*
Я ничего не могла сделать. Всему виной была Диана. Она была так дерзка, так неистова, так дьявольски умна. Она походила на королеву с собственным необычным двором - я поняла это на ее вечеринках. Ее общества искали, ей заглядывали в рот. Ей приносили подарки "в коллекцию" - об этой коллекции говорили, завидовали ее обладательнице! Она поводила рукой - вслед поворачивались головы. Она открывала рот - все настораживались. Приманкой, как я предполагаю, был ее голос - низкий, музыкальный, он и меня однажды, во время моих беспорядочных полуночных блужданий, заманил в ее сумрачный мир. Вновь и вновь одно слово Дианы, даже едва слышное, обращало в прах все доводы спорщиков; вновь и вновь стихали разговоры по углам переполненной гостиной: повествовательницы прерывали рассказ на середине, чтобы прислушаться к мерному, завораживающему голосу Дианы.
Ее дерзость была заразительна. Женщины приходили к ней и забывали о благоразумии. Она была как певец, что будит резонанс в стекле. Как рак, как плесень. Как героиня одного из ее непристойных романов: оставьте ее наедине с гувернанткой или монахиней, и через час та соорудит плетку из собственных вырванных волос.
Мои слова свидетельствуют об усталости. Но тогда я еще от нее не устала. Да и как бы я могла? Мы составляли идеальный дуэт. Диана была распутной, дерзкой - но благодаря кому эта дерзость проявлялась наглядно? Ее страсть, магическое воздействие ее личности, необычная, волшебная атмосфера дома на Фелисити-Плейс, где отвергались все неписаные законы и правила и царила полная распущенность, - кто служил всему этому свидетельством? Я, кто же еще.
Я удостоверяла подлинность ее удовольствий. Заменяла собой пятно, оставленное похотью. Ей приходилось за меня держаться, иначе бы она все потеряла.
Мне тоже приходилось за нее держаться, иначе я осталась бы ни с чем. Я не представляла себе жизни, не ею организованной. Диана привила мне особые аппетиты, и где бы еще могла я их удовлетворить, кроме как в обществе Дианы и ее приятельниц-лесбиянок?
*
Я говорила уже о том, что моя новая жизнь протекала вне времени, без обычных трудов, какими заполняются часы, дни и недели. Часто мы с Дианой предавались любви до самого утра и завтракали ближе к вечеру или же просыпались в обычное время, но с постели не вставали, штор не раздергивали и ели при свечах. Однажды мы вызвали звонком Блейк, и она явилась в ночной рубашке: была половина четвертого, и мы подняли ее с постели. В другой раз меня пробудило птичье пение; взглянув на полосы света по краям штор, я осознала, что уже неделю не видела солнца. Комнаты трудами слуг всегда содержались в тепле, передвигались мы исключительно в экипаже - поэтому времена года утратили свой обычный смысл или приобрели новый. О наступлении зимы я догадывалась благодаря тому, что уличные платья Дианы сменялись с шелковых на вельветовые, плащи - с гренадиновых на собольи, а мой собственный стенной шкаф наполнялся нарядами из каракуля, верблюжьей шерсти и твида.
И все же осталась одна годовщина, связанная со старым порядком вещей, которую я не забывала даже среди пьянящей роскоши, в волшебной атмосфере Фелисити-Плейс. Однажды, когда наша связь с Дианой длилась уже почти год, я проснулась от шороха бумаги. Госпожа устроилась рядом со мной с утренней газетой, и, открыв глаза, я наткнулась взглядом на заголовок: "Законопроект о гомруле. 3 июня ирландцы выйдут на демонстрацию". Я вскрикнула. Мое внимание привлекли не слова - они ничего для меня не значили. Мне была хорошо знакома дата. Третьего июня, мой день рождения: через неделю мне исполнялось двадцать три года.
- Двадцать три! - повторила Диана радостным голосом, услышав мое объяснение. - Что за великолепный возраст! Юность, подобно театральному любовнику, не выпускает тебя из объятий, а из-за занавеса потихоньку выглядывает время. - Подобные фразы она могла изрекать с самого утра; я в ответ только зевнула. Но тут она добавила, что мы должны это отпраздновать, и я оживилась. - Что бы затеять такое, чего не бывало прежде? - продолжила Диана. - Куда тебя повести?..
В конце концов она додумалась до оперы.
Я пришла в ужас, хотя постаралась это скрыть: дуться и капризничать я начала позднее. Во мне еще оставалось многое от детства, и я не могла не радоваться собственному дню рождения, когда он наконец наступил; и, конечно, были подарки, а это приятно всегда.
Я получила их за завтраком, в двух золотистых пакетах. В первом, большом, лежал плащ - роскошный плащ, чтобы пойти в оперу, но его я ждала и едва ли посчитала вообще подарком. Но второй пакет оказался интересней. Он был маленький и легкий, и я сразу поняла, что внутри находится ювелирное украшение: пара запонок к воротничку или галстуку или кольцо. Дикки носила колечко на левом мизинце, и я часто им восторгалась - не иначе, решила я, это колечко как у Дикки.
Но это было не кольцо. Это были часы - серебряные, на изящном кожаном ремешке. Две темные стрелки показывали минуты и часы, третья, стремительная, - секунды. Циферблат был закрыт стеклом, для перевода стрелок имелось колесико. Я вертела часы в руках. Диана улыбнулась.
- Их нужно надеть на запястье, - объяснила она наконец.
Я вытаращила глаза: в ту пору никто не носил часы на запястье, это была удивительная новинка. Попыталась застегнуть часы, но, конечно, не сумела. На Фелисити-Плейс я привыкла поминутно обращаться к помощи слуг. В конце концов Диана застегнула мне часы, и мы стали рассматривать циферблат с бегущей стрелкой и слушать тиканье.
- Диана, я в жизни не видела ничего чудесней!
Диана покраснела от удовольствия; она была плотоядная самка, но и ей не были чужды человеческие побуждения.
Позднее к Диане в гости явилась Мария, я показала ей часы, и она, кивая и улыбаясь, погладила мое запястье под ремешком. Потом она рассмеялась:
- Дорогая, они неправильно идут! Ты поставила их на семь, а сейчас всего четверть пятого!
Я перевела взгляд на циферблат и удивленно нахмурилась. Я видела в часах подобие браслета, мне не пришло в голову определять по ним время. Чтобы угодить Марии, я перевела стрелки на 4 и 3, хотя на самом деле не считала нужным когда-либо заводить часы.
Часы были самым лучшим подарком, но Мария тоже явилась не с пустыми руками: от нее я получила прогулочную тросточку черного дерева, с кисточкой наверху и с серебряным наконечником. Она очень удачно подошла к моему наряду для оперы; в самом деле, мы с Дианой составили в тот вечер на редкость эффектную пару: она в черном, белом и серебре, и я в тех же тонах. В костюмах от Уорта мы выглядели так, словно сошли со страницы модного журнала. При ходьбе я не забывала очень ровно держать левую руку, чтобы все видели часы.
Обедали мы в "Сольферино". С нами были Дикки и Мария (она взяла с собой свою гончую, Атласа, и кормила его лакомствами с тарелки). Официанты, предупрежденные о моем дне рождения, суетились вокруг меня, предлагая вино. "Сколько лет исполняется юному джентльмену?" - спрашивали они Диану, явно считая меня младше, чем я была. Наверное, они принимали Диану за мою мать, что, по разным причинам, было не совсем приятно. Однажды, правда, я остановилась почистить обувь, а Диана с приятельницами ждали рядом, и чистильщик, заметив в Дикки некоторое специфическое сходство со мной, принял нас за родню (обслуге случается так обознаться) и спросил, не приходится ли она мне теткой и не взяла ли меня на денек из школы - вот тут я ничуть не огорчилась, видя, какую она скорчила гримасу. Пару раз она пыталась соперничать со мной в наряде. В день моего рождения, к примеру, Дикки надела рубашку с запонками и короткий мужской плащ поверх юбок. Грудь рубашки, однако, украшало жабо - к подобному кокетству я никогда не прибегала. Дикки и понятия не имела, как все это выглядит, а если бы узнала, пришла бы в ужас: она походила на потасканную марианну, какие иной раз промышляют рядом с молоденькими мальчиками на Пикадилли; как старых, заслуженных проституток их прозвали "королевами".
Ужин (очень вкусный) подошел к концу, и Диана послала официанта за кебом. Как уже было сказано, ее планы на вечер не особенно меня радовали, и все же я не могла не ощутить приятного волнения, когда наш кеб, в ряду других экипажей, плавно подкатил к дверям Королевской оперы и мы (Диана, Мария, Дикки и я) присоединились к разнополой публике, толпившейся в вестибюле. Прежде я никогда здесь не бывала, и за весь год, пока я состояла при Диане, мне ни разу не случалось присоединиться к столь состоятельной и нарядной толпе: джентльмены, как я, в плащах и цилиндрах, при биноклях, дамы в бриллиантах и длинных, по самые подмышки, перчатках, так плотно облегавших руки, что можно было подумать, это собственная кожа, только что омытая молоком.
Мы немного потолкались в вестибюле; Диана обменивалась кивками со знакомыми дамами, Мария прижимала к груди Атласа, чтобы он не пострадал от каблуков, шлейфов или колыхавшихся плащей. Дикки сказала, что доставит нам поднос с напитками, и удалилась. "Отнесешь наши накидки, Невилл?" - попросила Диана, указывая на гардероб, где двое служащих в униформе принимали плащи. Она повернулась спиной, чтобы я сняла с нее накидку, так же поступила и Мария, и я отправилась к гардеробу. По пути я остановилась, чтобы тоже освободиться от плаща, думая все время только о том, как вокруг красиво, и как хороша я сама, и еще - как бы не завесить плащами свои часы. У гардероба стояла очередь, я пристроилась к ней и от нечего делать стала разглядывать гардеробщиков, которые принимали у джентльменов плащи и выдавали номерки. Один был поджарый, с желтоватым лицом - наверное, итальянец. Второй был темнокожий. Когда я наконец добралась до перегородки и гардеробщик наклонил шею, принимая у меня одежду, я увидела, что это Билли-Бой, мой приятель из "Брита", с которым мы вместе курили.
Вначале я растерянно вылупилась на него, думая только о том, как бы улизнуть, пока он меня не разглядел. Но тут он потянул плащи, я их не выпустила, он поднял глаза, и я поняла, что он меня не узнает и только удивляется, почему я застыла на месте. Мне сделалось ужасно обидно.
- Билл, - сказала я, и он всмотрелся. Спросил:
- Сэр?
Сглотнув слюну, я повторила:
- Билл. Ты меня не узнаешь? - Я склонилась и понизила голос - Я Нэн. Нэн Кинг.
Билл переменился в лице.
- Боже! - промолвил он.
За мною вырос хвост, послышались выкрики: "Что там такое?" Билл взял наконец у меня одежду, повесил на крючок и выдал номер. Потом он отошел в сторону, ненадолго предоставив напарнику одному управляться с потоком плащей. Я тоже переместилась подальше от толпы, и мы, покачивая головами, остановились напротив друг друга по разные стороны перегородки.
Лоб Билли-Боя лоснился от пота. Униформа состояла из короткой куртки и дешевого галстука, то и другое алое.
- Боже, Нэн, как же ты меня напугала! Я решил, что ты - один из джентльменов, которым я должен деньги. - Он оглядел мои брюки, пиджак, волосы. - Что это ты затеваешь, почему явилась в таком виде? - Он вытер лоб и осмотрелся. - Ты здесь с агентом, Нэн? Участвуешь в представлении - так?
Я помотала головой и проговорила спокойным тоном:
- Билл, пожалуйста, не зови меня пока "Нэн". Дело в том… - Дело было в том, что я не обдумала, что ему скажу. Я поколебалась, но солгать Биллу было невозможно. - Билл, я сейчас не женщина, а мальчик.
- Мальчик?
Билл произнес это в полный голос, спохватился и зажал себе рот. Тем не менее пара недовольных джентльменов из очереди оглянулись на нас. Я отодвинулась от них еще дальше.
- Я сейчас мальчик, живу с дамой, которая обо мне заботится…
Тут наконец на лице Билли выразилось некоторое понимание, и он кивнул.
Тем временем итальянец уронил чью-то шляпу, и джентльмен заворчал.
- Можешь подождать? - спросил Билли и шагнул обратно, чтобы пособить своему напарнику с двумя-тремя плащами. Потом вернулся ко мне.
Итальянец скорчил кислую мину. Я покосилась на Диану и Марию. Давка в вестибюле немного рассосалась, они стояли, ожидая меня. Мария спустила Атласа на пол, и он цеплялся когтями за ее подол. Я перевела взгляд на Билла.
- Ну а ты как?
Уныло возведя глаза к небу, он поднял руку: на ней было обручальное кольцо.
- Для начала - я теперь женат!
- Женат! О, Билл, как я за тебя рада! Кто она? Наверное, Флора? Флора, наша прежняя костюмерша?
Он кивнул, так оно и было.
- Из-за Флоры я сюда и нанялся, - добавил он. - Она работает по соседству, в "Старом Мо", будет там месяц. Она, знаешь ли, - Билли внезапно смутился, - она по-прежнему в костюмершах у Китти…
Я вытаращила глаза. Очередь снова зароптала, итальянец снова скривился, Билл шагнул к нему, чтобы помочь с плащами, шляпами и номерками. Запустив пальцы в волосы, я старалась осознать услышанное. Билли женат на Флоре, Флора, как прежде, работает у Китти, Китти выступает в "Миддлсексском мюзик-холле". И меня от нее отделяют какие-нибудь три улицы.
И Китти, разумеется, замужем за Уолтером.
"Они счастливы? - хотелось мне крикнуть. - Она говорит когда-нибудь обо мне? Думает? Скучает?" Но когда Билл вернулся, еще более потный и заполошенный, я спросила только:
- Как… как номер, Билл?
- Номер? - Он фыркнул. - По мне, так неважно. Старому в подметки не годится…
Мы уставились друг на друга. Вглядевшись пристальней, я обнаружила, что у Билла наметился двойной подбородок и потемнела кожа вокруг глаз.
- Билл, ты идешь? - крикнул наконец итальянец. И Билл сказал, что должен работать.
Я кивнула и протянула руку. Отвечая на рукопожатие, он как будто снова заколебался и потом добавил скороговоркой:
- Знаешь, мы все очень расстроились, когда ты тогда сбежала из "Брита". - (Я пожала плечами.) - И Китти… Китти больше всех. Они с Уолтером каждую неделю давали объявления в "Эре" и в "Рефе". Ты их не видела, Нэн?
- Нет, Билл, не видела.
Он покачал головой.
- И вот ты здесь, разряженная настоящим лордом! - С сомнением окинув взглядом мой костюм, Билл добавил: - Ты уверена, что у тебя все путем?
Я не ответила. Я только перевела взгляд на Диану. Она стояла, повернув голову ко мне, рядом были Мария, Атлас и Дикки. Дикки держала поднос с напитками, к глазу она поднесла монокль. В пустеющем зале отчетливо прозвучал ее обиженный голос:
- Диана, вино будет совсем теплым.
Диана снова повернула голову.
- Что там делает этот мальчишка?
- Разговаривает с черномазым в гардеробе! - ответила Мария.
Щеки у меня запылали, я оглянулась на Билла. Он следил за мной, но теперь отвлекся, обслуживая клиента: принял у него плащ и повернулся к вешалкам.
- До свиданья, Билл, - произнесла я, и он простился со мной кивком через плечо и печальной улыбкой.
Я шагнула было прочь, но поспешно вернулась к перегородке и коснулась руки Билла.
- На котором месте номер Китти в афише "Мо"?
- На каком месте? - Билл задумался, складывая следующий плащ. - Точно не скажу. Во второй половине списка, ближе к началу; полдесятого примерно…
Меня окликнула Мария:
- Невилл, что-то не так с чаевыми?
Я поняла, что, если я задержусь еще, случится что-то ужасное. Не глядя на Билла, я немедленно вернулась к Диане, извинилась и заверила, что все в порядке. Но когда Диана потянулась к моей голове, чтобы пригладить волосы, я вздрогнула, ощущая взгляд Билла; когда же она взяла меня под руку, а Мария обошла меня кругом, чтобы завладеть второй рукой, мою спину словно бы обожгло пистолетным выстрелом.
К залу, поистине величественному, я не присматривалась. Ложи нам не досталось, поскольку мы не позаботились заранее о билетах, но места у нас были очень хорошие, в середине одного из передних рядов партера. Однако - по моей вине - мы задержались, и партер был уже почти заполнен, нам пришлось пробираться, спотыкаясь о два десятка пар ног. Дикки расплескала вино. Атлас цапнул женщину с лисьей горжеткой. Диана, добравшись наконец до своего сиденья, недовольно поджала губы. Наше появление перед честным народом она задумывала совсем иначе.
Села и я, безразличная к ней и ко всему остальному. Все мои мысли были о Китти. Она по-прежнему выступает в общем с Уолтером номере. Билл видится с ней ежедневно - значит, встретится и нынче, когда после представления зайдет за Флорой. И сейчас, пока участники оперы, которую мы собираемся слушать, накладывают грим, Китти занята тем же самым, а ее гримерная отсюда в двух шагах.
Тем временем появился дирижер и был встречен аплодисментами; освещение потускнело, публика затихла. Когда заиграла музыка и пошел вверх занавес, я оцепенело глядела на сцену. Когда же вступили певцы, я дернулась. Давали "Свадьбу Фигаро".
От спектакля у меня в памяти почти ничего не осталось. Я думала только о Китти. Я ерзала и вертелась на сиденье, почему-то невероятно узком и жестком, пока Диана не наклонилась и не шепнула, чтобы я вела себя тише. Мне вспоминалось, как, бродя по городу, я боялась, что заверну за угол и наткнусь на Китти; как устроила маскарад, чтобы не попасться ей на глаза. Пока я промышляла на улице, привычка скрываться от Китти стала моей второй натурой, для меня сделались запретными целые районы Лондона, улицы, откуда ноги сами несли меня прочь. Я вела себя как человек с ушибом или переломом, который бессознательно бережет больное место, чтобы его не задели в давке. Теперь же, раз Китти была так близко, мне приходилось самой опереться на больную руку, ступить всей тяжестью на больную ногу. Музыка заиграла громче, у меня заболела голова, сиденье показалось до невозможности узким. Я посмотрела на часы, но в полутьме ничего не разобрала, пришлось наклонить циферблат в сторону освещенной сцены; при этом я задела локтем Диану, которая недовольно вздохнула и повернулась ко мне. Часы показывали пять минут девятого - как радовалась я теперь, что их завела! Действие приблизилось к тому забавному эпизоду, когда графиня со служанкой насильственно наряжают юного героя в платье и запирают в чулане; шум и суета на сцене достигают тут апогея. Я обернулась к Диане.
- Диана, мне невмоготу. Я подожду вас в вестибюле.
Она попыталась удержать меня за руку, но я стряхнула ее ладонь и, то и дело спотыкаясь, отдавливая чьи-то ноги и прося прощения у пострадавших, проторила себе дорогу вдоль ряда к капельдинеру и к двери.
После птичьего базара на сцене вестибюль поражал тишиной. За перегородкой сидел итальянец и читал газету. Когда я подошла, он фыркнул.
- Его здесь нет, - ответил он на вопрос о Билле. - После начала представления он здесь не остается. Желаете свой плащ?
Я сказала, что не желаю. Я выскочила на улицу и направилась на Друри-Лейн - стесняясь своего костюма, начищенных туфель и цветка в петлице. Под дверью "Миддлсекса" группа юнцов изучала программу и высказывала суждения о номерах. Я подошла и привстала на цыпочки, силясь разглядеть нужные имена и порядковый номер.
Уолтер Уотерс и Китти - прочитала я наконец; меня поразило, что Китти больше не Батлер и работает под старым псевдонимом Уолтера. Билл был прав: их номер располагался в начале второго отделения, четырнадцатым по порядку, после певицы и китайского фокусника.
В кассе сидела девица в фиолетовом платье. Подойдя к окошечку, я мотнула головой в сторону зала и спросила:
- Кто сейчас на сцене? Который идет номер?
Девушка подняла глаза и, увидев мой костюм, хихикнула.