На площади засуетился народ, стал подтягиваться к дверям недавно построенного терминала для прилета. Для отлета стояла старая "стекляшка" в два этажа, как во многих городах. А тут появился как бы надутый белый блестящий на солнце ангар со стеклянной дверью, сейчас пока еще закрытой.
Петр Ефимович спокойно двинулся туда же. К самым дверям он не пошел. Там традиционно стояли крепкие ребята в спортивных штанах и шлепках на босу ногу с ключами в руках.
- Такси, такси, выдаем квитанции, - негромко твердили они в лицо каждому выходящему из терминала. Но народ знал, как и что. Большинство шло к автобусной остановке. Некоторых встречали, обнимали, целовали, радовались, увозили на своих машинах.
Петр Ефимович целоваться не любил. Вернее, он бы и целовался с некоторыми, но как раз не с теми, что ли… В общем, не целовался практически. Так, руку пожать, по плечу похлопать, приобнять слегка.
Первая группа прошла. Остальные, наверное, ждут багажа. Петр Ефимович не нервничал - все стоят, и он стоит. Молодые возьмут свои чемоданы и выйдут.
Он встречал сына с молодой женой. Не с невестой, а с женой! Так вот вышло, что сын там вдалеке уже успел жениться и только сегодня решил навестить родителей. И привезти жену - показать.
Так-то, вроде, не правильно, не по-людски. Знакомить надо было раньше, до того. До чего - Петр Ефимович не додумал. Мысль оборвалась, потому что пошел народ с тяжелыми чемоданами на колесиках, с детскими колясками, с какими-то ящиками, обернутыми прозрачной пленкой.
Петр Ефимович заулыбался заранее, подался вперед, приподнялся на цыпочках, вытянул шею, всматриваясь в сумрак дверного проема. Народ все шел и шел. Сына с невесткой не было. Вернее, он же ее и не видел еще, невестку, значит и не узнал бы. А вот сына, длинного и яркого - в любое время. Но не было. Наверное, ждут свои чемоданы. Ну, девушки всегда везут всякие платья и еще что-то тяжелое. Да и подарки могут быть. Вернее, обязательно должны быть. Иначе ведь никак. Раз уж на свадьбе не погуляли, так хоть уважение к родителям проявить, вину, так сказать, загладить.
Люди прошли, старичок в форме стал закрывать двери. Петр Ефимович замахал руками, протолкался ближе.
- Это все, что ли? - спросил строго, заглядывая внутрь, в сторону уже остановившегося транспортера.
- Все, все.
Щелкнул замок, закрылась дверь.
Это как же?
Он еще постоял, даже толкнул осторожно дверь пару раз. Потом сбегал мелкой трусцой к окошку справочной, где улыбчивая конопатая девушка доходчиво объяснила, что приходит три рейса, и кто пришел раньше - раньше сел, а остальных придерживают. Так что на пятнадцать минут раньше, на двадцать позже - это нормально. Что? Какой рейс? Нет, еще не сел. Нет, все в порядке, не волнуйтесь так…
Он уже и не волновался. Вышел на воздух, встал в тенечке, ощущая, как высыхает постепенно на спине и подмышками. Дышал медленно и глубоко. Нет, с сердцем все в порядке. И здоровье в целом не подкачало - жить и жить. Но тут - сын с молодой женой. Это, понимаешь, не каждый день.
В кармане дернулся и заиграл бравурный марш мобильный телефон. Петр Ефимович подробно рассказал жене, как и что тут в аэропорте творится. Что три рейса сразу, что по очереди. Что не посадили еще. Что надо просто подождать. Она сказала, чтобы не маялся потом дурью и брал сразу такси, как только прилетят. Чтобы мигом домой. Потому что ужин, и все горячее. После этого у Петра Ефимовича забурчало в животе - он специально сегодня не обедал, чтобы хорошенько поужинать. Празднично поужинать и празднично выпить. В такой день - не грех.
Снова открывалась дверь на выход в город, снова шел потоком народ с рюкзаками, тележками, большими тяжелыми чемоданами. Кого-то подхватывали ушлые таксисты, кто-то набивался в автобус, дымящий плохим дизелем. Были и те, кто шел пешком до трассы - там можно было словить попутку в любую сторону. И дешевле любого такси.
Петр Ефимович стоял посреди тротуара, закинув руки за спину, расставив ноги циркулем. Чтобы наверняка. Если уж он пропустит молодых, то молодые его - никак. Его толкали, обходили с негромкой руганью, уходили… Потом шли уже редко-редко, по одному… Потом никого не стало. И двери опять закрылись.
Петр Ефимович постоял, как бы прислушиваясь. Он не понимал. Встречающих тоже не стало - все как-то рассосались, разошлись, расселись по машинам… И - никого. Он один посреди тротуара, как дурак какой-то. Даже таксисты все куда-то уехали. То есть, придется вызывать по телефону, когда выйдут молодые.
А когда выйдут молодые?
Он снова пошел в справочную. Но окошко было закрыто. А когда он попытался постучать, сначала робко и интеллигентно, а потом и кулаком, подошел суровый молодой полицейский и показал пальцем на расписание работы справочного бюро. И постучал пальцем по своим большим часам на крепкой руке с маленькой татуировкой возле большого пальца.
- Я встречаю! - сказал Петр Ефимович.
Тогда полицейский показал пальцем, где надо встречать. Вот там, у выхода в город.
- У меня дети!
- А документики ваши предъявите, пожалуйста, - попросили в ответ.
Наверное, подозрительным стал этот тип в практически пустом помещении.
Какие могут быть документы в жаркий день у пенсионера в одной летней рубашке с коротким рукавом и полотняных легки брюках? Как в мультфильме - хвост и лапы - вот мои документы? Так Петр Ефимович и сказал, уже краснея лицом и даже дрожа руками от нервного напряжения: обычно-то он с властями не ссорился. Но тут-то все права - на его стороне! Он ждет детей!
- Тогда пройдемте…
И его провели, придерживая под локоть и даже как бы обнюхивая. Но Петр Ефимович сегодня не пил. И не ел. Был голоден и зол. Шел, куда вели, гордо и твердо.
В маленькой комнатке с усталым лейтенантом он рассказал, что ждет самолета из столицы. Ему сказали, что все столичные рейсы давно приземлились. Он сказал, что встречает детей. Ему ответили, что все пассажиры покинули терминал прилета. И тогда он стал тоненько и жалко кричать, что это издевательство, что он будет жаловаться, и что такого не было даже в самые жуткие годы.
Лейтенант выслушал все и со вздохом начал заполнять протокол задержания.
- Документов нет? Нет. Буянит? Буянит. Мы тут не врачи, мы не можем определить, может он под кайфом.
Петр Ефимович понял, что был не прав, и полез в карман за телефоном. И был расстроен его отсутствием.
А потом его вдруг придавило чувством полной нереальности происходящего. Его, уважаемого человека…
- Можно позвонить? - хрипло вытолкнул он.
Лейтенант молча подвинул телефонный аппарат на край стола.
А Петр Ефимович в полном ужасе ситуации понял, что никогда не звонил сам себе домой, и не знает номера телефона. Просто не знает. Вернее, должен был знать. Но - не знает. Видимо, ужас на его лице был столь выразителен и понятен, что лейтенант потянулся к клавиатуре компьютера, вбил в поисковик данные из протокола, пощелкал мышкой и нашел номер телефона. Даже не диктовал с экрана, а набрал сам и сунул трубку в руку Петра Ефимовича - говорите.
- Алло, алло, - жалобно говорил Петр Ефимович.
В трубке было слышно, как шумно и весело у него в квартире, жена кричала ему, чтобы взял трубку, а потом раздался незнакомый мужской голос:
- Слушаю вас.
- Кто это говорит? - удивился Петр Ефимович.
И в полуобморочном состоянии опустил трубку.
- Ну, что у вас там? - спросил лейтенант, дописывающий протокол.
- Там - я. Праздную с детьми их приезд. Наверное.
В больнице, когда с ним говорил вежливый и улыбчивый врач, он тоже улыбался и отвечал совершенно честно:
- Кто я? Не знаю.
- Откуда? Не помню.
- Что делал в аэропорте? Не знаю.
- Алкоголь? Да, употребляю…
И улыбался напряженно, сидя на самом краю стула.
Успокоился и расслабился только после совсем не больного укола. Лег на показанную кровать, укрылся, закрыл глаза и сразу уснул. И во сне праздновал с детьми их прилет, радовался красивой невестке, одобрительно хлопал по спине сына, много ел и много пил.
…
- Ну, что, ваш пациент, выходит?
- Наш, наш! Типичные выпадение личности в результате злоупотребления…
- Да, вроде, не пахло от него.
- А это накапливается. Да еще и жара такая. Вот и стукнуло.
- Говорил, дети, жена…
- Если дети и жена, так искать будут, найдут. А если нет… Полечим. Может, вспомнит хоть что-то.
День рождения
Тридцать три года - это очень страшный возраст. Вдруг как-то сразу понимаешь, что тебе уже "под сорок". А тут еще шуточки ото всех вокруг насчет "возраста Христа". И энциклопедии подсказывают, что многие гении к этому возрасту уже все свое самое гениальное создали, сотворили, выплеснули. И уже могли спокойно умирать. Они стрелялись, травились, их убивали, но за ними оставались бессмертные творения. И сейчас их помнят. А за тобой - что? Что за тобой может остаться, если ты работаешь старшим бухгалтером в маленькой фирме, сдающей в аренду офисные помещения? Даже не главный - всего лишь старший. И к тому же - бухгалтер.
Это слово, к примеру, сразу убивает интерес девушек. Как спросит такая вся из себя фемина, "Николай", мол, "а где вы работаете?". А он как скажет честно и откровенно, потому что по-другому не умеет, что - бухгалтером. И сразу все заканчивается. Сразу и вдруг. Нет у нее больше никакого интереса к мужчине-бухгалтеру. Что может быть в нем интересного?
Работа и дом. Дом и работа. На работе - цифры и бумаги. Дома - книги и игры. Куда деться молодому еще, хоть уже и за тридцать, неженатому бухгалтеру? Не пить же по-черному.
Мама все намекает, что хотела бы внуков посмотреть. Какие внуки? Познакомишься с девушкой, а она чуть не на первом свидании спросит. А он тут же и ответит. Кто его с детства учил говорить правду? Кто стихи читал, что все работы хороши, выбирай на вкус?
Вот и друзья все так относятся, как к больному, что ли. Ну, так они же сами-то коммерсанты. Некоторые. Или работники милиции. Или в крайнем случае - бандиты… Ну, не совсем такие бандиты-бандиты, а в хорошем смысле этого слова. В общем, криминальный мир, звонки по сотовому, разборки и красивые черные машины. Как в кино.
Сейчас они снова придут, будут пить водку, есть мамин салат, петь песни. И жалеть его, Николая Петровича Иванова, уже, черт побери, тридцатитрехлетнего старшего бухгалтера без всяких возможностей и перспектив скорого карьерного роста. Да и вообще - какой может быть рост? Он, что, должен мечтать стать главным бухгалтером? А потом, выходит, каким-то наиглавнейшим, так? Или главный - это окончательно и уже тупиково?
Николай сидел, пригорюнившись, щеку подперев рукой, уставившись за окно, и уже ничего в этой жизни не хотел - никакого дня рождения, никаких гостей, никакой водки и никаких песен.
"Кризис", - понял он.
Но на дверной звонок среагировал четко. Поднялся, прошлепал в прихожую, улыбнулся заранее, проверив выражение лица в висящем на стене зеркале, открыл дверь.
Только вместо обычных криков "ура", шумных поздравлений, крепких объятий, поцелуев, увесистых хлопков по плечам и по спине, веселой толкотни и смеха от этого, от тесноты и толкотни, получилось что-то совсем странное.
Друзья входили тихо, чинно, по одному, смотрели как-то смурно. Переобувались без толкотни, проходили молча в комнату, рассаживались вокруг накрытого стола. Даже Ирка, которая всегда фонтанировала шумом и весельем, совершенно не была похожа на себя. Прятала глаза. Руки на коленях сложены, как у скромной школьницы. И Димон. Ну, тот самый, что на черном "лексусе", здоровый такой - тоже тихий, пришибленный какой-то, и просто как когда-то в первом классе. Хотя, Николай уже и не помнил, каким был Димон в первом классе. Вот в восьмом он был записным хулиганом. Но в "ментовку" его не взяли после армии - знали его местные, как облупленного. Вот и ездит он на черной большой красивой машине. Дела разруливает. А кому теперь легко?
- Коля, ты только не волнуйся, - начал бывший староста класса Василий Мухамадиев. - Ты вот пока садись туда. А мы здесь, значит, все будем. И мы тебе сейчас все расскажем и все-все объясним.
- Что-то случилось? - Николай пересчитывал в уме количество гостей.
Может, кого-то нет из своих? Такое раньше уже бывало, и тогда они собирались не по поводу дня рождения, не празднично. Но, вроде, все привычные лица на месте. Только хмурые они сегодня какие-то, слишком серьезные. Даже как будто специально лбы морщат в тяжком умственном усилии.
- Садись! - рявкнул поставленным командным голосом Мишка Жохов.
За фамилию его с детства просто Жохом и звали. Это ему подходило, Жох - он типичный Жох и есть.
Николай присел на краешек стула во главе стола, готовый в любой момент вскочить и побежать на кухню помогать матери таскать блюда и подносы. Надо же горячее подавать! Гости, вон, уже совсем готовы…
Или еще нет?
- В общем, так, Николай, - гулко произнес худой Генка Корнилов.
Он по воскресеньям пел в церковном хоре, а в остальные дни ходил с баяном по электричкам. Так что голос у него был - ого-го! Ему бы, конечно, в музыкальной школе работать. Но кто бы смог прожить на ту школьную зарплату? А так Генка был при деле, не переутомлялся, голос берег - а пел как! Как выпьет, как запоет…Эх! Талант.
- В общем, так, - повторил он и посмотрел на старосту.
- Коля, мы сегодня все тебе расскажем. Пришло твое время. И наше время тоже пришло. То есть, теперь можно.
- Не понял, - сказал Николай голосом телевизионной Масяни и попробовал хихикнуть.
Почему-то не получилось.
- Понимаешь, Коль, - зачастила Ирка. - Мы раньше хотели - в тридцать один. Потому что число было простое, правильное. Но подумали тогда, посовещались - не готов ты еще был.
- А теперь, значит, я…
- А теперь ты готов, Коля. Поэтому ты просто сиди и слушай. А мы тебе все расскажем. На вопросы ответим, на какие сможем. Не все в мире мы знаем, сам понимаешь, да и не на все вопросы есть ответ.
- Сиди, Колян, и слушай сюда, - солидно и тяжело уронил Димон, приложившись широкой ладонью по столу. - Вопросы - потом.
И они начали рассказывать все. То есть, настолько все, что у Николая начала кружиться голова от общего непонимания происходящего.
Они сказали, что Колька, друг их с детства, у них - типа как Гарри Поттер, ну, как в кино, помнишь? Только еще на самом деле гораздо круче. На самом деле - он самый настоящий герой, который специально помещен в наш мир для спасения его, в случае чего. А все самые близкие друзья - вовсе и не люди простые и знакомые, а его с самого детства защитники и помощники в этом самом мире.
- Ну, помнишь, наверное, - спросил Жох, - как мы с Димоном за тебя местных гоняли?
Это Николай помнил. Ну, так это же по-дружески? Как одноклассники - однокласснику?
Дружба, как у простых людей, это просто торговля. Каждый делает другому что-то, чтобы потом себе получить от него что-то другое. А они, все те, кто пришел на день рождения, относились к Николаю совершенно чисто и бескорыстно. Они не могли его использовать, даже если бы очень захотели. Потому что он гораздо сильнее их всех вместе взятых. Надо вот только разбудить эту свою силу и свое умение. Он, Николай, то есть, на самом деле просто настоящий богатырь и великий маг сразу и одновременно. То есть, как тот шампунь с кондиционером. Он - герой. Что? Уже так говорили - про героя? Ну, просто все равно чтобы запомнил. Герой - это не тот, кто звание геройское получает от правительства. Герой - это тот, кто приходит, когда совсем невпротык, и разом спасает всех. Иногда даже ценой собственной жизни спасает. Вот если бы война была большая, так Николая бы давно уже ини… Иниициро… Блин, инициализировали, вот! А раз войны никакой нет, то они, которым поручено было, смотрели по возрасту его и по готовности. Сейчас, значит, самое то время. Оно пришло. Ты готов, Коля.
- А-а-а… мама? - мотнул Николай головой в сторону кухонной двери.
И родители его, оказывается, вовсе не родители, а просто воспитатели. Их выбрали в свое время, как наиболее подходящих для Николая. Ну, как в том кино, помнишь?
- Вот так вот, значит, Коля, - солидно закончил Василий.
Все говорили по очереди. Никто не смеялся и даже не улыбался. Ирка так вообще явно грустила и даже кусала губы, чтобы не заплакать.
Николаю стало страшно. Это тебе не кино многосерийное со спецэффектами. Это, так его и перетак - самая настоящая жизнь!
- И что? То есть, как мне теперь? - спросил он осторожно.
- А то, Колян, что ты теперь, типа, в ответе за всех, кто. Мы тебе тут все, значит, рассказали. Сдали, вроде, тебе дела, можно, так сказать. Вот ты, типа, теперь и должен - все сам. Но день рождения не отменяется, отнюдь!
Слово "отнюдь" Димон прихватил из какого-то сериала и теперь вставлял его в речь солидно и по месту.
Друзья сказали, что вернутся назад ровно через час. Им, мол, надо сейчас перекурить и немного отдышаться, потому что трудно это - вот так человеку объяснять, что он вовсе не такой, как думал всегда. Может, он даже и не человек вовсе. И вообще, чуть не плакала Ирка, они его все равно никогда не бросят. И любую помощь, значит, от них… Ну, пока-пока. Час, в общем.
Закрыв за ними дверь, Николай постоял, прислонившись лбом к холодной стене. Потом, вдруг вспомнив, кинулся на кухню. Мать сидела за столом, вытирая слезы платком.
- Мама, так ты все слышала?
- Откуда же они узнали-то? Ведь всю правду сказали. Не родной ты нам, Коленька… Наш-то, когда умер, отец сказал, чтобы приемного взяли. Но я все равно тебя люблю! Ты же сынок мой!
Значит, правда.
Он прикрыл кухонную дверь и вернулся в комнату.
Вот. Это его комната.
Старые выцветшие обои. Потертый ковер на полу. Большой стол, накрытый скатертью. Дверь на балкон. Там, под балконом, еще целых восемь этажей. Эта квартира у них давно. С самого его первого дня рождения… Ну, с третьего, ладно. С третьего, в общем - помнил Николай именно эту квартиру. И эту вот самую комнату. И выходит, все не так, как он помнил? Не могут же все сразу врать? Вон, и мама говорит, что - правда…
Но тогда, значит, он должен уметь многое из того, что придумано в книгах и потом показано в разных спецэффектах в кино. Только без всякой волшебной палочки не понять из чего и без этих дурацких заклинаний, наверное…
А может, и не придумано там вовсе? А просто кто-то тоже знал настоящую правду? Знал и рассказал писателям?
Николай прицелился пальцем в люстру и звонко щелкнул языком. Так же звонко щелкнула лампа, погасла, и потом выскочила стеклянная колба, качаясь на упругом тонком проводке.
Ну… Вон оно как. Все так и есть, выходит. Значит, богатырь и маг. Значит, надо спасать.
Николай, как в детстве, подтянул брюки, поправил пряжку ремня. К празднику всегда одевался чисто и в самое лучшее. Выходит, переодеваться не надо. Вот только еще одно дело - и все.
…
Через час, весело переговариваясь и жизнерадостно хохоча, друзья поднимались в знакомую квартиру.
- Не, круто ты придумал, Вась! Как допёр-то?
- Голова! Так не веселились уже давно!
- Да он же весь в своих этих книжках, да в играх компьютерных… Сказки эти про волшебников и богатырей… Фентези разное. Опять же "потный гарри" этот… А уже не мальчик, ё-моё! Тридцать три - возраст Христа!