- Лучше? - переспросил я. - Пожалуй.
Только художник делает мир лучше тем, что делает его наглядней.
А значит, яснее.
- Это что же? Художник с Богом конкурирует, что ли?
Я не стал объяснять девочке, что все творцы - конкуренты.
И о Боге в этот раз ничего не сказал.
Хочешь понять, какой человек дурак - дай ему поговорить о Боге.
Таким образом, мы оба продемонстрировали свое отношение к христианской этике, не только не применяя ее, но даже не вспоминая о ее существовании.
Впрочем, конкуренция творцов - это не главное в понимании творчества.
Главное - понимание того, что каждый творец всегда больше того, что уже есть на свете.
Я попытался объяснить ей все проще:
- Художник вносит свою лепту в эволюцию.
- А что вносило свою лепту в эволюцию, когда художников еще не было? - В глазах Златы поискрилась хитринка; и мне в ответ пришлось пожать плечами:
- Ледниковые периоды…
- …И в работе каждого творца очень важным элементом является замысел.
Когда я увидел тебя, мне показалось, что ты сможешь стать моделью для одной картины, но, когда ты разделась, я понял, что должен писать с тебя совсем другую картину.
Ты оказалась прообразом не того мира, который видел в тот момент я, а того мира, которым являешься ты.
- Ну и что это за мир?
- Понимаешь, когда-то, очень давно, так давно, что, возможно, уже и не правда, я сказал одному своему товарищу: "Любовь - это страсть, верность, нежность и совесть, идущие вместе".
Потом подумал, что смог бы написать картины на эту тему, но как-то все не складывалось, до тех пор, пока я не встретил тебя.
И теперь мне нужно подумать.
- А что вы хотите написать с меня?
- Страсть.
- Классно.
Как у Онегина с Татьяной, - улыбнулась Злата, и я улыбнулся в ответ девочке, вспомнившей классика:
- Как у Ленского с Ольгой.
- А Ленский - это… кажется… - Злата явно пустила свою память в разнос, а я слегка удивился:
- Ты не помнишь, кто такой Ленский?
- Ленский? А на фиг мне помнить всех этих революционеров?..
…Вот так…
…После этих слов обнаженной красавицы, ясными глазищами смотревшей в мои глаза, у меня отвисла челюсть.
Хорошо, что ненадолго.
И моего хождения в удивление девочка, кажется, не заметила.
В одной комнате, друг напротив друга, находили себе место два продукта эволюции человека, говорившие на одном языке, смотревшие на часы, показывавшие одинаковое время, но являвшиеся разными формами жизни.
Да и эпохи у нас оказывались разными.
Тот мир, в котором жил я, уходил в прошлое, независимо от моих желаний и устремлений.
И единственное, что я мог противопоставить приходящему миру - это понимание того, что представлял поколение, которое не только никем не стало, но даже и не решило, кем оно хотело бы стать.
Строителей коммунизма из нас, слава богу, не получилось.
Но и нестроителей, впрочем, - тоже.
Объявив свое образование лучшим, мы так и не определились с тем - зачем его получаем.
А новый мир образовывался независимо от образования.
И демонстрировал свои критерии понимания истин: думай, как хочешь - делай, как надо…
…Пока я раздумывал об этом, Злата выпрямилась, встала передо мной и, поставив ножки чуть шире плеч, стала раскачиваться из стороны в сторону, перенося вес с одной ноги на другую, умудряясь при этом подниматься на носочки.
- Ну что? - прошептала она. - Глупая я?
- Нет, друг мой. Это слово здесь не подходит, - я отвечал ей так же тихо.
- Глупая! Глупая!..
А вы, умники? Начитались книжек, наслушались чужих слов и решили, что все понимаете. - Это уже было похоже если не на революцию, то - на бунт.
По крайней мере - коммунального масштаба.
- Злата, мы понимаем далеко не все, но знания никогда не мешали пониманию.
- Какие знания?
Вот вам вдолбили в голову, что с молодой девушкой спать нельзя, вы и повторяете.
И еще и называете это православным воспитанием. - Констатация параметров ситуации завершилась вопросом:
- А почему же, если нельзя до восемнадцати, девочка созревает в двенадцать?
Как это Бог такую промашку допустил?
- Ну… - понимая, что говорю ерунду, я сопротивлялся довольно вяло, просто не желая сдаваться без арьергардного сражения. - Наверное, Бог посылает нам испытания.
- Так, по-вашему, Бог - это какой-то провокатор?
Вы и Бога себе придумали по своему пониманию.
Мне нечего было сказать, потому что, на мой взгляд, в наше время бессмысленно называть сексуальные отношения грехом, как это продолжает делать отставшая от жизни церковь.
И пора уйти от мысли - не ложись в постель.
Эту мысль, наши дети давно уже заменили на идею - ложись в постель с достойным себя.
Впрочем, этой подмены не заметила не только церковь, но и все наше поколение.
Я ничего не ответил на последние слова Златы; и она воспользовалась моим молчанием:
- Так.
О чем бы мне вас еще спросить?
- Спрашивай о чем хочешь, - сказал я; мне было искренне интересно, но я на всякий случай задал параметры будущих вопросов Златы:
- Только никогда не спрашивай о том, что тебя не интересует.
- А если мой вопрос будет вам интересен, вы запомните его?
- Я запомню твой вопрос, если мне будет интересен мой ответ.
- Почему?
- Потому что в вопросе самое интересное не вопрос, а ответ.
- Вы в Бога верите? - спросила Злата. И я понял контрольность ее слов.
Такое нам с девочкой обоим досталось время - о чем бы мы ни говорили, рано или поздно заговариваем о том, о чем мы не имеем ни малейшего понятия.
- Вы в Бога верите? - повторила свой вопрос она.
В отклик я промолчал, не зная, как ответить на ее вопрос самым понятным и ей, и мне образом; и Злата доспросила:
- Почему вы молчите?..
…Я знал, почему я молчу.
Я - атеист; но, проходя мимо церкви, крещусь.
Зачастую единственным на улице.
И то, что я не верю в существование Бога на небе, креститься, глядя на купола, мне не мешает.
Не мешает же мне стремиться делать своими картинами и этот мир, и свою страну лучше, несмотря на то, что, по крайней мере в пределах своей страны, я не верю, что это можно сделать.
Однажды мы разговорились с моим другом, художником Андреем Кавериным, о том, что теперь все вдруг стали говорить, что верят в Бога, и он уточнил Писание для наших современников:
- Скажи мне, когда твой сегодняшний Бог стал твоим сегодняшним Богом, и я скажу - кто ты?..
- … Почему вы молчите? - повторила свой вопрос Злата.
Выбора у меня не было; и я сказал этой девушке правду:
- Я молчу потому, что ты - девушка, перед которой мне не хочется лицемерить.
И тогда Злата вздохнула:
- Что ж… Вы плывете правильным курсом. - И хотя я не понял - к чему относились ее слова: к Богу или к нежеланию лицемерить - ее похвала была мне приятна.
Правда, удовольствоваться мне пришлось не долго - девушка вновь обвопросила меня:
- А что такое, по-вашему, Бог? - И мне пришлось перехватывать инициативу - способ не всегда честный, но дающий возможность осмотреться и подумать:
- А - по-твоему?
- Бог - это такая штука, которой почему-то нет там, где говорят, что она есть, - вздохнула девушка; и я подкорректировал ее предположение, потому что знал, что люди прячутся за Бога только тогда, когда у них нет никаких аргументов:
- Зато он иногда встречается там, где его не ждешь.
Только в этих местах он называется по-другому.
- И как же он называется? - маскируя свое удивление, спросила Злата; и я ответил, зная, что Бог, о котором я говорю, имеет много имен:
- Совесть.
- Вы, конечно, скажете, что вы православный по воспитанию? - В ее вопросе не было улыбки, и в ответ на этот вопрос я так же серьезно промолчал.
Наверное, потому, что роль православного в постсоветской стране мне удавалась еще хуже, чем роль строителя коммунизма в стране советской. Может, оттого, что роли в театрах абсурда - вообще не для меня.
А что такое "православный по воспитанию" я вообще не знаю.
Как не знаю, что такое "православный по невоспитанности".
Вообще-то, говоря о Боге, я, как и все остальные мои соплеменники, плохо представлял себе - о чем говорю. И если я невольно несколько раз кивнул в сторону Аллаха или присел возле Будды, то, надеюсь, современники меня простят, хотя бы потому, что не заметят этого.
- Я думала, что вы - христианин? - проговорила девушка; и по ее выражению лица я понял, что она совсем не думала так.
- Нет, - ответил я.
- Почему? - В ее вопросе предполагалось множество ответов, но, вспомнив пыточные камеры инквизиции, которых в Европе я видел больше, чем храмов, потому что их было построено больше во много раз, я выбрал единственный ответ:
- Потому что христианство не делает людей христианами.
- Так вы вообще - против религии? - спросила Злата; и мне показалось, что она вновь проверяет меня.
- Я не против религии и религий.
Просто я понимаю, что в мировой истории религии были главной причиной и оправданием войн.
А в двадцать первом веке, когда мир не завоевывают, а покупают, религии могут стать единственной причиной третьей, последней, мировой войны.
В двадцать первом веке религии - главная опасность для существования человечества.
С другой стороны, уже то, что я заговорил с девушкой о религии, означало то, что я отношусь к религии с уважением. Если бы относился без уважения, плюнул бы и заговорил о чем-нибудь другом.
При этом я с уважением отношусь и к подвигам Геракла. Но это не значит, что я верю в то, что эти подвиги когда-нибудь свершались.
- Так вы - против Бога? - ожидая моего ответа, девушка в очередной раз приоткрыла ротик. И я в очередной раз грустно улыбнулся:
- Я не против Бога.
Я против тех, кто врет, - я сделал ударение на слове "врет", - что он за.
- А - если, говоря о вере, человек не врет, а действительно думает так?
- Я не против тех, кто говорит правду.
Даже если эта правда основана на лжи.
- Но есть же церковные догмы.
- Злата, догма - это то, что не успевает за временем.
- А что может быть критерием и опорой правды и лжи? - Девочка только думала, что задала мне сложный вопрос - в моем возрасте каждый, кто хоть раз задавался этим вопросом, давно нашел ответ на него:
- У правды - один критерий: искренность.
У лжи - одна опора - лицемерие.
Я понимал, что моя теория и Бога, и истины была глупой.
Потому что ее негде было применять.
Как и очень многие разумные теории.
- Так вы - атеист? - спросила она; и в ее голосе мне послышалась надежда мое здравомыслие.
- Понимаешь, девочка, - ответил я, подбирая каждое слово, - верующие уверены в том, что Бог есть. А атеисты - это люди, сожалеющие о том, что нами не руководит добрая, разумная, мудрая структура.
И если однажды Бог явился бы к людям, верующие упали бы на колени, а атеисты - зааплодировали бы его явлению.
Не знаю, что обрадовало бы Бога больше?
Может быть, атеисты - это просто христиане двадцать первого века.
- Понятно.
Вы уверены в том, что, как сказал Дарвин, - человек произошел от обезьяны? - Злата произнесла эти слова, явно сомневаясь в том, что я смогу ответить что-то разумное.
И в ответ я даже не сказал о том, что этого Дарвин никогда не говорил.
Просто поправил:
- Дарвин считал, что, для того, чтобы быть адекватным, живой организм видоизменяется под воздействием окружающей среды.
- Дарвинизм… - хотела что-нибудь возразить Злата, но не нашла - что.
- Дарвинизм - это грамотный взгляд на жизнь.
- Почему это?
- Потому что в него вписывается все.
- Что, например?
- Например - учеба в университете.
- Это - как?
- Через учебу в университете человек становится миру адекватней. - Я мог бы говорить и дальше, но девушка заставила меня замолчать тем, что задала вопрос, на который у меня не было ответа:
- А православная церковь?..
…Во время нашего, в общем-то, бессмысленного разговора я, как парусник в тумане, иногда нарывался на рифы разума этой девочки.
Так, не зная на что рассчитывая, я спросил ее:
- В какой стране ты хотела бы жить: в стране монастырей или в стране университетов?
И наткнулся на ответ, которого я не ожидал не то что от девчонки, но и от себя самого:
- В стране детских садов.
Но потом все быстренько возвернулось на привычный блуждающий курс:
- В общем, я верю во всемирный разум, - соврала Злата, явно утомленная непрерывной правдой.
И я ответил ей молчащей улыбкой - не знаю, есть ли разум всемирный, а вот районного разума я как-то не встречал.
Может быть, потому, что всемирный разум - очень большой глупец и не понимает, что настоящий разум проявляется не во Вселенной, а во дворе.
А может, потому, что всемирный разум так умен, что решил махнуть рукой на людей, предоставив нам возможность самим решать людские проблемы.
Выходя во двор, я каждый раз вижу - был дворник или нет. А вот был ли во дворе высший разум, я как-то не обнаруживаю.
Впрочем, может, просто деятельность высшего разума - это что-то менее приметное, чем работа дворника?
- Во всяком случае, следов деятельности всемирного разума на земном шаре как-то не обнаруживается, - сказал я после некоторого молчания.
- А люди? Кто их создал?
- Люди - так далеки от совершенства, что могли быть созданы только эволюцией…
- … Вы верите в человеческий разум? - спросила Злата; и мне в очередной раз пришлось соврать ей - я ответил девочке таким тоном, словно с этим самым человеческим разумом я когда-нибудь сталкивался:
- Да…
…Нормальному человеку должно хватать ума хоть на что-нибудь.
Например, на то, чтобы говорить глупости; и я продемонстрировал свою нормальность в полном объеме.
При этом я отдавал себе отчет в том, что мне, скорее всего, придется демонстрировать не ум - то, что встречается в фантастических рассказах, а глупость - то, с чем мы сталкиваемся ежедневно.
Я решил поиграть с девочкой в игру, в которой я попеременно - то защищал всемирный разум, то - нападал на него.
И не ошибся - девчоночный дух противоречия заставил ее включиться в эту игру.
Причем первой:
- Так вы не верите в то, что высший разум существует? - уточнила она.
- Нет, - ответил я, но отыгрался:
- Впрочем, я не верю даже в то, что существует высший маразм.
После это пришла моя очередь порассуждать:
- Девочка, Божий разум не неприкасаемый заповедник.
Он должен эксплуатироваться в хозяйственных целях, - сказал я, сам не понимая - зачем. И получил в ответ то, что должно было быть сказано не девушкой, а мной самим:
- Нечего, Петр Александрович, валить на Бога наш собственный идиотизм.
Мы не менялись мыслями.
Просто наши мысли игрались в салочки.
Она постоянно что-то отчебучивала, вынуждая в ответ становиться отчебучивателем меня:
- Впрочем - у каждого свой бог, - добавил я, тут же продемонстрировав, что если мой разум может отправиться в самоволку, то моя глупость - всегда на посту.
- Это что же - богов столько же, сколько и людей? - усмехнулась Злата в ответ.
И я не успел ответить ей, что богов всегда больше, чем людей - на каждого человека богов приходится по нескольку.
Каждый раз каждый бог зависит от цели человека…
…Как-то я спросил своего друга художника Андрея Каверина:
- Я до сих пор не пойму: для чего Бог насоздавал столько богов? - И Андрей ответил мне вопросом на вопрос:
- А для чего Бог насоздавал столько людей - ты понимаешь?..
…Злата тут же перехватила инициативу утверждений:
- Бог говорит, что нужно любить всех людей, независимо от того - хорошие они или плохие. - Я увидел, как ее мысли работают локтями между моих слов, и слегка, не больше чем на чайную ложку, улыбнулся:
- Может, давая такой завет, Бог хотел проверить то, какими глупцами могут стать потомки Адама и Евы?
А может, Бог просто пошутил, а мы не поняли юмора?
После этого наступила моя очередь говорить ерунду:
- Люди могут успокоить свою совесть, обратившись за прощением к Богу, - проговорил я; и девушка прищурила глазки:
- Христос для честных, а не для всех подряд.
Если люди обращаются за прощением к Богу, значит - сами себе они все уже простили?
Вообще-то, если Бог займется таким бесконечным делом, как прощение людям того, что люди считают своими грехами, а иногда и того, что люди называют своими добродетелями, безработица Богу не грозит.
Так что тут уж мне ничего не оставалось, как согласиться с ее доводами:
- Люди - разные.
Одни думают, что Бога нужно бояться; другие - понимают, что Его нужно любить.
- Бог объединяет людей, - высказала Злата не свою мысль; и мне ничего не оставалось, как не согласиться:
- Почему же тогда религии - разъединяют?
- Петр Александрович, а вы сами-то в церковь молиться не про себя, а вслух ходите? - спросила Злата, состроив личико девочки-стервочки.
- Бог не глухой, - ответил я. - Если человеку необходимо молиться вслух, значит, он молится не Богу, а себе.
- А вы хоть одну молитву наизусть знаете? - не угомонилась она одним вопросом о молитвах; и мне пришлось напрячься не понарошку:
- Я считаю, что к Богу нужно обращаться творчески - своими словами.
В заученных молитвах нет творчества.
- А дети? Откуда они, по-вашему, берутся? - Злата продемонстрировала, что умеет переключаться не хуже штепселя.
- Не знаю, откуда берутся дети, - соврал я.
Соврал потому, что не знал всего лишь того, откуда берутся взрослые.
И без всякой паузы - помощницы нормализации мыслей, я зачем-то прибавил:
- Но детей дает Бог. - Если бы я знал, на какой ответ нарвусь, не знаю, сказал бы я то, что сказал.
Злата состроила такую мордочку, что ее можно было демонстрировать на ярмарке:
- Да?
Так значит, по-вашему, алименты нужно брать не с вас, мужиков, а с РПЦ?
- Впрочем, - прибавила Злата тут же, - про первородный грех я что-то слышала.