…Этого не происходит только потому что этому кто-то противостоит.
Борьба Света и Тьмы идёт повсеместно, на всех инстанциях, в любых социальных группах.
Приглядитесь повнимательней, и вы увидите, что на самой окраине неразличимой обычному зрению Империи Зла, появился вооружённый всадник…
ГЛАВА 2. "Многочисленные дома эти будут пусты"
"Теперь мы благодарны Богу за весь пройденный нами путь, как бы тяжек он ни был. Мир и наша душа должны были пройти и через поклонение кумирам, и через горечь постепенного разочарования в них, чтобы очиститься и обрести подлинную полноту и духовную ясность".
Франк С.Л. "Крушение кумиров"
1
Раньше времени было очень мало. Теперь его стало так много, что некуда девать.
Я много читал, думал, просто бродил по квартире.
Будучи человеком не практичным, а импульсивным, я заранее не позаботился о многих вещах. Например, с первого же безработного дня я обнаружил, что у меня нет денег. Совсем нет. Нечем выплачивать ежемесячную сумму за взятый кредит в Амир Банке, не на что купить даже сигарет.
Но я ещё витал в облаках, надеялся, что получу расчётные, выплатят мои положенные десять процентов от заключенного договора с разрезом "Богатырь".
Кстати, история этого "заключения" интересна сама по себе. "Богатырь" на такие договора идёт неохотно, но заместителем начальника пресс-службы там Матвей Василюк, человек алчный. Пришлось пообещать (и "отстёгивать" впоследствии) ему лично двадцать процентов в месяц от суммы выплаты. Так он и себя не забыл и нам услужил. За месяц ему причиталось более двадцати тысяч. Сколько это будет в год – считайте. Мои десять процентов – это гораздо меньше, но за год уже что-то накопилось.
Наивный глупец! Я не получил ничего: ни расчётных, ни процентов. Начало мести "госпожи учредительши" заключалось пока в этом. Она удержала с меня за всё, что только можно было, даже за гитару, которую подарила на день журналиста.
Я полностью исчез с газетных страниц и попал в опалу. Сразу куда-то делись все "друзья", которые осаждали меня в редакции. Всё переменилось, они перестали меня замечать даже на улице.
Через месяц после ухода из "Сервис-информ" произошёл случай, который меня окончательно поверг.
Вечер. Смотрю телевизор. Звонок в дверь.
У порога – два крепких парня.
– Мы – сотрудники Амир Банка, – без предисловий начал один из них. – У вас просрочка по кредиту. Мы настоятельно рекомендуем вам расплатиться побыстрей, иначе и квартира, и мебель уйдут с молотка, в счёт уплаты долга.
Второй добавил.
– Предупреждаем, пока по-хорошему.
Вот это меня и взвинтило.
– А по-плохому? – весело спросил я, уже чувствуя в руках знакомую дрожь. – Может быть, сразу по-нехорошему, а? Вы, два сопляка, просто попугать меня пришли, или сразу начнёте мебель выносить? Смелей, вы ж – служба рэкета частного банка, а перед вами всего лишь жалкий неплательщик.
– Мы просто напоминаем, – попытался выправить ситуацию первый.
– За напоминание спасибо, но не такими словами и не таким тоном. Понимаю, вы получили указание свыше, как себя со мной вести. А сами вы, люди или так себе? Костя, Зейнур, мы же с вами когда-то за руку здоровались. Вы ж прекрасно знаете, кем я был в холдинге вашей Веры Авдеевны.
Они молчали.
– Ладно, парни, вам всего хорошего. Ей – большой привет. Передайте, всё будет уплачено по счетам.
Лифт отошел.
Я ещё немного постоял, потом присел на корточки. Настроение напрочь сломано и мысли мои сделались мрачными.
Дома – разлад, жена недовольна. Я её понимаю, на двух работах, без выходных. У дочери – платное обучение, съёмная квартира, жить в Павлодаре недёшево. А я за всё лето не принес домой никаких серьезных денег, перебиваясь случайными заработками.
И впереди никакого просвета.
Странно ощущаешь себя в подобной ситуации. Вроде бы пора привыкнуть, а не могу. От тупости и подлости людской я давно устал, только привычки не выработал. Или всё объясняется тем, что, когда ты в работе, каждый день в горячке, тебе некогда просто посмотреть по сторонам и оценить свое окружение, которое неискренне.
По мере увольнения моих сотрудников, Вера набирала новых и, как мне говорили, их профессиональная пригодность определялась мерой негативного отношения ко мне, как журналисту, поэту, человеку. А увольняли тех, кто осмеливался вспоминать меня по-доброму. Или просто молчал, не осуждая.
Первым отличился Лёня Богомазов, который во всеуслышанье заявил, что я – непорядочный человек, должен кучу денег, а отдавать не собираюсь.
Это очень воспрепятствовало мне, когда я пытался одолжить денег у самых разных людей на погашение кредита.
Оксана Бушаева объявила, что я долго её "склеивал". Потом она мне отдалась, будучи в нетрезвом состоянии, но удовольствия не получила. И теперь меня "от всей души не переваривает".
Бредовые утверждения этой "промискуитичной" дамы (по-русски говоря, готовой – с кем угодно, где угодно и когда угодно) едва мне не стоили семьи. Жена прощала выпивки, но измены прощать не собиралась.
Я едва не лишился ума, пытаясь убедить её в обратном. С огромным трудом мне это удалось, но оставило в душе такой след, что до сих пор дрожь сводит.
Татьяна Сосницкая, в свое время получившая мой негативный отзыв о своих никчемных, помпезных стишатах, сказала, что обязательно подаст на меня в суд, чтобы я выплатил ей компенсацию за моральный ущерб, поскольку я сам – огромная бездарность и так далее…
Изощрялись как могли. Фактически, я стал вне закона.
Где, когда и в какое время я заслужил такое отношение?
Когда я с людьми поступал подобным образом?
Но они уже заслужили такое отношение…
_________________________
Но были и те, кто не оставил в беде.
Бизнесмен Олег Войценин, создатель блестящей компании "Элсиб".
Известный всему СНГ и миру доктор Валентин Кашецкий, первооткрыватель частного медицинского центра в нашем городе.
Собрат по перу – блестящий, но до сих пор толком не оценённый поэт Юрий Кулинич, который всегда меня принимал таким, какой я есть, со всеми проблемами и головными болями…
Друзья мои! Это – ещё не слово благодарности вам. Настоящее слово для вас – впереди…
Они не только поддерживали меня морально, но и ссужали деньгами на текущее погашение кредита, финансировали мои поездки на бардовские фестивали, которые были единственной отдушиной для общения с собратьями по перу и гитаре; способом отвлечься от безысходной ситуации.
Там, кстати, я познакомился с одним из самых талантливых казахстано-российских бардов – Олегом Карповым. Позже знакомство переросло в крепкую дружбу. И Олежа (так он сам себя называл) стал первым профессиональным музыкантом, который написал цикл песен на мои стихи, из вышедшей в самом начале пятого книги "Разбитое зеркало". Не знаю, кто и что мне внушал, когда я её верстал, но многие события, произошедшие позже, в стихотворениях воспроизведены почти детально.
Но это стало понятно лишь несколько месяцев спустя.
Все местные газеты отметили признание "нового таланта" (как будто не было публикаций в республиканских и местных изданиях), все восхищались "душевно написанными строчками", но никто не заглянул глубже.
Да и сейчас, когда "блестящий автор" оказался в бедственном положении, только редактор городской газеты Галина Алексеевна Никифорова предложила нештатное сотрудничество. Это было очень ценно, ведь даже штатные авторы стояли в очередь на публикацию.
Попытки устроиться на работу куда-либо оканчивались одинаково: увидев меня, начальники начинали улыбаться, говорили: мы про вас читали. Некоторые даже просили подписать книжку. Но, узнав, что я пришел наняться на работу "хоть кем", отвечали: да что вы! вас где угодно возьмут, а здесь вам предложить нечего…
2
Печально, но, что греха таить, к тому времени я стал основательно выпивать. Безысходность вырывалась наружу, и её надо было чем-то заглушать. Спиртное тем и коварно, что ломает в нашей голове какие-то перегородки и мнится нам радужное. И думается: всё будет хорошо. Лживый лозунг одной из не самых лучших радиостанций.
Ничего не будет хорошо, ничего! Чистый самообман! С приходом каждого нового утра ты замечаешь, что проблем не стало меньше, а прибавилась ещё одна – похмелье. А в кармане пусто, а друзей хороших не осталось.
Как мне хотелось вернуться в юность. Туда, где не болело, не щемило, не давило проблемами; туда, где ещё был жив отец.
Но в прошлое не возвращаются, а звать его – меди не хватит. А сегодняшний день уже стоит на очереди и пялится в тебя пустым взглядом: ну, чего ты дальше изобретёшь?
И, когда ты однажды скажешь ему: "Да пропади ты пропадом!", – значит, выходишь на прямую дорогу к бездне.
3
Городская типография прежде была главным и единственным печатным двором городка. Теперь она превратилась в небольшое частное предприятие, владельцем которого стал Владимир Иванович Зарин.
В прежнее время я недолго работал здесь резчиком бумаги. Тогда Володя был в фаворе: заместитель главного редактора городской газеты, авторитетный журналист и главный полиграфист. Денег и друзей он не считал, связей имел множество, всюду был желанным гостем.
Теперь ситуация изменилась.
Не виделись мы с ним довольно долго, виной всему неприятная история, связанная с моим бывшим телеканалом, в которой, как мне казалось, Зарин показал себя не с лучшей стороны.
Владимир Иванович сидел один в кабинете и курил, уставясь немигающим взглядом в захламленный стол.
– Явился, наконец! – хрипло выкрикнул он вместо приветствия.– Ну, проходи, проходи, сынку, дай я на тебя погляжу.
– Здорово!
Он пожал руку и указал на стул.
– Садись, рассказывай.
– А чего рассказывать? Опять без работы, без денег. В общем, всё периодически повторяется. Ещё башка гудит со вчерашнего.
– Это дело легко поправимое.
Он легко извлек из-под стола бутылку водки, стакан, тарелку с какими-то кусками.
– Пей! – налил щедрой рукой.
Я выпил. Подождав, пока волна тепла упала в желудок, потом пошла согревать голову, взял корку хлеба и занюхал.
– Значит, явился? – повторил Зарин свой вопрос. – А я знал, что ты скоро придёшь к бате. Чего так долго?
– На пару бардовских фестивалей съездил, отдохнул немного.
Володя тоже выпил и отёр рот тыльной стороной ладони.
– Но не приходил ты по другому поводу, – сказал, немного прокашлявшись. – Ты, дурачок, просто до сих пор не можешь мне забыть той истории, связанной с Шагибековым.
Я хотел соврать, но промолчал.
– Не понял ты тогда всей комбинации, а я ничего толком не объяснил. За это винюсь.
Он дурашливо поклонился.
– А в чём была комбинация? – спросил я осторожно. – Вы просто решили забрать у меня всё и оставить не при делах.
– В конечном итоге разве не так получилось? – спросил он резко. – Только, при том раскладе, во главе канала становился я и Шагибеков, если б ты не упёрся. При нашем руководстве ты никогда не остался бы в подобном нынешнем твоём положении. А сейчас кто им владеет? Верно. Абсолютно посторонние люди. К тому же оставившие тебя безо всяких копеек.
Он опять налил и продолжил.
– Хорошо, ты вытащил канал, не дал ему сдохнуть. Но начал ты это делать без всякого золотого запаса. А это – величайшая дерзость! Я же притащил тебе денежный мешок, но ты от него отказался.
Я решил пояснить.
– Володя, ты же знаешь, я образовал "Арту" на развалинах "Ансата" с одной целью: не отдать информационное пространство города этому самодовольному идиоту Халакову, с его "Абрисом"…
– Пространство, высокие цели! – заорал Зарин, перебивая меня. – Ты просто дурак! Образовал "Арту", открыл "Обозрение"! Что ты ещё натворил в этом городе? Сам-то ты в какой чёрной заднице опять оказался? А Халаков, между прочим, на новенькой "Ауди" ездит и давно забыл, как тебя кличут. Так кто из вас идиот?
Он уставился на меня немигающими глазами, ожидая ответа. Не дождавшись, продолжил.
– Да, ты был до сих пор непревзойденным телеведущим; да, ты был блестящим журналистом и талантливым редактором… Ну и что? Что теперь? Да просто о себе надо было хоть чуть-чуть думать, а не об информационном пространстве. О себе! Страховаться надо было как-то! А как? Пришёл бы к бате вовремя, он бы тебя научил. Нет, гордость обуяла – я, я … Головка, сам знаешь от чего. Нет, ты приходишь сейчас, когда тебя нигде не берут на работу. И не возьмут, помяни моё слово. Люди никому не прощают быстрых успехов. И дальше никто тебе не даст жить хорошо.
Зарин самодовольно улыбнулся.
– Я и только я не дам тебе сдохнуть с голоду. Хотя сколько раз уже в жизни страдал за свою доброту. Зато половина журналистов в Казахстане меня до сих пор "батей" называют. Так вот, поработаешь пока на хозяйственных делах. Может быть, чуть позже откроем газету, не знаю. Платить буду триста в день, извини, больше не могу. На хлеб и сигареты хватит.
Он недолго помолчал и добавил:
– Найдёшь пару человек на таких же условиях, с хозяйством много заморочек, надо быстрей разобраться. Будешь у них бригадиром.
_________________________
Поверьте, автор, пишущий о себе, никогда не выложит всей правды. Его "неважно" надо понимать так, что от этого "неважно" до настоящего большого "плохо", которое и приключилось, – небольшая дистанция.
Все мы действуем в угоду жанру, чтобы излишне не травмировать читателя. Ибо, правда порой настолько нелицеприятна и жестока, что лучше всю её не обнажать, хотя бы из соображений человеколюбия.
Все мы пишем, надеясь, что когда-нибудь прочитают, оценят и признают. Напрасные надежды! Никто не заметит, не оценит, не признает.
Памятников нам тоже не поставят. Наоборот, мы будем гонимы и презираемы, нас будут бить и унижать.
И умрем мы одиноко, где-нибудь под забором.
4
Потянулись дни, недели, месяцы – скучно и однообразно, как цифры на электронном табло. Свою благополучную прошлую работу я старался не вспоминать. Ещё бы: уютный кабинет, оборудованный всем необходимым; чистая рубашка, галстук; сотрудники, готовые в любую минуту, по твоей прихоти, идти куда угодно… Всего этого, конечно, не было в грязной каморке подвала типографии. Рабочую, цеховую часть Владимир Иванович продал, и её надо было освободить. С Ринатом и Андреем, которые пришли сюда работать вслед за мной, мы очищали цеха, сортировали железо, разбирали шрифты для переплавки, снимали косяки и двери, собирали всякое другое дерево. Всё сносили в крайнюю комнату, для вывоза в коттедж Зарина.
Самого "батю", казалось, мало что интересовало. Он часто выпивал, любил вспоминать своё славное журналистское прошлое. Иногда вызывал меня в кабинет, наливал водки и спрашивал:
– Помнишь, в Воргороде была дорога, засратая такая, вся в ямах? По ней даже машины не могли проехать.
Конечно, я помнил.
– Навести там порядок помогла одна моя малюсенькая заметочка в нашей газете.
Подобных примеров у него было множество и каждый он приводил с удовольствием. И совершенно не врал, потому что одно время был самым авторитетным журналистом города.
Захмелев, становился строже и вдруг вопрошал:
– Чего это ты здесь сидишь?
– Ты сам вызвал.
– Быстро работать! Пацанов твоих я не знаю, украдут чего-нибудь и пропьют, а тебя рядом нет. Бегом!
На Зарина я был не в претензиях. Он на девять лет старше. К тому же, из тех немногих, кто помогал мне всегда.
_________________________
Наш рабочий день начинался с опохмелки. Магазин был в этом же здании, на первом этаже. Нам, "заринским", давали в долг. Брали бутылки, закуску, сигареты, а вечером "с получки" отдавали. От трёхсот тенге оставалось немного.
Взбучек и нагоняев за выпивку мы получали редко, и это нам нравилось. Поэтому пили, не стесняясь.
– Иваныч – хороший мужик, – говорил Ринат.– Сам с утра накатит, зайдёт, наорёт, а потом ещё и двести кинет на стол…
Часто мы работали на коттедже. Целыми днями клали кирпич, выстраивая перегородку, носили уголь, сортировали "привоз" из старой типографии. Нас хорошо кормили, поили, давали денег на проезд и за работу. Иногда Зарин отсыпал нам картошки для дома. Все были довольны.
В типографии, порой к вечеру мы так набирались, что не в силах были дойти домой – ночевали тут же, в подвале. Ринату – "по барабану", Андрею вроде бы тоже, но утверждать не берусь. Говорил он редко, о себе вообще ничего не рассказывал. Но мне почему-то казалось, что ведает он и может гораздо больше, чем обычный человек.
Не пройдет двух недель и я его узнаю гораздо лучше, но…поздно будет.
Короче говоря, ребятам было всё равно, где ночевать. А у меня начались настоящие семейные проблемы. И я под их гнетом постепенно опускался, переставал бриться, ходил в "рабочей" одежде. Моя компания находилась теперь здесь, "у Иваныча".
Жизнь круто изменилась всего за несколько месяцев.
В короткие минуты возвращения в здравый рассудок, я был готов сам себя прикончить, вспоминая прежнюю работу, благополучие, теперь казавшееся зыбким сном. Вспоминал жену, дочь, которая училась в областном центре и постоянно нуждалась в деньгах; вспоминал сына. Наверное, все они теперь меня презирали. И поделом.
"Тем лучше, – думалось отстранённо.– Сдохну, жалеть долго никто не будет, быстро выкинут из памяти, как ненужную вещь. Не хочу, чтобы мои дети так же мучились и переживали, как я после похорон отца".
Домой приходил, когда жена была на работе.
С любовью оглядывал книжные полки, на которых стояла вся мудрость мира; заходил в комнаты и в диком отчаянье осознавал: я здесь больше не нужен.
И уходил обратно.
Все кончено.
5
Однажды в нашем логове появилась женщина.
Она вошла, когда мы разливали очередную порцию водки.
Вонь, естественно, стояла жуткая, несмотря на открытую форточку; повсюду валялись пустые бутылки, промасленное тряпьё и грязная бумага.
Ринат уже лежал на диване, блаженно посапывая. Мы с Андреем играли в карты.
Впоследствии, анализируя всё, вспоминал, что Андрей никогда не "отключался" раньше меня, повсюду ходил следом. И даже, если выглядел пьяным, то отнюдь не пьяно – внимательно – зыркал по сторонам, словно охраняя.
Она едва переступила порог, а на меня пахнуло прежней жизнью, в которой была Йен.
Нет-нет, прочь!
Белые брюки, красный свитер, волосы цвета соломы, она казалась доброй пришелицей из того, теперь далекого от меня, мира.
– Здравствуйте!
Андрей посмотрел на неё, как на врага, даже глаза изменили цвет.
– Вы, женщина, не туда попали, – сказал он. – Контора находится выше, так что вам туда. У нас таких не бывает.
Она лучезарно улыбнулась и певуче ответила:
– Нет, именно сюда. Мне нужен ваш визави.
– Какой еще "визави"? Это наш бригадир, а не визави какой-нибудь! Так что, идите отсюда.
– Андрюша, перестань, – охладил я его. – Надо разобраться, потому что ошибочка выходит.
Неуклюже поднялся с места.
– Вам точно не сюда, а я – никому не нужен.
– Выйдем на улицу? – попросила она, точно зная, кто ей нужен. – Мне с вами необходимо поговорить.