Их было десятка три - исключительно женщин; все они сидели за столиками, нагруженными напитками, книгами и бумагами. Встретив какую-нибудь из них на улице, вы спокойно прошли бы мимо, но здесь, все вместе, они производили странное впечатление. Одеты они были не то чтобы причудливо, но как-то особенно. На всех были юбки, но такие, какие измыслил бы портной, которому предложили бы для потехи скроить турнюр для джентльмена. Одежда многих напоминала костюм для прогулок или амазонку. Многие пользовались пенсне или моноклем на ленточке. Одна или две удивляли своими прическами; и еще: такого количества галстуков я никогда еще не видела в исключительно женском обществе.
Разумеется, все эти подробности я разглядела не сразу, но помещение было обширное, и, пока Диана вела меня из конца в конец, у меня, как и у нее, было время осмотреться. Нас окружало плотное, как ворсистый бархат, молчание: когда мы появились, все дамы повернули головы и вытаращили глаза. То ли они, как мисс Хокинз, приняли меня за мужчину, то ли, как Диана, сразу распознали мой маскарад - не скажу. Как бы то ни было, у кого-то вырвалось: "Боже правый", кто-то протянул: "Ну и ну…" Я почувствовала, как напряглась Диана, и поняла, что она довольна.
Раздалось еще одно восклицание - это поднялась на ноги дама, сидевшая за самым дальним столиком.
- Диана, старая распутница! Ты все-таки сделала то, что задумала!
Дама хлопнула в ладоши. Сидевшие рядом с нею две другие дамы глядели на нас и краснели. Одна из них вставила в глаз монокль.
Диана подтолкнула меня к столику и представила - более любезно, чем в случае с мисс Хокинз, но также как свой "эскорт"; дамы рассмеялись. Первая, та, которая встала с нами поздороваться, схватила меня за руку. В пальцах у нее была зажата толстая сигара.
- Нэнси, дорогая, - сказала моя госпожа, - это миссис Джекс. Она моя самая старинная лондонская подруга - и самая ославленная. Все, что она тебе скажет, будет сказано с целью тебя развратить.
Я поклонилась.
- Очень на это надеюсь.
Миссис Джекс захохотала.
- Это создание и разговаривать умеет! - Она обвела жестом мое лицо, костюм. - В придачу ко всему этому еще и разговаривает!
Диана улыбнулась и подняла бровь.
- Некоторым образом.
Я растерянно заморгала, но миссис Джекс, не выпускавшая мою руку, сильнее ее стиснула.
- Диана вами помыкает, мисс Нэнси, но не обращайте внимания. Мы здесь в Кэвендишском клубе просто умирали от желания познакомиться с вами и подружиться. Называйте меня Мария, - она произнесла это имя на старинный лад, - а это Эвелин и Дикки. Дикки, как вы можете заметить, нравится воображать себя местным молодым человеком.
Я по очереди поклонилась дамам. Первая ответила улыбкой, та же, что откликалась на имя Дикки (это у нее был монокль - уверена, что с простым стеклом), вскинула голову и смерила меня пренебрежительным взглядом.
- Выходит, это новая Каллисто? - спросила она.
На ней была мужская крахмальная сорочка с галстуком; волосы - правда, длинные и стянутые в прическу - лоснились от масла. Выглядела она на тридцать два-тридцать три; талия у нее располнела, но, по крайней мере, на верхней губе темнел пушок. Году эдак в 1880-м, предположила я, она сходила за "ух какого красавчика".
Вновь стиснув мои пальцы, Мария повела глазами и запрокинула голову; из-за ее довольно низенького роста мне пришлось склониться.
- А теперь, дорогая, вы должны удовлетворить наше любопытство. Мы жаждем узнать во всех подробностях, как вы познакомились с Дианой. Она сама упорно отмалчивается, известно только, что вечер был теплый, на улицах - праздничное оживление, луна то проглядывала, то пряталась, словно нетвердо стоящая на ногах пьянчужка, которая высматривает себе любовников. Расскажите, мисс Нэнси, ну пожалуйста! Что, луна в самом деле походила на пьянчужку, которая высматривает своих любовников?
Затянувшись сигарой, она уставилась на меня. Эвелин и Дикки склонились в ожидании. Я перевела взгляд с них на Марию и сглотнула.
- Если Диана так говорит, значит, так и было, - произнесла я наконец.
Мария разразилась удивительным смехом - низким и частым, как стук бурильного молотка; Диана взяла меня за руку, освободила место на софе и подозвала официантку, чтобы заказать напитки.
Дамы за другими столиками по-прежнему глазели на меня, причем некоторые, как я невольно заметила, с долей высокомерия. Кто-то шептался, кто-то хихикнул, кто-то шумно втянул в себя воздух. Никто в нашей компании не подал виду, что это замечает. Мария не сводила с меня глаз; когда принесли напитки, она сощурилась поверх бокала. "За корсетную косточку и оба ее конца!" - провозгласила она и подмигнула. Диана смотрела в другую сторону, слушая даму, представленную мне как Эвелин.
- Ты в жизни не слышала ничего скандальней! Она поклялась в верности семи женщинам, встречается с ними по разным дням; одна - ее золовка! Собрала альбом (я как увидела, чуть не умерла!) всяких памяток - что отрежет, что выдернет. Ресницы, обрезки ножных ногтей, старые прокладки, если я правильно разглядела. У нее хранятся волосы…
- Волосы, Диана, - подчеркнула Дикки.
- …Волосы, сплетенные в кольца и эгретки. Лорд Майерс увидел у нее брошь и спросил, где она ее купила, так Сьюзен сказала ему, что это из лисьего хвоста, и пообещала заказать такую же для его жены! Представляешь себе? И теперь леди Майерс появляется на светских приемах, украшенная лобковыми волосами золовки Сьюзен Дейкр!
Диана улыбнулась.
- И муж Сьюзен знает все это и ничего не имеет против?
- Против? Да он оплачивает счета от ее ювелира! И хвастается на каждом углу - сама слышала! - что даст поместью другое название: Новый Лесбос.
- Новый Лесбос, - негромко повторила Диана. И зевнула. - С этой старой потасканной лесбиянкой Сьюзен Дейкр? Назвал бы уж просто Лесбосом… - Понизив голос, она обратилась ко мне: - Не зажжешь ли мне сигарету, дитя?
Я вынула из нагрудного кармана черепаховый портсигар, сунула в рот сразу две сигареты, раскурила и одну из них отдала Диане. Дамы наблюдали - даже за смехом и болтовней они не пропускали ни единого моего телодвижения. Когда я склонилась, чтобы стряхнуть пепел с сигареты, они прищурились. Когда я тронула стриженые волосы у себя на лбу, они покраснели. Когда развела ноги, демонстрируя припухлость под брюками, Мария с Эвелин дружно заерзали на стульях, а Дикки мощным глотком осушила свой стакан бренди.
Вскоре Мария снова подступилась ко мне.
- Ну, мисс Нэнси, история по-прежнему за вами. Мы хотим все о вас знать, а вы только дразните наше любопытство.
- Нет никакой особенной истории. Спросите Диану.
- Диана говорит ради красного словца, от нее правды не дождешься. Расскажите, - продолжила Мария, понизив голос, - где вы родились? Где-нибудь в неблагополучном месте? В трущобе, где вам пришлось делить постель с сестрами?
- В трущобе? - Внезапно и на редкость живо мне представилась наша старая гостиная - и салфетка с бахромой, что свешивалась, подрагивая, с каминной полки. - Я родилась в Кенте, в Уитстейбле. - Мария молча смотрела. - В Уитстейбле, - повторила я, - откуда привозят устриц.
Мария откинула назад голову.
- Так вы, дорогая, русалка! Диана, ты знала об этом? Уитстейблская русалка, но, к счастью, - свободной рукой Мария потрепала меня по колену, - к счастью, без хвоста. Он был бы совсем ни к чему, правда?
Язык у меня присох к небу. Перед глазами возникла Китти, у дверей ее гримерной. "Мисс Русалка", - назвала она меня и повторила это в Стамфорд-Хилле, когда услышала, как я всхлипываю, пришла и стала сцеловывать мои слезы…
Хлебнув из стакана, я сунула в рот сигарету. Окурок был совсем маленький, я чуть не обожглась; пока я его теребила, он выпал у меня из рук. Отскочив от софы, он покатился у меня между ногами. Я потянулась за ним (дамы задергались и вытаращили глаза), но он, все еще дымясь, попал мне под ягодицы. Я вскочила, нашла наконец окурок и потянула материю брюк.
- Проклятье, похоже, я прожгла в этих чертовых брюках дыру!
Слова эти прозвучали громче, чем я рассчитывала, и у меня за спиной раздался ответный выкрик:
- В самом деле, миссис Летаби, это невыносимо!
Одна из дам встала и направилась к нашему столику.
- Я обязана выразить протест, миссис Летаби, - продолжила она, добравшись до нас, - в самом деле обязана выразить протест от имени всех, и присутствующих, и отсутствующих дам в связи с ущербом, который вы наносите нашему клубу!
Диана лениво подняла на нее взгляд:
- Ущербом, мисс Брюс? Речь никак идет о присутствии моей спутницы, мисс Кинг?
- Именно, мадам.
- Она вам не нравится?
- Мне не нравится ее язык, мадам, и ее одежда!
На ней самой были надеты шелковая рубашка с атласным кушаком и галстук; воткнутая в него литая серебряная булавка изображала лошадиную голову. Мисс Брюс стояла рядом с Дианой, выжидая. Диана вздохнула.
- Ну ладно, - проговорила она. - Вижу, мы должны подчиниться желаниям членов клуба. - Она встала, заставила встать и меня и несколько нарочито оперлась на мою руку. - Нэнси, дорогая, похоже, твой наряд - слишком большая вольность для Кэвендишского клуба. Я должна отвезти тебя домой и избавить от него. Ну, кто с нами на Фелисити-Плейс?
По комнате пробежала волна. Мария встала сразу и потянулась за тросточкой. "Шевелись, шевелись! - крикнула она. - Ко мне, Атлас!" Послышался лай, и из-под ее стула выпрыгнула красивая небольшая гончая на кожаном поводке (прежде я ее не видела, потому что она дремала, скрытая юбками хозяйки).
Дикки и Эвелин встали тоже. Диана кивнула мисс Брюс, я отвесила ей поклон. Взгляды присутствующих сопроводили наш выход так же дружно, как ранее встретили приход. Я слышала, как вернулась на свое место мисс Брюс и как кто-то выкрикнул: "Вы совершенно правы, Ванесса!" Однако другая дама, когда я проходила мимо, в ответ на мой взгляд подмигнула, а еще одна, сидевшая у самой двери, поднялась на ноги и, обратившись к Диане, высказала надежду, что брюки мисс Кинг не очень пострадали…
Брюки правда были испорчены; на обратном пути Диана велела мне идти впереди и временами наклоняться, чтобы Мария, Эвелин и Дикки могли оценить ущерб. Так или иначе, она обещала заказать мне другую пару брюк.
- Ну и ну, Диана, вот так находка! - воскликнула Мария, пока Эвелин охлопывала ткань.
Точно так же она отозвалась бы о статуэтке или часах, купленных Дианой за гроши где-нибудь на барахолке. Ее не заботило, слышу я ее или нет. Если слышу, что с того? Она говорила, что думала! В ее глазах светилось восхищение. А восхищение дамы со вкусом… я понимала, что это не любовь. Но это все же что-то. И мне это по силам - вызывать восхищение.
Кто бы мог подумать, что я это смогу, вот так, за здорово живешь!
- Сними рубашку, Нэнси, - распорядилась Диана позже, - пусть дамы посмотрят на твое белье.
Я сняла, и Мария снова воскликнула: "Вот так находка!"
Глава 13
Дианины приятельницы (более обширный их состав) рассматривали, наверное, наш союз как причуду. Иногда они обменивались взглядами, и я улавливала шепот: "Дианин каприз"; так они меня называли, словно я была экзотическим блюдом, которое скоро прискучит разборчивому вкусу. Меж тем Диана, обретя меня, чем дальше, тем меньше была расположена со мной расставаться. Краткий визит в Кэвендишский клуб стал моим дебютом в роли ее постоянной спутницы. Последовали другие выходы, визиты, поездки; для меня приобретались новые костюмы. Я купалась в довольстве. Некогда я уныло сидела в гостиной Дианы, ожидая, что она даст мне соверен и отошлет прочь. Теперь, пока дамы судачили шепотом о "капризе Дианы Летаби", я смахивала у себя с рукава пушинку, извлекала из кармана носовой платок с монограммой и улыбалась. Осень 1892 года сменилась зимой, за ней последовала весна 93-го, я оставалась при Диане, и пересуды утихли. Я была уже не капризом Дианы, а ее мальчиком.
- Прошу на ужин, Диана.
- Прошу на завтрак, Диана.
- Приходи в девять, Диана, и мальчика не забудь.
Теперь я сопровождала ее исключительно в роли мальчика, даже не в кругу кэвендишских последовательниц Сапфо, а в обычном мире - в магазинах, закусочных, на катании в парке. Всякому, кто проявлял ко мне интерес, она храбро представляла меня: "Невилл Кинг, мой воспитанник"; неоднократно, насколько мне известно, ее звали в дома, где имелись дочери на выданье. Отклоняя эти приглашения, Диана объясняла шепотом: "Он англо-католик, мадам, и намерен посвятить себя Церкви. Это его последний сезон в обществе, затем он примет обеты…"
С Дианой я вернулась в театр - содрогнулась, когда обнаружила, что она ведет меня в ложу у рампы, и содрогнулась еще раз, когда притушили люстры. Но Диана предпочитала театры самые роскошные. Освещались они не газом, а электричеством; публика сидела смирно. Я не находила в этом удовольствия. Пьесы мне нравились, но чаще я рассматривала зрителей и неизменно обнаруживала множество глаз и биноклей, обращенных не к сцене, а ко мне. Некоторые лица были мне знакомы по старым временам, когда я торговала собой на улице. Однажды я мыла руки в театральном туалете и поймала на себе взгляд одного джентльмена - он и понятия не имел, что мои губы уже ласкали его в переулке у Джермин-стрит. Позднее я заметила его в зале, с женой. В другой раз мне на глаза попался Милашка Элис, марианна, который бывал так добр ко мне на Лестер-сквер. Он, как и я, сидел в ложе; узнав меня, он послал воздушный поцелуй. С ним были два джентльмена; я подняла брови - он закатил глаза. Разглядев моих соседок - Диану и Марию, - Милашка Элис удивленно на меня воззрился. Я пожала плечами, он задумался и вновь закатил глаза: "Каково!"
Во все эти заведения, как уже было сказано, я ходила в мужской одежде; женское платье я надевала только в Кэвендишский клуб. Это было единственное место в городе, куда Диана могла открыто повести меня в брюках, но после жалобы мисс Брюс было введено новое правило, и далее меня приходилось одевать в юбки - Диана приготовила для этого кое-какую женскую одежду, не помню уже ее цвет и фасон. В клубе я сидела за столиком, пила и курила, Мария со мной флиртовала, остальные дамы глазели, Диана беседовала с подругами или писала письма. Этим она занималась постоянно, поскольку была известной благотворительницей (о чем я могла бы догадаться и раньше) и ее со всех сторон обхаживали. Она делала пожертвования на благотворительные цели. Посылала книги девушкам, заключенным в тюрьмы. Участвовала в издании суфражистского журнала "Стрелы". И, занимаясь всем этим, не расставалась со мной. Если я от нечего делать брала в руки газету или бумаги и начинала читать, Диана их у меня отбирала, словно от мелких букв или пространных рассуждений я могла утомиться. В конце концов я выбрала для себя картинки из "Панча".
*
Таковы были мои появления на публике. Случались они не так часто - описываемый здесь период продолжался приблизительно год. В основном Диана держала меня в четырех стенах и там же показывала приятельницам. Ей нравилось ограничивать число тех, кому было дозволено меня видеть; по ее словам, она опасалась, как бы от частого употребления я не выцвела, подобно фотографии.
"Показы" я разумею в буквальном смысле; одна из загадочных особенностей Дианы как раз заключалась в том, чтобы понимать буквально слова, которые другие люди употребляют как метафору или шутку, и поступать соответственно. Я показывала себя Марии, Дикки и Эвелин в прожженных брюках и шелковом белье. Когда они пришли во второй раз, с еще одной дамой, Диана снова потребовала, чтобы я прошлась перед ними в другом костюме. Затем это сделалось ее излюбленным развлечением: одеть меня в новый костюм, чтобы я расхаживала в нем перед гостями или среди них, наполняла им стаканы и давала прикурить. Однажды она нарядила меня лакеем, в бриджи и пудреный парик. Это до некоторой степени напоминало мой костюм из "Золушки", хотя бриджи, которые я носила в "Врите", были не такие облегающие, а в паху, наоборот, не такие свободные.
Затея с бриджами вдохновила Диану на новые выдумки. Ей надоели костюмы джентльменов; она решила показывать меня в маскарадных одеяниях - чтобы я принимала позы за небольшим бархатным занавесом в гостиной. Показы устраивались приблизительно раз в неделю. Дамы приходили к обеду, я сидела с ними за столом в брюках, но когда они приступали к кофе и сигаретам, я их покидала, чтобы у себя в комнате переодеться. Когда они перемещались в гостиную, я уже находилась за занавесом в требуемой позе; Диана в нужную минуту дергала шнур, и занавес открывался.
Я изображала, к примеру, Персея с кривой саблей и головой Медузы, в сандалиях с ремешками, которые застегивались у колен. Или Купидона с луком и стрелами. Однажды я была святым Себастьяном, привязанным к обрубку дерева; вспоминаю, какой это был труд - прилаживать стрелы, чтобы они не падали.
В другой вечер я была амазонкой. При мне был лук Купидона, но на сей раз я обнажила одну грудь; Диана подрумянила мне сосок. На следующей неделе (Диана заявила, что, показав одну грудь, я с тем же успехом могу показать и обе) я изображала француженку Марианну, во фригийском колпаке и со знаменем. Еще через неделю мне была поручена роль Саломеи - с тем же атрибутом, головой Медузы, но в этот раз на блюде и с прицепленной бородой; пока дамы аплодировали, я в танце обнажилась до панталон.
Миновала еще одна неделя… и я преобразилась в Гермафродита. Лавровый венок, серебристый грим - и больше ничего, кроме пристегнутого к бедрам Дианиного месье Дилдо. При виде его дамы ахнули.
От этого он заколыхался.
Ощущая на себе его обычное действие, я подумала о Китти. Интересно было знать, носит ли она до сих пор мужские костюмы и цилиндры, поет ли песенки вроде "Любимых и жен".
Тут подошла Диана, сунула мне в рот розовую сигарету, подвела меня к дамам и предложила им погладить кожу. Не могу сказать, к кому были обращены в эти минуты мои мысли: к Китти или даже к самой Диане. Скорее всего, я вновь вообразила себя проституткой мужского пола с Пикадилли - или, пожалуй, клиентом. Я дергалась и вскрикивала - они улыбались из темного угла, я задрожала и промокла - они засмеялись.