Я позвонил в службу безопасности, и мне сказали, что президент вернется в десять сорок пять. У нас оставалось сорок пять минут на добывание речи. Секретарша Фили ждала в кабинете, чтобы внести в текст исправления.
Еще три рекламные паузы Фили безуспешно уговаривал Хлопушку по-быстрому отыскать сокровище, не откладывая это на потом.
– Послушай, – сказал Фили, все больше смахивая на ведущего переговоры представителя объединения рабочих автомобильной промышленности, – ты должен быть в постели в половине восьмого, а сейчас уже пятнадцать минут девятого. Как хочешь, или марш в постель, или играй с нами.
– Мама разрешила мне лечь позже.
– Мне она этого не говорила. Герб, а вам говорила? – Это была традиционная практика: хороший и плохой полицейский. Еще это напоминало самый настоящий горячий спор с Советами по поводу ядерного разоружения. А ведь перед нами был всего лишь семилетний мальчишка, которого мы пытались соблазнить мороженым. – Что ж, ты ложишься в постель, а мы забираем телевизор.
Фили протянул руку и выключил телевизор. Хлопушка сделал то, что должен был сделать: он заплакал.
– Отлично, – сказал я, обращаясь к Фили, пока Хлопушка плакал. – Почему бы вам не пойти и не принести нам побольше мороженого?
Фили покачал головой. Хлопушка на время прекратил плакать и сказал:
– От "Стива", не от "Свенсена".
"Стив" был в Джорджтауне, а "Свенсен" в паре кварталов от Белого дома.
Громко ворча, Фили ушел.
Вернулся он через полчаса, хорошенько вымокнув. (В тот вечер лил сильный дождь.) И в отвратительном настроении.
– Вот.
И он буквально швырнул Хлопушке огромную упаковку мороженого.
– Наверху зефир?
По лицу Фили малыш понял, что с вопросами лучше покончить, и принялся за мороженое, в котором, кажется, было все, кроме зефира.
Мы с ним сидели рядышком и смотрели фильм. Фили мерил шагами комнату, беспрерывно курил и звонил из гостиной Линкольна. Меня фильм тоже захватил, он был очень трогательный.
Ровно в десять Фили вошел в желтую овальную комнату, где мы смотрели телевизор.
– Только этого не хватало, – с раздражением произнес он, так как мы оба – и я и Хлопушка – были в слезах.
Фили вновь взялся за Хлопушку и веселил его, пока тот не согласился сыграть в охотников за сокровищами. Тогда он показал малышу рулон чистой бумаги, какая используется для телесуфлера, и открыл ему "страшную тайну", будто бы карта нарисована точно на такой бумаге и хранится в верхнем правом ящике письменного стола в кабинете, который Хлопушка называл "яйцом".
Я посмотрел на часы. Было десять минут одиннадцатого. До возвращения президента и первой леди оставалось тридцать пять минут. Нам следовало поторопиться.
Для верности я связался с охраной в Центре Кеннеди. Мне сообщили, что Феникс и Фантазия на приеме в честь композитора Кеннета Фукса, симфонию которого впервые исполняли в тот вечер.
Когда я вернулся к Фили и Хлопушке, они спорили о том, нужно ли брать с собой на поиски Теодора, хомячка Хлопушки. Когда я напомнил Фили, что у нас не больше получаса, он перестал возражать против Теодора. Опустившись на корточки рядом с мальчиком, он сказал ему, что лучший пират – это быстрый пират, и если Хлопушка возвратится через пять минут, то получит еще один приз.
– Деньги?
Фили не сводил с малыша глаз.
– Да.
– Сколько?
– Иди! Пять минут.
Хлопушка стрелой понесся по широкой лестнице, устланной красным ковром.
– Теперь надо выпить, – сказал Фили, отправился к бару и налил себе довольно много виски.
Через две минуты зазвонил телефон. Служба безопасности не дремала.
– У нас тут Хлопушка. Он направляется в Розовый сад.
– Все нормально, – ответил я, стараясь не возбудить подозрений.
– Мистер Вадлоу, на улице всего четыре градуса. А он без пальто.
У меня на душе заскребли кошки, и я уже собрался было попросить агента, чтобы он вернул мальчика, но Фили вырвал трубку у меня из рук и приказал агенту оставаться на месте.
– Ребятишки… Им ничего не делается.
Я чувствовал себя как нерадивая мать.
Через минуту опять зазвонил телефон. Бдительность проявлял агент на посту рядом с Овальным кабинетом.
– Сэр, у нас тут сын президента.
– Да, я знаю, – ответил я. – Не беспокойтесь.
– Отлично, сэр. Он с одной из наших девушек. Сейчас она приведет его обратно.
– Нет! – крикнул я. – Отпустите его.
Агент не сумел скрыть удивления.
– Мы думали…
– Мы играем, – отрезал я. – У нас последняя надежда уложить его в постель. Оставьте его.
Через минуту я говорил по телефону с Хлопушкой.
– Дядя Герб, это так здорово! – вопил он.
– Знаю, – подтвердил я. Фили отчаянно жестикулировал, показывая на часы. – А теперь за дело.
– Подожди. Теодор хочет поговорить с тобой.
Пару минут я слушал дыхание хомячка. Фили тоже слушал – по другому телефону – и качал головой.
– До свидания, Теодор, – мрачно проговорил я, не в силах отделаться от отвратительного чувства вины.
Но Хлопушке этого оказалось мало.
– А дядя Майк хочет поговорить с Теодором?
Фили с раздражением замотал головой.
– Хлопушка, он не может подойти к телефону. Знаешь, если твои папа с мамой вернутся до того, как ты будешь в постели, нам всем здорово попадет.
– Ладно!
– Хороший мальчик.
Фили сидел, спрятав лицо в ладонях и раскачиваясь вперед-назад, вперед-назад. Опять зазвонил телефон.
– Говорит Томпсон, сэр.
– Да. В чем дело?
– Мальчик сидит за столом президента, сэр.
Я фальшиво рассмеялся.
– Ну, прямо как его отец, а, Томпсон?
– Сэр, строго говоря…
– Томпсон, оставьте парнишку в покое.
– А президент не рассердится?
– Это я улажу, Томпсон.
– Если вы приказываете, сэр.
Я словно очнулся от этих слов и сказал, чтобы Томпсон не отключался, так как я хотел знать, когда Хлопушка отправится в обратный путь. В это время Фили держал связь с Центром Кеннеди, отслеживая передвижения президента.
– Дьявол! – едва не завопил он. – Они идут к выходу.
У нас оставалось минут семь.
– Томпсон, – приказал я, – сообщите Хлопушке, что его родители едут домой.
Томпсон ответил:
– Он бежит к вам, думаю, со скоростью не меньше шестидесяти миль.
Мы ждали на верхней площадке лестницы, то и дело глядя на часы.
– Где же он? – не выдержал Фили. – Пора ему быть тут.
Я позвонил на пост около двери, ведущей в Розовый сад. Оказалось, что Хлопушка миновал ее две минуты назад. Я подсчитал, – не упустив из вида ни одного метра пути, – что он может появиться в любой момент.
Но его все не было. Фили запаниковал.
– Может, нам пойти поискать его?
И тут внизу появились Род Холлоуэй с еще одним агентом. Нам хватило времени лишь обменяться испуганными взглядами, как послышался голос президента:
– Что это с вами, ребята?
Мы молчали. Первая леди, кажется, о чем-то догадалась и произнесла тоном, каким говорят все матери:
– Случилось что-нибудь?
Вряд ли наши лица могли ее успокоить.
– Томми?
Она бросилась в детскую. Вся моя жизнь, политическая и не только, пронеслась перед моим мысленным взором.
Президент, Фили и я молча смотрели друг на друга.
– Вы ничего не хотите мне сказать? – спросил президент.
Вернулась первая леди. У нее было очень серьезное лицо, примерно такое же, как перед памятным эпизодом с японской ширмой. Я закрыл глаза. Этот рефлекс у меня сохранился еще со школьных времен, когда дети били меня, потому что я был очкариком, к тому же толстым.
– У нас как будто проблема, – с поразительным спокойствием произнесла миссис Такер.
22
Поиски Теодора
Я закрыл глаза и попытался придумать какое-нибудь объяснение для первой леди, куда делся ее сын и почему это произошло. Мне стало дурно, появилось ощущение, что я заболеваю.
– Теодор исчез, – сказала она.
Мне показалось, что лучше промолчать. Но Фили, в определенных ситуациях соображавший побыстрее, заявил:
– Ну, да. Мы уже все обыскали.
– Хотите выпить? – спросил президент.
Мы с Фили выразили желание вновь отправиться на поиски Теодора, но президент попросил нас не беспокоиться, так как хомяк постоянно исчезает, а потом сам возвращается.
Первая леди сказала, что Хлопушка хочет пожелать нам спокойной ночи, и упрекнула нас за сидение допоздна.
В спальню Хлопушки надо было идти мимо лифта, и я, обратив внимание на распахнутую дверь, понял, как малыш пробрался к себе.
Когда мы вошли, Хлопушка лежал, укрывшись одеялом. Мы сели рядом с кроватью. Сначала из-под одеяла показалась макушка, потом понемногу вся голова.
– Ящик был заперт, – сказал Хлопушка.
– О Господи, – прошептал Фили. – А я уж думал, не провел ли ты нас.
Я ткнул его локтем.
– Теодор потерялся, – сказал Хлопушка.
– Мы найдем его, – пообещал Фили.
Открылась дверь, и в комнате стало светло.
– Пора спать, – произнесла первая леди.
– Дядя Герб и дядя Майк могут помолиться вместе со мной?
Первая леди разрешила, однако попросила не задерживаться и, уходя, оставила щелку в двери. Когда Хлопушка убедился, что мать отошла далеко, он полез под одеяло и, вытащив помятый рулон, улыбнулся.
– Вот!
– Фантастика! – воскликнул Фили.
Он принял бумаги, как будто ему позволили подержать в руках страницы из Библии, напечатанной Гутенбергом. Что касается меня, то я не готов был разделить его восторг по поводу происходящего, поскольку теперь у нас появилась другая проблема, и не менее сложная, – как положить бумаги на место.
– Вы должны найти Теодора, – сказал Хлопушка. – Он не любит, когда темно.
– Пять минут, и он будет у тебя, – пообещал Фили.
Неожиданно дверь распахнулась, и мы трое стали якобы молиться, но все по-разному. Фили, который уже лет тридцать не ходил в церковь, произнес что-то вроде обещания лидера хранить верность своей партии. Пробормотав наши "молитвы" до конца, мы оглянулись и увидели стоявшего в дверях президента.
– Фили, вы так представляете себе молитву? – спросил президент, когда мы покинули комнату Хлопушки.
Фили усмехнулся.
– А как же иначе?
Попрощавшись, мы вошли в лифт.
Меня не покидало чувство, что ночь обещает быть долгой, и поиски первого хомяка Соединенных Штатов Америки – лишь ее начало.
Фили отправился к себе редактировать речь президента.
Томпсон стоял на посту возле Овального кабинета.
– Вы не видели тут хомячка? – спросил я.
Он вспомнил, что видел хомячка у Хлопушки. Поперек дверей, что вели в Овальный кабинет, висела шелковая веревка. Я заглянул в кабинет, посмотрел под портьерами, но там хомячка не было.
– Сэр, как он выглядит? – спросил Томпсон.
– Коричневый, маленький, пушистый. Полагаю, в Овальном кабинете их тьма-тьмущая.
– С месяц как у нас тут появились мыши.
– Томпсон, мыши меня не интересуют.
Томпсон заглянул в приемную, в кабинет Бетти Сью Сковилль, прошелся по коридорам. Мы проверили и кабинет Рузвельта. Теодора нигде не было.
Меня это расстроило. Томпсон предложил привести собаку из службы безопасности.
– А если она съест его? Что тогда, Томпсон?
Тут появился Фили. У него был радостный вид. В руках он держал свернутые трубочкой бумаги.
– Что вы тут делаете? – спросил он, как ни в чем не бывало.
Чтобы не выдать нас обоих, я "поведал" Фили, в присутствии Томпсона, о пропаже хомяка.
– Ага, – сказал он. – А в Овальном кабинете вы смотрели?
– Нет, – ответил я. – Конечно же, нет. Ведь туда нельзя входить, правильно, Томпсон?
– Правильно, сэр. Без особого разрешения нельзя. Если официально, сэр, то даже я не могу войти.
Фили принялся его обрабатывать. Конечно же, все понятно – таковы правила. Однако семилетний малыш заливается слезами из-за пропавшего друга.
Томпсон кивал, соглашаясь, что это и в самом деле ужасно.
– Надеюсь, президент не узнает, – сказал Фили.
– О чем, сэр?
– Ну… Разве нам нельзя поискать там президентского хомячка?
Томпсон был сбит с толку.
– Я должен доложить начальству.
– Нет, – возразил Фили. – Так будет только хуже. Тогда все узнают, что Хлопушка не спал в положенное время. У нас будут неприятности. И у вас тоже.
– У меня, сэр?
– Вы ведь разрешили ему войти?
– Но вы же…
Фили покачал головой.
– Не имеет значения. Ведь вы сами сказали, что по инструкции никто не имеет права входить в кабинет.
Продолжая давить на беднягу Томпсона, Фили рисовал страшную картину неминуемой беды – меня и его ругают, а Томпсона переводят в турецкое посольство. Что касается несчастного Хлопушки, то он не спит и все плачет, день за днем, неделя за неделей.
В конце концов Томпсон оглядел коридор и сказал:
– Ради благородной цели…
– О да, – отозвался Фили. – Самой что ни на есть благородной.
– Он славный мальчик.
– Еще какой славный. И часто говорит о вас.
– Вы шутите!
– Ну, нет. И при отце тоже.
Томпсон улыбнулся.
– Ну и малыш!
Фили подмигнул ему.
– Доброе сердце.
Через несколько секунд вход был свободен.
– Теодор, – стали звать мы. – Эй, приятель!
У меня не было уверенности, что хомячок понимает человеческую речь.
Фили зашел за президентский стол, но я заметил, что он не сводит глаз с Томпсона.
Стоило Томпсону зайти за каминный экран и повернуться к столу спиной, как Фили достал из кармана речь, сунул ее в верхний правый ящик и закрыл его.
– И тут его тоже нет, – сказал он.
Я попросил Томпсона вызвать всех дежуривших агентов, чтобы они обыскали помещение и во что бы то ни стало нашли маленького коричневого зверька. Было уже поздно.
– Ну? – спросил я Фили, когда мы остались одни.
Фили покачал головой.
– Слава Богу, мы сумели добраться до его речи.
– Плохо?
Он закрыл глаза и опять покачал головой.
– Если бы он произнес эту речь так, как написал ее, можно было бы забыть о выборах. Такого ему не простили бы.
– Это значит?..
– Ага, – ухмыльнулся Фили. – Мы идем на выборы.
Таким образом мы с Фили первыми узнали об историческом решении президента баллотироваться на второй срок.
– Черт, это было ужасно. Шесть страниц, и всего пять предложений. И никакой это был не английский. Вообще неизвестно какой язык. А некоторые строчки! "Я еще не начал гон". Как это вам?
Когда я спросил, уверен ли он, что президент ничего не заметит, Фили кивнул и сказал, что не сомневается, потому что только пьяный мог написать такое, а, значит, вряд ли он вспомнит, что написал.
Фили все еще продолжал браниться, когда мы с ним разошлись в разные стороны, возобновив поиски Теодора.
К половине второго ночи двенадцать агентов службы безопасности прочесывали Белый дом и прилегающую территорию в поисках Теодора. Фили, которому все это надоело, предложил заменить президентского хомяка на другого – он в самом деле "повис" на телефоне, вытаскивая из постели несчастных специалистов и спрашивая, где можно ночью достать хомяка. Пришлось наложить вето на его инициативу, доказав, что Хлопушка в две секунды определит подмену. Фили, сдавшись, поднял руки и сказал, что идет спать.
– Отлично, – сказал я с досадой. – А как насчет вашего обещания Хлопушке? Как насчет того, что через пять минут ему принесут хомяка? Выходит, опять мне отдуваться за вас?
– Послушайте, – устало произнес он, – завтра тяжелый день, и надо хоть немного поспать. Может быть, эта крыса объявится утром сама. У них ярко выраженный домашний инстинкт.
Около двух часов ночи Теодор стал для него крысой.
В три часа, когда я все еще руководил поисками, зазвонил телефон. Раз, два, три, четыре звонка. Я подумал, что может звонить президент, если он вдруг захотел сообщить о том, что скажет завтра. Или Джоан – из Бойсе, испугавшись, что не застала меня дома.
Я взял трубку, и оператор Белого дома сообщил, что меня вызывает Хлопушка.
– Где Теодор? – шепотом спросил он.
Я рассказал ему, как обстоят дела. Он принял это мужественно, и я обещал не прекращать поиски, которые продолжались почти до четырех часов утра, когда я тоже выдохся и сдался. Предстоящий день должен был стать судьбоносным, и я рассудил, что должен поспать хотя бы два часа, иначе мне не выдержать. И все-таки было жаль Теодора. По дороге домой мне мерещились раздавленные, короче говоря, мертвые хомяки.
Телефон зазвонил в половине седьмого. Журналисты. Им не терпелось узнать о решении президента, от которого ждали отказа баллотироваться повторно на президентский пост. Они много говорили и требовали подробностей. "Эй-Би-Си", например, необходимо было знать, что президент предпочитает есть на завтрак. Проведя чудовищный вечер и, тем более, ночь, проспав меньше двух часов, я больше всего возмутился именно из-за этого вопроса.
– Откуда мне знать, что он предпочитает на завтрак? Хватит дурацких вопросов.
К семи часам таких звонков было уже около дюжины, и они окончательно испортили мне настроение. Приехала Айда, наша служанка, чтобы приготовить завтрак. Джоан даже думать не хотела о том, что я буду сам себе готовить, и попросила служанку приезжать пораньше.
Я был в душе, когда Айда принесла телефон.
От восторга у нее дрожал голос, пока она произносила:
– Мистер Вадлоу, вам звонит президент.
Она просунула трубку между занавесками, едва не толкнув меня.
– Черт! – вскрикнул я и, пытаясь увернуться, в чем мать родила выпрыгнул из душа, но задел за край бордюра и растянулся на полу.
Айда стояла не шевелясь и не сводила с меня глаз. Телефон стукнулся о пол. Я тер ушибленный бок.
– Вы не хотите говорить с ним?
– У-у, – простонал я, – ох.
Трубка лежала на полу всего в нескольких дюймах от моего уха, и сквозь шум воды я слышал: "Алло! Алло! Мистер Вадлоу, ответьте, пожалуйста".
Айда выключила воду. Мне удалось дотянуться до трубки.
– Да, – прохрипел я.
– Пожалуйста, ответьте президенту, – сказал оператор.
– Прошу прощения, что беспокою вас так рано, – услыхал я голос президента, – но Хлопушка не дает нам покоя из-за своего хомяка. Он говорит, будто вы с Фили знаете, где он. Больше я ничего не смог из него выудить. Вы вправду знаете, где этот чертов хомяк?
Думай, Вадлоу, сказал я себе. Не без труда я вспомнил, как мы обещали Хлопушке найти хомячка, и сказал президенту, что займусь поисками, как только приеду в Белый дом.
Войдя к себе в кабинет, я немедленно собрал особый совет, состоявший из миссис Метц, миссис О'Двайер и, естественно, меня самого. Все агенты службы безопасности и сотрудники Западного крыла были подняты по тревоге. Смотрители прилегающих территорий тоже были оповещены о пропаже. Я приказал убрать из подвала все мышеловки.