Ронни еле заметно пожал плечами и сдался:
- Хорошо, мама. Если тебе так хочется, я попробую. Но только одно свидание, ладно? Я не собираюсь делать это своей основной работой.
Конечно, он уступил только для того, чтобы от нее отделаться, но это все-таки лучше, чем ничего. Ненормально, когда взрослый мужчина живет вдвоем с матерью и не имеет никаких занятий или увлечений, а только весь день читает газеты и смотрит телевизор. Как будто он до сих пор сидит в тюрьме: разница только в том, что сейчас он иногда совершает долгие прогулки на своем старом велосипеде, и Мэй в это время очень нервничает, потому что он отказывается говорить, куда и зачем ездит. Но велосипед - это все-таки лучше, чем машина, верно? Мэй с ума бы сошла от беспокойства, если бы он разъезжал по окрестностям в автомобиле или, не дай бог, в фургоне. Да и физическая нагрузка идет Ронни на пользу. Хоть он и жаловался постоянно на тюремную пищу, вышел он оттуда на семь килограммов тяжелее, чем сел.
Больше всего ему сейчас нужно общество хорошей женщины, и Мэй твердо решила, что поможет сыну подыскать подружку. Когда она у него появится, он, возможно, уже не станет подолгу торчать в своей комнате и подглядывать за соседскими ребятишками в бинокль. Он-то, конечно, все отрицает, но Мэй точно знает, что именно этим он там и занят.
А если в один прекрасный день Ронни женится (А почему бы и нет? Посмотрите, какие люди находят себе хороших жен: карлики, умственно отсталые, инвалиды без рук, без ног), тогда Мэй сможет спокойно умереть, не волнуясь о том, что станет с ее мальчиком, когда ее не будет рядом. Потому что порой она чувствует невыносимую усталость и хочет просто немного отдохнуть, ничего не делая и ни о чем не беспокоясь. Неужели она не заслужила этого после такой долгой жизни, в которой было очень много неприятностей и очень мало счастья? Последнее время, перед тем как уснуть, Мэй часто думала о кладбище, и оно казалось ей приветливым, спокойным местом, где растет зеленая травка и красивые деревья и соседи не обращаются с тобой как с заразной. Она открыла блокнот и приготовилась писать:
- У тебя приятная улыбка. Давай начнем с этого.
* * *
Берта, как обычно, явилась прямо к ланчу. В руках она держала большой бумажный пакет из магазина.
- Здесь фруктовый сок, - громко сказала она и хитро подмигнула, вручая пакет Мэй. - Я купила тот сок, какой вы просили, миссис Макгорви.
По какой-то непонятной причине Берта упорно называла вино фруктовым соком. Сначала Мэй думала, что она делает это ради соседских ушей (хотя какое кому дело?), но позже поняла, что это просто одна из дурацких шуточек, которых у Берты имелся неисчерпаемый запас. Мэй терпела их, считая неизбежной платой за общение. Видит бог, в жизни ей приходилось терпеть вещи и похуже.
- И где же наш принц? - спросила Берта, заглядывая в гостиную. - Опять раскатывает на своем железном коне?
Берта стала называть Ронни принцем, намекая на его ничегонеделание, сразу же, как только тот вернулся домой, хотя Мэй неоднократно объясняла ей, что сын не работает вовсе не потому, что не хочет. В ответ подруга только фыркала. По ее мнению, Ронни очень хорошо устроился: взрослый мужик, который не имеет никаких обязанностей, живет за счет матери, целыми днями ест чипсы и смотрит телевизор и к тому же держит себя наподобие члена королевской семьи.
- Да, ему полезны физические нагрузки, - объяснила Мэй, хотя обе женщины отлично знали, что Ронни терпеть не может подругу матери и специально уезжает из дому в часы ее ежедневных визитов.
- Чем-то очень вкусно пахнет, - покрутила носом Берта. - У нас сегодня жаркое?
- Нет, у нас сегодня сэндвичи с тунцом.
- И фруктовый сок, - добавила гостья. - Не забудь про фруктовый сок.
До знакомства с Бертой Мэй никогда не пила днем - она вообще очень мало пила, - но довольно быстро привыкла к бутылке вина за ланчем. Отчасти она делала это для того, чтобы составить компанию Берте, которая не любила пить одна, но вскоре ей стала даже нравиться немного размытая картина реальности, возникающая после употребления алкоголя. Иногда во второй половине дня за нее приходилось расплачиваться головной болью и какой-то тяжелой усталостью, но Мэй считала, что это небольшая плата и что она заслужила право немного себя побаловать.
* * *
Впервые она встретилась с Бертой четыре года назад в комнате для свиданий центральной тюрьмы штата, в которой их сыновья сидели в ожидании суда. Им было трудно не заметить друг друга: две пожилые белые женщины среди целого моря молодых темных лиц. Мэй робко улыбалась каждый раз, когда они с Бертой встречались глазами, но не стремилась познакомиться или начать разговор. История с девочкой-скаутом оказалась слишком лакомой наживкой для прессы, и дело Ронни получило довольно широкую огласку, после чего все контакты Мэй с окружающими ее людьми быстро оборвались. Друзья перестали звонить ей. Соседи больше не улыбались и не махали рукой. Ее собственная дочь говорила о Ронни ужасные вещи, которые, возможно, и были правдой, но все-таки, по мнению Мэй, не должны были высказываться вслух членами его собственной семьи. Даже отец Ортега предложил ей воздержаться от участия в благотворительной лотерее до тех пор, пока "все не уладится". Поэтому Мэй не спешила заводить новых знакомых, а тем более объяснять кому-то, что она делает в тюрьме.
Берта заговорила с ней первой. Одним ветреным весенним утром она зашла вслед за Мэй на парковку у здания тюрьмы и просто, как старая знакомая, поделилась с ней некоторыми мыслями, под которыми Мэй и сама готова была подписаться не глядя. Она говорила о том, как ужасно, когда твою плоть и кровь держат под замком и решеткой; о том, что, что бы он ни сделал, он все равно остается твоим маленьким мальчиком, которого ты продолжаешь любить, несмотря ни на что; о том, что те, кто не пережил подобного, никогда не смогут понять этой нерушимой связи между матерью и ее ребенком. Потом Берта пожаловалась на то, как трудно ей добираться от тюрьмы до Веллингтона, особенно по воскресеньям, когда автобусы ходят совсем редко, и, не успев опомниться, Мэй сообщила ей, что тоже живет в Веллингтоне и будет рада подвезти Берту до дома.
Потом несколько недель они вместе ездили в тюрьму в дни, отведенные для свиданий, до тех пор пока сын Берты Алан не получил свои шесть месяцев (это был уже не первый его срок) за то, что украл со строительной площадки сварочный аппарат и попытался продать его человеку, оказавшемуся двоюродным братом законного владельца. К этому времени Берта уже начала почти каждый день заходить в дом Мэй во время ланча - сначала по приглашению, а потом и не дожидаясь его. Во время учебного года она работала дежурной на перекрестке около школы Рейнберн и в промежуток между большой переменой и концом занятий обычно бывала свободна. Так почему бы не заглянуть в это время к подруге?
По правде говоря, Мэй была даже рада ее визитам. Не потому, что ей нравилась Берта - она вряд ли могла бы кому-нибудь понравиться, - а потому, что надо же человеку с кем-то общаться. Когда целыми днями ни с кем не разговариваешь, внутри будто что-то прокисает. Не важно, что Берта красит волосы в пронзительно-рыжий цвет, и чересчур много пьет (хотя Мэй, разумеется, не приветствовала употребление алкоголя в рабочее время), и глупо шутит, и никогда не говорит ни о ком ничего хорошего. Но ведь никто не навещает Мэй, кроме нее и дочери, Кэрол, но та забегает лишь раз в месяц для того, чтобы пожаловаться на Ронни и напомнить матери, какой он гадкий человек. Диана Терингер, которую когда-то Мэй считала своей самой близкой подругой, сделала вид, что не узнала ее, даже когда на днях в супермаркете столкнулись их тележки. А значит, Мэй пришлось делать выбор не между Бертой и семьей или Бертой и кем-нибудь более симпатичным, а между Бертой и никем. И это оказалось совсем нетрудно.
* * *
- Он точно знает, где спрятано тело, - уверенно заявила Берта. - Посмотри только, как бегают его маленькие глазки.
О нашумевшем деле конгрессмена Гари Кондита Мэй не хотелось даже думать, а уж тем более обсуждать его. Пропавшая девушка, горе родителей, убийца, оставшийся безнаказанным, - все это слишком ужасно. Но Берта получала от скандала нескрываемое удовольствие.
- Да у него прямо на лбу написано: "Виновен". А его милая женушка еще защищает этого мерзавца.
"А что ей остается делать? - хотелось ответить Мэй. - Что ей остается делать, если она любит его?"
- А я могу сказать этому хренову конгрессмену одну умную вещь, - продолжала Берта, сворачивая колпачок со второй бутылки. Она и три могла запросто выпить за ланчем. - Его дерьмо воняет точно так же, как у любого другого.
- Берта! - взмолилась Мэй. - Следи за языком.
- Надеюсь, ей еще придется навещать его в тюряге. Он наверняка будет очень представительно выглядеть в полосатом костюме. - Берта удовлетворенно ухмыльнулась. - А кто испортил краской вашу дорожку? - спросила она без всякого перехода, и Мэй даже не сразу поняла, что речь идет уже не о конгрессмене Кондите.
- Краской?
- А ты разве не знаешь? - Берта всегда была рада возможности сообщить плохую новость. - Этой ночью там появилась новая надпись.
- О господи! Какая-нибудь гадость?
- Всего одного слово. Но, конечно, не особенно приятное.
Мэй уже собралась встать со стула, но потом передумала. Слово - она даже догадывалась какое - может и подождать. Не стоит из-за него портить себе ланч.
- Что только эти люди себе позволяют, - пробормотала она.
- Хороший тунец, - сказала Берта, хотя почти не притронулась к своему сэндвичу. - Это "Старкист"?
- Нет, фирменный продукт универсама, - рассеянно ответила Мэй.
- Я никогда не покупаю их фирменные продукты. - Берта сокрушенно покачала головой, будто пришла к такому решению после ряда тяжелых ошибок. - Лучше потратить несколько лишних центов, но потом спать спокойно.
- Да это тот же самый продукт, - устало возразила Мэй. Они обсуждали эту тему всякий раз, когда на ланч подавался тунец. - Они просто приклеивают на него другую этикетку.
- Не будь такой наивной, - снисходительно возразила Берта, но тут ее внимание привлек забытый на столе блокнот с исписанной страничкой. - Что это? - спросила она, проворно хватая его.
- Объявление. Я хочу, чтобы Ронни познакомился с хорошей женщиной.
- Хм-м. - Берта сощурилась и прочитала вслух: - "Холостой белый мужчина, сорока трех лет, приятные глаза и улыбка. Люблю ездить на велосипеде и гулять по берегу. Конечно, я не идеален, но не потребую этого и от вас".
- Ну как тебе? - с надеждой спросила Мэй. Ей самой казалось, что получилось неплохо.
Берта несколько секунд поразмышляла, а потом решительно покачала головой:
- Так не пойдет. Надо написать "привлекательный".
- Я и хотела, но Ронни мне не позволил.
- Уж ты мне поверь. Если этого не написать, все решат, что он урод.
- Я ему говорила то же самое. Но ты же знаешь, какой он упрямый.
Берта взяла ручку и быстро вписала в объявление недостающее слово.
- Вот так, - удовлетворенно сказала она. - Теперь ему придется отбиваться от них палкой.
* * *
Щурясь от яркого полуденного солнца, Мэй смотрела на ужасное слово, написанное на дорожке, что вела к дому. Оно оказалось не тем, которого она ожидала. У нее вдруг ослабли колени.
- Что за ужасные, грубые люди! - горько пожаловалась она. - А ведь когда-то у нас был такой приятный городок.
- Никогда он не был приятным, - не согласилась с ней Берта. - Просто притворялся.
- Но такого вандализма я не помню.
- Наверное, это подростки, - предположила Берта. - Сначала напьются где-нибудь в кустах, а потом бесятся.
- Нет, это сделал тот сумасшедший в минивэне. Он постоянно катается мимо дома, сигналит и везде разбрасывает эти проклятые листовки.
Мэй понимала, что Ронни тоже видел это слово, когда забирал из гаража велосипед. Она только надеялась, что из-за этого у него окончательно не испортилось настроение. Он и без того никак не может выйти из депрессии.
- Пойду в магазин, - вздохнула она. - Куплю черной краски и закрашу.
- Хочешь, одолжу тебе ружье? - предложила Берта. - У Алана их три штуки.
- Я даже не знаю, как им пользоваться, - отозвалась Мэй.
- Это просто. Я тебя за пять минут научу.
Мэй покачала головой. Ей не хотелось думать о ружьях. Ей хотелось думать о том дне, когда они переехали в этот дом, давно, почти тридцать пять лет назад. Она тогда была беременна Кэрол, а Ронни только начал ходить в школу. Это был ее первый собственный дом.
Тогда она уже не питала никаких иллюзий по поводу своей жизни. Она знала, что вышла замуж не за того человека - сначала он казался обаятельным гулякой, но потом все обаяние куда-то испарилось - и что ее сыну придется нелегко в школе. Было в Ронни что-то такое, что заставляло людей сторониться его.
И все-таки она надеялась. Они переехали в собственный дом, у них теперь приятные соседи и хорошая школа поблизости. Может, они и будут здесь счастливы. В начинающихся сумерках Мэй стояла на газоне перед домом и шепотом молилась о том, чтобы ее муж бросил пить, а дети выросли здоровыми и умными.
И вот ответ на ту молитву: слово ЗЛО, написанное огромными оранжевыми буквами, и стрелка, указывающая прямо на ее порог.
- Помилуй нас, Господи, - прошептала она и оперлась на руку Берты, словно готовясь встретить грядущие несчастья.
Красный купальник
Джин Макгиннис, недавно вышедшая на пенсию учительница младших классов и ближайшая соседка Сары, размахивала гантелями и подпрыгивала на крыльце, готовясь к пробежке.
- Ты готова? - спросила она. Джин, энергичная и неизменно жизнерадостная пышка, должно быть, отлично ладила со своими семилетними учениками. С недавних пор совместные ежевечерние прогулки с ней стали для Сары самым приятным событием за день, хотя непрерывная болтовня Джин иногда и начинала действовать ей на нервы. - Чудесный сегодня ветерок.
- Подождешь несколько минут? - попросила Сара. - Муж опять засел в кабинете.
К середине лета они обе уже успели привыкнуть к постоянным задержкам из-за Ричарда, который почему-то вдруг превратился в трудоголика, хотя раньше при каждом удобном случае распространялся о священном значении досуга в нашей ориентированной на деньги и быстрый успех культуре. Тем не менее Джин продолжала появляться на Сарином пороге ровно в семь. Ее муж Тим, тоже бывший школьный учитель, был одним из тех эсхатологов-любителей, которые не пропускают ни одного выпуска новостей и с каждым новым словом ведущих все глубже убеждаются в неминуемом и скором конце света. К тому моменту, когда он с мазохистским удовольствием начинал вещать о том, что "страна летит к черту, и мы вместе с ней". Джин предпочитала убраться из дома.
Сейчас, оставив на крыльце свои килограммовые гантели, она прошла в гостиную и громко пропела:
- Але-е! А есть в этом доме хорошенькая маленькая девочка?
- Сегодня это не девочка, а кошмар, - предупредила ее Сара. - Я днем так и не смогла уложить ее поспать.
- Боже мой! - Джин с таким сочувствием покачала головой, будто услышала, что Люси срочно требуется пересадка почки. - Бедняжка!
- Это я бедняжка, - поправила ее Сара. - Потому что страдаю именно я. А она мила и безмятежна, как тот герой Достоевского.
Но девочка, просунувшая в этот момент голову в дверь, походила скорее на творение Рафаэля, чем на мрачного русского эпилептика. При виде гостьи ее личико расцвело счастливой улыбкой. Она бегом пересекла гостиную и обняла Джин так, словно они были влюбленными, встретившимися в аэропорту. Джин потрепала девочку по волосам, а потом опустилась на одно колено и внимательно вгляделась в ее лицо:
- Ты не спала сегодня днем?
Люси грустно покачала головой.
- А хочешь спать?
Люси опять затрясла головой, на этот раз гораздо энергичнее. Несмотря на то что у нее по губам, будто помада у пьяницы, размазался красный виноградный сок, она в своей длинной ночной рубашке "как у Барби" казалась прелестным большеглазым эльфом. (Рубашку подарила мать Ричарда, и Сара терпеть ее не могла, а Люси, естественно, обожала сверх всякой меры.)
- У нее, наверное, открылось второе дыхание, - предположила Сара.
- Рада это слышать, - сказала Джин, - потому что, если бы ты была сонной, я не смогла бы отдать тебе подарок.
Люси замерла.
- Какой подарок?
Джин приложила руку к уху, словно к чему-то прислушиваясь.
- Слышите, кто-то лает? У вас в доме есть собака?
Люси посмотрела на мать, чтобы проверить, нет ли в доме собаки, о которой ей забыли сказать.
- Нет, насколько я знаю, - ответила Сара.
- Тогда, наверное, это раздается вот отсюда. - Джин расстегнула сумку, которую носила на талии, - большое, сложное сооружение со множеством отделений, в котором имелся даже карман для фонарика и двух бутылок с водой. Сара никак не могла понять, что заставляет приятельницу терпеть постоянные удары этой тяжелой штуки по заднице. - Бог мой! - Она извлекла из сумки маленькую пластмассовую собачку со свисающим из уха ярлычком в виде сердечка. - Ты только посмотри, кого я нашла!
- Бинни! - завопила Люси так, словно собиралась оповестить об этом всю округу.
- Его зовут Нанук, - пояснила Джин.
Она положила игрушку в ладони девочки, которая от счастья перестала дышать.
- Это лишнее, Джин, - попеняла ей Сара.