Выходит, верно, не ошибся Михаил в своем внезапном подозрении. Заводила был профессиональным шулером. И встречать его доводилось Михаилу не где-нибудь, а в собственной квартире - бывшей, понятно. Да при ситуации, надо сказать, пикантнейшей - в гробу не забудешь. Вернулся он тогда из ночного рейса. Вошел в квартиру… А из спальни - шорохи, звуки характерные, не спутаешь… Тихонечко, на цыпочках подкрался, резко открыл дверь и одновременно включил свет. А на постели вовсе не Лариска, как ожидал, а Маринка, подруга ее, с красавцем писаным. Маринка прикрылась с головой одеялом, а красавец - намеренно спокойно, прямо посмотрел на ворвавшегося хозяина. Михаил лицо его запомнил смутно, а взгляд этот - открытый, светлый, улыбающийся - четко. И сейчас, когда он умывался, на догадку навел именно взгляд. Михаил знал мужа Маринки, но вместо того, чтобы выгнать ее из квартиры вместе с хахалем, выключил свет, закрыл дверь и вышел. А когда вышел, буквально ожгла мысль - Маринка-то беременна! Живот такой, кажется, в декретном отпуске уже! И муж ее, Валерка, здоровый мужик, машинист тепловоза, где-то, наверное, в пути, рад едет, ребенка ждет!.. А на дите его, не рожденное, но живое уже, кто-то тут извергает… Потом был крупный разговор с Ларисой - она спала в другой комнате. "Марина любит его, - твердила жена. - Давно. До Валерки она его еще любила". - "Чего же тогда, если этого любит, за того замуж пошла?!" Валерка служил во флоте и носил до сих пор тельняшку, причем так, чтоб из-под рубахи был виден уголок с полосками. Маринка смеялась над его пристрастием к тельняшке, называла колхозником и умственно отсталым. "Чего человеку мозги морочить?! Идиота из него заранее делать?! Или этому не нужна, так хоть за кого-нибудь!.. Тогда дорожи!.." - "Нужна и этому, - объяснила Лариса. - Он ее тоже любит. Только у него такая жизнь, что…" Сильной, давней любви, как оказалось, мешало то, что красавец - шулер. Катается по стране, подсаживается в поездах к пассажирам, заводит игру, деньгу зашибает - дай нам бог столько!..
Что удивительно, Михаил тогда как-то сразу успокоился. Понравилось даже, что человек - странствует, шулер!.. Жизнь, судьбу ставит на карту!.. Теперь же, когда видел перед собой жертву - не какого-нибудь пресыщенного толстосума, а тщедушного, в поношенном невзрачном пиджаке, наверняка и без того неудачливого, потому убитого досадой паренька, - становилось не по себе. Собственная постыдность виделась. Понималось: это таксистом поработал, пообтесался, осмотрительнее сделался, думаешь вроде о чем-то, да ухо настороже, а раньше - как пить дать сам попался бы на удочку! Мордастый-то неспроста заговаривал и улыбался ему, будто девочка. Не ответь Михаил, мол, да, из командировки, тот бы, тертый волчара, так просто не отвязался - коли из командировки, значит, денег нет!
В проходе опять показались парни. Вторым шел этот, Заводила, как Михаил его про себя окрестил. Он смотрел все так же распахнуто, с веселой, как бы зазывающей наглецой. Сомнений у Михаила не осталось: тот, Маринкин. Парень, идущий первым, приостановился было, но Заводила, коротко глянув на Михаила, стрельнул глазами на рыжего паренька и подтолкнул в спину своего товарища. Буквально через мгновение послышался звонкий его голос; но что не укладывалось в уме - в купе, рядом с тем, где только что, как говорится, на глазах у изумленной публики красавчик вытянул деньги у нескольких человек, кто-то снова соглашался играть.
- Может, сказать проводнику, раз много проиграл, - обратился Михаил к рыженькому. - Пусть сообщит начальнику поезда. Их на станции возьмут - и вернут тебе…
- Разве проводник всего этого не видит? - приглушенно проговорил пожилой человек. - Его сейчас и в вагоне нет, вот в чем дело. Получил свое и…
- Ну тогда прямо к начальнику пойти!.. - Михаил хоть и восклицал, но тоже негромко.
- Вы что, шутите? Они же следят за тем, кто много проиграл… Вагон у нас головной, проход один, прикончат и выкинут… Ключи вагонные у них свои…
После этих слов Михаилу впору было вызваться самому идти к начальнику, коль завел речь. Прикончить, конечно, не прикончат, думал он. Это в крайнем случае. Но встретить, пригрозить могут. Михаила подзуживало - попробовать. Не ради этого паренька или кого-то других, кто, развесив уши, садится добровольно отдавать деньги, а так - судьбу попытать. Уж больно они уверены, черти! В какой-нибудь час, а то и меньше, если считать, что на некоторое время исчезали, прошерстили весь вагон! Без пистолетов и ножей ограбили! Безнаказанно. Это подавляло. Но… понимал Михаил, если ему действительно преградят путь, то дальше уже против воли и здравого смысла он попрет напролом! Так-то в жизни характер у него вроде покладистый, но доведись до крайности, до конкретного унижения или насилия - мозги отшибает, душу рвет!.. Из-за этого и с такси ушел - из-за непримиримости, в какие только переделки не попадал! А может, оправдывает сейчас себя он, успокаивает самолюбие, а на самом деле просто кишка тонка?..
Он склонился вбок и посмотрел вдоль прохода назад-вперед. Позади, а если считать по движению поезда, то наоборот, впереди красавчик заводила играл с мужичком один на один за боковым столиком. В другой стороне Михаил увидел сидящего вполоборота к проходу мордастого, который заговаривал с ним о помятой рубашке. Там же, где-то ближе к купе проводника, разворачивалась более шумная групповая картежная игра. Мордастый, словно того и ждал, повернулся на взгляд Михаила и улыбнулся шире прежнего, подмигнув обеими глазами, мол, умылся уже, рубашку одернул и заправил в штаны, все чин чинарем, как же, надо, подъезжаем! И Михаил ответил тем же, улыбнулся, да, дескать, умылся…
Мордастый как бы принимал его в свою компанию, в сговор. И жалостливое чувство Михаила смешалось с презрением даже к рыженькому: сидит, не чешется! А Михаилу что, больше всех надо? Мало ли их, рыжих!.. Да и как это он, не игравший вообще, пойдет, станет говорить? Получится - закладывает, доносит!
- В тамбуре у них обычно человек дежурит, - размеренно нашептывая, продолжал нагонять страх на окружающих пожилой человек. - Карты - такое дело…
- Да чего вы?! - резко повернулся рыженький от окна. - Никто меня силой играть не заставлял… Проиграл так проиграл, чего теперь!..
- Проиграл… У них система…
Михаил поднялся и стал собирать постельные принадлежности. А когда, бросив простыни и наволочку с полотенцем на смятую груду белья действительно в пустом купе проводника, возвращался обратно, увидел впереди невысокую фигурку рыжеватого. Пошел следом. Парни-шулера, раскормленные все под стать мордастому паха́ну, энергичные, на два раза прошерстив вагон, уже работали на дурачка. Открыто, с картами в руке шастали туда-сюда, шарили глазами, будто выискивали должника, приставали, хуже цыганок на базаре, чуть не к каждому. Без долгих подходов, без каких-нибудь там "рубашку помяли", протягивали колоду и предлагали сыграть. И находились, снова находились желающие! То ли под наглостью откровенной люди выпускают дух, теряются? Лучше, думают, часть денег отдать, пока все не отняли?.. То ли действительно надеются выиграть? Вот уже - как кролики в пасть удава, иначе не скажешь! Гипноз какой-то. Непостижимо! Но к Михаилу, однако, ни один не подошел, если не считать мордастого… Глянут - и мимо… Поднаторели!
Рыженький стоял в тамбуре, смотрел, как и в купе, задумчиво в окно. Не курил. Значит, не покурить вышел, а решил побыть один. Спрятаться от глаз людских.
- Подъезжаем, - сказал Михаил, тоже поглядев в окно. Неподалеку от железнодорожного полотна простиралась водная гладь с разбросанными на ней поплавками рыбацких лодок.
- Шершни, - добавил он и не без сладости вздохнул: дом близится, как же…
- Озеро так называется? - заговорил парень.
- А? Нет, это водохранилище. Но здесь и озер много. А ты не местный, что ли?
- К дружку еду. Вместе служили.
- В отпуск?
- Не знаю. Посмотреть. Понравится, останусь.
- П-понятно… Как же тебя угораздило, с деньгами-то?..
- Д-а-а… - смутился парень, вновь отвернулся к окну. - Бог с ними, с деньгами. Не жалко.
- Это… На хоть трешку, - полез в карман Михаил. - А то, поди, до друга добраться не на что…
- Не надо, не надо, - покривился парень.
- Возьми. Чего стесняться - со всеми может быть. Больше не могу дать, сам из отпуска, не проиграл, а все равно… все в трубу… Бери.
- У меня есть. Есть. Заначка. Двадцать рублей. На обратную дорогу…. На всякий пожарный… заныкал.
- А-а, - удивился Михаил: сказывалась все-таки в пареньке крестьянская жилка. Двести, триста, может, рублей продул, а заначку, последние двадцать, не тронул. - Ну, смотри. А то - стесняться нечего.
- Деньги не жалко, - снова повторил паренек, все глядя сквозь сильный прищур в окно. - Деньги тоже жалко, ну… заработаю. Зло берет… Вечно… На себя - зло, - мелко заморгал он. - Использовали, как…
Лицо паренька наморщилось, и сам он весь съежился, сделался вдруг стареньким. "Использовали, как…" - невольно напрашивалось у Михаила известное пакостное сравнение. Он еще собирался порасспрашивать насчет профессии парня, но говорить расхотелось. Уничижительность, с которой рыженький сказал о себе "использовали", передалась ему, что ли? Смрадом дыхнуло, наполнило, будто его тоже… использовали! Хотя и непонятно было, какое он к нему-то имеет отношение?
Михаил постоял еще для приличия. Поезд вздрогнул, стал тормозить - вечно они перед самой станцией по полчаса стоят - и он вышел. Но от слова этого, этого чувства - использовали - отделаться скоро не мог. Шулеров в вагоне не было.
На перроне Михаил заметил группу людей в штатском, но… с выправкой. А поодаль, у входа в здание вокзала - двух милиционеров. И хотя не терпелось домой, любопытство взяло верх. Задержался. Не шустряков ли вагонных поджидают, подумал, не доигрались ли ребятки?.. Встал на углу здания вокзала: выйти в город можно было или через само здание, где у входа дежурили милиционеры, или огибая его слева.
В чинных мужчинах с выправкой он, однако, ошибся, или же те выполняли иное задание: встретили двух почтенных старцев, тоже с выправкой, и все они вместе удалились. Но Михаил, не уходил. Захотелось проверить еще одно подозрение. Дождался, когда схлынул весь народ. Шулеров не было. Проглядеть их, шесть или семь здоровых лбов, Михаил вряд ли мог. Он тоже довольно рослый - выше основной массы, увидел бы. Выходит, останавливали поезд за десять минут до прибытия не случайно. Сорвали стоп-кран и выпрыгнули. Предусмотрительные!..
Поругивая себя, что простоял неизвестно зачем, а теперь в трамвай не втиснешься, Михаил заспешил к остановке. Жена, прикидывал он по времени, должна еще быть дома. Соскучился, оказывается! Ну и… как ни говори, больше двух недель постился… Дочка, жалко, уже в яслях, а то бы сейчас так обрадовалась, так сладостно взвизгнула… Эх, а Степка как бы обрадовался, явись отец сейчас… Да что об этом?.. Пересекая привокзальную площадь, Михаил посмотрел туда, где стояли междугородные автобусы - с торца здания железнодорожного вокзала находился автовокзал. Оканчивался отпуск, через день уже ему на работу, за баранку… Тоже, оказывается, соскучился!..
Прибывший после дорог дальних и ближних люд, надеясь с ходу ухватить удачу, оседлать судьбу, толпился вокруг лотка с билетами лотереи "Спринт". Старый торговец счастьем, в берете, с длинными седыми волосами, с лицом неподвижным, как бы ощерившимся и так застывшим, монотонно и гортанно шаманил, хотя и без того не было отбоя от покупателей: "Не жалейте рубля. Рубль - не деньги… За рубль - машину…" Михаил тоже взял три билета на трешку, которую предлагал рыженькому. Все три - проигрышные.
2
Худо ли, бедно ли, не хуже других жил Михаил. Нормально. Было ясно: жена, дочь, падчерица - это его вторая семья. Первая - распалась, остался сын, Степка. По сыну тосковал, мучился, но не он, Михаил Луд, первый, не он последний разводится.
Жизнь катилась - как катилась!
И вдруг - вкатилась в большую лужу….
Михаил вошел в подъезд своего дома, вбежал на лестничную площадку, - настроение, понятно, было приподнятое - заглянул в почтовый ящик попутно. Письмо. Обыкновенный такой конвертик, с местным обратным адресом, но незнакомым. Открыл - бланк, повестка - срочный грозный вызов в кожвендиспансер.
Михаил не перепугался особо, не запаниковал: изумился больше. С той поры, как женат он на Татьяне, три года уж, слава богу, никаких таких особых грехов за ним не водилось. На родине возникал вариант, но… ничего не произошло - как теперь думалось, к счастью. Постоял, погадал и решил: скорее всего, Лариска во что-нибудь вляпалась, а на него свалила. И пошагал по ступенькам вверх, благодарный судьбе, что вовремя подоспел, а так попался бы этот конвертик Татьяне!.. Хотя чувство неспокойное в глубине где-то поселилось…
Не сказать чтобы днем очень уж перенервничал. Пива с другом Сашкой попили, о поездке рассказывал вполне весело… Но ночью приснился Михаилу странный сон. Бывало, снились кошмары, например, будто попал в аварию - шофер все-таки, понятно. А тут… Чепуха какая-то.
Приснилось, будто вцепилась ему в пятки пегая здоровая кошка. Он схватил ее, отбросил… Глядь, а вцепилась-то не кошка вовсе, а мышь. А кошка лишь ее в своих зубах держала. Проснулся Михаил, схватился за пятку - ничего, нормальная… Пошарил под одеялом, по простыне - пусто. А все кажется, была мышь…
С утра пораньше отправился в диспансер. И тут огорошили. Симпатичная, молодая женщина-врач - на руке колечко обручальное, как муж на такую работу отпускает?! - сухо спросила:
- Когда был у вас контакт с Верой Кулешовой?
Михаил даже зажмурился, и во тьме одно на уме завертелось: "Ни ф-фи-ига себе…" - такое охватило недоумение! Вера! Уверен был, если и есть безгрешный на свете человек, так это она, Вера! Застенчивая до потери речи, в мечтах вся… Да быть не может!
- Она указала вас…
Чушь полная! Он, Михаил, голову под топор готов положить, что у него ничего ни с кем, единственно - с Верой. В жене, Татьяне, уверен, да она и в абортарии недавно лежала, обнаружили бы. А с Верой у него совершенно случайно получилось! Как вышло… Черт его знает, как и вышло. Она работала библиотекаршей в автопарке. На вид девочка совсем - потом выяснилось, двадцать шесть ей уже было. Худышка, в очках. Михаил частенько заходил - книжку взять, журнал "За рулем" полистать. А в ту пору так его стала заедать тоска по сыну, который хоть и в том же городе живет, да не с ним. Тоска ест, а поделиться не с кем. Жене не будешь об этом говорить! Сашке разве, другу. У того своих забот по горло. Зашел как-то в библиотеку, Вера спросила, отчего, мол, хмурый. Всю печаль свою ей и выложил. А после разговоры о жизни его и тревогах всегдашними стали. Умела она слушать. И скоро Михаиловы горести, кажется, волновали ее больше, чем самого Михаила. Степку, не видя, полюбила: какой-нибудь пистолетик купит, передать просит, книжку… Оказался Михаил в гостях у Веры, в общежитии: комнатка на двоих, ветки кленовые подсохшие на столе, из-за шкафа и зеркала торчат, кукла на подоконнике… Праздник, что ли, какой-то был? А, институт она окончила заочный…
Да, история приключилась…
Впрочем, рано за голову хвататься. Кровь взяли, наказали строго-настрого явиться через четыре дня, там видно будет. Выпадут кресты - как Михаилу мужики в очереди объяснили, кресты какие-то должны выпасть, если болен, - тогда и… Неохота и думать, что тогда.
А пока жить. К детям своим почему-то остро потянуло - выходил из диспансера и прямо вот до щемоты, до нетерпения захотелось что-то для детей сделать! И для Степки, и для Настеньки, и для Маши, пусть не родная, все равно своя, ребенок… На озеро, что ли, всех свозить? В цирк сводить? В цирк! Давно Степке обещал. Обязательно - в цирк!
Жизнь пошла юзом, такими вот пробуксовками…
3
Обшарпанный темный подъезд, узкая чистая лестница - поднимался по ней Михаил, и снова пробирал его знакомый холодок и слабость. По этой лестнице нес на руках молодую жену в подвенечном уборе, потом кулек из одеяла с первенцем своим… А теперь подъезд, лестница, квартира - чужое! Должны стать чужими. А как станут, когда та самая жена, сын-первенец остались, живут здесь…
Позвонил. Как обычно, ждал, пока откроют, в волнении, с боязнью смутной: слишком непредсказуемый человек Лариса…
Дверь открыла не Лариса. Открыло какое-то молочно-белое пятно с лиловым лепестком губ. И скривились эти губы, как бы ухмыляясь, раздумывая, пускать его, Михаила, нет. Марина, Ларискина подруга… В памяти сразу мелькнула та ситуация, когда Михаил застал беременную замужнюю Маринку с любовником на собственной брачной постели. Теперь она вызывала у Михаила прямо-таки физически ощутимую брезгливость. Он считал, ее уж и в природе не существует, по крайней мере, исчезла из Ларкиной жизни, нет, здесь! Сколько раз Михаила трясло, когда он заставал жену в компании этой Марины и подобных ей - пьянющими!.. Сколько потом слов выговаривал Михаил жене: вразумительных, бестолковых, вкрадчивых, всяких!.. И та уж поймет вроде, застыдится, поклянется всеми святыми - опять эта Маринка откуда-нибудь явится! Сам, конечно, виноват, надо было сразу разогнать их шайку-лейку, да чего греха таить, поначалу нравилось посидеть в веселой беспечной компании, выпить… Стоит, скривила губы…
- Позови Ларису, - попросил Михаил.
- Зачем она тебе?
- Какое твое дело!..
Смотрит на Михаила - глазом не моргнет. И ни с места.
- Позови. Или пусти - войду. - Михаил старался спокойно говорить.
Подумал, сказать, может, что видел ее шулера при деле… Да больно уж с души воротило… Муж, наверное, все на тепловозе… Неужто он ничего не замечает, не понимает, что жена его не из тех женщин, которые терпеливо ждут мужей из долгих командировок?! Ее в соседней комнате оставить опасно. Хоть какой доверчивый будь - мыслишки ревнивые должны шевелиться. Что она говорит в свое оправдание? Наверное, то, что говорят в таких случаях все: "Как ты можешь обо мне такое думать?!" Самое невероятное - она на шесть лет моложе Лариски!
- Ларочка, к тебе гость, - смилостивилась Маринка.
Лариса наконец появилась, лениво, будто нехотя. Встала в двери. Тоже губы чуть скосила. Бровки подняла: кто, мол, такой и откуда взялся? Голову набок, бедро в сторону, огненные волосы по плечам. "Красивая все-таки, зараза, - Михаил подумал. - Даже нет, не то чтоб красивая - соблазнительная".
- Может, впустишь? - заговорил Михаил.
- Нечего. Говори здесь, чего надо?
- Веселитесь все, празднуете?! - не сдержался Михаил. Он не хотел этого говорить, обвинять, да больно уж его зарядила раздражением Маринка.
- Не твое дело! Я не хожу, не смотрю, что вы там делаете!
- И эта… Помойка здесь!
- Твоя Таня одна хорошая, и иди к ней. Чего приперся? - Лариса была, конечно, много спокойнее Михаила.
- Доведет она тебя. Она же нормальную человеческую жизнь прямо ненавидит. Между прочим, я тебе раньше не говорил, но она мне вон там, на кухне, почти открытым текстом кое-что предлагала…
- Ты чего хочешь? Я тебе друзей не выбираю. Говори и убирайся. Нечего тут распоряжаться!
- Здесь мой сын!
- Твои дети у тебя дома с красавицей твоей бессловесной, с грустными глазами.
- Где Степка? - Михаил все же взял себя в руки, посуровел.
- Зачем он тебе?
- В цирк хочу сводить.