни одной живой душе не пришло бы в голову, глядя на нее, ухмыльнуться и крикнуть: "Розовая!" Но я этому только радовалась. Дела сердечные, поцелуи - все это было теперь не для меня; я была занята в те дни совершенно иным ремеслом!
Но ведь прошло столько времени… и почему бы мне не заиметь… приятельницу?
Я сказала:
- Послушайте, а не хотите ли пройтись со мною в парк? Я как раз туда направлялась, когда вас встретила.
Флоренс с улыбкой качнула головой:
- Не могу, я на работе.
- Работать в такую жару?
- Дело само не сделается, вы же понимаете. Мне нужно наведаться на Олд-стрит, у одной знакомой мисс Дерби могут найтись для нас комнаты. Мне правда нужно.
Сдвинув брови, она посмотрела на часики, которые висели у нее на шее, как медаль.
- Может, пошлете за мисс Дерби - пусть сходит сама? Похоже, она взваливает на вас кучу работы. Спорим, она сейчас в конторе водрузила ноги на стол и наигрывает на мандолине, пока вы сбиваете себе ноги по такой жаре. По крайней мере, вам необходима порция мороженого; в Кенсингтон-Гарденз одна итальянская дама продает лучшее в Лондоне мороженое, мне она скидывает полцены…
Флоренс снова улыбнулась.
- Не могу. Что будут делать без меня наши нищие семьи?
Нищие семьи не волновали меня ни капельки, но мысль, что я больше не встречу Флоренс, вдруг вызвала тревогу.
- Ну ладно, тогда можно увидеться, когда вы снова будете на Грин-стрит. Когда вас ждать?
- Видите ли, я сюда не вернусь. Через два дня я оставляю этот пост и займусь приютом в Стратфорде. Так мне удобней, ближе к дому, и, кроме того, я знаю местных жителей. Правда, мне предстоит большую часть времени проводить на востоке города…
- О, - протянула я, - так в центр вы больше ни ногой?
Поколебавшись, Флоренс добавила:
- Ну нет, иногда я заглядываю в центр по вечерам. Хожу в театр или на лекции в Атенеум-холле. Вы могли бы ко мне присоединиться…
Театр я нынче посещала исключительно ради заработка; на бархатное сиденье перед сценой я не села бы даже ради Флоренс.
- Атенеум-холл? Знаю это место. Но лекции… что за лекции? Связанные с церковью?
- Связанные с политикой. Классовый вопрос, знаете ли, ирландский вопрос…
Сердце у меня упало.
- Женский вопрос, - продолжила я.
- Именно. Лекции, публичные чтения, потом дебаты. Глядите.
Порывшись в сумке, она извлекла оттуда тоненькую голубую брошюрку. "Курс лекций по общественно-политическим вопросам в зале Атенеум-холл, - было там сказано. - Женщины и наемный труд. Выступление мистера…" За фамилией, которая вылетела у меня из памяти, следовали несколько разъяснительных слов и дата - через четыре или пять дней.
- Боже! - воскликнула я неуверенно.
Флоренс вскинула голову и забрала у меня брошюру.
- Похоже, вам все-таки интересней Кенсингтон-Гарденз и тележка с мороженым…
В ее словах послышался оттенок недовольства, что на удивление сильно меня встревожило. Я отозвалась поспешно:
- Боже правый, не в этом дело; предложение очень заманчивое!
И добавила, что если в Атенеум-холле не продают мороженого, то надо бы угоститься им заранее. На углу Кингз-Кросс и Джадд-стрит, как я слышала, имеется пивная с залом для дам, где подают очень вкусные и совсем недорогие ужины. Лекция начинается в семь - почему бы нам не встретиться заранее? Скажем, в шесть? Чтобы ублажить Флоренс, я сказала, что мне потребуется также краткое предварительное знакомство с женским вопросом.
В ответ она фыркнула и вновь бросила понимающий взгляд - хотя что такое она, по ее мнению, понимала, осталось для меня загадкой. Тем не менее Флоренс согласилась со мной встретиться, предупредив, чтобы я не вздумала ее подвести. Ответив, что ни в коем случае, я протянула руку и на миг задержала в своей ладони ее крепкие теплые пальцы, обтянутые серой полотняной перчаткой.
Уже после того, как мы разошлись, я сообразила, что мы забыли друг другу представиться, но моя собеседница уже завернула за угол Грин-стрит и скрылась из виду. Однако, по крайней мере после прошлой, не приведшей к знакомству встречи, я втайне хранила в памяти ее столь романтическое имя. И еще я знала, что через неделю мы увидимся снова.
Глава 10
Солнце на этой неделе палило все сильнее; под конец зной начал досаждать даже и мне. Весь Лондон жаждал передышки; в четверг вечером, когда жара спала, на улицы радостно высыпали целые толпы.
К ним присоединилась и я. Предыдущие два дня я провела дома, в оцепенении от жары; вместе с миссис Милн и Грейси в зашторенной гостиной осушала одну за другой чашки лимонада или дремала голой у себя на кровати, распахнув окна и задернув занавески. Теперь же меня как магнитом манили прохладный воздух свободы и запруженные яркой толпой улицы Уэст-Энда. Кроме того, кошелек у меня был почти пуст, а на следующий вечер я обещала угостить Флоренс ужином. Так что, подумала я, не мешает добыть немного наличности. Умывшись, я гладко зачесала волосы, с помощью макассарового масла придала им блеск и надела свой любимый костюм - гвардейскую униформу с медными пуговицами, кантом, алым мундиром и аккуратной маленькой фуражкой.
Этой экипировкой я пользовалась очень редко. Военные звания и знаки различия ничего для меня не значили, но я испытывала смутную тревогу: вдруг меня признает за своего сослуживца какой-нибудь настоящий солдат, вдруг произойдет что-нибудь чрезвычайное - скажем, нападут на королеву, когда я буду прогуливаться у Букингемского дворца, и меня призовут к подвигам, на которые я неспособна. Но в то же время это был счастливый костюм. Он привлек ко мне того дерзкого джентльмена из Берлингтонского пассажа, чей поцелуй определил мою судьбу; он склонил в мою пользу чашу весов при первом разговоре с миссис Милн. Но сегодня, подумала я, мне хватило бы для полного счастья одного-единственного соверена.
В тот вечер в городе царила странная атмосфера, вполне отвечавшая выбранному мною костюму. Воздух был прохладен и противоестественно чист, так что красочные пятна - красная губная помада, синие доски человека-сандвича, фиолетово-зелено-желтые лотки цветочниц - особенно четко выделялись среди сумерек. Город можно было сравнить с гигантским ковром, из которого какой-то великан выбил пыль, вернув ему всю прежнюю яркость. Заразившись настроением, которое проникло даже в мою комнату на Грин-стрит, горожане облачились в свое лучшее платье. По тротуарам шествовали устрашающе длинными рядами девицы в пестрых нарядах; они же ворковали на крыльцах и скамейках с ухажерами в котелках. У дверей пивных потягивали пиво молодые люди, их напомаженные головы отливали в свете газовых фонарей шелковым глянцем. Над самыми крышами Сохо нависала луна, розовая, яркая и пузатая, как китайский фонарик. Рядом зловеще мигали две-три звезды.
И среди всей этой красоты прохаживалась я, в своем алом костюме; но, увы, - к одиннадцати, когда толпа поредела, я все еще оставалась с пустыми руками. На меня как будто положили глаз двое джентльменов, а кроме того, меня преследовал от Пикадилли до Севн-Дайалз какой-то простецкий тип. Однако джентльменов перехватили другие юнцы, а тип был не из того разряда, который меня интересовал. Я ускользнула от него, воспользовавшись уборной с двумя выходами.
Позднее, когда я фланировала вокруг фонаря на Сент-Джеймс-сквер, едва не состоялась еще одна встреча. Рядом замедлил ход и остановился экипаж и, как и я, застыл на месте. Никто не вошел в него и никто не вышел наружу. Лицо кучера, не сводившего взгляда с лошадей, затенял высокий воротник, но в темной глубине кареты я заметила колыхание кружева - кто-то потихоньку наблюдал за мной оттуда.
Походив туда-сюда, я закурила сигарету. По понятным причинам я не оказывала услуги в экипажах. От своих друзей на Лестер-сквер я слышала, что мужчины на колесах бывают требовательны. Они хорошо платят и многого ждут в ответ: им подай задницу, постель, может, и ночь в гостинице. Но и в этом случае ничто не мешало мне показать себя: пусть джентльмен в карете меня припомнит, когда ему случится идти пешком. Добрых десять минут я прохаживалась на краю площади, время от времени наклоняясь, чтобы поправить подбивку в паху: одеваясь к выходу, я была взбудоражена, а потому подложила в брюки не обычные платок или перчатку, а скатанный галстук из скользкой материи, который елозил по бедру. При этом мне думалось, что жест этот, наверное, тешит взгляд заинтересованного наблюдателя…
Однако экипаж с молчаливым кучером и робким седоком наконец дернулся и укатил.
Все последующие мои поклонники проявили такую же нерешительность; не раз я ловила на себе скользящие взгляды и отвечала на них откровенно-призывным, но подцепить клиента так и не сумела. Сумерки сгустились, повеяло резкой прохладой. Пора, подумала я, потихоньку двигаться домой. Я была разочарована. Не собственными действиями, а самим вечером, который начинался столь многообещающе, а закончился ничем. Мне не досталось и трех пенни; придется позаимствовать немного наличности у миссис Милн, а на следующей неделе забыть о разборчивости и настойчиво добиваться, чтобы фортуна повернулась ко мне лицом. От этой мысли мне сделалось невесело: ремесло шлюхи мужского пола, представлявшееся мне на первых порах легкой прогулкой, начало меня утомлять.
В унылом настроении я повернула обратно на Грин-стрит; если прежде я ради забавы выбирала самые оживленные улицы, то теперь - узкие и безлюдные: Олд-Комптон-стрит, Артур-стрит, Грейт-Рассел-стрит, которая привела меня к бледной безмолвной громаде Британского музея, и наконец Гилфорд-стрит, откуда я, миновав Воспитательный дом, выбралась на Грейз-Инн-роуд.
Но даже вдали от шумных улиц транспорт давал о себе знать больше обычного, что было странно, поскольку повозок и экипажей попадалось не так уж много, но моим шагам постоянно вторили негромкий стук колес и цоканье копыт. Наконец, у входа в темные конюшни, откуда не доносилось ни звука, я поняла, в чем дело. Я остановилась там завязать шнурок и, нагнувшись, случайно взглянула назад. Ко мне из тьмы медленно двигался экипаж, и я помимо особенного стука хорошо смазанных колес узнала и сгорбленного, закутанного по самые уши кучера. Меня преследовал по пути из Сохо тот же частный двухколесный экипаж, что ожидал на Сент-Джеймс-сквер. Его робкий владелец следил за мной, пока я в живописной позе стояла под фонарем и, поправляя ширинку, прогуливалась по тротуару, но, очевидно, не налюбовался и хотел еще.