Едва войдя в свой кабинет, я позвонил Роду Холлоуэю и попросил его оценить вчерашнюю операцию.
Он тяжело вздохнул. (Хотя сотрудники службы безопасности не имеют привычки вздыхать.)
– Я рад, что все позади, мистер Вадлоу.
– Не уверен, – отозвался я и спросил, сколько было задействовано агентов.
Оказалось, что около семидесяти, и это произвело на меня большое впечатление. Тогда я сообщил Роду, что президент обратил внимание на довольно большое количество людей, гуляющих в парке, несмотря на зимний холод и поздний час.
Род с усмешкой ответил, что все до одного "гуляющие" были из службы безопасности.
– А имя Шарлоты Квиллан вам что-нибудь говорит? – спросил я.
Конечно же, говорило, ведь она была "одной из наших", по выражению Рода Холлоуэя.
Господь Всемогущий.
Я спросил у Рода, долго ли президент разговаривал с ней, и он ответил, что четыре минуты.
Ужасно.
– Род, вам ведь известно, что я думаю об агентах, которые вступают в разговоры с Фениксом?
– Мистер Вадлоу, в сложившихся обстоятельствах трудно было этого избежать.
– Да, понимаю. И все же, зачем она заговорила с ним? Он ведь хотел только подышать свежим воздухом.
– На самом деле, он подошел к ней.
– А… На это была особая причина?
Род кашлянул.
– Она… хорошенькая, в общем-то.
– Хорошенькая? Очень хорошенькая?
– Рост пять футов девять дюймов, вес сто двадцать фунтов, блондинка, зеленые глаза. Округлые формы.
– Хватит. Все ясно.
– Знаете, она не замужем, – сказал Род. Ему было неловко. – Она немного не соответствует нашим стандартам.
– Что значит "не соответствует"?
– Ну, у нас есть свои требования.
– Мне известно значение словосочетания "не соответствует". В чем, собственно, заключается несоответствие?
– Она жизнерадостная.
– Жизнерадостная?
– Живая.
– Да известно мне, что такое жизнерадостная. Вы-то что подразумеваете под этим?
– Выходит за рамки.
– Давайте начистоту, Род.
– Норовит поступать по-своему.
Я даже застонал.
– Она очень умная. И честная. Ее ведь каждые полгода проверяют на детекторе лжи, как всех остальных.
– Род, пусть ее переведут куда-нибудь.
Он удивился.
– Без этого нельзя?
– Нельзя! Он хочет пригласить ее на официальный обед!
Я настоял на переводе девушки в Сан-Франциско, хотя Роду это и не понравилось. Чтобы ее утешить, мы организовали ей повышение сразу на два звания. Пусть мое решение кому-то покажется драконовским, но только представьте на минуту, что было бы, если бы президент узнал, кто на самом деле "гулял" в Лафайетт-парке, и, тем более, к каким последствиям могло бы привести знакомство с "жизнерадостной" мисс Квиллан. Даже страшно подумать.
20
Эдуард VIII
Иногда поражаюсь суждениям Фили. Жутко запустил работу по переходу на метрическую систему.
Из дневника. 4 января 1992 года
Атмосферу, воцарившуюся в Белом доме сразу после Нового года, иначе как унылой назвать было нельзя. Бунтовщики на Бермудах захватили три важных объекта. Отель "Принцесса Саутгемптонская" стал ареной жестокой битвы, где девятьсот гостей были лишены какого бы то ни было обслуживания, а лидер революционных сил Макопо М'дуку (ne Седрик Паддингтон) грозил превратить площадки для гольфа в "лагеря для перевоспитания". Это была проблема из проблем. Но каждый раз, когда адмирал Бойд, председатель Объединенного комитета начальников штабов, просил президента тоже в целях перевоспитания "помахать флагом", тот напоминал ему о предвыборном обещании: больше никакой Гренады.
В те дни президенту было несладко. Насколько я понимал, хотя ни президент, ни первая леди больше не откровенничали со мной, "наверху", то бишь в личных апартаментах, тоже не складывалось.
Президента больно жалили и постоянные заявления в печати – в печати! – лидеров-демократов, что "для партии было бы лучше", если бы он не выдвигал свою кандидатуру на второй срок.
Я знал, что выдвижение кандидатуры Такера на второй президентский срок было главной причиной разногласий "наверху". Первая леди искренне не хотела, чтобы он продолжал борьбу. Как-то утром он обмолвился, будто она сказала ему накануне вечером, что он самый плохой президент со времен Джимми Картера. Как ни старался я развеселить его, уверяя, что первая леди пошутила, он лишь с явной неприязнью поглядел на меня и уткнулся в бумаги с грифом "совершенно секретно".
В это время миссис Такер носилась с планами заполучить болгарского художника-концептуалиста Кристо – на мой взгляд шарлатана, если он вообще существовал, – чтобы обшить Белый дом розовым пластиком. Случился скандал, и ее новый управляющий, человек неочевидных талантов, едва справился с ним.
Президент пил немного больше обычного. За ланчем ему подавали два мартини. Не мне определять норму для президента, но, выпив еще четыре бокала вина, он в общем-то начинал туго соображать. Мы старались составлять его расписание так, чтобы совещания по поводу МГЯК (Моделируемый глобальный ядерный кризис) не назначались после ланча, так как он впадал в дремотное состояние.
Именно в этот период он сам стал составлять свои речи. Неудачи в ООН и Сан-Франциско целиком на его совести.
Позволю себе написать пару слов об ораторском искусстве президента Такера. Думаю, он был одним из лучших ораторов, когда надо было импровизировать, однако с заготовленными речами у него не получалось, если эти речи были написаны им самим.
Чарли Манганелли был очень расстроен критикой речи, произнесенной в ООН, особенно когда цитировались неудачные фразы ("ядерная семья бомб": "бах, и атом", etc.), потому что Ллеланд всем говорил, будто речь написал Чарли. (Еще одним малопочтенным делом Ллеланда было присваивать себе составление одобренных аудиторией речей, отнимая их у истинных авторов.)
Попытки отговорить президента сочинять свои спичи ни к чему не приводили. Частенько случалось, если президент засыпал, когда мы летели туда, где должно было состояться очередное выступление, Фили хватал бумаги и спешно выправлял наиболее вопиющие ошибки в построении фразы и сочетании слов. Президент как будто не замечал этого, однако сей modus operandi был не самым удачным.
К началу января на президента уже изо всех сил давили, чтобы он объявил, будет он баллотироваться на второй срок или нет. А он отмалчивался. И вот четвертого января у меня зазвонил телефон. Я услышал голос Фили. Только что президент приказал ему в девять часов утра в понедельник высвободить десять минут эфирного времени. Это было в субботу.
Фили расстроился по двум причинам. Президент не сказал, зачем ему это понадобилось. И, второе, приходилось влезать в "Больничную палату", самое рейтинговое шоу.
Вашингтон забурлил. Возникла необходимость дополнительно привлечь телефонных операторов. Посыпалось много неприятных частных звонков от граждан, требовавших, чтобы президент не выставлял свою кандидатуру на выборы. Я проинструктировал операторов, чтобы они не вступали в переговоры с противниками президента, но записывали имена его приверженцев. Мне казалось, что президенту будет приятно получить длинный список своих почитателей. Список оказался не таким, как мне хотелось бы, но все же достаточно длинным.
На следующий день "Пост" вышла с заголовками:
ТАКЕР В ЭФИРЕ
НЕ ИСКЛЮЧЕНО, ЧТО ОН СНИМЕТ СВОЮ КАНДИДАТУРУ
Более осторожная "Нью-Йорк таймс" объявила:
ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ ПРЕЗИДЕНТА
МНЕНИЯ РАСХОДЯТСЯ
БЕЛЫЙ ДОМ ОПРОВЕРГАЕТ СЛУХИ О НАМЕРЕНИИ ПРЕЗИДЕНТА ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ВЫБОРОВ
– Ужасно, – сказал Фили.
Мне позвонил вице-президент Рейгелат, который на самолете № 2 военно-воздушных сил летел из Зимбабве в Лагос.
– Вам не кажется, что в сложившихся обстоятельствах мне необходимо быть дома?
– В каких обстоятельствах?
Он был удивлен моим вопросом не меньше, чем я – его.
– Ну, учитывая, что ноябрь…
Линия была открытой, и никакие вольности в разговорах не допускались.
Я уверил его, что нет нужды возвращаться, ведь он занят очень важным делом – представлением президента за рубежами нашей страны. И даже сказал, будто бы президент упомянул его имя на недавнем совещании в Овальном кабинете. Такие сообщения всегда радовали вице-президента.
И все же, что именно задумал президент, не было известно ни мне, ни Фили. Президенту Такеру и прежде случалось удивлять нацию. Такое было в Бойсе, когда он провозгласил его безъядерной зоной, и в 1988 году в Нью-Гемпшире, когда он призвал укротить кислотный ветер, а уж отдав Мексике ее бывшие 180 000 квадратных миль, он в совершенстве овладел искусством политической паузы. Я считал, что он все-таки пойдет на выборы. Конечно же, это расстроит миссис Такер, но мы как-нибудь справимся с ее чувствами, когда дойдет до дела.
Потом позвонил Чарли Манганелли. Я приготовил жилетку (фигурально говоря), ожидая, что он опять будет жаловаться на президента, самолично занимающегося своей речью.
Так и было. Чарли не скрывал ярости. Шестьдесят миллионов человек будут слушать, "как он трахает грамматику". И все в таком же духе. Наконец Чарли успокоился. Он сказал нечто такое, что пробудило мое любопытство. Один из его сотрудников докопался, что Бетти Сью Сковилль заказала копию речи, произнесенной Эдуардом VIII, когда тот отрекся от престола.
– А, как вам это? – спросил Чарли.
– Не знаю, – сказал я, стараясь потянуть с ответом и быстро перебирая в уме варианты. – Президента всегда интересовал период между двумя войнами в английской истории.
– Чертовщина.
Пора было заканчивать разговор. Я извинился, сказав, что мне нужно срочно уходить, но сначала взял с него обещание никому ничего не рассказывать. А сам поспешил выложить новость Фили. Тот удивился.
– Чью речь?
– Эдуарда VIII, невежественный вы человек. Того, который променял корону Англии на любимую женщину.
Тут до него дошло.
– Господи Иисусе!
Я попросил его никогда больше не упоминать имя Господа всуе. Мне не нравится мелочная придирчивость, но такое я спускать не люблю.
Фили забарабанил костяшками пальцев по столу.
– Я только что купил кондоминиум в Александрии, – сказал он.
Если честно, то я тоже был не рад.
– Уверен, народ оплачет ваши жилищные расходы, – съязвил я. – Как вы можете думать об этом сейчас?
– А вам известно, сколько я плачу? Девятнадцать процентов…
– Сейчас не до ваших платежей. Надо что-то предпринять.
Он согласился, однако ни он, ни я не могли ничего придумать.
В то утро мы несколько раз заглядывали к президенту и спрашивали, не нужна ли ему помощь в работе над обращением к нации. И каждый раз взмахом руки он отсылал нас прочь.
Незадолго до двенадцати часов Фили позвонил мне.
– Я спросил его, когда можно будет прочитать текст. А он ответил: вам незачем его читать. Тогда я сказал, что ладно, мол, но ведь нужно набрать его для телесуфлера. Он ответил, что сам об этом позаботится. Герб, он темнит, и мне это не нравится.
Я позвонил Бетти Сью и прямо спросил о речи Эдуарда VIII и речи президента. Оказалось, все правда. И телесуфлер ему доставили в Овальный кабинет. Он собирался сам набирать текст.
– Вы уверены?
– Да. Он сказал: "На сей раз не будет никакой утечки".
– Бетти, но ведь он не умеет печатать.
– Хотите ему об этом сказать?
– Нет, – ответил я и положил трубку.
На ланч мы с Фили пошли вместе, чувствуя себя одинаково несчастными и разбитыми. Президент собирался произнести самую важную в своей политической карьере речь, а мы были не в состоянии ему помочь.
– К черту, – произнес Фили. – Это его речь.
– Зачем вы так говорите? Да еще тут.
Фили застонал в ответ.
– Если он хочет свалять дурака перед шестьюдесятью миллионами зрителей, его дело, – сказал Фили.
А вдруг он заявит, что выставляет свою кандидатуру на пост президента? Плохая речь может повредить предвыборной кампании.
– Представляете, он начинает и не заканчивает фразу? Ну, как в Сан-Франциско?
Да уж, проблема.
– Черт побери, должен же быть способ добраться до этого текста.
Но мы не могли его придумать.
Поднимаясь из-за стола, я сказал между делом, что вечером обещал посидеть с Хлопушкой. Иногда я проводил с ним несколько часов, ведь он был моим крестником, да мне и нравилось бывать с ним, особенно когда он подрос и стал восприимчив к религии. (Мне казалось, его родители безразличны к его религиозному воспитанию.) Джоан и дети все еще оставались в Бойсе. Президент и первая леди собирались на концерт в Центр Кеннеди.
Ближе к вечеру мы с Фили предприняли последнюю попытку убедить президента в необходимости принять нашу помощь. Он был в Овальном кабинете и неумело тыкал одним пальцем в клавиатуру телесуфлера.
– Нет, спасибо, – весело отозвался президент, вытаскивая отпечатанный листок бумаги. – Я закончил.
Свернув несколько листков в трубочку, президент открыл правый верхний ящик, бросил туда бумаги и закрыл его.
– Сэр, – стоял я на своем, – спросите себя, разумно ли это?
– Тогда, Герб, вы тоже спросите себя, не надоедливы ли вы.
Надоедлив. Вот и все.
Шесть тридцать. Я работал над речью о введении метрической системы, которую должен был произнести в Национальном бюро мер и весов, когда дверь открылась и вошел Фили. В руках у него был пакет, обычный пакет, какие дают в магазине под покупки, а на лице сияла широкая улыбка.
21
Охота за сокровищами
Всю ночь ловили президентского хомяка, а утром нас чуть не казнили на электрическом стуле. Вымотался.
Из дневника. 5 января 1992 года
– У меня неприятное предчувствие, – сказал я, когда мы с Фили поднимались на лифте, построенном специально для Рузвельта, в личные комнаты президента.
– Да успокойтесь вы, – прошипел Фили.
Дверь открылась. Хлопушка, уже в пижаме, бросился со всех ног к нам. Я этого не ждал и получил удар в пах. К тому же, с меня слетели очки.
Вдевая в ухо сережку, появилась первая леди в вечернем платье.
– Майк, а вы что тут делаете?
Фили ухмыльнулся и сказал, что у нас с ним есть кое-какие дела, вот он и решил не терять времени даром. Уложим Хлопушку и решим все проблемы.
Пришел президент. На нем был черный галстук.
– Что это, две няньки? – И он повернулся к миссис Такер. – Надеюсь, они не запросили двойную плату?
Все трогательно, по-семейному заулыбались, а я возненавидел себя еще сильнее.
Несколько минут мы обменивались добродушными шутками, потом Хлопушка завязал отцу глаза и заставил идти по воображаемой доске – это был ритуал. Явился Род Холлоуэй.
– Все готово, сэр.
Первая леди попросила меня проследить, чтобы Хлопушка в восемь часов был в постели. Едва президент с женой удалились, Фили взялся за дело.
– Давай поиграем, – предложил он Хлопушке. – Будем искать сокровища.
Но Хлопушка хотел играть в солдатики. Выдав нам по ружью, он следующие полчаса беспрерывно стрелял в нас. Целью был захват бункера под кроватью Линкольна.
– Здорово! – проговорил, задыхаясь, Фили. – А теперь давай играть в охотников за сокровищами.
Не тут-то было. Еще четверть часа мы играли в прятки, и я прятался за каминным экраном в Королевской спальне.
– Отлично, приятель, – вновь заговорил Фили. – А теперь, Хлопушка, я хочу искать сокровища.
– Дурацкая игра.
– Хочешь телевизор? – спросил Фили.
Хлопушка заинтересовался.
– Какой?
– Маленький, цветной, на батарейках. Будешь прятать его под одеялом и смотреть вечерние передачи.
– "Сони"?
– Ну, ты даешь! Знаешь, сколько он стоит?
– Двести шестьдесят пять долларов, – не задумываясь, отчеканил Хлопушка.
Фили закурил.
– Тебе не надо курить, – сказал Хлопушка. – Майор Арнольд говорит, это вредно для здоровья.
– Ага, хороший парень наш майор. Так хочешь телевизор?
– Что надо делать?
Семилетний мальчишка был очень смышленым и не очень доверял Фили.
– Найти сокровище, вот и все. – Фили неожиданно заговорил деловым тоном. – Ты приносишь его нам, а потом кладешь на место.
Хлопушка ненадолго задумался.
– Если это сокровище, то зачем класть его обратно?
– Мы же играем. Но телевизор останется у тебя.
– Сначала покажи телевизор.
– Нет. Ты должен выиграть телевизор. Понятно?
– Да-да-да. – Хлопушка покачал головой. – Папа говорит, здесь никому нельзя доверять.
Фили рассмеялся, услыхав малоприятное замечание малыша. Потом мы переглянулись, и Фили сказал Хлопушке:
– К нам это не относится. Он говорит о других, которые похожи на мистера Ллеланда.
Но Хлопушка был непоколебим.
– Ладно, – сдался Фили. – Погляди на приз, но получишь его, только если выиграешь.
Хлопушка согласился. Фили взял сумку, набитую бумагами, с которыми мы якобы должны были работать, и достал из нее миниатюрный телевизор. Если вам кажется, что это слишком дорогая взятка, то вспомните, что семилетний малыш жил в Белом доме и каждый уик-энд катался на вертолете.
У Хлопушки округлились глаза. Он нажал на кнопку. Ничего не произошло. Малыш помрачнел.
– Нет батареек, – сказал он.
– Черт побери, – возмутился Фили. – А еще клялись и божились, что батарейки на месте.
– Давайте выпьем молока с печеньем, – вмешался я и оттащил Фили в сторону, пока Хлопушка исследовал телевизор. – Следите за своим языком. Мало того, что мы совершаем дурной поступок, так вы еще подаете ему пример сквернословия.
– Ну да, да. Эти ослиные задницы в магазине сказали, что батарейки внутри. Черт бы их побрал…
Мы вернулись в желтую овальную комнату. Хлопушка подключил телевизор к электрической розетке и во все глаза смотрел на экран. Как завороженный…
Фили ухмыльнулся, довольный результатом.
– Попался.
И тут возникла другая проблема. Хлопушка включил телевизор, а там шел фильм "Возвращение домой", и малыш ни в какую не желал отрываться от него.
– Хлопушка, – сказал ему Фили, опускаясь на корточки, – пора искать сокровище.
– Потом.
Во время рекламной паузы мы удвоили усилия.
– Как насчет большой порции сливочного мороженого с орехами и сиропом?
– И с фруктами?
– Отлично! – воскликнул Фили. – Как только закончим играть, будем есть мороженое! Классно!
– Сначала ты принесешь мороженое, а пока будешь ходить за ним, мы с дядей Гербом посмотрим телевизор.
Фили плохо знал детей.
– Послушай, может быть, хватит?
После рекламы малыш опять впал в транс, и Фили стал искать программу передач. Я нашел его в соседней комнате, повторяющего: "Черт побери, черт побери…"
– Что такое?
– Фильм закончится в десять.