* * *
По выходным Ричард любил поспать подольше. Он еще был в постели, когда субботним утром Сара вышла из дому, предварительно усадив Люси перед телевизором, вручив ей коробку кукурузных хлопьев и велев в случае чего будить папу.
- А маме надо сбегать по делам, - объяснила она.
Сначала ей пришлось заехать в "Старбакс" и совершить таким образом путешествие в прошлое, которого она обычно старалась избегать. Даже через несколько лет после того, как Сара перестала здесь работать, один только взгляд на этот стильный бордовый с бежевым интерьер - на мешки с кофе, на полки, полные сверкающих приборов, на сонных посетителей, выстроившихся в очередь, словно пациенты в дорогой клинике для наркоманов, - надолго выбивал ее из колеи, будто взбалтывал густой осадок неприятных воспоминаний, обычно хранящихся на самом дне памяти. (То же самое происходило со зданием школы, где она когда-то училась. Как правило, Сара изобретала любые предлоги только для того, чтобы не проезжать мимо.) Но этой ночью она плохо спала и проснулась с назойливой головной болью, спасти от которой могла только хорошая доза кофеина.
- Маккиато, - сделала Сара заказ стоящей за прилавком панкообразной девушке с угольно-черной челкой и пирсингом в языке.
- Маккиато, - повторила та минутой позже, ставя на прилавок большую бумажную чашку.
- Не расстраивайся, - грустно улыбнулась ей Сара, - ты же не вечно будешь здесь работать.
Девушка настороженно взглянула на клиентку, словно ожидая от нее неприятностей, и пожала плечами:
- Здесь не так уж плохо.
В телефонной книге Сара уже давно нашла адрес Тодда: Ангелина-уэй, 24. Она остановила машину на другой стороне улицы у дома номер девятнадцать, выбрав по возможности незаметное место в тени большого клена. Прихлебывая кофе, она слушала по радио выпуск новостей и не сводила глаз с дома, в котором жил ее любовник.
Это был самый обыкновенный светло-голубой домик в колониальном стиле, который ничем не отличался бы от своих соседей, если бы не был разделен на две половины с двумя отдельными входами. Вместо газона перед домом был закатанный в асфальт спуск к открытому гаражу на две машины. По его бокам две серые дорожки вели к двум дверям: одна с номером 24, другая - 26. На двери с номером 26 висела декоративная соломенная шляпа.
Вообще-то Саре не следовало удивляться тому, что Тодд живет не в отдельном доме и ездит на сильно подержанной "тойоте", стоящей в гараже с их стороны, - она отлично знала, что вся семья живет на небольшие деньги, которые зарабатывает его жена, снимая какой-то документальный фильм для общественного телевидения. Но этот дом как-то не вязался со всем обликом Тодда и с местом, которое, по мнению Сары, он должен был бы занимать в мировом пространстве. Тодд выглядел и вел себя как подлинный аристократ, как человек, которому красивые вещи достаются так же легко и естественно, как красивая внешность. В каком-то смысле ей показалось несправедливым то, что такой заурядный человек, как она, живет в гораздо лучшем доме и в более фешенебельном районе.
Нет, разумеется, этот дом не был совсем убогим. Далеко нет. В нем имелись и мансардные окна, и красивая деревянная отделка на окнах и двери, и еще много мелких деталей, отличающих качественное жилье от дешевого. Конечно, он выглядел очень скромно, но, возможно, именно это им и требовалось на данном этапе. Возможно, они даже находили в этом какую-то романтику: молодая семья, дружно переживающая временные трудности и строящая прекрасное будущее. Когда-нибудь через много лет Тодд и Кэти смогут провезти Эрона по Ангелина-уэй и сказать ему: "Смотри, вот наша старая квартира. Можешь себе представить, что мы когда-то здесь жили?" В биографии самой Сары подобный этап оказался пропущенным: прямо из тесной квартирки с шумными соседями она переехала в большой викторианский дом, заставленный дорогой мебелью, и теперь невольно завидовала Кэти, вместе с Тоддом борющейся с невзгодами и творящей семейную историю, на которую потом можно будет оглянуться с гордостью и, возможно, даже с ностальгией.
Если только он не уйдет от нее, подумала Сара и вдруг почувствовала, как грудь наполняется удивительной легкостью, словно надежда была чем-то вроде гелия. Если только он не уйдет от нее ко мне.
Она, конечно, уже не в первый раз представляла себе такой вариант развития событий, но сегодня впервые он показался ей вполне реальным. Он может развестись с Кэти. Он может жениться на мне. Я могу развестись с Ричардом. Тодд может жениться на мне. Она повторяла про себя эти предложения, переставляла в них слова, придумывала продолжения, пыталась представить себе возможные последствия - суды, борьба за право попечения над ребенком, решение финансовых вопросов, неизбежные эмоциональные травмы, - а потом вдруг вздрогнула, забыв обо всем, потому что на крыльце домика появился сосредоточенно хмурящийся Тодд с большим пластмассовым ящиком в руках. Он может развестись. Тодд отнес ящик в гараж и поставил в багажник "тойоты". И я могу развестись. Саре понадобилась вся ее сила воли для того, чтобы не выскочить из машины и не броситься к нему навстречу, крича об этой удивительной новости.
Мы оба можем развестись и потом пожениться!
Тодд сделал три захода - он вынес из дома и погрузил в машину большой пляжный зонтик, игрушечные ведро и совок, две парусиновые сумки, футбольный мяч - и едва успел захлопнуть багажник, когда из дома вышел Эрон, серьезный и какой-то незнакомый без своего шутовского колпака. А моментом позже на освещенном солнцем крыльце появилась Кэти, босиком, в туго облегающих джинсовых шортах, черном лифчике от купальника и темных очках, больших, как у итальянской кинозвезды. Она оказалась стройнее, выше и прекраснее, чем Сара представляла себе в самые страшные и бессонные ночи. Она была одной из них. Одной из тех девушек, из-за которых в школе Сара после обеда шла в туалет и засовывала себе в горло два пальца, а потом плакала, глядя в зеркало.
Кэти долго стояла на крыльце, словно специально давала Саре возможность оценить себя. Она вытянула кверху руки, переплела над головой пальцы и несколько раз наклонилась вправо и влево, а потом сладко потянулась и с удовольствием зевнула, как человек, который еще не совсем проснулся, но уже счастлив и ждет от нового дня много хорошего.
- Ну что, мальчики, - весело крикнула она, - поехали?
Сара почувствовала, что ощущение легкости оставляет ее, будто воздух выходит из праздничного шарика, проткнутого иголкой. О господи! Все недавние мечты о счастье вдруг показались жестокой и глупой шуткой. Он никогда от нее не уйдет. С трудом сдерживая слезы, Сара смотрела, как "тойота" задом выбирается из гаража, разворачивается и удаляется прочь. Он никогда не уйдет от нее ко мне. "Тойота" уже давно скрылась из виду, а Сара все еще сидела в машине и всхлипывала, деликатно прикрыв рукой рот. Он никогда не уйдет от такой, как она, к такой, как я.
* * *
Наплакавшись, Сара думала о том, как же ей прожить два следующих дня. Выходные и без того уже давно превратились для нее в сорокавосьмичасовую пытку, отделяющую один счастливый пятидневный миг от другого. А уж эти станут и вовсе невыносимыми, потому что теперь она знает, что каждую секунду этих двух суток Тодд проведет вместе со своей красавицей женой, а она в это время будет вынуждена торчать дома в компании любителя чужих трусов.
Подъехав к дому, она обнаружила Люси и Ричарда на газоне, и от одного взгляда на его шорты с заглаженными стрелками, итальянские сандалии, рубашку поло с поднятым воротничком (как будто сейчас 1988 год!) и маленький круглый животик Сару затошнило. Отец с дочерью сидели за маленьким столиком, покрытым скатертью в красно-белую клетку, и поили чаем плюшевую лягушку по имени Мелвин и кошмарную куклу из серии "Американская красавица" (кукла, а также миниатюрный чайный сервиз были подарками матери Ричарда, которая до сих пор полагала, что каждую девочку следует воспитывать так, чтобы из нее выросла "элегантная леди"). Ричард заметил жену, и крошечная пустая чашечка замерла на полпути между блюдцем и ртом. Мизинец был изящно оттопырен - вероятно, тоже следствие "элегантного" воспитания.
- Где ты была? - спросил он, стараясь не демонстрировать ни лицом, ни голосом ни малейшего недовольства. После пикантного происшествия в кабинете он уже не так по-хозяйски вел себя в доме и относился к жене и дочери немного внимательнее.
- Так, всякие Дела.
- Могла бы оставить записку, чтобы я знал, когда ты вернешься.
"Тебе повезло, что я вообще вернулась", - зло подумала Сара. Она посмотрела на мужа и на Люси и улыбнулась, словно растроганная увиденной картиной:
- Приятно видеть, как мило вы проводите время. Я подумала, что тебе не помешает без помех пообщаться с дочкой.
Ричард кивнул, видимо признавая, что этот раунд остался за Сарой.
- Да, это действительно очень мило, но я надеюсь, ты меня сменишь через пару минут. Я хотел бы еще поработать с проектом этих китайских ресторанов. Презентация на следующей неделе.
- А попозже ты не можешь этим заняться? Мне сегодня понадобится еще немного свободного времени.
- Сара, - он уже не старался скрыть раздражения, - это очень серьезный заказ.
- Проведи день со своей дочерью, - отрезала она. - От этого не умирают.
- Сара, мне кажется, ты неправа! - Ричард был искренне возмущен. Вероятно, до этого ему никогда не приходило в голову, что у жены могут быть какие-нибудь дела помимо забот о Люси и об его удобствах. - У тебя что, какое-то важное дело?
Сара колебалась не больше двух секунд:
- Я записалась в читательский кружок. Мы будем обсуждать Флобера. Мне надо дочитать книжку.
* * *
Впечатление, которое сложилось у Сары о "Дамском беллетристическом клубе Веллингтона" на основании одного только названия, оказалось абсолютно неверным. Она ожидала обнаружить здесь гнездо махрового пригородного снобизма, худосочные сэндвичи с кресс-салатом и хорошо сохранившихся оскорбительно-вежливых матрон в козырьках для гольфа и жемчугах, которые станут называть ее дорогушей.
На самом же деле обстановка в доме Бриджит оказалась теплой и дружелюбной, а беседа - оживленной и на удивление интеллектуальной. В одном углу со знанием дела обсуждались фильмы Майка Ли, в другом шла горячая дискуссия о списании долгов странам третьего мира. Несмотря на возраст участниц кружка - где-то между шестьюдесятью и восьмьюдесятью, - в воздухе гостиной чувствовалась живая вибрация, смутно напомнившая Саре что-то, чего она никак не могла вспомнить. Пока она была единственной "младшей сестренкой" на сегодняшнем собрании - все уверяли ее, что вторая должна вот-вот подойти, - и поэтому пользовалась большой популярностью. Джин водила ее по комнате, словно заглянувшую на огонек знаменитость, и по очереди знакомила со всеми гостями: с Региной - высокой костлявой женщиной со слуховым аппаратом и растерянной улыбкой; с Эллис, чьи седые волосы удивительным образом подчеркивали странную моложавость лица; и, наконец, с Жозефиной, пухлой и небрежно одетой, с пышной шапкой кудрявых волос и ортопедическими манжетами на руках.
- Ох, бедняжка! - ахнула, заметив их, Джин. - Надеюсь, это не канал запястья?
- Синдром постоянного напряжения, - вздохнув, объяснила Жозефина. - Слишком много печатала.
- Она пишет роман, - объяснила Джин Саре. - Всегда говорила, что когда-нибудь станет писательницей.
- Вот именно, - грустно улыбнулась Жозефина. - Только опоздала на каких-то сорок лет.
- А это моя соседка Сара. Она литературный критик.
- Только в мечтах, - поправила ее Сара. - А в жизни я мать трехлетней девочки.
- Прелестной трехлетней девочки, - добавила Джин.
Жозефина долго и пристально смотрела на Сару, испытующе и в то же время с нежностью, словно хотела заглянуть в ее душу.
- Ей не всегда будет три года, милая. Когда-нибудь она пойдет в школу, и вы сможете вернуться к своей работе.
- К моей работе, - задумчиво повторила Сара. Произносить эти слова было приятно. Хорошо бы еще знать, к чему они относятся.
- Только не поступайте так, как я. - Жозефина ласково дотронулась до ее руки. - Не позволяйте жизни пройти мимо.
Сара не успела ничего ответить, потому что Жозефину уже осадили подруги с выражениями сочувствия и советами. Регина рекомендовала иглоукалывание. Эллис говорила, что роман лучше не печатать, а наговаривать на диктофон. Бриджит выражала надежду, что Жозефина все-таки сможет удержать в руке бокал. А Джин сообщила, что у многих ее знакомых было что-то подобное и они все прекрасно выздоровели и обошлись без инвалидности.
- Просто надо потерпеть, - уверенно сказала она.
И Сара вдруг поняла, о чем напомнила ей атмосфера этой встречи - о Женском центре. Впервые, с тех пор как она закончила колледж, она оказалась в сообществе умных, независимых, доброжелательных женщин, которые радуются обществу друг друга и не испытывают необходимости соперничать из-за мужчин. Именно этого Саре и не хватало уже многие годы. Именно такой оазис она пыталась и не могла найти ни в аспирантуре, ни на работе, ни даже на детской площадке. Она искала его так долго, что начала сомневаться, существовал ли он вообще, во всяком случае в том виде, в каком она его помнила. Возможно; он был просто плодом ее романтического воображения, а на самом деле ничего подобного в мире не было. И вот сейчас она его нашла. И испытала огромное облегчение, вновь оказавшись внутри теплого, дружеского круга.
Однако долго радоваться ей не пришлось. Раздался звонок, Бриджит пошла открывать дверь и вскоре вернулась с двумя новыми гостьями, одетыми в почти одинаковые дорогие платья с цветочным рисунком. У старшей было привлекательное, но чересчур загорелое лицо и тренированные ноги теннисистки.
- Вот видишь? - Бриджит торжественно подвела вторую женщину к Саре. - Я же говорила, что у тебя будет здесь подружка.
Сара изо всех сил старалась изобразить удовольствие, однако лицо отказывалось подчиняться. Ей оставалось только надеяться, что ее улыбка не выглядит такой же фальшивой и натянутой, как улыбка на лице ее новой подруги.
- Рада снова увидеть тебя, - с трудом выговорила Сара.
- Какой сюрприз, - поджала губы Мэри-Энн. - А мы на площадке все гадаем, куда же ты делась.
* * *
Две "младшие сестренки" настороженно поглядывали друг на друга через стол. Сара еще пребывала в шоке от появления Мэри-Энн и от того, как испортился вдруг вечер, обещавший стать таким приятным. Теперь обстановка в комнате уже не напоминала ей Женский центр. Сара чувствовала себя так, словно на день рождения ей вручили прекрасный подарок, но тут же отобрали его и отдали кому-то другому. Немного утешало ее только то, что и Мэри-Энн явно чувствовала себя здесь не очень уютно. Возможно, она понимала, что находится на чужой территории и на этот раз в меньшинстве.
- Ну, кто из вас начнет? - спросила Бриджит.
- Она книжный червь, - отозвалась Мэри-Энн. - Пусть она и начинает.
- Нет, начинай ты, - возразила Сара. - Я могу подождать.
Мэри-Энн неторопливо оглядела аудиторию. Дамы из беллетристического клуба ласково улыбались ей, будто воспитатели младшей группы, осматривающие выставку поделок своих питомцев и готовые восхищаться всем: и сломанной раковиной мидии, и шнурком от ботинка.
- Я хотела бы знать, понравилась ли здесь кому-нибудь эта книга? - спросила Мэри-Энн с выражением брезгливого недоумения, так хорошо знакомым Саре. - Потому что лично у меня она вызвала отвращение.
Она помолчала немного, ожидая, что кто-нибудь подхватит эстафетную палочку и побежит дальше, но пожилые дамы молчали, видимо ошеломленные таким неожиданным негативным взглядом. Не то чтобы они казались огорченными, но улыбки немного поблекли.
- Я хочу сказать, что она ужасно депрессивная, - продолжила Мэри-Энн, и ее голос постепенно становился все увереннее, словно она вещала на детской площадке перед Терезой и Шерил. - Она изменяет мужу с двумя любовниками, растрачивает все его деньги, а потом принимает крысиный яд и умирает. А я должна про все это читать?
Ответом на этот вопрос было неловкое молчание. Наконец осмелилась подать голос Лорель, чьей "младшей сестренкой" являлась Мэри-Энн.
- Но там есть много очень удачных описаний, - с надеждой сказала она.
Остальные дамы энергично закивали.
- Она и должна быть депрессивной, - объяснила Жозефина. - Это ведь трагедия. Эмма погибает из-за своей трагической слабости.
- А в чем ее слабость? - поинтересовалась Бриджит.
- В слепоте, - уверенно ответила Жозефина. - Она не видит, что мужчины ее просто используют.
- Она только хочет любви, - вмешалась Джин. - Нельзя же винить ее за это.
- И вообще все дело в возможности выбора, - добавила Регина. - Тогда для женщины его практически не существовало. Можно было стать либо монахиней, либо женой. Вот и все.
- Или проституткой, - подсказала Бриджит.
- У нее был выбор. Она могла не изменять мужу, - заявила Мэри-Энн, невежливо уставившись на Сару.
- Пожалуй, в этом Мэри-Энн права, - признала Лорель.
- Обычно изменяют как раз мужчины, - пожала плечами Эллис. - Поэтому мне интересно было читать про женщину, заявляющую права на свою сексуальность.
- Так это она заявила право на свою сексуальность? - с выражением гадливости переспросила Мэри-Энн. - То есть, другими словами, стала развратницей?
- Эмма Бовари не развратница, - горячо возразила Регина. - Это один из лучших женских образов в мировой литературе.
- Не развратница? - Мэри-Энн иронично выгнула бровь. - Она раз в неделю тайком мотается в город, чтобы переспать там с лучшим другом своего мужа!
- Кстати, я там кое-что не поняла в смысле секса. - Жозефина быстро полистала томик романа. - Вот, на двести шестнадцатой странице: "Однако… Родольф находил для себя в этом романе нечто заманчивое. Теперь он уже не стеснялся Эммы. Он был с нею бесцеремонен. Он сделал из нее существо испорченное и податливое".
- Видите?! - встряла Мэри-Энн. - Я же говорила, что она развратница.
- Кто-нибудь понимает, о чем здесь говорится? - продолжала Жозефина. - Он ее что, связывал или что-нибудь вроде этого?
Эллис наклонилась вперед и одними губами произнесла:
- Это об анальном сексе.
Жозефина в ужасе отшатнулась.
- В самом деле? - Она недоверчиво Оглядела всех остальных. - И что, все, кроме меня, это поняли?
- Может, подождем пока обсуждать секс, - предложила Бриджит, - и послушаем, что скажет другая "младшая сестренка"?
В те годы, когда Саре приходилась преподавать, перспектива публичного выступления всегда приводила ее в панику. Стоя на кафедре, она казалась себе самозванкой, неудачно изображающей человека, которому есть что сказать другим. Но сегодня по какой-то непонятной причине Сара чувствовала себя спокойно и уверенно, как взрослая и равная среди других взрослых. Возможно, она действительно выросла за последние пять или шесть лет и просто не успела заметить этого. А возможно, сейчас она была счастливее и потому смелее, чем раньше. Сара посмотрела на Мэри-Энн даже с некоторым сочувствием: