- Да-да! Пора и своих мальчиков завести, ха-ха-ха! - заливалась Ирина.
- Ну, цветы, подарки и женщины - вперед! - рявкнул, как на параде, Жох.
На звонок долго никто не отзывался. Наконец, дверь открыла заплаканная мать героя дня.
- Здрасьте, МарьНиколавна! - солидно поздоровался Димон. - А где тут наш именинник? Народ, типа, к разврату готов!
Мать махнула рукой, пропуская всех мимо себя, а сама прошла в комнату после всех, встав в дверях.
- Вон, на столе гляньте, он записку тут вам оставил…
Посередине белой скатерти переливался всеми цветами радуги разлапистый лист неизвестного растения. Над ним медленно колыхались в воздухе разноцветные выпуклые буквы, складываясь в слова:
"Спасибо вам за все, друзья! Я ушел спасать мир".
- Он же не выходил! Мы внизу на скамеечке ждали! Никто не проходил!
- Открыл портал и ушел, - низким голосом сказала мать. - А вы, паршивцы, откуда все узнали? Я же столько лет берегла его для последней схватки! Я его готовила, я его кормила… И тут приходят эти молодые идиоты - нате вам, нашли себе героя! Так, откуда узнали? Рассказывать будете подробно и по очереди. Времени у меня теперь много. Мы ведь живем дольше вас, людишек. Сидеть! Молчать! Ну, Васенька, начнем с тебя?
Исполнение желаний
- Зайди и закрой дверь, - сказала мама.
Сказала сухо и как-то с напряжением, как перед большой ссорой.
- А чо я сделал-то? - сразу начал Витька. - Чо опять?
Но на кухню пошел, потому что скандал в квартире ему был не нужен. Тем более - отец еще спал.
- Сынок, - прижала руку ко рту, пригорюнилась, как бабки в кино про войну, мама. - Ты писал письмо Деду Морозу?
- А что, нельзя было? - тут же окрысился Витька. - Новый год на носу, а мне уже и письма писать нельзя?
- Но мы же говорили тебе… Да и все вот смеются… Ведь нету же его. Ты у нас уже большой.
- И что? И потому писать нельзя, что ли? Может, это просто фантастика такая!
Он не знал - то ли ему заплакать хочется, то ли стукнуть дверью и выскочить в мороз и снегопад в том, в чем есть, то ли поговорить, как взрослый со взрослыми. Гормоны, кивал в таких случаях отец. Но он бывал дома редко. Вчера приехал в самую ночь и теперь все еще спал. А мама вот на кухне пристала. Смотрит так жалостно, так… Нет, он не плачет! Он - мужик!
Витька шмыгнул носом, дернул на себя кухонную дверь, чтобы уйти от неприятного разговора…
- Сынок… Так ведь тебе ответ пришел.
На столе лежал, переливаясь полярным сиянием пакет с крупно выведенной фамилией и именем. Его фамилией и его именем.
- Прочитали уже, небось?
- Так ведь нам не открыть. Это же магия такая новогодняя - только лично, только в своих руках. Ну? Чего же ты? Письмо писал, желание загадывал, достучался ведь до самого (то есть, она сказала САМОГО, выделив как-то голосом), так достучался, что даже ответ получил. Ну? Давай, вскрывай, будем смотреть, что там тебе прислали!
Вот тут Витьке вдруг стало страшно. Нет, он просто не сможет читать такое в одиночку. А вместе с родителями - значит, будут смеяться над желанием. Опять, выходит, обидно. В одиночку - страшно. Очень страшно. Потому что на самом деле любая сказка - она страшная. Потому что такого быть не может. А если тебе в двенадцать лет присылают письмо от самого Деда Мороза, а в письме, наверняка, исполнение желания… Он же не пишет, когда отказывает! Или, когда желания разные идут наперекосяк - не пишет! Вот в прошлом году очень хотелось мотоцикл. Но ответа не было. И мотоцикла до сих пор нет. Отец сказал - потому что мал еще. Не по правилам это. И в позапрошлом что-то было. А тут - письмо.
- Страшно? - вдруг спросила мама.
Жалостно так спросила, что чуть не капнула у него слеза - еле проморгался.
- Еще бы!
- Может, отца позовем?
Витька только кивнул. Ну, а что? С отцом точно будет не страшно. Он большой, сильный, и сам ничего не боится. Даже когда не выспится.
Через пару минут, шлепая босыми ногами по теплому полу, на кухню ввалился отец. Потрепал Витьку по голове, пихнул в угол за стол табуретку, сел с громким зевком. Протирая глаза, прогудел:
- Ну? Что натворил, наследник? За что ругать?
- Вот, - показала мать на стол.
Отец сразу посерьезнел, наклонился низко к пакету, как обнюхивая, рассмотрел надписи, покачал головой.
- Ну-ну… Слышал о таком, но видеть - не видел. А меня-то что звали?
- Страшно, - просто и честно ответил Витька.
И снова шмыгнул носом. Совсем честно говорить очень трудно. Почему-то сразу начинает шмыгаться носом и еще мокреть в глазах.
- Ну, вот он - я. Тут уже. Открывай! Не боись, сынище, со всем справимся!
Витька взял со стола холодный конверт. Кухонным ножом аккуратно, воткнув в угол и протащив по длинной стороне, раскрыл конверт. Такой конверт открывать, просто отрывая край, совсем не хотелось. На стол спланировал, разворачиваясь в полете, большой белый лист, плотно заполненный убористым почерком. Витька выдохнул. Это не просто так, что - вот. То есть, бац - и иди, уже все. Не совсем так, а значит, уже не так страшно. Но все же.
- Что за желание-то было? - спросил отец.
- Президентом всей Земли хотел стать, - сказал Витька и чуть не рассмеялся.
Теперь-то вдруг стало понятно, какое у него было смешное желание. Вот как он себе представлял только? Приходит такой пакет, а там удостоверение президентское? И иди - командуй всем миром, что ли? Нет, правильно отец говорит - это просто какие-то еще гормоны. Не иначе - они.
- Прочитай, а? - жалобно попросил он отца.
Тот откашлялся, поправил зачем-то майку, в которой спал.
- Значит, так… Угу. Дорогой Виктор… Ну, тут ты и сам потом прочитаешь, и все поздравления - тоже. Где же тут… А-а-а… Вот! Отсюда, значит.
И он начал с выражением, после каждой длинной фразы останавливаясь и посматривая на Витьку, читать дедморозово письмо.
Длинное письмо, с разъяснением всего и вся. Выходило так: сначала надо было пять лет еще отучиться в школе. Отучиться с отличием, но так, что не просто сам для себя, а и для других. Чтобы товарищи были, друзья и подруги. Потом еще пять лет учиться в университете. Так и было написано - университет. И город был назван, и место, и какой этаж, и какой факультет - все было расписано. Учиться предлагалось так, чтобы время оставалось только на сон, да и то мало. И помогать остальным, конечно. И еще, как было сказано, "активно участвовать в общественной жизни".
- Чего это - в общественной? - спросил Витька, не поняв.
- Собрания, значит, проводить и разные конкурсы, и мероприятия, - объяснил отец.
Потом говорилось о службе в армии. Хоть и год всего - но чтобы обязательно. И там, в армии, рекомендовалось получить еще специальность какую-нибудь трудовую. Например, связиста или лучше шофера. Затем надо было пойти работать в школу. Потому что университет дает еще и учительское образование, то есть педагогическое. Пять лет, не меньше. Это чтобы понять детей, полюбить и все такое. Еще пять лет после этого - аспирантура и защита кандидатской диссертации. Потом надо было закончить заочно еще один ВУЗ. Все равно какой, но лучше экономический. И давался опять адрес и все данные.
- Хорошее письмо, информативное, - так сказал отец, оторвавшись на миг.
Еще надо было активно заниматься общественной работой. Это чтобы всякого свободного времени вовсе не было. Или там в защиту животных, или в защиту природы. Но только не в политику!
К пятидесяти годам Витьке сказано было стать министром.
- Во! - поднял отец голову от бумаги и ткнул пальцем в письмо. - Министром уже!
И стал читать дальше.
Там же все-все было расписано. В общем, получалось, если все выполнить, что к семидесяти пяти годам Витька точно станет Президентом всей Земли, как и было им загадано в его письме Деду Морозу.
- Уф, - сказал отец, вытирая лоб, как после тяжелой работы. - Ну, вот, Витёк - вот тут вся твоя жизнь. Как в армии говорят: служи по уставу, завоюешь честь и славу. А тебе тут расписано, выходит…
Он посчитал в уме:
- В общем, шестьдесят лет тебе расписано, что и как. Даже думать не надо, гадать. Ну?
- Что - ну? - спросил Витька, медленно переваривая услышанное.
- Так - в Президенты всей Земли, выходит?
Витька еще раз посчитал: отец, выходит, даже пожалел его. Там не шестьдесят лет выходило, а все шестьдесят три. Письмо опять лежало на столе. Ждало исполнения. То есть, оно, собственно, и было настоящим исполнением желания. Вот так - все просто. И никакого волшебства. Не будешь же президентом в двенадцать лет. Это просто сказка какая-то. А в семьдесят пять… Семьдесят пять! Даже мурашки по спине.
- Я все понял, - сказал он медленно.
- О! Растет пацан? - обернулся отец к матери.
- Я понял… Я, наверное, не хочу президентом всей Земли. Я, наверное, потом решу, когда подрасту немного. А пока… Пап, а пошли за елкой?
- Вот! Вот речь не мальчика, но мужа! Сейчас я умоюсь, позавтракаю - и пойдем. А ты пока, раз уж суббота сегодня, приберись.
Витька хотел сказать - "а чо я, а чо сразу я, а почему…" - но так и замер с раскрытым ртом. А потом сказал, неожиданное для себя самого:
- Хорошо, папа. А потом - за елкой.
- А потом - за елкой! Скоро же Новый год!
Квартирный вопрос
Квартира была хорошая, потому что совсем близко от метро. Такую сейчас найти не так-то просто. Всего полчаса пешком - и вот он, серо-мраморный вестибюль последней на своей линии станции. Можно было снять жилье и чуть дешевле, но тогда пришлось бы до метро добираться на автобусе или троллейбусе, издалека. А это значит, что еще меньше времени осталось бы на себя лично. Ведь если на работу ехать два часа, а потом с работы - два часа, то никакой жизни просто не остается. Тут только успеешь перекусить немного, да скорее в постель - высыпаться. А вот так, в пешей доступности, метро было самым лучшим транспортом. Там пробок не было. Каждые три минуты днем прибывал состав, и можно было ехать хоть на работу, хоть в магазин, а хоть даже и в театр. И что тут такого смешного, кстати?
Тимур недовольно нахмурился и пожал плечами. Ну, да, даже и театр. И что? Надо будет, так и в театр пойдет. После работы все можно. Но это потом, летом, например. Когда будет чуть побольше времени, когда он уже "вработается" в работу и врастет в коллектив.
А пока он после работы добирался до съемной однушки, съедал что-нибудь дежурное, привычное и постоянное, и ложился спать. Дежурным в последнее время были горячие бутерброды. Тимур не любил мыть посуду. А тут практически никакой грязи: положил на плоскую тарелку два больших куска хлеба, накрыл самой дешевой вареной колбасой - вот, кстати, тоже экономия, а сверху сыром. Опять же дешевым. Не маасдамом, который даже отрезать не удается нормально из-за больших дырок, а стандартным мелкодырчатым российским или даже гладеньким, напоминающим детство, голландским. И - в хозяйскую старенькую микроволновку на пару-тройку минут. Вот и горячо получается, и сытно, и быстро, и мыть потом ничего не надо.
Первая неделя - вселение в квартиру, начало работы, привыкание к режиму, к воздуху этому, который совсем другой - пролетела незаметно. Оглянуться и остановиться было некогда. В утренней серой темноте играл все громче сотовый, изображая будильник. Потом - быстрый завтрак. Дальше - быстрым шагом до метро, потом в метро на другой конец города, потом там таким же быстрым шагом до работы. Потом работа, где надо было показать себя с самой лучшей стороны, потому что - испытательный срок, потом обед, потом опять работа, потом проход по уже темным улицам, светлое теплое метро, снова темнота, и, наконец, дома. А дома ужин - и спать.
Несколько дней в самом начале он просто не мог заснуть. Постоянный шум, гул от круглыми сутками несущихся по шоссе в какое-то нужно им место автомобилей. Воздух, которым невозможно надышаться. Он тут какой-то густой, тяжелый и остро пахнет бензином и еще какой-то гарью. Когда он в разговоре пожаловался на нехватку воздуха, ребята на работе смеялись.
- Ты бы по Садовому прошелся, - говорили они. - Просто пройдись там, прогуляйся, ничего больше не делай.
Тимур находил на карте огромного города это самое Садовое. Радовался, что до его дома далеко.
Ничего, всего через неделю втянулся.
Привык.
А как только привык, стал постепенно обнаруживать, что не такое уж хорошее у него жилье.
Регулярно и противно несло откуда-то табачным дымом. Сам Тимур не курил, поэтому сразу чувствовал. Вот по утрам в туалете иногда чуть не слезились глаза от дыма. Видно, сосед какой-то пенсионного возраста сидел с газеткой и сигаретой в туалете по утрам.
Иногда табачный дым пробивался даже на кухню. По вентиляции, наверное. Тимур даже вырезал из обувной коробки специальную картонку, которую просунул под решетку вентиляционного отверстия высоко под кухонным потолком. Но дым все равно чувствовался.
Еще постоянная какая-то жирная грязь. Ну, съемное же жилье. Тут, небось, сотни уже жили до Тимура.
То есть, не так, что прямо вот грязь, конечно, но просто все какое-то не совсем чистое. Берешься за дверную ручку - она чуть липкая. Вроде, пустяки, а руки так и тянет сразу помыть. Подходишь к выключателю - он жирный какой-то. И пятно вокруг по стене. И вот плита еще. Вроде уж драил он ее, драил, а все равно, как солнышко выйдет в выходной день, так и видно сразу, что - грязная плита.
По ночам стали мешать вдруг проявившиеся сквозь неумолкающий гул машин посторонние звуки. Машины эти, шоссейные шумы, Тимур уже практически не слышал. Так, на самом краю слуха что-то шевелилось. Подрагивали иногда подвески в старой хрустальной люстре. Только по утрам, открывая форточку, снова вслушивался и узнавал - вот там, в той стороне, шоссе, там сплошной поток машин.
А в квартире по ночам скрипели половицы.
Однажды он проснулся в холодном поту от страха. Кто-то ходил по коридору. Совсем рядом с его диваном, через тонкую переборку, поскрипывал пол, звук гулял туда и сюда. Точно - кто-то там ходит! Но дверь, хорошая капитально-стальная, с засовами и замками, была заперта на ключ. Он сам и закрывал. И этаж не для шуток - высоко. И балкона тут нет, с которого можно было бы залезть в квартиру. Просто окно на кухне. Просто окно в комнате. И простор за окном, обрывающийся в двадцатиэтажную пропасть.
Тимур лежа, наощупь, затаив дыхание, натянул штаны, выскочил в коридор, включая на ходу свет, встал там, тяжело дыша. Никого в квартире не было. Совсем никого. Показалось, выходит.
Если бы спал, думал бы, проснувшись, что приснилось что-то такое. Как в кошмарном фильме. Но ведь уже проснулся! И все эти звуки - уже проснувшись слышал!
А когда в ночи вдруг хлопает дверца холодильника?
А мокрые краны в ванной?
А зеркало? Заходишь утром, чтобы принять душ, поворачиваешься, а зеркало в испарине. Это как? Если в квартире больше никого нет?
И еще эти постоянные запахи еды. Ну, не бутербродами пахло в квартире. То супом куриным, то картошкой жареной с лучком, то вдруг мясом с чесноком, то овощами какими-то.
Вот еще кошки и собаки. То лай какой-то слышен, то вдруг мяуканье заунывное. Не через стены же это доносится!
Неудачная какая-то квартира, - стал уже думать Тимур. Но отказаться от нее просто так и снова искать он пока не решался. По цене, по расположению - ну, где он лучше-то найдет? Да и хозяин, кстати, военный пенсионер, появлялся редко, приходил только за деньгами, да еще заранее позвонив, предупредив, поинтересовавшись, удобно ли.
Дошло уже до того, что Тимур теперь не рвался с работы домой, в тепло, а шагал и шагал вдоль улиц, заглядывая во дворы, кружа по окрестным кварталам странным извилистым маршрутом. Теперь дорога от метро до дома могла занять и час, и два, а то и больше, особенно когда посветлело на улице, и время отчетливо повернуло на весну.
Снег почти весь растаял.
Молодой дворник в оранжевой безрукавке энергично махал жестко шуршащей пластиковой метлой, сгоняя оттаявший мусор к обочинам и собирая из него маленькие холмики.
- Привет, земляк, - кинул Тимур, проходя мимо.
- Привет! Э! Что такой грустный, а? Весна на улице!
А ведь и правда - весна. Может, еще и потому стало так легко часами гулять, не замерзая, думая о своем, о будущем, о…
И Тимур ни с того ни с сего взял и рассказал дворнику про табачный дым, про запахи всякие, про грязь эту, про шаги в ночи, про звуки странные, про животных, которых никогда у него не было.
Они стояли рядом, и Миша - он так сказал, что его Мишей зовут - слушал, опершись о метлу. Слушал и кивал, подтверждая.
- А ты не знаешь, что ли? Вас же в той квартире, может, целых сто человек! А может и больше, поэтому ты и замечаешь что-то. Вот когда два-три жильца, так и не видно ничего. А когда их слишком много - все сразу и проявляется.
- Не понял…, - поднял брови Тимур.
Миша был подкованный. И жил он тут гораздо дольше. Уже целый год. Так что порядки местные знал. Он рассказал Тимуру, что все тот правильно нервничал. То есть, нервничал, конечно, зря, а вот замечал всякие странности - правильно. Нервничать было совсем не надо. И даже бесполезно.
Оказывается, когда количество населения, желающего жить в столице, превысило все возможные нормы, ученые сумели создать специальный прибор. Сам Миша его не видел, но так говорят, что разводит этот прибор весь народ по времени. Вот как раньше, бывало, мэр принимал решение, и на работу ходили с зазором в час, а то и два часа, чтобы пробок на улицах не было, и толкучки чтобы никакой в метро, так теперь развели народ и в квартирах. Только уже не приказом, а этим прибором. Ведь, если вдуматься, говорил Миша, прочитавший много книг в своей жизни, мы же можем сейчас в прошлое и будущее летать. То есть, практически запросто. Тут все дело только в затратах энергии. Вот только никто и никогда не может попасть в свое собственное прошлое или свое собственное будущее. То есть, встретиться с собой там просто никак невозможно.
- Вот, смотри, - говорил Миша. - Видишь, ручей? Вот и время, оно как такой ручей. То есть, как огромная такая река. И каждый в той реке плывет на своем месте, в своей капле. И если тебя выдернуть из твоего места и отправить выше по течению, то есть в прошлое, то на твоем месте же никого не будет! А там, чуть раньше, ты появишься. Понимаешь? И тот, кто по реке ниже, то есть во времени позже, он никогда не встретится с тем, кто выше него. Вот ты в детстве в кораблики играл, да?
Переход в теме разговора был внезапным, но Тимур, подумав, кивнул:
- Ну, играл.
- Вы как всегда кораблики пускали в ручей? Только разом, одновременно, иначе, если кто впереди - тот впереди и останется всегда. Так вот тут - то же самое. Ты приходишь домой, а через полчаса, скажем, приходит другой. Только его квартира - она на полчаса позже твоей. Здесь же, но позже. И тебя в ней просто нет. Там, где он, тебя нет. Ты - в этом времени, а он - в том. Понимаешь?