* * *
Настроение Ларри заметно испортилось где-то между второй и третьей кружкой, после того как Тодд задал вопрос о сыновьях. Он хорошо помнил двух большеголовых крепких близнецов, точных копий своего отца.
- С мальчиками все в порядке, - отозвался Ларри, - а вот с женой дела обстоят хреново.
Тодд не стал расспрашивать. Они были не настолько близко знакомы с Муном, а жены его он вообще никогда не видел и поэтому решил, что это дело его не касается. Но Ларри, видимо, хотелось поговорить.
- Джоан считает, что я должен устроиться на работу. Говорит, что я слишком молодой и здоровый, чтобы целый день торчать дома.
Он вопросительно посмотрел на собеседника, словно желая выслушать его мнение по этому поводу. Никакого мнения у Тодда не имелось, поэтому он задал вопрос:
- А почему ты вообще на пенсии? Извини, если вопрос бестактный.
Ларри искренне удивился:
- А разве ты не знаешь?
- Ты мне никогда не говорил.
- Я думал, все и так знают, - пожал он плечами.
Тодд молча покачал головой, а Ларри не торопясь отхлебнул из кружки и наклонился к нему ближе.
- Это я застрелил того пацана, - сказал он, понизив голос, хотя рядом с ними никого не было, - в универмаге.
Тодд немедленно все понял. Это случилось несколько лет назад, примерно тогда же, когда родился Эрон. Местного полицейского вызвали в универмаг "Веллингтон", потому что кто-то заметил там темнокожего подростка с пистолетом. Коп вошел в здание, держа оружие наготове, и почти сразу же обнаружил подозреваемого, который спускался на эскалаторе в продуктовый отдел. Он бросился следом и загнал парня в угол за табачным киоском. Тот потянулся за пистолетом, и тогда все и случилось. Только после того, как смертельный выстрел был сделан, полицейский обнаружил, что мальчик сжимает в руке дешевую пластмассовую игрушку, купленную в магазине "Все за доллар".
После этого случая несколько правозащитных групп организовали акции протеста, на которых утверждали, что ничего подобного не произошло бы, если бы подросток был белым, но проведенное внутренне расследование подтвердило, что полицейский действовал в полном соответствии с инструкциями, после чего об истории постепенно забыли.
- Господи, это ужасно! - посочувствовал Тодд.
- Мне все это до сих пор снится в кошмарах, - признался Ларри. - Антуан Харрис, так его звали. Потом выяснилось, что он был хорошим пареньком. Худющий, кожа да кости, и вечно смешил весь класс. Наверное, хотел и в магазине всех рассмешить, размахивая своей пушкой.
- Ты ведь не мог этого знать. А если бы пистолет оказался настоящим?
- После этого три разных психиатра обнаружили у меня посттравматический синдром, и я вышел в отставку. Все равно я не мог бы дальше делать эту работу.
- Да, я понимаю.
- Пару лет Джоан не возражала, что я сижу дома, но сейчас она решила, что я совсем обленился.
- Может, тебе стоит попробовать что-нибудь другое? - предложил Тодд.
- Например? - огрызнулся Ларри. - Работать на автопогрузчике в супермаркете?
- Можно освоить новую профессию.
- Ты говоришь совсем как Джоан. - Тодд видел, что Ларри с трудом сдерживается. - Я любил свою работу. И не хочу заниматься ничем другим.
* * *
Тодд ясно объяснил Ларри, как доехать до своего дома, но, наверное, тот чего-то не понял. Он слишком рано свернул с Плезант-стрит и теперь крутился в переулочках вокруг школы Рейнберн.
- Не сюда, - подсказал ему Тодд. - Я живу ближе к парку.
Ларри не обратил на его слова никакого внимания. Он медленно ехал по сонной узкой улочке, по обеим сторонам которой стояли скромные, в основном одноэтажные дома, такие же, как на улице Тодда. На газонах валялись забытые футбольные мячи и трехколесные велосипеды, над некоторыми дверями гордо развевались флаги любимых клубов.
- Разве можно поверить, что в таком месте живет этот ублюдок-извращенец?
- О черт! - ахнул Тодд. - Это же Блуберри-Корт.
Ларри с горечью усмехнулся:
- Могли бы сразу поселить его в детском саду.
Он остановился перед небольшим белым домиком номер сорок четыре. Старомодный фонарь хорошо освещал аккуратный прямоугольный газон, огороженный битым кирпичом. Ящики с цветами, висящие под большими окнами, и отверстия на ставнях в форме лошадок, запряженных в коляску, делали дом похожим на картинку с какой-то старой открытки. Тремя громкими гудками Ларри нарушил ночную тишину. Он будто вызывал Макгорви из дома.
- Зачем ты это делаешь? - спросил Тодд.
- Чтобы он знал, что мы здесь.
Ларри достал с заднего сиденья бинокль и направил его на одно из больших окон. В этом не было никакой необходимости, потому что Тодд и так ясно видел силуэты двух голов на фоне мерцающего экрана телевизора.
- Пусть этот гондон знает, что я за ним слежу.
Часы на приборной доске тихо отсчитывали время - пять, десять, пятнадцать минут. Тодду хотелось домой. Кэти, наверное, уже волнуется, и ему предстоит несколько неприятных минут. Но Ларри, похоже, никуда не спешил.
- Невероятно, - проворчал он. - Просто сидит и смотрит телевизор, как нормальный человек.
Тодд, конечно, мог бы ему возразить, но предпочел промолчать, соблюдая неписаный кодекс поведения пассажира. Как будто, сев в машину Ларри, он временно передал ему и право управлять своей жизнью. Что бы тот ни задумал.
- Знаешь эту девчушку, которой он продемонстрировал свои причиндалы? - спросил Ларри. - Она дочка моего приятеля. До сих пор не может оправиться.
- В самом деле?
- Славная, маленькая девочка, скаут. Хотела продать ему какое-то печенье. - Ларри опустил бинокль. - Джоан считает, что я помешался на этом ублюдке. Она говорит, что, если бы у меня была работа, я бы не ездил вокруг его дома по шесть раз на дню. - Он бросил бинокль на заднее сиденье и взял с коленей у Тодда пачку листовок. - А я думаю, что это и есть моя работа. Там в бардачке есть рулон клейкой ленты. Дай ее мне, пожалуйста.
* * *
Когда Тодд вошел в спальню, Кэти еще читала толстую биографию Эйзенхауэра. Рядом с ней, раскинувшись, спал Эрон.
- Где ты был? - спросила она с демонстративным безразличием.
Тодд уже собирался выложить всю правду, то есть рассказать, что, вместо того чтобы заниматься, он весь вечер играл футбол в компании копов, но потом ему в голову пришла лучшая идея.
- Я записался в Комитет обеспокоенных родителей. Сегодня мы распространяли листовки об извращенце с Блуберри-Корт.
Строго говоря, последнее даже не было ложью. Они действительно распространяли листовки: при помощи клейкой ленты Ларри наклеил десяток листочков прямо на дверь Макгорви, а потом они с Тоддом просто выбрасывали их из машины целыми пачками, проезжая по окрестным улицам. Это было довольно весело: ветер подхватывал листовки, вырывая их из рук, и они летели вслед за машиной, опускались на землю и опять взмывали в воздух.
Кэти отложила книгу и внимательно посмотрела на него, что нечасто случалось в последнее время. Тодд с удовольствием заметил, что сегодня она надела черную полупрозрачную сорочку, через которую немного просвечивали соски, хотя удовольствие немного портила мысль, уже не впервые пришедшая ему в голову, что сексуальное белье жена, как правило, надевает именно в те вечера, когда Тодда не бывает дома. В его присутствии Кэти обычно носила старые спортивные штаны и безразмерные футболки.
- Помнишь Ларри Муна? - продолжал он. - Бывшего копа из аквапарка?
- У которого двойняшки?
- Да. Это он организовал комитет.
- Мне казалось, он тебе не нравится.
- Дело не в нем. Но этот комитет действительно полезная штука. Мне делается как-то не по себе, когда я вспоминаю, что такой человек живет совсем близко.
Кэти поглядела на Эрона, сладко спящего в своей пижамке с морковками и кроликами.
- Да, - кивнула она и нежно прикоснулась к его лбу, - мне тоже страшно об этом думать.
* * *
Тодд принял душ с проворством человека, сознающего, что если он поторопится, то имеет шанс получить свою законную порцию супружеского секса. Сегодня вечером звезды явно расположились в его пользу: Кэти еще не спала и надела черное белье, а Эрон уже видел десятый сон. Что может помешать им? Ничего, кроме тупой боли в солнечном сплетении, которая никак не желала проходить. Но на нее просто не надо обращать внимания.
Это именно то, что нам сейчас надо, думал он, с удвоенной скоростью чистя зубы. Может, тогда он сумеет наконец забыть об этом проклятом поцелуе?
Тодд слишком хорошо помнил, что они с Кэти не занимались любовью уже больше трех недель. Сначала у нее были месячные, потом она слишком уставала на работе. Обычно к ночи кто-нибудь из них был уже без сил, а по утрам в спальню приходил Эрон - он терпеть не мог физических контактов, в которых сам не принимал участия. Еще полгода назад им с грехом пополам удавалось усадить его в гостиной перед телевизором и таким образом выиграть тридцать драгоценных минут для себя. Тодд до сих пор помнил, как приятно было потом сидеть в халате на кухне и прихлебывать кофе, обмениваясь многозначительными взглядами с Кэти. Но этим радостям уже давно пришел конец. Теперь, когда Тодд - заметьте, всегда Тодд! - предлагал Эрону спуститься вниз, чтобы посмотреть телевизор и дать папе с мамой еще немного поспать, маленький деспот немедленно чувствовал что-то неладное и требовал, чтобы один из них отправлялся смотреть мультфильмы вместе с ним.
Решив, что не будет тратить время на прозрачные намеки, Тодд вышел из ванны, лишь слегка прикрывшись полотенцем, которое ничуть не скрывало его решительных намерений. Оставалось только осторожно отнести Эрона в его кроватку, и все - они свободны! Но когда он, наклонившись, попробовал поднять сына на руки, Кэти чуть слышным шепотом попросила:
- Пожалуйста, не надо.
Тодд выпрямился, чувствуя, как стремительно испаряется надежда.
- Послушай, Кэти, ну сколько можно спорить по этому поводу? Ему уже три года. Он должен спать отдельно.
- Я знаю, - грустно сказала она, словно ввязывалась в бой, уже зная, что рано или поздно неизбежно проиграет его. - Но посмотри, как ему здесь уютно.
- Ему будет так же уютно и в собственной кроватке.
- Мне нравится чувствовать его рядом. - Она взглянула на сына с нескрываемым обожанием и покачала головой, как бы говоря, что признает правоту мужа, но ничего не может поделать с собственными чувствами. - Такое маленькое, теплое тельце. А тебе разве не нравится?
"А как же я? - хотелось спросить Тодду. - Как же мое большое, теплое тельце?"
- Знаешь, Кэти, мне уже немного надоело просыпаться оттого, что он упирается мне пяткой в глаз.
- Посмотри, какой он красивый! Самый красивый ребенок на свете.
На это Тодду нечего было возразить. К тому же обычно ему и самому нравилось, когда в их кровати спал Эрон, мягкий, теплый и сладко пахнущий детским мылом. Просыпаясь, он сразу же начинал радоваться жизни и требовал, чтобы родители щекотали его до тех пор, пока не начинал требовать, чтобы они перестали.
- Он правда красивый, - вынужден был признать Тодд.
- Очень. Он просто совершенство.
Тодд бросил на пол полотенце, влез в свободно скроенные трусы и улегся рядом с женой и спящим ребенком. Перед тем как выключить свет, Кэти перегнулась через Эрона, чтобы поцеловать мужа. Приподнявшись на локте, он успел увидеть в низком вырезе сорочки ее голую грудь. Даже после пяти лет брака она продолжала волновать Тодда.
- Спокойной ночи, - сказала Кэти.
- Спокойной ночи, - отозвался он.
Блуберри-Корт
Ронни не проявлял никакого энтузиазма.
- Ну хорошо, - поморщился он, - а если попробовать так: "Бывший заключенный, страдающий излишним весом и облысением. Грызет ногти, дымит как паровоз, любит детское порно и уютные, тихие вечера перед телевизором"?
- Это не смешно.
- А я и не шучу.
- Послушай, Ронни, у нас ничего не получится, если ты будешь к этому так относиться. Во всем надо стараться найти что-нибудь хорошее.
- Хорошее? Что ж ты сразу не сказала? Ну, давай попробуем… У меня нет работы, нет друзей, и меня все ненавидят. Вот, по-моему, вспомнил все хорошее.
- У тебя есть друзья, - возразила Мэй и тут же пожалела об этом.
- Да? Это кто же?
Она немного подумала.
- Ну… например, Эдди Колонна.
- Это было в десятом классе, мама. Если мы с Эдди встретимся сейчас, он, возможно, плюнет мне в лицо.
- Но у тебя же, наверное, были друзья в… в… - Мэй замолчала. Ей до сих пор с трудом давалось слово "тюрьма". - Ты же провел там три года.
- О да! - охотно согласился Ронни. - И там меня все просто обожали.
- Доктор Линтон хорошо к тебе относилась, - продолжала настаивать Мэй, не понимая, зачем она это делает. Ведь ясно, что в результате они оба только еще больше расстроятся.
- Ей платили за то, чтобы она хорошо ко мне относилась. Не думаю, что она продолжала бы со мной цацкаться, если бы штат перестал высылать ей чеки.
- А помнишь, она говорила, что ты очень умный?
- Ага, и еще - что я очень хитрый и что меня ни в коем случае нельзя подпускать близко к детям.
- Еще я знаю, что ты нравишься Берте. - Конечно, это не совсем соответствовало истине, но уступать Мэй не хотела. - Она недавно так мне и сказала.
- Ну ты меня утешила! Очень лестно иметь старую злобную пьянчужку в числе своих друзей.
- Берта моя лучшая подруга, и я не хочу, чтобы ты так о ней говорил!
- А знаешь, почему она так тебя любит, мама? - Мэй боялась, когда он смотрел на нее вот таким немигающим безжалостным взглядом, словно видел насквозь вплоть до самого темного, спрятанного на дне души. - Ты никогда об этом не задумывалась?
- Не надо. Пожалуйста, не надо, - жалобно попросила она.
Ронни шумно вздохнул и зарылся лицом в ладони. Потом он выпрямился и смиренно улыбнулся, видимо решив опять стать хорошим сыном.
- Прости, мама. Я понимаю, что ты хочешь помочь. Просто иногда от этого только хуже.
У Мэй не хватало духу винить его за отсутствие энтузиазма. Конечно, мальчику сейчас приходится нелегко. Даже родная сестра отказывается разговаривать с ним, а уж тем более подпускать к своим детям. Еще хуже то, что он никак не может устроиться на работу: даже разносчиком пиццы, даже сборщиком мусора. Во всех агентствах обязательно спрашивают о судимостях. Если скажешь правду - никто тебя не возьмет, а если соврешь - будут неприятности с полицией. А еще эти листовки с его фотографией, в которых написана гадкая ложь о том, что Ронни якобы виновен в исчезновении той бедной девочки пять лет назад. Ведь полиция - и один раз даже ФБР! - занималась этим и три раза вызывала его на допросы, и ничего. Если бы он был замешан, уж наверное, они бы арестовали его, так ведь?
- Вот взгляни, - Мэй раскрыла страницу объявлений в местной "Веллингтон реджистер", - здесь целых две колонки писем от одиноких женщин, которые хотят с кем-нибудь познакомиться, и всего несколько от мужчин. Шансы в твою пользу.
Ронни прикурил сигарету и посмотрел на нее так, словно она была каким-то нелепым существом с другой планеты. Он умел это, даже когда еще ходил в школу.
- Не смотри на меня так, - потребовала Мэй. - Почему бы одной из этих женщин и не согласиться встретиться с хорошим человеком?
- Я не хороший человек. Я - подонок.
- Ты совершил скверный поступок, - признала Мэй, - но это еще не значит, что ты плохой человек.
- У меня психосексуальное нарушение, мама.
- Тебе уже лучше, - возразила Мэй. - Иначе они бы тебя не выпустили.
- Они меня выпустили, потому что кончился срок.
Ронни зажег новую сигарету и затянулся, жадно, как ребенок, сосущий лимонад через соломинку. Мэй вдруг испугалась, чувствуя, что, кажется, приближается очередной приступ астмы. Ингалятор остался в спальне наверху, на тумбочке, рядом со стаканом для протезов. Надо было захватить его с собой.
- Если ты найдешь себе подружку… - Она замолчала, чтобы с трудом перевести дыхание. - …примерно своего возраста, у тебя, может, больше не будет плохих позывов.
- Я не хочу подружку своего возраста, - возразил Ронни. - В том-то и беда.
- Вот послушай. - Мэй выбрала первое попавшееся объявление. Даже надев очки, она с трудом разбирала мелкий шрифт. - "Разведенная белая женщина, тридцати трех лет. Красивые зеленые глаза. Добрая. Мечтает о дружбе или чем-то большем с некурящим мужчиной…" Тьфу, бог с ней. А как тебе вот это: "Сорок с небольшим лет, привлекательная, с пышными формами. Любит латиноамериканские танцы, фильм "Все любят кролика Реймонда" и длинные, спокойные воскресные дни"?
- "С пышными формами", - усмехнулся Ронни, - означает, что в ней центнера полтора весу. В тюрьме она бы имела успех среди черных.
- Ну и что, что полтора центнера? Может, она очень хороший человек? Может, она будет благодарна мужчине, который даст ей шанс и не станет попрекать лишним весом? И согласится закрыть глаза и на некоторые его недостатки.
Ронни глубоко затянулся и двумя аккуратными струйками выпустил дым через нос. Точно так же когда-то делал его отец. Иногда Мэй думала, что, если бы Пит был добрее и ответственнее, жизнь его сына, наверное, сложилась бы по-другому. Может, остальные мальчики меньше дразнили бы его или он умел бы защитить себя. Но ее бывший муж врал, изменял ей, пил, а когда напивался, становился злым и жестоко унижал всех, кто попадался под руку, и маленький Ронни являлся его любимой мишенью. Когда в конце концов он их бросил, Мэй казалось, что ее жизнь кончена, но сейчас-то она понимала, что это было только к лучшему.