*
Все изменилось в феврале, в самый обычный день. Я отправилась на Уайтчепелский рынок, который посещала часто и регулярно. Домой я вернулась через двор; задняя дверь была приоткрыта, и я проникла внутрь совершенно бесшумно. Когда я складывала в кухне пакеты, из гостиной донеслись голоса - Флоренс и Энни. Дверь гостиной была приоткрыта, и мне было слышно все до единого слова.
- Она работает в типографии, - рассказывала Энни. - В жизни не видела женщины красивей.
- Да ты всегда так говоришь.
- Нет, в самом деле. Она сидела за столом над страницей текста, под самыми лучами солнца, и вся светилась. Когда она подняла глаза, я протянула руку. "Вы Сью Брайдхед? - спросила я. - Меня зовут Джуд…"
Флоренс рассмеялась; все они как раз читали в журнале последнюю главу этого романа; знай Энни, чем он кончится, она бы наверняка не стала так шутить. Флоренс спросила:
- И что она на это сказала? Что боится ошибиться, но Сью Брайдхед вроде бы работает в другой конторе?..
- Ничего подобного. Она сказала: аллилуйя! Взяла мою руку - и тут я окончательно поняла, что влюбилась!
Фло снова засмеялась, но в этот раз с ноткой задумчивости. Потом пробормотала что-то неразборчивое, но ее подруга ответила смехом.
- А как тот твой красивенький дядя? - Голос Энни все еще дрожал от смеха.
Дядя? Я поднесла озябшие руки к плите. Что за дядя? Мне не казалось, что я подслушиваю. Флоренс недовольно фыркнула.
- Она мне не дядя, - произнесла она - произнесла очень отчетливо. - И ты это прекрасно знаешь.
- Не дядя? - вскричала Энни. - И такая девушка - с такими волосами - в паре замшевых брюк - снует как маятник по твоему дому…
Тут мне стало все равно, подслушиваю я или нет. Я проворно шагнула в коридор и насторожилась. Флоренс опять засмеялась.
- Можешь мне поверить, она мне не дядя.
- Но почему же? Почему? Флорри, я тебя не понимаю. То, что ты делаешь, противоестественно. Словно у тебя в буфете стоит жаркое, а ты гложешь сухую корку и запиваешь водой. Вот что я тебе скажу: если ты не собираешься сделать из нее дядю, то подумай о своих друзьях и кому-нибудь ее передай.
- Ты, во всяком случае, ее не получишь!
- Мне никто не нужен, у меня есть Сью Брайдхед. Но видишь, ты ею все же дорожишь!
- Конечно дорожу, - спокойно отозвалась Флоренс.
Я так напрягла слух, что, казалось, слышала, как она мигает, как поджимает губы.
- Ну и отлично! Тогда сведи ее завтра вечером к "малому"! - Я была уверена, что не ослышалась. - Сведи. Ты можешь встретить там мою мисс Раймонд…
- Не знаю, - ответила Флоренс.
Наступила тишина. Когда Энни вновь заговорила, тон ее изменился.
- Нельзя же без конца о ней печалиться. Она бы этого никогда не пожелала…
Флоренс неодобрительно хмыкнула.
- Любить, знаешь ли, это не то что содержать в клетке канарейку. Когда теряешь одну возлюбленную, нельзя выйти из дома и вернуться с другой, взамен первой.
- Думаю, это самое тебе и полагалось сделать!
- Это ты так поступаешь, Энни.
- Но, Флоренс, - тебе нужно всего лишь чуть приоткрыть дверцу… У тебя по комнате летает новая канарейка и бьется хорошенькой головкой о прутья клетки.
- Ну, впущу я эту новую канарейку, а потом окажется, что я не люблю ее так, как прежнюю. Или… О! - Послышался глухой удар. - Поверить не могу, до чего мы договорились: не хватало только с волнистым попугайчиком ее сравнить!
Зная, что она имеет в виду не меня, а Лилиан, я раскаялась в том, что подслушала этот разговор. Собеседницы ненадолго смолкли, было слышно, как Флоренс помешала ложечкой в чашке. Я уже двинулась на цыпочках в кухню, и тут Флоренс спокойно проговорила:
- Ты действительно так думаешь насчет канарейки и клетки?..
Я зацепила ногой и опрокинула метлу; пришлось вскрикнуть и всплеснуть руками, словно я только что вернулась. Энни позвала меня в гостиную и сказала, что чай только что заварен. Флоренс встретила меня немного задумчивым взглядом.
Энни вскоре ушла, и Флоренс на весь вечер зарылась в бумаги. Недавно она приобрела себе очки, в них играли огоньки от камина, и я не могла разобрать, куда она смотрит: на меня или в книги. Потом мы, как обычно, пожелали друг другу спокойной ночи, но обе лежали без сна. Наверху скрипели половицы, однажды Флоренс выходила в уборную. Мне показалось, у моих дверей она замедлила шаги, прислушиваясь к дыханию. Я промолчала.
На следующее утро я была слишком сонной, чтобы внимательно к ней присматриваться, но, когда я ставила на плиту сковородку с беконом, Флоренс подошла. Она придвинулась вплотную и произнесла совсем тихо (вероятно, чтобы не слышал брат по ту сторону коридора):
- Нэнс, не хочешь ли сегодня вечером со мной прогуляться?
- Сегодня? - Я зевнула, хмуро глядя на бекон, который шипел и дымился (я кинула его влажным на слишком горячую сковороду). - Куда это? Неужели снова собирать пожертвования?
- Нет-нет. И вообще, это не работа: я собираюсь развлечься.
- Развлечься?
Никогда прежде я не слышала от нее этого слова, и прозвучало оно, как ни странно, ужасной непристойностью. Видимо, Флоренс почудилось то же самое: она покраснела, взяла ложечку и стала вертеть ее в руках.
- Это пивная близ Кейбл-стрит, - продолжала она, - где имеется помещение для дам. Девушки называют его "Малый в лодке"…
- Правда?
Флоренс покосилась на меня и сразу отвела взгляд.
- Да. Там обещала быть Энни со своей новой подругой. Может, придут Рут с Норой.
- Рут с Норой тоже? - быстро подхватила я. Это были две подружки, оказавшиеся любовницами. - Так там будут одни розовые?
К моему удивлению, Флоренс с серьезным видом кивнула:
- Да.
Одни розовые! От этого известия меня затрясло. В последний раз я провела вечер в таком обществе год назад. Что, если я потеряла навык? А что мне надеть? Как держать себя? Одни розовые! И как они ко мне отнесутся? А к Флоренс?
- Если я откажусь, - спросила я, - ты пойдешь все равно?
- Пожалуй, да…
- Тогда я пойду непременно.
Мне пришлось повернуться к плите, где жарился бекон, и я не видела, довольна Флоренс или отнеслась к моим словам равнодушно.
Весь день я хлопотала, перетряхивая свои немногие платья и юбки в надежде, что среди них отыщется какое-нибудь забытое сокровище из прошлых времен. Конечно, там не было ничего, кроме замызганных рабочих брюк. В Кэвендишском клубе они вызвали бы сенсацию, и я сочла их слишком смелыми для публики в Ист-Энде, а потому не без сожаления отложила в сторону и надела на себя юбку, мужскую сорочку и галстук. Рубашку и воротничок я сама выстирала, накрахмалила и отполоскала в синьке, чтобы они сияли; галстук у меня был из очень красивого шелка с малюсеньким брачком - Ральф принес его мне из мастерской, а еврей-портной сшил. Голубой цвет шелка оттенял мои глаза.
Разумеется, переодеваться я начала только после того, как мы поужинали и убрали со стола. Когда я выгнала бедных Ральфа с Сирилом в кухню, чтобы привести себя в порядок перед камином в гостиной, меня обуяло тревожное, даже болезненное веселье. Пусть я натягивала на себя юбки, нижние юбки и корсет - чувство все равно было такое, как у молодого человека, который принаряжается для возлюбленной. Пока я застегивала пуговицы и манипулировала вслепую запонками для воротничка и галстуком, сверху скрипели половицы и шелестела ткань - и мне все время представлялось, что это готовится к свиданию моя любимая.
Когда наконец распахнулась дверь и Флоренс вошла в гостиную, я на миг лишилась дара речи. Вместо обычного рабочего платья на ней были блузка, жилетка и юбка. Юбка (из плотной зимней материи) была окрашена в теплый цвет сливы, жилетка - в более светлый его оттенок. Цвет блузки приближался к красному, ворот украшала брошь: несколько гранатиков в золотой оправе. Впервые за год она при мне изменила строгому стилю и черному с коричневым цветам, и это ее полностью преобразило. Красно-сливовый наряд оттенил ее яркие губы, золотистый отлив кудряшек, белые шею и руки, розовые, с бледными лунками, ноготки.
- Ты очень красивая, - проговорила я неловко.
Флоренс вспыхнула.
- Меня сильно разнесло, новые платья не налезли… - Она оглядела мою одежду. - Шикарно. Этот галстук тебе очень к лицу, правда? Только завязан кривовато. Погоди. - Флоренс взялась за узел моего галстука, и, ощутив, как под ее пальцами в шее отчаянно запульсировала кровь, я стала беспомощно охлопывать себя в поисках несуществующих карманов, чтобы спрятать руки. - Вот вертушка, - мягко укорила она меня, словно обращалась к Сирилу, но я заметила, что щеки ее по-прежнему румяны и голос чуть дрожит. Наконец она управилась с галстуком и отошла.
- Остались волосы, - сказала я.
Взяв две щетки, я намочила их в кувшине и гладко зачесала волосы назад, потом капнула на ладони макассарового масла (у меня теперь имелось макассаровое масло) и водила ими по волосам, пока они не сделались тяжелыми и маленькая жаркая гостиная не переполнилась ароматом. И все это время Флоренс, опираясь на косяк двери, не сводила с меня глаз. Когда я закончила, она рассмеялась.
- Загляденье, что за парочка! - Это проговорил Ральф, проходивший с Сирилом по коридору. - Мы их даже не узнали, правда, сынок? - Сирил потянулся к Флоренс, она, ворча, взяла его на руки. Положив руку на плечо Флоренс, Ральф ласково добавил: - Ты настоящая красотка, Фло. Уже больше года я тебя такой не видел.
Она изящно наклонила голову, и брат с сестрой сделались похожи на рыцаря и даму с какого-нибудь средневекового портрета. Потом Ральф перевел взгляд на меня и улыбнулся, и я забыла, кого из них люблю больше - сестру или брата.
- Управишься один с Сирилом? - озабоченно спросила Флоренс, отдав малыша Ральфу и застегивая пальто.
- А как же! - заверил брат.
- Мы вернемся не поздно.
- А пусть бы и поздно, мы волноваться не станем. Но только будьте осторожны. Там на улицах можно ноги себе переломать…
В самом деле, путь от Бетнал-Грина до Кейбл-стрит пролегал по самым бедным и неблагоустроенным кварталам города; в обычное время совершать его бывало невесело. Мне он был знаком, потому что я часто ходила там с Флоренс; я знала, какие дворы самые мрачные, на каких фабриках хуже всего обращаются с рабочими, в каких домах живут самые несчастные, отчаявшиеся семьи. Но в тот вечер мы, по словам самой Флоренс, отправились развлекаться, и, как ни странно, дорога показалась нам приятной, а окружение - не таким, как обычно. Мы шли мимо питейных палаццо и дешевых мюзик-холлов, кофеен и пивных, довольно убогих в иное время, но в тот вечер они лучились теплом, светом и красками, гремели радостным смехом, струили запахи пива, мыла и мясной подливки. Нам попадались влюбленные пары, девушки с вишнями на шляпках и вишневыми губками, дети, лакомившиеся из кульков, откуда веяло горячими потрохами, свиными ножками и печеной картошкой. Кто знает, в какое безрадостное жилище им предстояло через час-два вернуться? Но пока и они, и сами улицы - Дисс-стрит, Склейтер-стрит, Хэер-стрит, Фэшн-стрит, Пламберз-роу, Коук-стрит, Пинкин-стрит, Литтл-Перл-стрит - светились странным волшебством.
- Как празднично сегодня выглядит город! - воскликнула Флоренс удивленно.
Это ради тебя, хотелось мне ответить, ради тебя и твоего нового наряда. Но я только улыбнулась и взяла Флоренс за руку, а когда на тенистой Брик-Лейн мы миновали мальчугана в желтой, яркой, как фонарь, курточке, заметила:
- Погляди-ка на эту куртку! Знала я однажды девушку, которой бы такая очень понравилась…
При всем том путь до Кейбл-стрит не отнял у нас много времени. Мы свернули налево, потом направо, и в конце улицы завиднелась пивная, которая, как я догадалась, и была нашей целью: приземистое зданьице с плоской крышей, над дверью газовая горелка с лиловым колпаком и яркая вывеска - "Фрегат", напомнившая мне о том, как близко мы подобрались к Темзе.
- Нам туда, - смущенно указала Флоренс.
Мы миновали дверь, обогнули дом и достигли темной задней дверцы. За нею оказался марш из крутых и ненадежных на вид ступеней, который вел, видимо, в подвал. Внизу он упирался в дверь из матированного стекла, комната за нею и была та самая, называвшаяся, как я помнила, "Малым в лодке".
Это было не очень обширное помещение, но очень темное; мне понадобилось время, чтобы прикинуть его ширину и высоту, проникнуть взглядом в сумрачные углы, что таились в стороне от газовых ламп, камина, где потрескивал огонь, бара с медной отделкой, зеркалом, стеклянной и оловянной посудой. Народу было, как я прикинула, человек двадцать; они сидели в небольших, расположенных в ряд отсеках, стояли у стойки или толпились в заднем, самом светлом конце, где виднелся вроде бы бильярдный стол. Разглядывать их долго мне не пришлось, потому что при нашем появлении все они, разумеется, подняли глаза, и я оробела, не зная, что они обо мне подумают.
Опустив голову, я последовала за Флоренс к бару. За стойкой женщина с квадратным подбородком протирала пивные стаканы. Заметив нас, она опустила на стол и стакан, и полотенце и заулыбалась.
- О, Флоренс! Здорово, что ты опять здесь! Ты прекрасно выглядишь!
Женщина сжала в ладони пальцы Флоренс и окинула ее довольным взглядом. Потом она обернулась ко мне.
- Это моя подруга, Нэнси Астли, - несмелым голосом представила меня Фло. - А это миссис Суиндлз, здешняя хозяйка бара.
Мы с миссис Суиндлз обменялись кивками и улыбками. Я сняла пальто и шляпу и расправила пятерней волосы; миссис Суиндлз при этом едва заметно подняла брови, и я понадеялась, что она подумала то же, что Энни Пейдж: "Ну вот, у Флоренс завелся новый дядя, недурной из себя!"
- Что ты будешь, Нэнс? - спросила Флоренс. Я ответила, что мне все равно, и она, поколебавшись, заказала два пряных ромовых коктейля. - Сядем в отсек.
Мы направились в другой конец комнаты (песок на полу скрипел под нашими подошвами), к столику с двумя скамейками. Сели по разные стороны и стали размешивать сахар в стаканах.
- Прежде ты бывала здесь регулярно? - спросила я.
Флоренс кивнула.
- В последний раз - лет сто назад…
- Правда?
- Еще при жизни Лили. Честно говоря, здесь что-то вроде парада шутов. Не очень у меня лежит к этому душа…
Я уставилась в стакан с ромом. Внезапно у меня за спиной, в соседнем отсеке, кто-то громко засмеялся, и я вздрогнула.
- А я ему говорю, - послышался девичий голос, - такими делами, сэр, я занимаюсь только с друзьями. А он: Эмили Петтингер говорила, вы с ней добрых полчаса трахались врастяжку. Враки, но не в этом суть. Трахаться врастяжку, говорю, это совсем другое, сэр. А если вы желаете, чтобы я ее… - тут девица, судя по всему, заменила слова жестом, - за это заплатить надо, причем немало.
- А он что? - вмешался другой голос.
Первая девушка помедлила - вероятно, чтобы отхлебнуть из стакана.
- Хочешь верь, хочешь не верь, но этот подонок сует руку в карман и, словно так и надо, выкладывает на стол соверен…
Я взглянула на Флоренс - она улыбалась.
- Уличные девки, - сказала она. - Здесь таких половина. Имеешь что-нибудь против?
Как я могла иметь что-нибудь против, когда я и сама была в свое время уличной девкой - вернее, уличным мальчишкой? Я мотнула головой.
- А ты? - спросила я.
- Ничего. Печально только, что они вынуждены этим заниматься…
Я не стала слушать: меня слишком заинтересовала история уличной девки. А она продолжала:
- Полчаса мы трахались врастяжку, потом лизали бархат, а джентльмен смотрел. Потом Сьюзи берет пару заплат и…
Я перевела взгляд на Флоренс и нахмурилась.
- Они что, француженки? Что они говорят? Ни слова не понимаю. - Я в самом деле ничего не понимала: зарабатывая на улице, я ни разу не слышала таких слов. - Что значит "лизать бархат"? Этим что, в театре занимаются?..
Флоренс покраснела.
- Можешь попробовать, но ведущий наверняка распорядится, чтобы тебя выставили…
Видя, что я все еще хмурюсь, она раздвинула губы, высунула кончик языка и скользнула взглядом по моим коленям. Это меня ошеломило: раньше я не замечала за ней таких жестов. Если бы она изобразила губами поцелуй, результат был бы тот же: в панталонах у меня сделалось влажно, щеки вспыхнули. Чтобы скрыть замешательство, я отвела взгляд в сторону.
Я стала рассматривать миссис Суиндлз и длинный ряд блестящих оловянных кружек у нее над головой, потом - игроков у бильярдного стола. Присмотревшись к ним, я спросила Флоренс:
- Ты, если я не ослышалась, говорила, что здесь собираются одни только розовые? А там, глянь-ка, парни.
- Парни? Ты уверена?
Она повернулась, куда я указывала, и стала изучать игроков. Держались они довольно развязно, половина из них были одеты в брюки и жилетки и щеголяли короткими, наподобие тюремных, стрижками. Флоренс рассмеялась.
- Парни? Это не парни! Нэнси, как ты могла обознаться?
Поморгав, я вгляделась. И начала различать… Это были не мужчины, а девушки - такие, как я…
Я нервно сглотнула.
- Они что, выдают себя за мужчин?
Не заметив хрипоты у меня в голосе, Флоренс пожала плечами.
- Некоторые выдают, наверное. Большая часть одеваются, как вздумают, и им все равно, за кого их примут окружающие. - Она перехватила мой взгляд. - А знаешь, я думала, ты и сама так жила…
- Если я скажу, что считала себя единственной в этом роде, ты решишь, что я дурочка?..
Она ответила добрым взглядом.
- Какая же ты странная, - мягко проговорила она. - Никогда не трогала бархат…
- Этого я не говорила; просто я никогда не использовала таких слов…
- Ладно. Ты употребляешь всякие-разные странные фразы. Ты как будто ни разу не встречала лесбиянку в брюках. В самом деле, Нэнс, иной раз мне кажется, что ты явилась на свет взрослой - как Венера в морской раковине на картине…
Флоренс подхватила капельку сладкого рома, стекавшую по стакану, и облизала палец. В горле у меня еще больше запершило, сердце екнуло. Шмыгнув носом, я снова перевела взгляд на бильярдный стол и лесбиянок в брюках.
- А зря я не надела свои молескиновые штаны… - произнесла я.
Флоренс засмеялась.
Мы посидели еще, потягивая ром; в комнате прибавилось посетительниц, стало жарко и дымно. Я пошла к бару за новой порцией, а когда вернулась, застала в нашем отсеке Энни с Норой, Рут и еще одной девушкой - светловолосой и хорошенькой; ее представили мне как мисс Раймонд.
- Мисс Раймонд работает в типографии, - объявила Энни, и я притворилась, что впервые это слышу.
Через полчаса она отправилась на поиски уборной, а Энни попросила нас пересесть, чтобы ей досталось место рядом с мисс Раймонд.
- Живей! - торопила она. - Она вот-вот вернется. Нэнси, садись сюда!
Я очутилась между Флоренс и стенкой и долгое время не участвовала в беседе, с наслаждением ощущая бедром нажатие ее более пышного, затянутого в сливовую материю бедра. Когда она ко мне поворачивалась, мою щеку обдавало ее дыханием - горячим, пряным, с запахом рома.