– Был у нас в посольстве урядник такой, Михайлов Петр. Вот он всех этой грамоте и учил. С восхода солнца строил на плацу и по всему двору гонял.
– Зачем?
– Верно, – подтвердил Хмырь. – Прям с восхода солнца по плацу ходили, румбы друг на друга брали, а по вечерам в трапезной сидели, и он нас всяким морским словечкам учил, мудреным, а кто плохо словечки запоминал, того он…
– Послушайте, вы, двое! Ты, Хмырь, и ты, Ван! Если кто из вас прямо сейчас мне не объяснит, зачем урядник поваров и прочих гадов по плацу с восхода солнца гонял, а потом, вечером, в трапезной всяким морским словечкам учил, я вам обоим сначала прикажу яму вон там, в том углу поляны выкопать, потом в эту яму вас обоих посажу и сверху вот этой складной лопатой, как мотыгой, забью, а потом закопаю… Ясно? А череп, – он обернулся на Сола, – череп ты мне тогда отдашь.
– Это государственная тайна, – сказал Хмырь.
– Ну, мы ничего, – махнул рукой Ван. – Мы тебе все равно расскажем.
– Конечно, расскажем, – степенно подтвердил Хмырь. – Мы ж тут все свои.
– В одной команде! – просиял Ван.
– Тут все дело в том, что мы с посольством с секретной миссией в Голландию пошли, на разведку. Надо было у их, у голландцев этих, выведать как корабли строить, как их водить по морям, ну и прочее… Вот мы все время в порту и в доке, да по верфям. Все запоминали, выспрашивали, а писаря потом все записывали. Книги всякие по-дорогому в городе покупали и в сундучки складывали. И вот – морское дело проходили на плацу…
– Зачем? – застонал Кидд, обхватив голову руками. – Зачем вам, в России этой, морское дело? Вы там что, по сибирским лесам ходить под парусами собрались?
– Уж чего не знаю, того не знаю, – развел руками Хмырь. – Может, и по Сибири, а что? Может, там море какое есть…
– А урядник этот, – перешел на шепот Ван, – говорят, был вовсе никакой не урядник, а будто бы сам царь!
– Ну, не царь, конечно, – нехорошо засмеялся Хмырь. – Только ясно, что это был очень знатного рода человек. Очень он всеми распоряжался. И чуть кто-что не так, так он его…
– Всё, – сказал Кидд, двинув перед собой ладонями. – Всё, хватит. Не желаю слушать эту дичь. Море они в Сибири выкопать хотят. Вы мне яму сначала выкопайте. А там посмотрим. Значит, так… Ты, Хмырь, с буссолью работать можешь, но по деревьям лазить – нет. Ты ж, Ван, на дерево хоть и заберешься, да только с прибором не справишься. А вот Бумба, мир его праху, – Кидд игриво подмигнул матросам и те хихикнули, – ни того, ни другого не умел. И где ж теперь Бумба? Значит, я вот что решил. На дерево полезет Сол. Он ведь как Бумба: ни того, ни другого не умеет.
Сол глянул с опаской через плечо на серый ствол.
– Боюсь, что я этого не смогу, сэр.
– А я тебя подсажу.
– Но я ведь с приборами не справлюсь.
– А я тебе подскажу.
– А как не выйдет?
– А я тогда с тобой полезу.
– Так для чего ж я тебе там, на дереве, нужен тогда?
– Для красоты, Сол, для красоты. Вот, возьми-ка этот молоток и заткни за пояс. Покрепче заткни, чтоб не выпал. Без молотка нам придется туго, там, на дереве. По деревьям вообще не рекомендуется лазить без молотков.
Спустя несколько минут они оба уже карабкались по бугристому стволу, словно по отвесной скале, связанные одной веревкой. Сол полз впереди, а Кидд страховал, порой подставляя плечо под его пятку. Вскоре они достигли крупной ветки, и дело пошло на лад. Впервые за этот день Сол ощутил себя в безопасности. Он знал, что зачем-то нужен капитану на дереве, хотя и не владел морскими инструментами, которые почему-то также были нужны именно на этом дереве. Он знал: покуда они оба на дереве, Кидд не тронет его… Самое странное, что лезлось ему легко, несмотря на то, что он никогда, даже в далеком могилевском детстве, не пробовал лазить по деревьям. Он не смотрел вниз и старался не думать о том, как будет спускаться.
Дерево внушало ему уважение и страх: там, в глубине ствола, он слышал потрескивание и глухой хруст, работу червей и дровосеков, а может – движение соков по сосудам мощного ствола… Раз, ухватившись за край небольшого дупла, он спугнул птицу, которая с криком вылетела наружу, чуть не свалив Сола с дерева, чуть не убив его, и он, на секунду замешкавшись, глубоко в дупло засунул руку, вытащил оттуда крупное теплое яйцо, кокнул его о свой серебряный браслет и выпил.
– Стой! – запыхавшись, приказал Кидд на одной из развилок. – Экий ты прыткий оказался. Посидим, я с картой сверюсь.
Он извлек из кармана кусок пергамента, той шифрованной записки, которую показывал на привале, и углубился в нее, поводя носом и шевеля губами.
– Шифры, Сол, всегда почему-то легче писать, чем читать… Что-то я не пойму. Большая ветка, седьмой восточный сук… Прошли, что ли… Да вот же она и есть, на которой сидим. Давай-ка передохнем малость. Ты по что птицу обидел, а? Глянь, красота-то отсюда какая! И Трактир Епископа как на ладони.
– Трактир – это хорошо, – поддакнул Сол.
– Это не трактир, а гора такая. Птиц обижать не надо, вообще, животных. Вот Бумба этот, царство ему небесное, медвежонка у себя в цирке мучил… Вон он, Чертов Стул, – Кидд подкрутил окуляр подзорной трубы. – Часика через два я на этом стуле сидеть буду и на тебя, Сол, дружище, малыш, смотреть оттуда буду. А ты – на меня. Так и будем в глаза друг другу смотреть, только я тебя видеть буду, а ты меня – нет.
Сол испытал приступ тошноты, в животе снова набухло и заворочалось дерьмо.
– Это почему, – прошептал он пересохшими губами, – почему ты меня видеть будешь, а я тебя нет?
– Да потому что я в трубу оттуда смотреть буду. А в трубу лучше видно. Хорошее стекло, дьявол его бери! А ты что подумал-то? Эх, хотел бы я знать, где теперь Бумба: там, – Кидд ткнул большим пальцем вниз, словно римлянин на арене, – или там? – соответственно, вверх, тоже римлянином.
– А птицу ты зря обидел, сынок, – Кидд снял картуз и с размаху надел его на сучок, огляделся, потирая крупные ляжки. – Красота! Даль голубая, глубокая… Уже поднимаются над полуденным лесом тончайшие декабрьские туманы… Золотом и медью горит под ногами каждый дубовый листок. Как там у поэта вашего, Сумарокова? Мир сверху совсем не то, что мир снизу. Но лучше всего смотреть на мир сбоку. Посему, Сол, братишка, – грустно вздохнул Кидд, – большая ветка, седьмой сук с востока. Стреляй в левый глаз мертвой головы. От дерева прямо через выстрел ровно пятьдесят футов. Ползи.
Капитан развязал свою долю веревки и бросил Солу конец. Озадаченный его последними словами, Сол взял конец в зубы и медленно, на локтях и коленках, двинулся вдоль большой ветки. Седьмой сук торчал ярдах в восьми от ствола, и Сол довольно быстро достиг его. Оглянулся вопрошающе на капитана. Тот успокоил его крупным жестом растопыренной ладони:
– Теперь привяжись к сучку покрепче, так, чтобы че… То есть, тьфу! Так, чтобы лицом на восток. А я тебе дам трубу. И ты в нее смотреть будешь.
Исполнив приказание капитана, Сол почувствовал себя в безопасности. Поджилки уже не тряслись: он был крепко привязан к дереву и теперь не свалится, что бы ни случилось… Он слышал, как пыхтит позади него Кидд, продвигаясь к нему по ветке, этот бесстрашный Кидд. Вот он положил ему руку на плечо, вот перевалился через сук своим грузным телом и сел напротив, верхом на ветке, тяжело упершись обеими руками в серую бугристую кору, затем достал из-за пазухи и протянул Солу трубу… Тот бережно взял ее, раздвинул и посмотрел. Перед ним сидел маленький-маленький, необычайно далекий капитан…
– Не в ту дырку, дурак! – выругался он вдали.
Сол перевернул трубу: Кидд исчез вовсе, осталась одна смутная бородавка.
– Не на меня смотри, козел, а на восток просто. Покрути кольцо. Смотри, пока не увидишь такую черную скалу. Как только увидишь черную скалу, еще покрути кольцо. Там должно быть что-то вроде стула. Так и называется – Чертов стул.
Все это было не так просто, как выглядело со стороны. Сол не раз видел, как капитан или штурман смотрят в эту самую трубу, но сейчас, в его собственных руках, она не очень-то хотела на него работать. Наконец Сол поймал и черную скалу, и даже сам Чертов стул – небольшую нишу в этой скале, и вправду напоминающую стул. Крик ужаса застыл у него в горле. Труба чуть было не вывалилась из рук.
– Там кто-то сидит!
– Где? – Кидд инстинктивно оглянулся, хотя, конечно, сам ничего увидеть не мог, без стекла.
– Кто-то сидит на стуле, – глухо прошептал Сол.
– Кто, разрази тебя гром?!
– Человек какой-то. Сидит и тоже смотрит в трубу. О Боже! Куда он делся? Пропал… Только что был и нет. Хуфра какая-то…
– Вот-вот, – облегченно вздохнул Кидд. – Это тебя все еще тащит. Хуфра ты моя, – он нагнулся и поцеловал Сола в лоб, в то самое место, куда намеревался вбить гвоздь.
Счастливый, Сол заморгал глазами.
– Ладно, – сказал капитан. – Теперь держи трубу и не шевелись. Смотри прямо на этот стул, а я измерять буду.
Кидд достал и открыл буссоль. Он весьма дорожил этим инструментом. На нем был выгравировано его имя и вензель самого короля. Он часто вспоминал церемонию вручения, прямо перед отходом в северные моря.
– Посмотрите на его рожу, – сказал тогда король. – С такой рожей он далеко пойдет. Он мне всё кого-то напоминает, но я не могу понять, кого.
– Может быть, Папу?
– Хуяпу. На русского короля он похож, вот что. Смотри, дружище, не попадись к русским в плен, а то они еще примут тебя за своего короля.
– У них этот король как-то по-другому называется, цезарь, что ли?
– Вот-вот. Гай Юлий Цезарь и есть. Говорят, очень мальчиков любит. Так что, смотри, капитан, не нарвись.
Узкоглазые русские, которые лечили его на Печоре, понятия не имели, как выглядит их король. Они вообще слыхом не слыхивали, что есть над ними какой-то король…
Морщась и шевеля губами, Кидд взял румб по трубе и вписал свое измерение в пергамент. Завинтил карманную чернильницу, взял из рук Сола трубу, спрятал за пазуху и достал из кармана гвоздь.
– Дай-ка мне молоток, – сказал он.
Сол увидел, как остро блеснул на солнце заточенный кончик гвоздя (ведь медь на срезе – что твое золото) и вспомнил, как на одном из привалов Кидд точил этот гвоздь о камень.
Кидд вдруг заплакал, пудовыми кулаками вытирая глаза.
– Птичку жалко, – пояснил он. – Ты по что птицу обидел, яйцо у нее сожрал? Вот представь себе: сидишь ты в дупле, никого не трогаешь, птица такая, яйцо высиживаешь, дитятко свое… Вдруг какой-то ракалья, монстр такой, берет твое яйцо, пожирает на твоих же глазах… Гадина ты ползучая. Зачем птицу обидел, овечий ты человек, овца, отвечай сейчас же!
– Да я… – начал было Сол, но капитан перебил его:
– Ты птицу обидел или нет? Ты обидел птицу, червяк вонючий!? Ах, ты птицу обидел! Да я ж тебя за эту птицу… Я знаешь, что с тобой сделаю? Вот этим вот молотком, гнида, и этим гвоздем… Шутка. Ты лучше прямо сиди, как будто я тебя сейчас рисовать буду. С камерой-обскурой. И закрой глаза… Ты в Бога-то веришь? Ну и славно… Надо же! Беззащитную такую, бедную такую птицу… Лебедя…
* * *
Впрочем, возможно, это был и орел… Хмырь и Ван стояли под деревом и, задрав головы, пытались разглядеть товарищей сквозь листву. Ничего толком… Лишь само дерево, да потревоженная птица, делающая один круг за другим.
Капля упала Вану на нос.
– Кажется, дождь собирается, – проговорил он.
Странная это была, подозрительно теплая капля. Ван смазал ее мизинцем, посмотрел.
– Кровь, разрази меня гром!
Другая капля обожгла Хмырю руку… Тот сделал жест, с которым сотни лет спустя будут глядеть на циферблат наручных часов, понюхал свое запястье.
– Нет, – заключил он. – Это дерьмо.
– Кровь! – воскликнул Ван. – Кровь это, а не дерьмо.
– Дерьмо, – пожилым назидательным тоном протянул Хмырь.
Сверху слышался бойкий стук молотка, меди о медь, и жалобный приглушенный вой, от которого леденело душа. На людей, стоящих под деревом, падали частые крупные капли, будто бы действительно дождь пошел, при ясном небе.
– Бог мой! Да на тебе ж и вправду кровь…
– А на тебе и впрямь дерьмо. Кровь и дерьмо. Что они там делают-то?
– Может он его там – того? – подмигнул Хмырь.
– Нет, – озабоченно покачал головой Ван. – Слишком уж много крови…
Вдруг раздался выстрел, и пуля вспорола землю прямо у них под ногами. Убедившись, что с неба тут падают не только кровь и дерьмо, но и добрые порции свинца, друзья бросились наутек, прочь от проклятого дерева, и остановились, запыхавшись, поодаль, на самом краю поляны. Послышался треск: что-то медленно падало сверху, ломая ветки. Падая, оно останавливалось, задерживалось и сползало, шелестя, стукаясь и древесно треща, наконец, глухо коснулось земли. Друзья подошли и посмотрели.
Это был, конечно же, человек, судя по тому, что он имел руки и ноги, и одновременно – непонятно кто, потому что у него не было головы.
– Это опять Бумба, – предположил медовар.
– Нет, – возразил юнга. – Бумба, он там. – Это, скорее, сам капитан.
– Нет, капитан, он большой. Похоже, что это Сол.
– А что если это вообще, кто-то третий?
– Откуда бы ему взяться на дереве?
– Так, может, он давно там сидел…
Тут оба увидели массивную задницу Кидда, медленно спускавшегося по стволу.
– Опорожнился, наконец, бедолага, – пробурчал он. – Но отнюдь не получил от этого наслаждения. Эй, куда вы все подевались? Санта-Клаус пришел, ваш добрый папа Карло. Ювелира не видели? Нашего особо приближенного министра финансов? Странно, должно быть, завис где-то. Нынче осенью все как-то зависает у меня. Очень это нервная работа, господа. Ах, вот и он… Сорвался, несчастный, голову потерял со страху. Не умеет он по деревьям лазить, вот что.
– А где голова-то? – глупо спросил Хмырь, подходя.
– Дык, зачем ему теперь голова? Снимайте-ка с него браслеты и штаны себе, камзол там, если нужно. Обосрался, бедняга. Да и до сих пор, как я вижу, продолжает. Итак… Ну идите-ка вы сюда. Я вас не трону. Вам ведь еще яму копать. Вы уж мне яму выкопайте, а зарывать я ее сам буду, ладно… Надоело говорить и спорить… А вот и дырка от пули. Осталось – пустяки.
Кидд достал из кармана колышек, заточенный Ваном, и воткнул его в землю. Затем обвязал бечевкой ствол желтого тополя и дотянул до колышка, обмотал два раза, пошел дальше, разматывая клубок. Когда бечевка вся вышла, остановился и произнес, гнусаво и монотонно, как поп на проповеди:
– От дерева прямо через выстрел ровно пятьдесят футов…
Хмырь и Ван тем временем занимались Солом, переворачивая его и тряся, словно тряпичную куклу.
– Сэр! – послышался недоуменный голос Вана. – Ума не приложу, где у него ключик браслетный делся… Все карманы вывернули: никаких тебе мешочков, цепочек – ничего!
– Может, потерял? – предположил Хмырь.
– Да, потеряет он… – Кидд задумчиво почесал затылок. – Все ясно. Знаю, где у него ключ. Вспори-ка ему брюхо.
– Это я с удовольствием, кэп! – бодро отреагировал Ван.
Он достал из-за пояса свой ятаган, кривой, словно серп, и быстро полоснул Сола по животу. Рана раскрылась и зазияла, над ней пошел легкий парок. Ван опустился на колени, кончиком ятагана осторожно разрезая требуху в горячем брюхе товарища.
– Ого! – радостно воскликнул он спустя минуту. – Вот он, ключ! И перстень какой-то… Это у Бумбы был такой, – догадался он, обтерев перстень о рукав.
– Ага, прикарманить, собака, хотел. Так ему и надо, псу. Он, когда с Бумбы запас снимал, кто за ним смотрел? Давай-ка все это сюда, – протянул руку Кидд. – Вот видите, как с таким связываться. Прочь его тащите, чтоб не вонял… А вам двоим, ребята, я доверяю, как никому. Один за всех?
– И все за одного, – хором отозвались матросы.
– А теперь яму копать, – Кидд топнул ногой оземь. – Тут!
Пользуясь своим турецким ятаганом как серпом, Ван срезал круг травы в три ярда, Хмырь поплевал на ладони и воткнул в землю лопату. Сняв дерн, они уложили его в аккуратные штабеля. Вскоре оба уже стояли по колено в яме и бодро махали лопатами. Кидд быстро ходил вокруг, покуривая трубку уголком рта.
– Пошевеливайтесь, лежебоки! – подбадривал он. – Вы народец ушлый. Гулять да пороться все вы горазды, а как настоящую работку… Вы, почитай, половину суши захватили, а до моря еще не добрались… Ах вот оно что! – он хлопнул себя по лбу. – Как это я сразу не понял? Северными морями идти далеко и трудно, а южными вам не пробраться: турки проливы стерегут. Один выход: на Балтику. Но там шведы дань собирают. Это вот почему вас чиновник этот морской грамоте учил. А как я донесу сии планы до шведского короля? Сколько ж он мне заплатит!
Кидд в волнение заходил еще быстрее, просто забегал вокруг ямы на длинных своих ногах.
– С сушей, значит, не справились, теперь в море лезут. Ну-ну. На Аляску аж перевалили. Всей земли вам не удержать, конечно. Продайте ее, пока не поздно. Аляску – англичанам, Камчатку – японцам, Сибирь – китайскому императору, а Юг – туркам. А то сидите, как собаки на сене – ни себе, ни людям. И триста лет просидите, ничего путного с этой землей не сделаете. Землю, ее любить надо, обрабатывать, а не стеречь. Ее копать надо… Чего уставились-то? Копать, говорю, копать!
Когда яму вырыли по горло, Кидд докуривал третью трубку.
– Умаялись, – посочувствовал он.
Две головы, возвышаясь над землей, согласно кивнули.
– Ну вот, покурите, – Кидд протянул свою трубку и дал затянуться по старшинству: сначала Хмырю, потом Вану. – Ну как, теперь уж не трусите, что убью? У меня и пуль-то в пистолетах не осталось: одну Бумбе отдал, другую – черепу. Не лопатами же я вас забивать тут буду… Кстати, Ван, сынок, дай-ка сюда свою лопатку, яму с краю подровнять…