Глава 33
– Чего орешь? – сказала Катя. – Чё ты на меня орешь, старая дура?! Хочешь квартиру? Попроси! Спокойно. Вежливо.
– Я – старая дура? – не веря своим ушам, переспросила мамашка.
– А что, молодая? Разговаривать научись! Пердило кефирное!
– Я – твоя мать! – прошипела мамашка, и гордость послышалась в ее голосе. – Кто тебе жизнь дал, прошмандовка? Кто носил девять месяцев? Грудью кормил? Жопу мыл?
– Тебя просили? – холодно поинтересовалась Катя.
– Что? – растерялась мамашка.
– Носить, кормить, жопу мыть – я тебя просила?
– Н-нет…
– Вот и заткнись. Кстати, от твоего молока у меня был вечный понос. Забыла?
Глава 34
Печатать роман было нельзя, это похожий на Бога понял совершенно отчетливо, как только просмотрел роман до середины. Внешне роман походил на заурядный детективчик, написанный в меру пошло, в меру мастеровито и достаточно лихо. А вот содержание… В развлекательную почву детективного романа автор насмешливо зарыл большую политическую собаку. С документальными подробностями излагалась одна из главных тайн государства, а именно: источник личных негласных доходов Президента-победителя. Президент-победитель монополизировал торговлю кефиром на родине и за рубежом. То была одна из гордостей технической модернизации отечества: кефир победил йогурт. Не просто победил – уничтожил под корень. Немерянные вложения бюджетных денег принесли результат. Страна могучей десницей накрыла мировой рынок кисломолочных продуктов, стала монополистом, наконец-то поставляла за рубеж не сырьевые ресурсы, а продукт глубокой переработки коровьего молока, чем вполне обоснованно гордилась.
И вот, оказалось, деньги за кефир оседают в оффшорах. Перетекают из одной дружественной фирмы в другую, меняют цвет, форму, запах, стираются, сушатся – "отмываются", говоря на жаргоне финансистов-рецидивистов, – и превращаются в личные миллиарды Президента, охраняемые его собакой Баскервилей по фамилии… Фамилия в романе была названа липовая, но очень похожая на настоящую. Настолько похожая, что не могло возникнуть разночтений.
Как всякий порядочный детективный роман, этот не обошелся без погонь, отравлений, контрольных выстрелов в голову и таинственных смертей. Иногда убивали персонажей, отвратительно похожих на друзей Президента. То есть в книгу запрятали умысел – весьма прозрачный.
Умысел требовалось нейтрализовать, его следовало немедленно обратить себе на пользу.
Как это сделать, когда подслушивают мысли?!
Такой задачи судьба перед ним еще не ставила. Надо было научиться врать самому себе, врать мысленно, при этом контролируя и конструируя вранье таким образом, чтобы поверил могущественный противник, а ты, сам, управляя собой, не формулировал желаний. То есть требовалось овладеть искусством формировать желания, не обозначая их словом.
Был и второй вариант защитных действий: наполнить мозг мощным потоком паразитного сознания, таким мощным, чтобы его технически невозможно стало контролировать. И там, внутри потока, уметь извлекать из интеллектуального шума ключевые слова, складывать их в управляющее воздействие, но так, чтобы шифровальный пароль, скрывающий смыслы, опять же, не формулировался словами.
То есть надлежало: отказаться от слова как инструмента власти, овладеть чувственным миром, превратиться в животное.
Как только похожий на Бога нашел решение задачи, он просто воспарил на крыльях любви и уважухи. Любви к себе и уважухи к своему гению. Он опять нашел выход! Расстрельная команда будет маршировать на параде, вместо того чтобы хором выпалить ему прямо в грудь!
Мысли такого уровня еще никогда не приходили ему в голову. Следовало признать: холодильная камера оказалась прекрасным местом для интеллектуальных дискуссий.
Что совсем не удивительно для человека, рожденного и выросшего на вечной мерзлоте.
Глава 35
– Я прочитал ваш роман, – сказал похожий на Бога. Катя вернулась в Кремль и шла в Георгиевский зал. Похожий на Бога поймал ее в коридоре, пристроился за плечом и двинулся следом. – Вы действительно желаете его напечатать?
– Желаю! – гнусаво передразнила его спецагент Клио. – Что я, зря горбатилась три недели?
– Это можно обсудить…
– Не надо ничего обсуждать. Горыныч сказал: роман – печатать! – отрезала спецагент Клио. – И побыстрей! Ты чего это в валенках летом? Ноги мерзнут? Дуй к Горынычу, он быстро согреет!
Похожий на Бога оценил шутку вежливой улыбкой. Попытался затянуть время и выйти на предметный разговор:
– Вы роман сами писали?.. Или кто помогал?
– А тебе какое дело?
Похожий на Бога, к сожалению, не знал подробностей второго пришествия Горыныча. Похожий на Бога и не подозревал, какие художественные силы поддерживают творчество малограмотной Кати. Поэтому, естественно, привиделась ему опасная интрига. Лица интриганов скрывались во тьме и вызывали беспокойство. Кто-то невидимый стоял за Катей и Горынычем. Невидимый, судя по всему, приволок Горыныча в Кремль. Кто? С какой целью?
– Наше самое лучшее издательство займется романом. Вы же понимаете, верстка, макет…
– Какой еще макет?! Никаких макетов, книгу давай!
– Художник рисует обложку, рисунок называется макет. Потребуется время… Книга должна быть красивой…
– Три дня!
– Неделя, вы же понимаете…
– Заткнись и слушай. Горыныч дал три дня. Андестенд?
– Если не секрет, зачем вы ездили в город, Катюша?
– Я новую квартиру родителям пообещала. Ты понял?! – Катя скрылась за дверями Георгиевского зала, услужливо открытыми для нее лучшими в мире бойцами спецназа ГРУ. Двери закрылись, лязгнули засовы, повернулись по часовой стрелке колеса сейфовых запоров.
Глава 36
Родителей подняли в тот же вечер. Спокойные молодые люди в строгих костюмах предложили переменить жилье.
– Вот так сразу? – удивилась мамашка.
– Чего тянуть? Сели, поехали, – сказали молодые люди.
– А вещи собрать? – не унималась мамашка.
– Ничего не надо собирать. Там все есть. А ваше барахло отправьте на помойку.
Квартира оказалась огромным пентхаузом в доме на набережной. Новом доме на новой набережной. Паркет красного дерева, мрамор, инкрустированная золотом ванная с краном в виде головы Афродиты, золоченые кованые люстры, светящиеся витражи на потолке, итальянские шкафы, кровати и диваны. Стильно, дорого, удобно. Белое с золотом. Золота было немеряно, прямо как в Кремле, и даже больше: ручки на дверях – и те подверглись золочению. – Покрытие, пятнадцать микрон чистого золота… – подобострастно пояснил халдей с ключами, предъявивший квартиру.
Мамашка открыла шкаф, задохнулась от восторга – он был набит одеждой на все случаи жизни. – Размеры разные – выберите что подойдет, – пояснил халдей. – Остальное – выбросьте.
За окнами тридцать первого этажа переливалась огнями ночная Москва.
Я лег на диван и впал в отчаяние. Еще никогда в жизни меня не пытались купить. И вот теперь они сделали это. Словно догадавшись о моем желании учинить вселенский кошмар, подарили золотую клетку. Шестикамерный холодильник с компьютерным управлением, который прежде я видел только в рекламных проспектах, бесшумно работал на кухне. То есть в том тронном зале, который являла собой кухня. Холодильник был набит жратвой, названия которой я не знал, жратва сияла свежестью и манила волшебством жизни…
– Дура я, дура! Действительно, старая дура! – сказала мамашка. – Дом надо было просить! Чего позарилась-то на квартирку?!
Глава 37
У яда есть противоядие. У отравляющего вещества – антидот. У революции – контрреволюция. У белого пиара – черный.
Любвь и порнуха, две верных подруги, покоятся в сердце одном.
Похожий на Бога знал: подобное уничтожается подобным. Антипрезиденты рассчитывали возбудить народ чтением скандальных подробностей кефирного бизнеса? Вместе с антипрезидентским романом следовало выпустить в свет роман-альтернативу, то есть роман пропрезидентский! Рассказать подробности личного бизнеса парочки антипрезидентов. Противопоставить два романа, организовать общественную дискуссию и обратить возбуждение народа в чисто литературный конфликт. Прием простой, эффективный, очень действенный. Так что похожий на Бога боялся рукописи минут десять-пятнадцать, пока не успокоился. Отдал должное морозильнику – здесь успокоение наступало значительно быстрее.
Опыт альтернативных дискуссий имелся, да какой! Совсем недавно великому режиссеру были выделены великие деньги на великий фильм. Заранее было известно, что великий режиссер снимет великое дерьмо – он уже несколько лет кряду снимал только дерьмо и, видимо, был на это заточен обстоятельствами жизни. Но деньги дали – и целый год страна бурно обсуждала пустую трату на кинематограф миллионов долларов – благополучно позабыв о безвестно испарившихся кефирных миллиардах. Великим режиссером цинично пожертвовали, а экономическую дискуссию с божьей помощью весело перевели в дискуссию кинематографическую. Комбинацию придумал похожий на Бога – за подобные таланты его любил Президент-победитель.
Глава 38
Сам Президент-победитель был могуч, но простодушен. Первого в своей жизни антипрезидента разорил и посадил в тюрьму много лет назад. Испортил себе имидж, обрел долгоиграющую головную боль. Попал в цуцванг, как говорят шахматисты: держать в каталажке антипрезидента недемократично, но и выпустить нельзя – сочтут за проявление слабости.
И так плохо, и эдак хреново.
Тогда-то, за кефирными разговорами, похожий на Бога обрисовал, как легко и просто можно антипрезидентов превращать в евнухов – с помощью демократических инструментов. Президент-победитель идею оценил, назначил автора идеи своей правой руководящей рукой – сделал похожим на Бога.
Почему похожим? Потому что Богом был только он сам. Все остальные, с его любезного разрешения, могли походить на него отдельными частями тела.
Глава 39
Золотая клетка попыталась задушить меня, но ей это не удалось. Холодное бешенство привело в порядок мои мысли, спроворило ум. Я почувствовал: гениальное просыпается. Оно уже во мне. Живет, скрытое до поры до времени, как раковая клетка.
Да, гениальность – раковое образование, она возбуждает и убивает одновременно. А вы не знали?
Я победил золотую клетку одним ударом. Перестал пользоваться золоченым клозетом. Гадил по углам, где вздумается.
Правда, каждое утро приходила уборщица с моющим английским пылесосом и экологическими французскими шампунями, наводила в квартире идеальный хирургический порядок. Однако стоило ей выйти за дверь – я обнажал чресла, и золотая клетка корчилась безъязыкая. Жена орала как резаная, ей очень хотелось быть новорусской канарейкой, но я-то знал: оно близится, близится – явление вселенского кошмара!
Ничто не придает столько сил, так не приближает к сакральности, как обыкновенное мочеиспускание в подъезде. Я этого не знал. Был глуп и заражен вражеской пропагандой. Золотая клетка излечила меня.
Глава 40
Следует заметить, жизнь в Кремле несколько осложнилась. Когда твой прямой начальник проводит совещания в тулупе и валенках, как-то неловко попадаться ему на глаза, имея на себе костюм из тончайшей шотландской шерсти и английские кожаные туфли. Пришлось сменить дресс-код. Тулупы и валенки обрели аппаратную легитимность.
Проблема состояла в том, что больше ни у кого из кремлевских чиновников личного морозильника не было. Кондиционеры выдавали минимальную температуру плюс шестнадцать – и для замораживания потребителя не годились.
Пришлось потеть! С носов, ё-моё, капало. Ждали зимы, как библейские евреи манны небесной.
Но Господь не лишил благодати возлюбленных его сердцу чиновников – дал им болезненный щит и оружие защиты: распаренные тулупами сотрудники после визита в ледяной кабинет начальника тотчас заболевали, получали бюллетень на недельку-другую – и тем выживали.
Сигнальный экземпляр книги ровно через три дня взмыленный фельдъегерь доставил начальнику службы почт и отправлений Кремля. Тот, обливаясь потом, ринулся прямо в ледяной кабинет. Возможность посетить морозилку и простудиться всерьез обрадовала, начальник фельдъегерей шел по коридору вполне счастливый, предвкушая завтрашний халявный отпуск и недельное спасение от поганого тулупа.
Надо сказать, еще одно неудобство возникло в коридорах власти. Когда сотни зрелых упитанных мужчин и женщин непрерывно потеют, специфический запах не могут победить никакие дезодоранты. Ароматы клубились в коридорах и кабинетах, напоминая о реалиях химической войны, спасения от них не было никакого – кроме привычки.
Привыкнуть-то к запаху – привыкли, да вот выходя с работы пугали простых людей. Была высказана идея – простых людей тоже обязать носить летом тулупы, но предложение не прошло: справедливо опасались бунта.
Модельер и историк моды Александр Заика тут же выдал на гора новый фасон специальных летних тулупов: коротко стриженых и густо перфорированных. А также соорудил валенки из плетеных холодильных трубок. То есть превратил тулупы в подобие сеточки для волос, а валенки – в морозилки. Идеи великого модельера чиновникам очень понравились, но были отвергнуты из патриотических соображений: похожий на Бога мог новую моду неверно интерпретировать и воспринять как пародию на себя. Он-то не модничал, сидя в морозилке по шестнадцать часов в день, паковался в натуральную овчину и валяный войлок на благо отечества. Зато идея прижилась среди попсы: густо перфорированные тулупы и валенки-морозилки пришлись ко двору мастерам отечественного этнического рока!
Глава 41
Похожий на Бога пощупал книгу. Обложка из тонкого дешевого картона – народный вариант. Золотые буквы. Портрет Кати и крупная подача фамилии: Измайлова. Все как просили.
Похожий на Бога удовлетворенно хмыкнул. Даже не включил маскировочный поток сознания – настолько был очевиден его тактический успех. Этот, с тремя головами, оказался наивен и далек от реалий кисельного берега.
Можно было даже похвалить себя за мелкое коварство – естественно, для маскировки не формулируя похвалу словами. Вполне достаточно теплого счастливого трепета сердечной мышцы.
Якобы народная – мягкая – обложка мгновенно отлучила от книги средний класс, опасную для власти экономическую элиту государства. Много лет назад едва зародившийся средний класс поехал через открытые границы отдыхать в приморские зарубежные отели, выстроенные по законам не нашей культуры потребления. В чужой культуре роскошь заменяла вкус, а чрезмерное обжорство – мировую гармонию. У микробов, взращенных на вечной мерзлоте и ее скудных атрибутах, иммунитета от роскоши и обжорства не было. Страна обожралась роскошью, как ребенок пирожными. Когда средний класс немного разбогател – чудное, свежее, юное лицо страны покрылось прыщиками домов с башенками и средневековыми замками десять метров на пятнадцать, возведенными из дешевого искусственного камня. Посреди деревень и сельских погостов ни с того ни с сего возвысились альпийские псевдошале и провансальские якобы кантри.
В подобных интерьерах смотрелись полки с книгами под старину: золотой обрез, солидный переплет – имитация кожи и дерматина. Ловкие издатели немедленно удовлетворили спрос, книги (особенно детективы) теперь издавалась в формате энциклопедии Брокгауза и Эфрона. У самой активной части населения дешевая народная обложка вышла из употребления.
Иногда маленькое коварство приносит глобальный результат. Если помещено в нужном месте в нужное время.
Политический детектив – жанр специальный. Он требует подготовленного читателя. Средний класс книги в дешевых обложках не покупал. А нищие гопники, основные потребители дешевок, не интересовались политическими детективами – сложно, требует эрудиции (хотя бы в вопросах государственного устройства), социально активного сознания. Биологический бульон электората предпочитал фэнтези и сказочные уголовные расследования с клишированными конструкциями: убил, украл, попался; следак всегда умнее бандита, закон сильнее произвола.
Кстати, вместе с мерзлотой вдруг умерла "чернуха".
Хорошие книжки когда-то обозвали грубым словом: "чернуха". Реализм уже давно объявили архаикой, хотя по-настоящему он еще и не начинался. Реализм улучшали эпитетами: фантастический, социалистический, магический. Простые честные рассказы о жизни объявили "чернухой". "Чернуха" была естественным врагом мерзлоты, ибо подвергала сомнению любовь к мерзлоте, наводила уныние и мешала микробам размножаться. Хозяева мерзлоты преследовали "чернуху", творцы "чернухи" считали себя героями и были таковыми – в отдельных случаях.
В новой жизни "чернуха" умерла естественной смертью. Они нашли друг друга: читатель и издатель. Читатель не хотел напрягаться. Издатель не хотел напрягать. Умные литераторы сознательно притворились идиотами. Просто бизнес, ничего личного. Знаменитая фраза из бандитского фильма в применении к литературе обрела форму диагноза. Плохого диагноза. Ничего личного в рукописи – это ведь приговор. В прежние времена. А стало правилом.
Похожий на Бога снова включил маскировочный поток сознания. Там, внутри потока, он увидел первую книгу Катерины Измайловой, никому не нужную, лежащую за три копейки на макулатурных развалах, дожидаясь вторичной переработки. Похожий на Бога просто увидел это, не обозначая словами – как и подобает человеку с новым, животным мышлением. Взял книгу в руки, взвесил на ладони – нет, легковата, голуба, для борьбы с властью. Улыбнулся мечтательно. Положил книгу на сервировочный столик. Покатил столик к дверям Георгиевского зала.
Глава 42
В золоченые двери постучали.
– Да! – ответила Катя. – Кто там?
– Это я! – раздался за дверями знакомый голос. – Книгу привез. Сигнальный экземпляр.
– Подождите, я не одета! – крикнула Катя. Она, конечно же, была одета. Просто ждала, пока чудо-юдо с тремя писательскими головами превратится в дракона. Процесс требовал времени – секунду, две. Особенно не любил превращаться очкарик Чехов, тянул сколько мог – огнедышащая морда была ему явно не по душе. Катя дождалась окончания очередного сказочного апгрейда, скомандовала. – Входите!
Лязгнули запоры, дверь приоткрылась, но никто не вошел внутрь. В щелку двери вкатился сервировочный столик, дверь торопливо захлопнулась, и опять загремели запоры.
Столик проехал метра два, остановился. На инкрустированной столешнице лежала книга. Одна-единственная. На обложке Катя увидела свое лицо. Зарделась от удовольствия.
Горыныч проделал обратную трансформацию. Трехголовый толстяк самодовольно развалился в кресле, брезгливо покосился на книгу шестью глазами. Он-то при виде живой книги не испытывал никаких романтических эмоций. А вот Катя…