- Я думаю, что могу понять твое отношение к этому роману. Когда-то я и сама к нему так относилась. - Сара обвела взглядом всех слушательниц и каждой из них посмотрела в глаза. Она уже не боялась оказаться центром внимания. Пожалуй, ей это даже нравилось. - Когда я прочитала эту книгу в колледже, то решила, что госпожа Бовари просто дура. По-дурацки вышла замуж, наделала кучу глупых ошибок и в конце концов, в общем-то, получила то, что заслужила. Но когда перечитала роман сейчас, я в нее просто влюбилась.
Мэри-Энн громко фыркнула, но остальные дамы, казалось, были заинтригованы. Джин гордо улыбалась, будто напоминая всем, что это она привела Сару на собрание.
- Мои преподаватели, наверное, убили бы меня, - продолжала Сара, - но я все-таки решусь сказать, что Эмма Бовари была в своем роде настоящей феминисткой.
- Вот как? - переспросила Бриджит недоверчиво, но, видимо, надеясь, что Сара сможет ее убедить.
- Она попала в ловушку. И из этой ловушки существовало только два выхода - либо покориться и принять ту жалкую жизнь, которую предлагало ей общество, либо бороться. И она выбрала борьбу.
- Очень интересная борьба, - ехидно усмехнулась Мэри-Энн. - Прыгать в постель к каждому мужчине, который из вежливости проявил к ней внимание.
- Она проигрывает в конце, - признала Сара. - Но в ее бунте есть что-то прекрасное и героическое.
- Очень удобная позиция, - сухо заметила Мэри-Энн. - Теперь каждую женщину, изменяющую мужу, можно считать феминисткой.
- Дело не в измене. Дело в том, что она отказывается быть несчастливой и ищет альтернативу.
- Наверное, я ничего не поняла в этой книге, - с напускным смирением призналась Мэри-Энн. - Мне госпожа Бовари показалась просто жалкой дурочкой, предлагающей себя за бесценок. Неужели она действительно думала, что такой мужчина когда-нибудь согласится убежать с ней?
Сара не смогла сдержать улыбки. Только вчера они с Тоддом впервые заговорили вслух о возможности развода. Сара очень осторожно произнесла это слово, после того как Тодд рассказал ей, какой ужасной оказалась суббота, проведенная на пляже, как они с Кэти все время ссорились и каким безрадостным и неустойчивым стал казаться ему их брак. "По-моему, у нее кончается терпение", - грустно признался он. "Я собираюсь разводиться с Ричардом", - ответила Сара. А потом они занимались любовью, нежно и как-то осторожно, будто старались вникнуть в смысл того, что только что сказали друг другу.
- Проблема госпожи Бовари заключалась не в том, что она изменяла мужу, - со спокойной уверенностью заявила Сара. - Ее проблема в том, что она изменяла ему с мужчинами, которые были гораздо слабее ее. Она так и не встретила партнера, достойного ее героической страсти.
Мэри-Энн печально покачала головой, словно жалея Сару, но остальные дамы просто сияли от удовольствия, радуясь, что услышали столь неожиданную и интересную трактовку. Сара отхлебнула вина, купаясь в лучах своей новой славы. "Может, мне стоит вернуться в аспирантуру?" - подумала она. Жозефина подняла руку:
- А теперь не могли бы мы вернуться к вопросу о сексе?
Первое свидание
Ронни оказался гораздо сговорчивее, чем считала Мэй. В шесть тридцать он уже был готов, успел побриться и принять душ и выглядел очень неплохо в своих бежевых "докерах" и рубашке поло с пальмами, которую они с Бертой выбрали для него на распродаже в "Маршалл". Волосы были причесаны, ботинки начищены, и, если бы не очки с чересчур толстыми линзами, которые к тому же как-то криво сидели на переносице, - Мэй уже давно уговаривала его перейти на контактные линзы, - он казался бы ничем не хуже других.
- Ты чудесно выглядишь, - одобрила она. - Девушка не будет разочарована.
- Подожди еще, как она обрадуется, когда узнает, за что я получил срок, - передразнил Ронни ее чересчур жизнерадостный тон. - После этого она уж никак не сможет мне отказать.
- Я не думаю, что сейчас тебе стоит вдаваться в подробности. На первый раз достаточно просто поболтать о всяких пустяках.
- Правильно. Например, я мог бы рассказать ей, из-за чего никак не могу устроиться на работу и почему моя фотография висит на каждом столбе.
- Не надо спешить, милый. Поговорите о погоде, о любимой еде, о всяких программах по телевизору. Если вы с первого раза понравитесь друг другу и начнете встречаться, тогда можно будет рассказать ей… ну, обо всем остальном.
- Я постараюсь. - Ронни возбужденно потер ладони, будто ему не терпелось приступить к работе. - Я обрушу на нее все свое обаяние. Оно меня еще никогда не подводило.
Мэй предпочла промолчать. Она не могла винить мальчика за то, что он так нервничает; она и сама нервничала. Насколько Мэй знала, это было первое настоящее свидание в жизни Ронни. Она невольно вспомнила о том волнении, которое охватывало дом, когда Кэрол впервые начала встречаться с мальчиками, о том, какая бурная деятельность развивалась, если кто-нибудь из кавалеров приглашался на обед, о том удивительном чувстве, которое Мэй испытывала в день выпускного бала, когда ее маленькая девочка вдруг превратилась в настоящую принцессу. У Ронни ничего подобного не было. Он вечно прятался в своей комнате, запирался там на ключ и занимался бог знает чем.
- Опаздывает, - заметил он, вглядываясь в красные цифры на панели видеоплеера. - Может, струсила в последний момент.
- Потерпи, - попросила его Мэй. - Наверное, она просто попала в пробку.
* * *
Объявление сработало прекрасно, и уже в первую неделю на него пришло двадцать семь откликов. Берта пыталась приписать этот успех себе, утверждая, что решающим фактором оказалось именно добавление слова "привлекательный", но Мэй-то знала, что дело было вовсе не в этом. Ронни вслух зачитывал ей все письма, и почти в каждом из них цитировалась строчка: "Конечно, я не идеален, но не потребую этого и от вас". Судя по тому, какое количество женщин обрадовались отсутствию этого требования, можно было заключить, что большинство мужчин желали знакомиться только с безупречными красотками.
"Я слишком полная, - говорилось в первом же письме, - но у меня в душе огромные запасы любви, которыми я хочу поделиться. Надеюсь, вы дадите мне шанс". Другая корреспондентка упоминала о двух шрамах на месте ампутированных молочных желез. Третья подробно писала о безуспешной борьбе с нежелательными волосами на лице: "Я пробовала электролиз, но это такая адская боль! После этого я решила, что надо научиться принимать себя такой, какая я есть, а прочитав ваше объявление, подумала, что вы отнесетесь ко мне с сочувствием и уважением, которого я заслуживаю".
- Матерь божья! - Ронни порвал письмо на кусочки с характерной для него тщательностью. - Только этого мне и не хватало. Бородатой бабы.
У Дженни была очень плохая кожа. У Патриции - такой целлюлит, что она скорее согласилась бы умереть, чем показаться в купальнике на людях. Диана страдала редким женским облысением. Анжела из-за больных ног едва могла передвигаться. У Шэрон часто болела голова, и тогда ей казалось, что в череп вонзаются тупые спицы. Мир просто кишел несовершенствами.
- Это какое-то шоу уродов, - ворчал Ронни. - Их всех надо в цирке показывать.
Мэй очень не любила, когда он так говорил. Ей нравилось думать, что у мальчика доброе сердце и что собственные страдания, по крайней мере, научили его сочувствовать страданиям других. И все-таки иногда в нем чудилась холодная жестокость, которая пугала ее. Одна из женщин вложила в письмо свою фотографию: она стояла в каком-то парке под колесом обозрения и держала в руках большой кокон сахарной ваты. Мэй решила, что женщину можно было бы счесть хорошенькой, если бы не выпирающие передние зубы. Ронни, держа карточку на весу, кончиком сигареты прожег в ней дырку как раз в том месте, где было лицо.
- Так-то лучше, - заявил он. - Небольшая косметическая операция.
Очень быстро из толстой пачки писем он отобрал трех финалисток: Арлен - разведенку с тремя детьми, двое из которых страдали тяжелой формой аллергии на продукты из арахиса; Джину - "мне скоро сорок, но в душе я еще подросток", "обожающую" мини-гольф; и Шейлу, которая "слишком долго находилась во внутренней изоляции", а теперь делала попытку "выбраться из своей раковины и опять начать общаться с людьми".
Ронни сразу же выбрал Арлен, но Мэй ее решительно забраковала. В жизни хватает проблем и без чужих детей. Поэтому он отправил Шейле и Джине письма, подписанные только инициалами "Р. Д.", в которых предлагал им встретиться в том случае, если их не смущает отсутствие у него машины. На этот раз откликнулась только Шейла. Она не вложила в письмо фотографию, а свою внешность описала очень скупо ("Одинокая белая женщина, 29. Стройная"), поэтому в тот момент, когда раздался звонок в дверь, беспокойство в комнате уже достигло пика.
- Надеюсь, она не совсем обезьяна, - пробормотал Ронни, неторопливо поднимаясь с дивана и туша сигарету. - Я не собираюсь болтаться по городу с обезьяной.
* * *
- Познакомься, мама, - сказал Ронни. - Это Шейла.
Мэй была приятно удивлена. Девушка оказалась хоть и не красавицей, но довольно привлекательной брюнеткой среднего роста в розовом платье без рукавов. У нее была вполне приличная фигура, правда, бедра и лодыжки немного полноваты, но Мэй не стала придираться. В целом Шейла была настолько же "стройной", насколько Ронни - "привлекательным". Вдвоем они смотрелись вполне симпатично.
- Очень рада с вами познакомиться, - улыбнулась Мэй.
- Здравствуйте, - откликнулась Шейла.
Мэй хватило одного этого слова, чтобы понять, что с девушкой что-то не в порядке. Отчасти дело было в голосе - невыразительном и вялом, как будто она говорила сама с собой, отчасти - в пустом взгляде, устремленном на стену. И сумочку свою она как-то странно и судорожно прижимала к животу, словно боялась, что сейчас ее начнут отнимать.
- Вам не холодно? - вежливо поинтересовалась Мэй.
- Холодно? А что? Разве вам холодно?
- Нет. Но я подумала, может, вы замерзли?
- В середине лета? - Шейла нервно рассмеялась. Ее глаза бегали по комнате, ни на чем не останавливаясь. - С чего мне мерзнуть?
Бедная девочка просто насмерть перепугана, подумала Мэй. Может, она узнала его по фотографиям? Но когда Ронни опустился на диван, девушка спокойно присела рядом с ним, словно они были старыми знакомыми.
- Чем вас угостить? Может, немного вина? - предложила Мэй.
- Воды, если можно, - попросила Шейла. - Я сейчас пью лекарство, от которого все пересыхает во рту. Я, когда говорю, даже слышу, как хрустит слюна.
Ронни моргнул и изобразил на лице крайнее отвращение. Мэй строго взглянула на него. Шейла мило улыбнулась:
- А когда просыпаюсь утром, мне кажется, что я на ночь съела целый тюбик клея.
- Я сейчас же принесу вам стакан замечательной холодной воды, - пообещала Мэй и ушла на кухню.
Она решил не спешить, чтобы дать им возможность получше познакомиться, но никаких голосов из гостиной не доносилось. Вернувшись, Мэй обнаружила, что Ронни и Шейла сидят неподвижно и молча смотрят в стену, как будто незнакомцы, ожидающие одного автобуса.
Это же свидание, хотелось крикнуть ей. На нем полагается разговаривать друг с другом.
Она отдала один стакан Шейле, другой - Ронни. Девушка выпила воду одним жадным глотком.
- Как вы добрались, дорогая? Наверное, пришлось стоять в пробках? - спросила Мэй и быстро взглянула на Ронни, будто говоря: "Ну, видишь? Это совсем нетрудно".
Шейла недоуменно таращилась на нее:
- Простите?
- Я спрашиваю, как вы доехали? Без пробок?
- А! - Она кивнула, но как-то неуверенно. - По-правде говоря, я не заметила.
Ронни покрутил левым пальцем у виска, намекая на то, что девушка немного не в себе.
Он знал, вдруг подумала Мэй. Он понял все по ее письму. У Ронни какое-то особое чутье на такие вещи. Мэй поежилась от нехорошего предчувствия.
- Ну, пошли, пожалуй, - Ронни потрепал Шейлу по колену. - Чего тянуть?
Мэй проводила их до двери и в последний момент ущипнула его за локоть.
- Не вздумай обижать ее, - прошептала она.
Ронни скрестил руки на груди и отшатнулся, словно оскорбленный подобным предположением:
- Когда я кого обижал, мамуля?
* * *
Все случившееся после ресторана оказалась для Шейлы полной неожиданностью.
Конечно, она понимала, что свидание получилось неудачным, а дорога домой - еще хуже. Р. Д. всю дорогу мрачно молчал на пассажирском сиденье, нервно щипал себя за черные волоски на запястье, и Шейле казалось, что он излучает какую-то злую беспокойную энергию. Но потом, когда до его дома оставалось всего два квартала, он вдруг заговорил отрывистым и неожиданно властным тоном:
- На следующем перекрестке поверни налево.
Она подчинилась, не успев подумать, и скоро они оказались на небольшой темной парковке у какого-то здания, кажется у начальной школы, судя по детской площадке с качелями, которую она разглядела в свете фар. У качелей были специальные сиденья с отверстиями для ног, для того чтобы малыши не могли упасть. Еще Шейла заметила пластиковую горку с закругленными бортиками, раскрашенную в веселые цвета. Земля вокруг нее была покрыта каким-то мягким пористым материалом, похожим на резину. Все это нисколько не напоминало те площадки, на которых она играла в детстве: ржавые перекладины, торчащие из растрескавшегося асфальта, жестяные горки, которые быстро раскалялись на солнце, с острыми углами и торчащими болтами.
- Все сейчас стали такими осторожными, - заметила Шейла.
Р. Д. взглянул на нее, словно на инопланетного пришельца, и она даже подумала, что у нее что-то случилось с речью - может, она проглатывает слова, или говорит слишком быстро, или, наоборот, слишком медленно.
- Выключи фары, - приказал он.
* * *
Когда-то давно Шейла любила болтать и умела поддерживать беседу, и у нее были друзья. Она хорошо помнила, как они с подругами сидели в школьной столовой и хохотали над какими-то глупостями. И потом в колледже они с соседками не спали по полночи, делились секретами, хихикали по поводу секса и пытались найти смысл жизни.
Теперь все было иначе. Проклятые лекарства затуманивали мозг, и все события происходили как будто в отдалении и за полупрозрачной занавеской. А если она переставала принимать таблетки, действительность, наоборот, придвигалась слишком близко, делалась нестерпимо яркой и давила на нее так, что становилось трудно дышать. В итоге прошлой осенью она опять оказалась в больнице. Жаль, что ей так и не удалось найти чего-нибудь среднего - такого лекарства, от которого мир не становился бы расплывчатым, а английский язык не начинал казаться иностранным.
В самом начале обеда они с Р. Д. еще с трудом пытались отыскать какую-нибудь общую тему для беседы. Но о чем они могли говорить? У обоих не было работы. Музыка и спорт его не интересовали, путешествия, кажется, тоже.
- У меня нет ни гроша, - заявил он. - Куда я могу поехать?
Самым печальным было то, что Р. Д. ей понравился. Он не был похож на остальных мужчин, с которыми Шейла знакомилась по объявлению и которые в итоге оказывались большими сорокалетними младенцами. Джоэл сразу же потребовал, чтобы она пощупала его бицепс, и, кажется, обиделся, когда не услышал бурного восторга. Гарри все время подробно рассказывал про яхту, которую он построил бы, если бы имел кучу денег. А самым ужасным был тот, с бородой, что звонил ей еще несколько недель после свидания и уговаривал попробовать какой-то новый тарифный план для мобильного телефона, совершенно упуская из виду тот факт, что никакого телефона у Шейлы не имелось. "Я предлагаю тебе пятьсот бесплатных минут в месяц! Неужели твой нынешний тариф может с этим сравниться?"
Р. Д. говорил мало, но, по крайней мере, казался поумнее и поглубже остальных. Он смотрел на нее своими пронзительными глазами - в очках они казались чересчур большими и внимательными - и иногда улыбался, словно подбадривая ее, а потом улыбка неожиданно исчезала. Он много смеялся, но обычно совсем не тогда, когда Шейла пыталась шутить. Несколько раз она могла поклясться, что чувствует какие-то радиосигналы, исходящие у него прямо изо лба.
Между нами установилась невидимая связь, подумала она.
Но когда принесли горячее, он потерял к ней всякий интерес и перестал делать попытки поддерживать разговор. А Шейла все ждала, что он поднимет глаза от огромного кровавого стэйка и что-нибудь скажет, хотя бы для того, чтобы доказать, что не забыл о ее присутствии.
И разумеется, она запаниковала и, чтобы не молчать, начала выкладывать ему все о своей болезни. Об этом Шейла могла говорить часами. Она поведала ему о первом так называемом "срыве", который произошел на последнем курсе колледжа. Еще в среду она изучала социологию, хорошо училась и была совершенно нормальной, а в четверг, раздевшись догола, попыталась сжечь на спортивной площадке всю свою одежду.
- У меня от нее чесалось все тело, - объяснила она. - Я думала, в ней какие-то насекомые.
Это заинтересовало Р. Д. Не прекращая жевать, он откинулся на спинку стула и посмотрел на нее с профессиональным любопытством психиатра.
- Может, тебе просто нравится раздеваться? - предположил он. - А все эти "срывы" - это только предлог?
- Мне хотелось сжечь насекомых, - настаивала Шейла. - Я даже не понимала, что я голая, пока не приехала полиция.
Р. Д. махнул официанту, заказал десерт - яблочный пирог и мороженое - и быстро запихал все себе в рот, пока Шейла продолжала повествование о госпитализации и лечении, о последовавших за этим пяти годах относительной ясности рассудка и о втором "срыве", в котором, по сути, имелись и свои положительные стороны. Она уже собиралась объяснить почему - ей всегда нравилось рассказывать об этом, - но в тот момент Р. Д. оторвался наконец от тарелки и зевнул прямо ей в лицо, не потрудившись даже прикрыть рот рукой. Потом официант принес счет, и Р. Д. объявил, что забыл дома бумажник.
- Ну надо же, какой я рассеянный, - ухмыльнулся он.
Шейла не возражала против того, чтобы заплатить за обед. Это все равно были деньги отца. Но он, по крайней мере, мог бы проявить вежливость и хотя бы поблагодарить ее. Но Р. Д. просто принял все как должное, решив, видимо, что это небольшая плата за то, что он съел свой обед в присутствии сумасшедшей.
Позже, когда они молча сидели в машине и смотрели на пустынную детскую площадку, Шейла решила, что, может быть, неправильно оценила его поведение. Возможно, она ему нравится. Возможно, он просто такой же неловкий и застенчивый, как и она, и не знает, как вести себя с женщинами. Он не похож на мужчину, у которого было много подружек.