Я увидел ее вечером на какой-то очередной бизнес-премии, она стояла в фойе концертного зала с бокалом шампанского. У меня сразу возникло ощущение, что по телу бегут маленькие шустрые пузырьки, такие же, как в ее бокале. Мы заговорили легко, как будто были давно знакомы и изначально назначили здесь встречу друг другу. Потом мы вместе сидели в зале, ее длинный легкий шарф сполз на мое кресло и щекотал мне локоть, но я его не убирал. Премия была очень скучной, поэтому мы договорились придумывать, на какое животное похож каждый, выходящий на сцену. Помню, как она назвала кого-то опоссумом, и я согласился, чтобы не показаться невеждой, а потом всю дорогу домой пытался вспомнить, как же этот опоссум выглядит!
Уже через неделю я ловил себя на мысли, что других мыслей, кроме как о ней, у меня нет. Даже работа отошла на второй план. Хорошо, что мой партнер все взвалил на себя, дал мне возможность не принимать важных решений и, тем самым, избежать многих ошибок. Однажды я сидел дома один и смотрел телик, по которому шел какой-то неизвестный фильм. Там был момент, когда все вокруг взрывалось, а одна из героинь спряталась от взрыва в убежище, но не закрывала дверь – ждала пока туда прибежит ее собака. И вот девушка кричит, зовет собаку, а та несется к ней, и в последний момент все-таки успевает.
И тут я явно представил, как мы смотрим это кино вдвоем, лежа на диване, и Люську, вцепившуюся в меня с жалостливыми криками: "Зая, зая! Собачка, собачка!". Люся ведь обожает животных и всегда жалеет их даже больше, чем людей. Вот тогда я окончательно понял, что хочу видеть ее рядом с собой всегда. И на следующий день сделал моей зайке предложение…
Никита вздыхает, оборачивается на девушек и сразу понимает, что мангал его только что миновал. Или наоборот.
– Милый! – расплывается Люська в блаженной улыбке. – Я так хочу за тебя замуж! Поэтому ты обязательно должен поцеловать Машу!
Маша молча кивает.
– Девочки, вы с ума посходили что ли? Где связь?
– Вот связи как раз не надо, достаточно одного поцелуя, – решительно говорит Маша и стремительно приближается к Никите.
Под громкое Люськино "целуй" Никита неуверенно касается Машиных губ.
XV
Первое в жизни увольнение, пожалуй, ничем не отличается от всех последующих – очень неприятно и тоскливо. Какие-то деньги Вальке все же выплатили – это плюс. Но на ролики их точно не хватит – это огромный, жирный минус. Конечно, можно было бы еще куда-нибудь устроиться и заработать столько, сколько надо, но на это нет времени – главное сражение завтра, на Последнем звонке. Валька чувствовал всем нутром – или завтра, или никогда. Но где взять недостающую сумму? Не то чтобы у него не было вариантов, их было даже много: продать гитару, попросить у родителей, сдать кровь… Второе было унизительно, да и требовало долгих и нудных пояснений. Первое решило бы все проблемы – гитара ведь дорогая, но расстаться с ней было труднее, чем с собственной кровью, поэтому решение было принято в пользу третьего варианта.
Через три часа после принятия судьбоносного решения Арбузов уже сидел в донорском кресле пункта переливания крови – благо, долго искать не пришлось, Валька нашел подходящую станцию службы крови в больнице на соседней улице. Сначала чуть было не случился облом – Вальке не было восемнадцати. "Но их не будет всего каких-то 4 месяца – День рождения-то уже в октябре!". Медсестра уговорилась под клятвенными заверениями Арбузова, что он точно ни-ко-му! Быстро прошел медицинский осмотр, выяснил, что у него третья положительная – "как у полземли" сказала доктор. Задрал рукав, "поработал кулаком", сосредоточил было взгляд на контейнере для крови, потом понял, что не стоит. Вообще, кровь ему лучше не видеть, иголку тоже… На что же тогда смотреть? В соседнее кресло только что плюхнулась девчонка. "Пожалуй, ровесница, – подумал Арбузов. – Смешная, рыжая, шустрая. Интересно, что ее привело сюда? А, может, узнать у нее телефон? Стоп. Пожалуй, лучше вообще закрыть глаза и подумать о Маше". Валька представил, как подходит к ней на последнем звонке, как скромно дарит ролики, как Машка счастлива! Вот она бросается к нему на шею, обнимает. Она вся такая воздушная и пахнет… нашатырем!?! Блин, он все-таки хлопнулся в обморок! А ведь так сосредотачивался, чтоб не хлопнуться…
– Ну что, юноша, вам лучше? Предлагаю вам отправиться домой, – как сквозь ватное одеяло услышал Валька голос доктора.
– Нет, что вы!? Я не могу уйти! Мне очень нужны деньги! У меня любовь, понимаете? Дайте мне второй шанс!
– Доктор! Вы не можете отказать влюбленному рыцарю! – это уже произнесла рыжая девчонка из соседнего кресла. Она, по всей видимости, отлично переносила процедуру. Сказала, подмигнула и хитро улыбнулась.
– Ну, если любовь… То, пожалуй, давай еще раз попробуем. А что касается денег – у нас многие бесплатно сдают, не корысти ради, так сказать…
– Честное слово, я тоже приду бесплатно сдать!
– Договорились, – доктор хлопнула резиной перчаточных пальцев. – Ну, давай, Ромео, сжимай и разжимай кулак…
***
Вот они – ролики… Стоят себе на витрине и даже не подозревают, что именно от них зависит, покатит сегодня Валька или не покатит. Во всех смыслах.
"Ромео" задержал взгляд на роликах, перевел его на свой кулак, в котором сжимал необходимую сумму, с удовольствием покосился на локтевой сгиб, на котором слабо, но угадывался след от иголки. Пора!
– Ролики, пожалуйста, за две тыщи. Размер 37.
– Тридцать седьмого этой модели нет. Тридцать девятый – самые маленькие, – прохладно изрек высокий парень с огромными "тоннелями" в каждом ухе. – Возьми продвинутую модель за две пятьсот – эти есть тридцать седьмого.
В оцепенении от услышанного Валя уставился на "тоннель" в левом ухе продавца, представляя, что вот-вот в его конце появится свет, и на Вальку снизойдет спасительная идея: где достать еще 500 рублей. А до встречи с Машей оставалось всего полтора часа…
– Я дам тебе деньги на ролики, если скажешь Ивановой, какой я классный, когда станешь ее другом, – сзади на плечо Арбузова легла холодная рука. И рука и голос принадлежали Петьке Краснову.
– Что, прости? – Валька все понял сразу, но почему-то счел нужным переспросить.
– Купишь ролики, подаришь, войдешь в доверие. И как-нибудь ненавязчиво замолвишь обо мне словечко – мол, какой Петька Краснов классный. И намекнешь, мол, что встречаться со мной – это круто, – одноклассник говорил тоном человека, заключающего давно спланированную и заранее решенную за обоих участников сделку.
– Что классный – скажу, а что встречаться – нет, – Валька понимал, что деньги надо брать, но не такой же ценой! Стоило еще поторговаться.
– Ладно, – неожиданно легко согласился Краснов. – Берем продвинутые за две пятьсот, – сказал он продавцу.
***
Мама стояла в тридцати метрах от школьных дверей, спрятавшись за бетонной стеной арки соседнего дома. В руках – охотничий бинокль Королькова-старшего, в глазах – азарт плюс решимость. Вот в окулярах бинокля появился сын Дима. Он стоял возле школы, прячась за ближайший к дверям угол. В его руке был роскошный букет – розы, орхидеи, аспарагус… Мама сама его выбрала – уж она-то знала, чем следует топить лед в девичьем сердце. Дима помахал маме рукой. Его поза была расслабленной, взмах руки – легким и приветливым. И только в бинокль можно было разглядеть, как он напряжен: губы закусаны, пальцы, держащие букет, побелели. "Ничего, – думала мама. – Это напряжение и усилие окупятся с лихвой. Корольковы еще никому не проигрывали! Тем более в споре за любовь".
Все должно было случиться буквально через несколько минут. А случилось – через секунду. Маша появилась из-за противоположного угла школы. Мама, как и договаривались, подняла руку вверх – знак, сигнализирующий "Димка, протягивай букет". Это был их план: Маша пойдет мимо, а тут – бац! – и прекрасные цветы окажутся прямо перед ее носом. Она будет приятно удивлена, а потом, увидев Диму, улыбнется ему и согласится пойти с ним в кафе сразу после концерта, посвященного Последнему звонку, оставив шумную толпу подружек и поклонников гудеть на Воробьевых без них.
Однако тут мама поняла, что букет вытягивать совсем не нужно и даже опасно. Она замахала руками, мол, "сынок, все отменяется". Но Дима в ее сторону уже не смотрел – он готовился передать букет любимой девушке и приветливо улыбнуться ей, когда она, удивленная и обрадованная, скажет: "Корольков, какой классный сюрприз!".
Сюрприз получился, но не классный – Маша не шла, а ехала на роликах, и как раз к противоположному углу школы набрала приличную скорость. Внезапно выставленный букет сбил Машу с ног. Округу огласил девичий вскрик, мальчишеский вздох и еле слышное, почти голливудское "нееет!", донесшееся из-за бетонной стены арки дома напротив.
Арбузов гордо шел позади Маши, полный сознания того, что его подарок был благосклонно принят и вот-вот поможет покорить девушку, которой он бредит, как ему казалось, с первого класса школы.
Валька не сразу сообразил, что Маша больше не едет впереди, а лежит на асфальте с кровавыми подтеками на локте и коленке. Первое, что пришло ему на ум – срифмовать "кровь" и "любовь" в своей будущей песне, которую он посвятит Маше, но вскоре поэт в Арбузове уступил место более рациональной субстанции, и Валя подбежал к девушке. Увидел букет, валяющийся на асфальте, и пнул его, как бы мстя за то, что тот покалечил предмет его обожания.
– Маша! Ты не ушиблась?" – спросил Валя, хотя и сам видел, что ушиблась. Правой рукой он попытался отодвинуть склонившегося над девушкой Королькова, который уже снял с Маши ролики и теперь осторожно осматривал рану на ее коленке, одновременно бормоча извинения. Левой рукой Валя потянулся к Машиной руке, чтобы помочь любимой подняться.
– Ну-ка, дистрофики, отошли! – не пойми откуда взявшийся Богданов подхватил Машу на руки, словно пушинку, и аккуратно установил ее на асфальт рядом с собой.
– Отойдите, неудачники. Я несу зеленку, – это Краснов подоспел с целой аптечкой и пакетиком яблочного сока с трубочкой для пострадавшей. Ошеломленная Маша молча пыталась осознать все, что произошло за последние секунды и не могла. Чего стоил хотя бы вопрос, случайно ли это все произошло, или имеет место какой-то заговор всех парней класса против нее одной? Ответа она не знала.
Из ступора ее вывел протяжный жалобный полустон Вали Арбузова:
– Маша, прости меня! Это я виноват! Это я подарил тебе эти злосчастные ролики!
"Бедненький! – подумала Маша. – Хотел сделать мне приятное, а теперь еще и извиняется за это! Надо как-то подбодрить его… И поблагодарить… И пожалеть…" Маша сделала два шага к Вале, коленка и локоть немного саднили. "Но танцевать сегодня, пожалуй, смогу", – пришло в голову Маше.
Она подошла к Вале ближе, чем когда-либо подходила к кому-либо из лиц противоположного пола (папа и братья не в счет). Не сочтя нужным что-либо объяснять, она пристально, снизу вверх, посмотрела в Валины печальные глаза и губами легонько прикоснулась к его губам. За плечами раздались нестройные вздохи и ахи – одноклассники просто не ожидали такого резвого развития событий не в свою пользу. Соперники Вали Арбузова были повержены и, опустив головы, молча ретировались.
Однако Валя не чувствовал радости победителя. Не чувствовал ликования от достижения мечты, к исполнению которой стремился и о которой грезил всем существом. Он вообще ничего не чувствовал. Нет, прикосновение Машинных губ, безусловно, было приятным. Легкое щекотание отозвалось мягким теплом во всем теле. Но душа как будто уснула.
Валя пытался и не мог найти внутри себя ни одной эмоции, ни одной мысли, которые подтвердили бы его любовь к Маше. Как будто поцелуй девушки был ластиком, в одно мгновенье стершим все Валины чувства к ней. Пробормотав что-то невнятное про концерт в честь Последнего звонка и необходимости подготовки к нему, Валя поспешил назад в школу, оставив Машу в полном одиночестве недоумевать над всем случившимся в этот короткий промежуток времени, показавшимся ей многочасовым спектаклем.
Валя больше не подошел к Маше. После концерта в школе он поехал с друзьями на Воробьевы горы. А Маша, так и не дождавшись предложения поехать с ним, решила пойти домой. Она сказала себе и подружкам, что будет готовиться к экзамену по русскому. Но позаниматься не удалось – строчки расплывались и не фокусировались, а на конспект падали крупные слезинки, угрожая размыванием и частичной потерей важной информации. Одно Маша теперь знала точно: никого никогда нельзя целовать из жалости.
XVI
"И снова, и снова, и снова одно и то же! Все зааамууууужееем…. И Люуууська теперь тоооже! А я одна!" – сцена, пару недель назад произошедшая в Люськиной квартире, повторяется со стопроцентной схожестью, только теперь сопли на ковер своего жилища изыскано укладывает Маша. И если бы на это смотрела не Олеська, а Люська, у нее точно случился бы приступ жестокого дежавю.
– Маш, ну посмотри на себя: ты ж красавица, умница, при деньгах, с юмором! – заводит Олеська старую песню. Сквозь протяжные "ууу" и "блин" с прихрюкиванием Олесе удается понять, что подруга Маши Люся все-таки вышла замуж за своего избранника-Электроника, после того, как тот поцеловал Машу и избавился от ее чар.
Олеся знает Машу со школы, поэтому знает и то, что подобные приступы гундежа и самоедства у подруги случаются еще с выпускного класса. Главное – продержаться первые пять часов. Потом уныние и безысходность сходят на нет, чтобы вновь начать мучить девушку месяца через два, в основном после очередной "проверки". "Хотя в последнее время что-то они все чаще и чаще стали являться", – думает Олеська.
– Умница… Красавица… А почему тогда я одна? Все время одна? – Машкин тон делается воинственным. Она приподнимается на локте, грозно смотрит на Олеську и, издав протяжное и хлипкое "аааааа", снова валится на ковер.
– Маш, ты же знаешь в чем причина, – Олеся садится рядом с подругой, держа в каждой руке по бокалу шампанского.
– Конечно знаю! В этом дурацком даре, который никому не приносит пользу!
– Ну… кому-то приносит.
– Да, кому-то! Но не мне! Я так устала!
– Я понимаю. Но дело не в нем.
– Нет? – Маша садится, устремив на Олеську взгляд, полный надежды и сомнения. Подруга пользуется затишьем и вкладывает в Машину руку бокал.
– Нет! Дело в тебе!
У Машки прям даже дыхание перехватывает от такой подружкиной несолидарности.
– Да, да, – не унимается Олеська. – Ты вот сегодня сколько телефонов от разных мужчин собрала?
– Штук тринадцать, – буднично отвечает подруга.
– А по скольким позвонила?
Машка молчит.
– Вот-вот! Как ты встретишь своего единственного, если даже встречаться ни с кем не хочешь?
– Я хочу! Но боюсь… – выдыхает Машка. – Вот влюблюсь я, а потом что? Придется не целовать его до старости? Или вообще до смерти?
– Хм…, – Олеська ненадолго задумывается. – Это, конечно, проблема. Но вдруг она решаема? Может, ты еще не все знаешь про свою ситуацию. Или у тебя есть какой-нибудь лимит поцелуев. А потом – бац! – он закончится, и твой поцелуй уже больше не разрушит никаких отношений, а?
– Ну, может быть…
– Может быть, – гнусаво передразнивает Олеся. – Первым делом перестань кукситься.
– Блин! – злится Машка. – Я не куксюсь! Я просто хочу все исправить и зажить, наконец-то нормально.
– Ты и так живешь нормально, – вставляет Олеся.
– А я хочу – хорошо! Отлично! Припеваючи! Зашибенско! Зыкинско! Ништяково! Умопомрачительно!
– Остановись, хватит! Словарь синонимов на ножках! Ты вот попробуй для начала встретить того самого – и тогда уже будешь решать проблему с поцелуем, если она вообще возникнет. Ты ж заранее начинаешь отмахиваться и говорить, что ничего не сработает. А ты попробуй!
– И попробую, – Машка решительно встает и пересаживается в кресло.
– Отлично, – Олеська следует ее примеру.
– Где будем искать? И когда?
– Да хоть бы завтра! О! На встрече выпускников у Арбузова на квартире.
– У Арбузова? Ты с ума сошла? Ты что, не помнишь, с кого все это началось?
– Маш, так может это и к лучшему? – вдруг осеняет Олеську. – Начнем с истоков! Глядишь, и правда до причины докопаемся, и все наладим, а?
Машка отрицательно машет головой.
– Машунь, ну ты же сильная женщина! Ты же посмотришь страхам в лицо, улыбнешься своим неудачам, похохочешь над своими ошибками, ведь так?
– Ну, допустим, – сдается подруга.
– Значит, идем завтра к Арбузову?
– Значит идем, – обреченно выдыхает Машка.
– Вот и зашибенско! Или как ты там говорила? Зыкинско!
– Умопомрачительно, – Маша протягивает бокал шампанского и звонко чокается с Олеськой.