X
– Ну, как твоя "Потогония"? – спрашивает Никита, лихо тормозя возле Машиного подъезда. – Приехали.
– Не прокатила. Назвали "Старт".
– Полный финиш!
– Вот-вот. И вообще, ты знаешь, я в творческом кризисе. Вчера придумала назвать симфонический оркестр "54 мэтра". Улавливаешь ассоциацию?
– Ну… Если…
– Если оркестр говняно играет, то может и правильная ассоциация? Ты это хотел сказать?
– Ну, да, я просто хотел как-то смягчить фразу. Но смысл тот же, – смеется Никита.
– Тебе смешно! А мне работать… – Маша тянется к дверце.
– А может… тебе просто нужно эмоционально встряхнуться? – Никита перехватывает Машину руку и разворачивает девушку к себе. – Может, тебе просто нужно влюбиться?
– Может, – Машка легкомысленно пожимает плечами и выходит из машины. "Затягивать нельзя. Спроситься у Люськи и срочно – целовать его", – думает Маша по дороге к подъезду.
– Маша! – Горячий воздух обдает Машкино ухо, сильные руки разворачивают ее к себе, одновременно прижимая спиной к стене дома. – Машка, я больше не могу. Я должен тебе это сказать. – Никита шепчет почти скороговоркой, Машка чувствует, как дрожат его пальцы, обнимающие ее за талию. – Я влюбился. Безумно. Как сумасшедший.
– Это одно и то же. "Безумно" и "как сумасшедший".
– Ну да… Маша, я же серьезно.
– И я серьезно. Я знаю, что ты влюблен.
– Правда? И что ты об этом думаешь? – Никита продолжает прижимать Машу к стене, его дыхание щекочет ей нос.
– Думаю, что ей очень повезло.
– Да?! – Маша никогда не видела у него такой широкой улыбки. – Кому? – вдруг доходит до Никиты.
– Люське, конечно! Ты встречаешься с Люськой, безумно в нее влюблен, и вы собираетесь пожениться. Ей очень повезло. Вы – замечательная пара. – Маша высвобождается из Никитиных объятий и скользит в только что открытую соседом сверху дверь подъезда.
XI
Учиться и работать – это очень трудно. А учиться, работать и любить – просто невозможно. Вчера в голову пришла отличная рифма, он ее ухватил, начал раскручивать, досочинял до куплета и… пересолил картошку – увлекся, с кем не бывает! Но Гингема не поняла, сделала замечание и даже в какую-то книгу записала. Ребята сказали, что еще пару замечаний – и штраф.
– Эй, опять мечтаешь? – Гоша дернул Валю за рукав. – Не мечтать надо, а готовиться!
– К чему? – Вале Гоша нравился – и своей непосредственностью, и тем, как ловко он обращается с гамбургерами, и как умеет общаться с Гингемой. Вчера, например, она сделала ему замечание по поводу обуви – Гоша был в "гриндерах". Она ему: "Георгий, у Вас что, очень маленькая зарплата? Мне кажется, недавно у нас было серьезное повышение". А Гоша ответил: "Ну да, нормальная зарплата". А она: "А что же Вы себе нормальные ботинки купить не можете?". А Гоша: "А я на басуху коплю! Ради мечты я и эти смогу поносить!". Гингема даже не нашлась, что ответить – против мечты ведь не попрешь!
– Как к чему? Скоро девятое мая! Улавливаешь?
– Нет…
– Эх, ты, стажер! Работы будет – вагон! В прошлом году мы делали 450 заказов в час!
– А…. – Вале про работу говорить не нравилось, карьерой в этом "ресторане" он не интересовался.
– Следующий такой день только двадцать пятого будет, – Гоша проигнорировал явное отсутствие Валиного интереса к рабочим темам.
– А что будет двадцать пятого?
– Ну ты вообще! Последний звонок будет! Куча школьничков подвалит!
– А мы что, работать будем двадцать пятого?
– Не, работать не будем! Мы будем вкалывать! – Гоша неприятно хохотнул и удалился с кухни.
Работать двадцать пятого! Это в Валины планы совершенно не входило – ведь именно в священный праздник последнего звонка он планировал совершить свой романтический марш-бросок.
***
– Так, значит, завтра ты ведешь ее в кино. Я билеты достал, – на переменке Дима протянул Ване два скомканных билетика.
– А че они мятые такие? Откуда ты их достал?
– Откуда ты и подумал – из зад… него кармана!
– А чё сам не пойдешь? – недоверчиво спросил Ваня.
– Не могу, – вздохнул Дима. – Предкам обещал на дачу поехать. Грядки копать. Бабуля там что-то опять сажает, как одержимая – мы уж забыли, как ее лицо выглядит – она весь день на грядках к нам другим местом повернута!
– Ясно… А вернешься когда?
– В воскресенье вечером. Можешь что-нибудь предложить?
– У матери абонемент в филармонию вроде есть, могу спросить…
– Нет уж, спасибо! Тебе значит, в темноте сидеть с Машкой, фильм интересный смотреть, а мне при свете хрустальной люстры в полпотолка нудятину слушать! И не пошевелиться, и не поцеловаться – нифига!
– Кстати, о поцелуях. Мы как договоримся – идем на абордаж при удобном моменте или нет? Но только честно – если нет, то и не ты, и не я.
– Тогда…
– Нет, – быстро закончил за приятеля Богданов.
– Я тоже так думаю. Не целуем, – твердо изрек Димка. – А ты, друг, подумай, пожалуйста, куда мы с Машей в воскресенье пойдем. Филармония не катит!
– Какая разница? – Все равно ж не целуем!
– Я, когда зеваю, страшно некрасивый! А в филармонии, боюсь, не смогу сдержаться. Ладно, идем на физику. – Димка спрыгнул с подоконника и зашагал к кабинету. Сзади раздался внушительный грохот. Это Ваня тоже спрыгнул с подоконника.
XII
– Ну что, все? Можно Никиту целовать? – спрашивает Маша.
Зареванная Люська с красными щелками вместо глаз в скорбной позе лежит на ковре своей квартиры прямо под диваном, на котором удобно сложилась Маша.
– Не знааааююююю… – Люська, по Машкиному наблюдению, растерла об ковер годовой запас соплей.
– Ну, а какие еще варианты? Бегать от него, мучать и его, и тебя? Или поцеловать разочек – и все, вы – с чистой совестью в ЗАГС, а я – просто с чистой совестью, а? По-моему, второй вариант намного симпатичнее…
– А я ууужеее не знаюююю, хочу ли я с ним в ЗАААААААААГС….. – Люська снова утыкается в длинный ворс дорогущего ковра.
– Ну, думай тогда, Люсь. Как надумаешь, звони. – Маша поднимается с дивана и, глотнув из бокала нетронутый Люськой "Мартини" с соком, направляется в сторону входной двери. – Только на рабочий мобильник звони, личный я пока отключила – чтобы Никита не мог дозвониться, а то трезвонит каждую минуту и нудит…
– Аааааа!!!! – новый залп Люськиных рыданий Маша слышит, уже закрывая дверь подружкиной квартиры.
XIII
– А почему ты решил вдруг пригласить меня в кино? – Маша наслаждалась весенним, повернувшим на закат солнышком, бликами на мелких лужицах узкой тропинки Тверского бульвара и суетливым щебетом воробьев. Рядом шагал и громко сопел одноклассник Богданов.
– Друг не смог пойти, вот отдал билеты, – Ваня пытался, но все никак не мог справиться с дыханием – оно было частым и громким. То же самое Ваня мог сказать и о биении своего сердца.
– А что, ты обычно в кино с другом ходишь? – съехидничала Маша. С одной стороны, ей льстило Ванино приглашение, с другой – в конце следующей недели ожидался последний звонок, а потом – экзамены. Так что с праздными выходными пора было заканчивать.
– Нет, я с девушками хожу, а ты? – Ваня понимал, что надо быть легким, веселым, остроумным, каким, наверняка, был бы в его ситуации Корольков, но мозг тоже не слушался – как и дыхание, и сердце.
– Угу. И я. С девушками.
"Шутка затянулась и приняла дурацкий вид", – подумала Маша и решила сменить тему. – А про что фильм?
– Не знаю, я еще не видел, – пробурчал Ваня.
– Логично, – выдохнула Маша и почти физически ощутила, как между ними зависает тягучий сгусток неловкой тишины.
Сгусток висел недолго, потому что уже в следующее мгновение мимо парочки пролетел велосипедист и окатил Машу с ботинок до коленок свежей московской нелечебной грязью.
– А ну стой, гад! – выкрикнул Ваня и на огромной скорости понесся за велосипедистом. Через пять минут пацан лет тринадцати с красным ухом уже стоял перед Машей и, утирая сопливый нос, угрюмо просил прощения под строгим взглядом потирающего мощные кулаки Богданова.
***
– Она классная! – Ваня уже шесть раз повторил эту фразу, но ему хотелось говорить это снова и снова. Тем более, что и Димка не возражал против таких прекрасных слов в адрес их общей возлюбленной. – Она прямо так в испачканных брюках и ботинках в кино со мной пошла, протерла только салфеткой немножко – вообще не капризная! Вот другая бы точно истерику закатила и заставила бы ехать переодеваться, и вообще….
– Она классная! – Закончил за друга Димка. – Ну, ты тоже крут, мужик! Я бы не допер его догнать, да еще и извиняться заставить…
– Угу… Ты бы и не догнал! Это ж улица, а не бассейн!
– Полегче, друг! Ты лучше скажи мне, куда я сегодня с Машей пойду, есть идеи?
– Да я все утро, как ошпаренный бегаю, ищу тебе билеты.
– Ну?
– Не нашел.
– Ну и кто ты после этого? И, по-твоему, это что, честная борьба? – Дима наклонил голову и лбом попер на Ваню.
– Тихо, брат, без паники. У меня есть одна клевая идея. Туда билеты не нужны. Точнее нужны, но их на входе без проблем можно купить.
– И что это за место? – Дима остановился и поднял голову, упершись носом Ване в кадык.
– Отодвинься сначала – мне щекотно, – сдавлено пробасил Богданов. – Короче, предлагаю тебе сводить ее в зоопарк.
Несколько секунд Корольков пристально смотрел на приятеля, который сделал шаг назад – чтобы видеть Димкино лицо, а не макушку.
– Ты – гений! – Дима радостно подпрыгнул и угодил-таки Ване макушкой по подбородку.
Хозяин подбородка взревел и прогрохотал:
– Будем считать, что мы в расчете!
***
– Мне очень нужен отгул двадцать пятого мая, – переборов нервное напряжение, Валька зашел в кабинет Гингемы со своей личной просьбой.
– Валентин, вы проработали у нас всего 2 недели и уже хотите диктовать свои условия? – Гингема не отрывалась от каких-то тестов, видимо, собиралась сдавать очередной экзамен на повышение.
– Но у нас же гибкий график!
– График гибкий, а план – нет! – Гингема подняла на Арбузова злые глаза и продолжала, всем своим тоном давая понять, что делает Вале одолжение, объясняя стажеру вещи, которыми он не должен интересоваться. – Двадцать пятое мая – это один из самых эффективных для выполнения плана продаж день. У нас некомплект по штату, поэтому в этот день будут работать все, независимо от смены. Мы все (на это слово Гингема особенно надавила) хотим, чтобы наш ресторан завоевал в этом месяце звание лучшего в сети этого района.
– Но Гин… Галина Михайловна! Это же и мой последний звонок тоже! Я должен выступать в концерте, мои родители придут!
– Что ж, Арбузов… – Гингема задумалась, заставив Вальку трепетать от появившейся надежды. – Ты сможешь выйти на полдня, а потом, вечером, пойдешь на свой концерт. Он же вечером, если память мне не изменяет, обычно бывает. Успеешь.
– А репетиции? – Валя цеплялся за соломинку.
– Отрепетируешь заранее! Все! Иди!
– Знаете что? Вы не имеете права! Вы – бездушная, злая женщина! – Валя и сам не ожидал от себя такой наглости.
– Оскорбления тебе не помогут. Я сказала – будешь работать. Иди!
– Никуда я не пойду, пока вы не дадите мне отгул! Вы – бессердечный человек и никчемный руководитель!
– Не испытывайте мое терпение, молодой человек! – Гингема перестала отвечать на вопросы теста.
– Вы делаете из коллектива – казарму! Мы не обязаны пахать, как проклятые, в какой-то забегаловке!
– Что??? – Гингема наконец-то вспыхнула. – Забегаловке??? Вон отсюда! Можешь не приходить – ни двадцать пятого, ни завтра! Ты уволен!
Валя молча развернулся и вышел. В голове крутилась только одна мысль: "Я проведу с Машей двадцать пятого целый день!".
***
– Корольков? Что ты тут делаешь? – Маша открыла дверь в домашнем костюме и с книжкой в руках.
– Маш, только не ругайся! Твой адрес я выпытал у Олеськи – раскололась за дисконтную карту в какой-то модный магазин, которую я у мамы выпросил.
– Да, Олеська – находка для шпиона! Но я же сказала тебе по телефону, что не пойду сегодня никуда. Учусь, – для наглядности Маша помахала перед Диминым носом книжкой.
– Ну, это ты по телефону сказала, – подмигнул Димка, – а я положил трубку и подумал: "Вдруг я плохо расслышал? У нас линия старая – в трубке все шипит! Ведь "не пойду" и "пойду" различаются только коротким "не". И это "не" могло оказаться простым шорохом на линии. Представляешь, если ты сказала "пойду", а мне послышалось "не пойду" – я не зашел за тобой, и ты обиделась…"
– Хватит заливать! Диалектик!
– Маша, кто там? – послышался из комнаты голос отца. Через минуту в коридоре оказался и сам обладатель голоса.
– Дмитрий, приветствую!
– Добрый день, Анатолий Борисыч, – Дима протянул руку и получил в ответ мега-сильное рукопожатие. – Вот, пытаюсь выудить вашу дочь из дома – на улице теплый солнечный денек, а она дома сидит. Так никакого иммунитета не будет, а впереди – экзамены, болеть нельзя!
– Маш, ну что же ты так пренебрегаешь своим здоровьем?
– Пап, ну тебя вот тут только не хватало! Я же сказала – буду учиться сегодня.
– Ты и так все время учишься! Скоро не девушка будешь, а стеллаж с книжками. Я тебе настоятельно рекомендую пойти с Дмитрием прогуляться. Хотя бы ненадолго.
– Да, мы не долго – пару часиков, – вставил Корольков свои "пять копеек".
– Сговорились, – процедила Машка и побрела в свою комнату – одеваться.
– Спасибо, Анатолий Борисыч! – искренне поблагодарил Димка.
– Ну, я же знаю, какой у нее характер тяжелый – умная да упрямая, – махнул в сторону дочкиной комнаты глава семьи Ивановых. – Боюсь, замуж она у нас с таким характером никогда не выйдет. Хотя поклонников, как ни странно… – Анатолий Борисыч кивнул на стенку возле звонка в их квартиру – вся она была испещрена маркерными признаниями Машкиных достоинств и обожжена любовным пылом спичечных фраз, не менявших свое содержание и тональность со времен Ромео и Джульетты.
– Да что Вы! Выйдет обязательно! Она же прекрасна! – не в силах оторвать взгляда от "стены мужского плача" пролепетал Корольков и болезненно закусил губу.
Папа хитро улыбнулся, а Маша вышла из комнаты, всем своим видом подтверждая последнюю фразу Димки.
– Ну, идем?
– Идем.
– Хорошо вам повеселиться! – помахал рукой Анатолий Борисович.
– Спасибо тебе, папочка, – сквозь зубы процедила Маша.
– Прикольный у тебя папа! – прокомментировал Дима, придерживая тяжелую дверь подъезда.
– Уж куда прикольней! Ему недавно аппендицит вырезали, так он теперь говорит, что чувствует, как все его внутренние органы борются за освободившееся место!
***
– Мам, что лучше – рубашка с жилеткой или майка с пиджаком? – чтобы посоветоваться с мамой по поводу того, что надеть на Последний звонок, Димке пришлось встать в пять утра – мама как раз в это время еще не спит.
– А рубашка с пиджаком не получается?
– Получается. У престарелых…
– Ну, тогда рубашка с жилеткой. Ты для этого на два часа раньше встал – со мной посоветоваться по поводу одежды и сделать по-своему?
– Да. Вообще-то не совсем. Я еще хотел посоветоваться по поводу Маши.
– Давай, постараюсь дать совет не как у престарелых.
– Понимаешь, Маша нравится не только мне. Еще Ване Богданову и Вале Арбузову.
– Ничего себе конкуренция, – позавидовала мама Машиной популярности.
– Мы с Богдановым договорились – ведем открытую борьбу, а там уж как получится.
– Молодцы! Настоящие мужчины!
– Но с Арбузовым-то мы не договорились! А он ей песни поет собственного сочинения, и вообще ходит с таким видом, что еще немножко – и Машка точно будет с ним!
– Тоже молодец, борется парень!
– Мам! – Дима напомнил, на чьей она стороне.
– Но ты же все равно самый лучший! – спохватилась мама.
– Мам, объективно: у меня нет шансов?
– А что делаете для Маши вы с Ваней?
– Ваня водил ее в кино. А я – в зоопарк.
– И?
– Не знаю… Сходили, посмотрели на зверей. Многие очень неприятно пахли.
– Сынок, меня интересует не как звери пахли, а как ты за девушкой ухаживал.
– Купил ей леденец на палочке, один раз подсадил, чтоб она повыше залезла – было много народа, а ей очень мишек белых посмотреть хотелось.
– Как подсадил?
– Ну как, приподнял, а она залезла на бордюр…
– Вот уж не думала, что это скажу! Сынок, надо же было на плечи себе сажать, а не на бордюр! Мальчик мой, прикосновение – первый шаг к успеху!
– А потом я поступил еще хуже! Я ее вообще потерял.
– Как?
– Она пошла к вольеру посмотреть птиц, а я отвлекся на детей, которые жирафа кормили. Там на клетке огромными буквами написано "Зверей не кормить", а они ему булку совали! Вот я и начал им объяснять, что этого делать нельзя, одного даже пришлось за ухо потаскать немножко, чтоб понял. В общем, пока туда-сюда, Маша ушла к птицам, а потом еще куда-то. В общем, я ее уже в зоопарке не встретил и домой не проводил… Что мне теперь делать? Я проиграл?
– Ни в коем случае! Мы сейчас разработаем план, который сегодня же исполним. Я тебе помогу. И ты сделаешь их всех – и Богданова, и Арбузова, и кого бы то ни было еще в ее, как я понимаю, не коротком списке поклонников!
– Угу… – грустно отозвался Димка, почему-то сразу вспомнив исписанную любовными признаниями стенку возле Машиной двери.
XIV
– Садись! – командует Люська так, что Никита громко сглатывает и тихо садится на дизайнерский стул возле большого стола в Люськиной гостиной. – Машка, выходи!
– Люсь, я тут. Ты только не нервничай, – Маша выплывает из-за угла кухни. Яркое красное платье напоминает Никите о его кровоточащем и нервно пульсирующем сердце.
– Как ты уже понял, я все знаю! – Люська мечет из глаз в Никиту снопы ярких жестоких искр.
– Люсь, ничего не было! Честно! – начинает Никита. – А жаль… – опрометчиво вздыхает он.
– Жаль? – Люськин голос больше похож на писк.
– Люсь, подожди, ты же знаешь – это ему сейчас жаль! А скоро будет все равно, – пытается Маша охладить пыл подруги.
– Что значит скоро? Что значит все равно? – Никита ерзает на стуле, почему-то вспоминая раскаленный мангал на даче Люськиных родителей.
– Но сначала немного самоанализа, – игнорирует Маша вопросы Никиты. – Скажи, Никита, что ты чувствовал к Люсе до того, как она познакомила тебя со мной? Какие у вас были отношения?
Никита поворачивается к Люсе всем своим видом требуя поддержки и разъяснения этой нелепой ситуации и странных вопросов. Но Люся сейчас не выглядит женщиной, готовой кому-либо помогать.
– Ну, нормальные были отношения, – начинает Никита.
– Стоп-стоп! – прерывает его Маша. – Слово "нормальный" запрещено. Вспоминай хорошо, полноценно, в красках. Нам нужна полная достоверная картина твоих чувств по отношению к Люсе.
– Хм… Когда мы познакомились, а точнее еще утром того дня, я почему-то почувствовал, что сегодня встречу необыкновенного человека, и эта встреча перевернет мою жизнь. Так и получилось.