- Доктор надеется на ваше выздоровление, - сказал я отцу Макарию. - Тогда вернетесь ли вы на прежнее место в свою пустынную келью?
- Хотел бы, - отвечал он мне слабым и дрожащим голосом. - Но знаете: дух бодр, плоть же - немощна. Нет! Довольно понес я трудов пустынножительных. Если Господь продлит мне жизнь, надо мне понести труды общежития. Пойду тогда в монастырь, ближе к Божьему храму. Ведь нет на земле более надежного и безопасного пристанища, чем храм Божий.
Алексий, Человек Божий
Родителями Алексия, человека Божьего, были римский князь Евфимиан и его жена Аглаида. Единственный, поздний ребенок был окружен особенной заботой. Алексия ждала богатая мирная жизнь и высокое положение в обществе. Но не тем путем пошел избранник Божий.
Женившись по воле родителей на невесте из царского дома, он внезапно почувствовал в себе неудержимую силу Божественного призвания к нищете телесной и духовной. Не закончился еще свадебный пир, как он, вручив супруге золотой перстень и пояс, сказал:
- Сохрани это, Бог будет между нами до тех пор, пока благодать Его устроит между нами нечто новое.
И оставил родительский дом.
Переодетый в бедную одежду, Алексий добрался до порта и сел на корабль в Лаодикию. Высадившись на берег, Алексий отправился в Месопотамию, в город Эдессу, где находился Нерукотворенный образ Спасителя.
Семнадцать лет он жил на паперти храма, питался милостыней, делился с другими нищими, ел ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Весь был углублен в молитву и еженедельно приобщался Святых Тайн.
Изнуряя плоть, Алексий вскоре так иссох, что никто бы не узнал в нищем, изможденном и покрытом лохмотьями великого подвижника, если бы не указал на него Промысел Божий.
Однажды служащий из церкви, на паперти которой обыкновенно просил милостыню Алексий, услышал во сне слова Божьей Матери:
- Введи в церковь Мою человека Божьего.
Человеком Божьим был назван Алексий. С тех пор имя Алексия, как строгого подвижника, стало известно всем эдессянам.
А Алексий, тяготясь человеческой славой, тайно ушел из Эдессы и, достигнув морской пристани, сел на корабль, шедший в Киликию, с намерением приютиться в городе Тарсе, при храме святого апостола Павла. Но корабль, на котором он ехал, был занесен бурей к берегам Италии. Видя в этом указание Промысла Божьего, Алексий решил остаться на родине и здесь, в доме родителей, продолжать свой подвиг нищеты и лишения - среди земного богатства.
Явившись в дом отца нищим, он сказал ему:
- Приюти меня, дай мне питаться со стола твоего. И над тобой будет благословение Божье, и если кто странствует из родных твоих, то Бог даст тебе увидеть того, по желанию сердца твоего.
Отец не узнал своего любимого сына.
Обижаемый слугами, голодный, в рубище нищего, прожил Алексий в родительском доме так же, как и в Эдессе, почти 17 лет. Господь прославил кончину великого подвижника.
Незадолго до его смерти, во время богослужения Римского епископа Иннокентия, в присутствии императора Гонория, в храме два раза прозвучали слова:
- Ищите человека Божьего в доме Евфимиана.
Действительно, в уголке дома Евфимиана был найден мертвый нищий. Он лежал с покрытым лицом, в руке его был свиток. Когда приподняли с его лица покрывало, то увидели, что лицо его сияет. Когда взяли из рук свиток, то увидели, что это была хартия, в которой Алексий описал свою жизнь. Она заканчивалась следующими словами:
"Прошу родителей моих и супругу мою не сетовать на меня за их неутешную скорбь. Мое сердце болело о вашей скорби. Много раз я молил Бога укрепить вас в терпении и даровать вам Царство Небесное. Верую, что сколько вы претерпели через меня печали, столько же будете радоваться при Небесном воздаянии".
С великими почестями по царскому приказанию было вынесено тело человека Божьего из дома Евфимиана в церковь. Весь Рим сошелся чествовать останки открытого миру праведника - и многие больные получали чудесные исцеления.
Великий подвижник похоронен на Авентинском холме, на котором воздвигнута церковь его имени.
Вериги
Есть еще на свете люди бескорыстные, которые заботятся о других, забывая о себе. Именно такого человека хоронили на Митрофаньевском кладбище в Петербурге. На похороны собралось так много народа, что нельзя было предположить, что хоронят простого крестьянина.
Дедушку Михалыча знали все столичные бедняки, ютящиеся на чердаках и в подвалах Петербурга. Он прибыл в город семнадцать лет назад, одетый в сермягу, с тощей котомкой и с посохом в руке. На него никто не обратил внимания, считая его обыкновенным странником.
Но вскоре начали замечать, что по Сенной площади ходит какой-то странник и раздает бедным больным деньги и еду, - кому полтинник, кому двугривенный, кому краюху хлеба. Сам в сермяге, в лаптях, не лучше другого нищего, а бедным деньги раздает.
- Ты бы, дедушка, себе на черный день приберег, - говорили ему, бывало, те же бедняки.
Но дедушка знал одно: приходил в жилища бедняков, раздавал то, что у него было припасено в котомке, и безмолвно уходил.
Предполагали, что это богатый человек, что ему некуда девать деньги. Говорили, что он замаливает какой-то грех, который лежит у него на душе. Но, наконец, выяснили, что дедушка Михалыч сам ходит по знакомым купеческим домам, собирает милостыню, и все раздает нищим и больным. Сам он питался исключительно хлебом и водой.
Популярность его росла среди столичных бедняков. Купечество, узнав об образе жизни дедушки, считало за честь пустить его переночевать.
За неделю до кончины он простудился. Его отправили в больницу. Когда его раздели, то на исхудалом теле обнаружили железные вериги в пуд весом. На вопрос доктора, давно ли он носит эти вериги, дедушка отвечал, что он не снимал их с себя ровно 25 лет. Так как вериги были не на крючках, а скованы железным кольцом, то, по приказанию доктора, их пришлось распилить.
Звали дедушку Александром Михайловым Крайневым. Его вериги и тяжеловесный посох хранятся сейчас в ризнице кладбищенской церкви.
Это - он
На окраине Москвы среди бараков и бесконечных высоких заборов стоял небольшой серенький домик с покосившимися ставнями и некрашеной крышей.
В этом домике жил пожилой человек, терпящий сильную бедность.
Трудолюбивый с молодых лет, он всегда жил своим трудом, никогда и ни в чем не нуждаясь. Семьи у него не было, и он ничего не сберег на черный день, надеясь на свои силы.
Но черный день настал. Нищета нагрянула нежданно-негаданно.
Давно известно, что довольный человек забывает о Боге, так было и с ним. Господь отвернулся от него. Человек заболел, когда у него ничего не было.
Он переехал из центра города на глухую окраину. И здесь, быть может, умер бы с голода, если бы не один старый друг, который иногда помогал ему.
Так неожиданно потерять здоровье, которое давало ему все, и от безбедного существования перейти к нищете, - было ужасно.
- Если тяжело, - говорил он, - никогда ничего не иметь, то иметь и потерять все сразу - во много раз тяжелее.
Он вспомнил всю свою жизнь, ее хорошие стороны, и невыносимая тоска охватила его. Как хотелось ему вернуть прошлое, вернуть дни беззаботной жизни.
Но болезнь приковала его к креслу. Он едва мог сделать десять шагов.
Страдания исказили его лицо. Он поседел и высох. Так прошел месяц, другой, а страдания не уменьшались.
Горька, тяжела одинокая жизнь, особенно для больного.
Придет, бывало, к нему его старый приятель, принесет немного денег и провизии. Посидит с ним, поговорит, утешит, но больше ничего сделать не может.
- Неужели этому конца не будет? - сквозь слезы говорил больной.
Но конца не было видно. Страдал он по-прежнему, и по-прежнему крики оглашали его неприветливую обитель.
Прошел месяц, другой, третий, год. Больной едва влачил жалкое существование.
Было теплое, майское утро. Все кругом пело, ликовало и веселилось. Больной сидел у окна, тяжелые думы бродили в его голове. Вспоминалось ему, как радостно раньше встречал он пробуждение природы, а теперь… и слезы навертывались у него на глазах.
Далеко-далеко унесли его мечты и воспоминания, и ему больше, чем когда-либо, захотелось жить. Захотелось ожить вместе с природой. Он заплакал:
- Господи, помилуй меня! Не лиши и меня, грешного, Своей милости! - в слезах воскликнул он.
Всю свою жизнь он так мало думал и вспоминал о Боге, что когда это горячее восклицание вырвалось из его души, - он пришел в ужас от своей прежней жизни, ему стало страшно, захотелось молиться и молиться без конца.
Он выглянул в окно: вдали виднелся золотой купол церкви. Больной обрадовался. Со слезами искреннего раскаяния он стал креститься и шепотом читать молитвы. Ему вдруг стало легко и приятно на душе после этой молитвы, и даже легкая улыбка появилась на его лице.
Прошло минут пять.
Он все еще сидел у окна, изредка осеняя себя крестным знамением. Вдруг он заметил, что с другой стороны переулка к нему приближается молодой странник.
Больной опустил руку в карман, достал последнюю оставшуюся у него медную монету и протянул ее прохожему.
- Не нужно, - сказал тот, отстраняя руку.
Больной посмотрел на него с удивлением.
Ему очень понравилось лицо странника.
- Но что же вам нужно? - спросил больной.
- Я пришел сказать тебе: веруй в Бога, молись Ему, - и Он спасет тебя.
- Верую! - в слезах воскликнул больной. - Но недостоин Его милости за грехи мои.
Странник помолчал с минуту и сказал:
- Ты сильно страдаешь. Бог сжалился над тобой. Иди к угоднику Божьему Пантелеймону и молись, молись усердно.
Больной слушал и как будто не понимал, что вокруг него делается. Когда он пришел в себя, у окна уже никого не было.
На другое утро к нему пришел его друг.
- Что с тобой? - спросил он. - Тебя узнать нельзя.
Больной рассказал ему все и попросил проводить в часовню.
Через час они вышли из дома. Опираясь на руку друга, больной едва передвигал ноги. Он никогда не был ни в каких часовнях, и ему пришлось расспрашивать прохожих. Все охотно указывали ему путь.
Долго они шли, и один Бог видел, сколько страданий вытерпел больной. Каждый шаг отзывался страшной болью во всем его теле, но он все-таки шел, крестясь на попадающиеся по дороге храмы.
Наконец они подошли к часовне. Перед входом больной перекрестился и, в сильном волнении, вошел. Слезы были на его глазах.
Но только он подошел к иконе, как вдруг побледнел и прошептал:
- Это - он!
Потом стал горячо-горячо молиться.
На иконе он увидел лицо того странника, который вчера стоял у его окна.
Долго он молился. Ему не хотелось уходить отсюда, не хотелось подниматься с колен.
Наконец он встал и, взяв друга под руку, вышел.
Светло, благодатно было у него на душе, оживила его твердая вера в милосердие Божие и Его святого угодника.
Прошла неделя. Хозяин серенького домика сильно изменился. Теперь бывший больной без посторонней помощи выходит из дома, наслаждается весной, и сердечно благодарит Всевышнего, Который помиловал и исцелил его.
Странник
Яркое июньское солнце заливало землю. В воздухе пахло прохладой после благовонной, теплой ночи. Я стоял посреди двора и думал:
"Хороший будет денек, следует сегодня сходить в Курасовку".
Напившись чаю, выдвинулся в путь. Предстояло пересечь несколько слободских огородов и верст десять пройти полем. Расстояние порядочное, особенно в летнюю жару, но когда идешь к родному и близкому человеку - трудностей не замечаешь.
За слободой передо мной раскинулось широкое ржаное поле, на горизонте тянулись синеватой полосой графские леса, справа виднелись красноватые горы Гремячки, а слева чуть заметно белели дома и соборы нашего города.
Двигаясь вперед по пустынной дороге, я с удовольствием вдыхал живительный воздух. На четверти пути выбрал для отдыха живописное местечко и, растянувшись на траве, стал наблюдать за полетом коршуна, который парил надо мной. Вдруг слышу:
- Эх, благодать какая. Рай земной, да и только. Здравствуйте, молодой человек.
- Здравствуйте, - ответил я.
Передо мной стоял странник с непокрытой головой, лет пятидесяти, и, опираясь на длинную палку, по-доброму смотрел на меня. Его лицо окаймлялось русой бородкой, на голове была небольшая плешь, а сзади на плечах белели редкие пряди седоватых волос. Одет он был в заплатанный черный подрясник и подпоясан простым широким ремнем. За плечами у него была подвязана холщовая сумка, сбоку болтался белый жестяной чайник, на ногах - ветхие сапоги, в руках длинная палка.
- Я говорю, - продолжал между тем странник, улыбаясь, - в какую дивную красоту облачил Всемогущий Господь природу. И как я люблю ее в этой прелестной дикости, не искаженной цивилизацией.
По словам странника было видно, что человек этот не простой. О чем я и сказал ему.
- Да, молодой человек, - отвечал он, - когда-то я многому учился, был богат и знатен, да все уж миновало. - Вы не видели Бога, молодой человек?
- Нет, - отвечал я ему с удивлением.
- И я не видел. А присутствие Его в себе и около себя вы ясно ощущаете? Верите ли, например, что Он находится сейчас не только между нами, но и проникает все наше существо и слышит не только наш разговор, но и наперед знает все то, что мы скажем в будущем?
- Конечно: ведь Он Вездесущий.
- Очень хорошо, вы счастливы, что верите во все эти истины без сомнения, а некоторые в наше время и слышать не хотят об этом. Теперь многие не признают существования Бога. А ведь доказательства Его присутствия у нас перед глазами. Возьмем, например, это бездонное синее небо. Что мы видим? Ничего, кроме солнца и прозрачного воздуха. Спрашивается: каким же образом на нем держится светило, или эта земля, или звезды? Почему планеты не разлетаются в разные стороны? Или солнышко. Кто его зажег с благой целью развивать и поддерживать жизнь всего живущего? Слепой, бессмысленный случай в виде внезапного столкновения двух планет, как утверждают некоторые? Но что случайно, то не может приносить так долго и такой великой пользы всему живущему. Очевидно, что его зажег не кто иной, как премудрый Творец мира, в Которого мы веруем и Которого мы называем своим Отцом. Посмотрите теперь на эту цветущую землю. Какая красота нам открывается. Какое благоухание. Какие звуки. Стройные стебли злаков, мягкая травка, прелестные цветы напоминают нам о стремлении к добру и общении с Богом, Который есть источник и полное воплощение всякого добра и красоты. Пение птичек, шелест миллионов насекомых, ползающих у наших ног и твердо знающих свои обязанности. И подобных доказательств - множество. Однако мне пора. Прощайте, молодой человек.
Странник стал подниматься.
- Постойте, - сказал я, - мне с вами…
Мы пошли рядом. Я заинтересовался загадочной личностью странника и приступил к расспросам.
- Расскажите мне, пожалуйста, - говорю ему, - о вашем прошлом. Ведь вы говорили мне, что когда-то много учились, были богаты, знатны, а теперь в рубище странствуете по святым местам.
Странник кротко улыбнулся и посмотрел на меня так, что я невольно смутился.
- Вы желаете, - сказал он, - чтобы я воскресил перед вами то, что давно уже умерло. Как мне ни тяжело вспоминать то, что я, казалось, навсегда уже похоронил в своей душе, - я готов, если вы так просите, рассказать вам о своей жизни.
И странник начал свой рассказ:
- Родился я в богатой и знатной семье. В молодости учился в гимназии, потом в университете. Получил хорошее место, обзавелся семьей и жил припеваючи. С самого раннего детства я был человеком религиозным и уже в гимназии думал о монастыре. Но со временем, я перестал думать не только о монастыре, но даже о Боге и всецело предался удовольствиям светской жизни. Тогда-то Господь и стал будить меня от духовного сна с помощью несчастий. За год я лишился семьи. Родные умерли от разных болезней. Горе мое было ужасно. Я заболел, а когда выздоровел, то глубоко понял слова святого мудреца, сказавшего: "Все суета сует", - и не мог уже после этого жить среди беспечного мира. Я продал недвижимость, и, не оставив себе ни копейки, тайком направился к монастырю. С тех пор я странствую по святым местам, и нахожу утешение.
- Вот вам, дружок, все мое прошлое, - закончил странник свой рассказ. - Странствую я пятнадцатый год, и за это время успел посетить столько монастырей, что и не перечесть. Я исходил несколько раз вдоль и поперек все наше Отечество, побывал на Святой Земле и на Афоне, а теперь пятый раз иду в Киев.
- Значит, вы привыкли к странничеству?
- Можно сказать, что да. Сначала было трудновато, а теперь так привык, что если случится заболеть и пролежать дня два-три, то я больше страдаю оттого, что не могу двигаться, нежели от самой болезни.
- Но ведь странничество сопряжено с множеством неудобств и лишений: с холодом и жарой, голодом, беспомощностью и бесприютностью?
- Вы забыли о терпении, - кротко возразил мне странник. - В Евангелии сказано: терпением вашим спасайте души ваши, и еще: Царство Божие силою берется.
Мы прошли вместе верст пять и распрощались. Я остановился, чтобы вернуться на свою дорогу, а странник пошел дальше. Я не спускал с него глаз, пока он не скрылся вдали. Мне было грустно, как будто я навсегда распростился с дорогим мне, родным человеком.
По слову Твоему
Под величественными сводами Казанского собора перед иконой Казанской Божьей Матери толпятся богомольцы. Среди них молится юноша в студенческой форме:
- Царица Небесная, Заступница, Ты видишь муку мою. Я изнемогаю, помоги! - Голова его склоняется к холодному мрамору пола, и беззвучные рыдания сдавливают молодую грудь. - Владычица, помоги же, - шепчет он, - мне трудно, но пусть будет воля Сына Твоего и Твоя. Я решился… Иду в мир, по слову Твоему, Господи. Подкрепи же!
Юноша поднялся. На его лице еще сверкали капли слез, но оно дышало решимостью.
Виктор Тарский (так звали юношу) подошел к иконе Божией Матери, поставил свечу, приложился к святыне и твердо, как человек, нашедший цель жизни, вышел из храма.
- Господа! - сказал Тарский, войдя в гостиную своего дядюшки, у которого он жил. - Господа, я решил: иду в священники…
Ему не дали договорить.
- Виктор Платонович, да что с вами? Вы - священник? Вы хотите похоронить все свои таланты под рясой? Да и кто теперь идет в священники? Полноте, не срамитесь…
- Слушай, Виктор, - сказал дядя, - не дело ты затеял. Я не презираю деятельности священника, но только не с такими способностями идти в священники. Пусть туда идут…
Юноша перебил:
- Нет, господа, вы не правы. Именно сильные, талантливые и должны идти в священники. Самая кипучая и боевая - это деятельность священника. А то, что теперь над священниками издеваются, пусть… И Христа гнали. Гонят и Его служителей, но веры не потушат. Счастье, так всеми желаемое, может дать только религия, вера. А кто же лучше всего может дать это религиозное, а потому вечное счастье? Только священник. Как хотите, но я не изменю своего решения.
Гости насмешливо смотрели на молодого человека.