– На, закури, – паренек протянул пачку "Явы", и Виктор Васильевич стал вытаскивать сигареты большими неловкими дрожащими пальцами. Но и у паренька пальцы еле заметно дрожали. Наконец Виктор Васильевич вытащил сигарету, сунул ее в рот и так стоял, забыв прикурить. – Ну, что ходишь? – продолжил парень. – Думаешь, не вижу, что от самой Рижской за мной таскаешься? Смотришь, к кому хожу? А чего, ходить уже нельзя? Бобылев попросил? Да? Ну, чего молчишь? Или из‑за мотоцикла из‑за того… Дело ж закрыли, чего еще? Понятно тебе?!
Виктор Васильевич быстро кивнул.
– А если понятно, значит, вали отсюда! – сказал парень зло и прибавил: – А то я сейчас свистну ребят, ты у нас пятый угол поищешь.
Виктор Васильевич смотрел в землю.
– Вали, вали отсюда, я чего сказал! – громко приказал парень напоследок и даже толкнул несильно Виктора Васильевича в грудь.
Он быстро взглянул на сына, кажется, хотел что-то сказать, но повернулся и пошел вниз по Каляевской, не оглядываясь.
Остановился он на площади Свободы, вытащил изо рта сигарету, посмотрел на нее растерянно и, сломав между пальцами на две половинки, бросил.
Рядом с павильоном автобусной остановки стояло то же, что и утром такси и тот же пожилой аккуратный таксист посматривал на него из‑за бокового стекла. Виктор Васильевич подумал и подошел к машине. Таксист опустил чуть стекло, глядя вопросительно.
– До станции подбрось, – попросил Виктор Васильевич.
– Садитесь, – вежливо сказал таксист.
Виктор Васильевич сел с ним рядом. Захлопнул дверь. Но, глянув в окно, попросил вдруг:
– Погоди, не едь…
Он смотрел, не отрываясь, на женщину, которая шла по другой стороне площади. Лица ее он не видел. Она удалялась, небогатое зимнее пальто, сапоги, серый платок. Шла быстро, глядя по сторонам, ища кого-то.
– Ну, едем или нет? – не выдержал вежливый таксист.
– Погоди-погоди, – попросил Виктор Васильевич, провожая женщину взглядом.
Она шла к Рижской.
Когда женщина скрылась, Виктор Васильевич глянул на таксиста чуть виновато.
– Извини, пожалуйста, – сказал он и, выйдя из машины, быстро пошел, почти побежал, но не туда, куда пошла его бывшая жена.
Он добежал до аптеки и остановился. Можно было идти вверх по Каляева, где стояли исполком, почта, гостиница и универмаг. А можно было перейти дорогу и попасть на Комсомольскую, состоящую из домов не старых, но старомодных: двухэтажных, с лепниной, арками и гипсовыми шарами.
Вероятнее, что сын пошел по Каляевской, потому что там был центр старого города, универмаг, в котором он мог купить то, что не купил в "Одежде", но Виктор Васильевич перебежал улицу и заторопился по Комсомольской. Паренек вышел из-под арки ближнего дома, уткнувшись взглядом себе под ноги, и не видел Виктора Васильевича. А тот остановился и стал ждать.
Паренек поднял голову, вздрогнул от неожиданности и тоже остановился.
Виктор Васильевич медленно подошел к нему с протянутой рукой, словно собираясь что просить, негромко заговорил:
– Слушай… парень… Я не из милиции… И за тобой не слежу… И про мотоцикл этот я ничего не знаю… Я вообще в вашем городе первый раз. И ты на меня не кричи, пожалуйста. А ходить за тобой я ходил. Это правда… Только вот почему… сейчас объясню… У меня сын был такой, как ты, не только по годам, а вообще… На тебя похож был как две капли… Я когда увидел тебя, даже испугался. Думал – это он…
– Ну и чего? – спросил недоверчиво и настороженно парень.
– Он… – У Виктора Васильевича перехватило дыхание. – В общем, нет его больше. – Ладонь его осталась протянутой к сыну. – Он… этим летом погиб. Понимаешь… А у ме… ме… меня, кроме него, никого не было… Ну, вообще никого… Вот я и пошел… Ты извини, если я тебя напугал.
– Да чего, – заговорил парень, оскорбившись предположением, что его можно напугать. И вдруг повернул резко голову, посмотрел назад, словно опасался там кого увидеть. Улица была пуста.
Виктор Васильевич молчал. Он опустил руку и смотрел в сторону на бетонный комбинатовский забор, который здесь, в старом городе, был, кажется, всюду, на два высоких тополя, качающихся от ветра.
Парень тоже молчал, смотрел себе под ноги.
– У тебя сегодня дела? – тихо спросил Виктор Васильевич. – Я смотрю, ты все ходишь…
Парень кивнул, быстро взглянув на него. И Виктор Васильевич кивнул понимающе и согласно и снова посмотрел в растерянные глаза парня.
– Пока ты будешь дела делать, можно я с тобой похожу? Просто так… Я мешать не буду…
Паренек не ответил, постоял чуть и, обойдя Виктора Васильевича, пошел дальше, медленно и еще сильнее сутулясь.
Несколько секунд Виктор Васильевич смотрел в его спину и двинулся следом, так же медленно. Был он от сына шагах в семи-восьми. Не отставал, но и не решался приблизиться. Так они и шли.
По Каляевской паренек шел довольно быстро – мимо стенда с киноафишами, книжного магазина с выставленными в низкой витрине детскими книжками, маленькой двухэтажной гостиницы. У универмага, небольшого, но важного, с двумя колоннами и просторными, украшенными кумачом витринами, паренек замедлил шаг.
Виктор Васильевич оказался ближе и осторожно спросил:
– Ты купить чего хочешь?
Паренек пожал еле заметно и неопределенно плечами и не стал входить в универмаг, прошел до его угла и вдруг неожиданно рванулся, побежал через неширокую дорогу к стоящему на другой стороне зданию почты.
Это было так неожиданно, что Виктор Васильевич остановился и даже как будто испугался, ничего не поняв. А парень уже стоял на другой стороне переулка к нему лицом, прижавшись спиной к боковой стене почты.
Виктор Васильевич сделал к нему два быстрых шага, но тот остановил резким глухим криком:
– Стой там!
Виктор Васильевич остановился, совсем растерявшись.
– Видишь там… пацанов? – спросил быстро парень.
Виктор Васильевич посмотрел на другую сторону улицы. На тротуаре стояли подростки, человек десять. Они были в болоньевых куртках, без шапок, мерзли, курили, переговариваясь и поглядывая по сторонам.
– Вижу, – ответил Виктор Васильевич, продолжая смотреть на подростков.
– Куда они идут?
– Никуда, стоят, – объяснил Виктор Васильевич, глядя теперь на паренька.
– На меня не смотри! – приказал он. – И молчи.
Подростки посматривали иногда на Виктора Васильевича, единственного, кроме них, человека здесь, потом повернулись и пошли, посмеиваясь чему-то своему, в другую сторону – к новостройке огромных белых девятиэтажных домов.
– Они пошли, – сообщил Виктор Васильевич.
– Куда?
– Туда, – махнул рукой Виктор Васильевич.
Паренек постоял еще немного и медленно двинулся вдоль стены, а потом вдоль невысокого дощатого забора, ограждающего задний двор почты.
А Виктор Васильевич пошел по другой стороне переулка, вдоль высокого бетонного забора потребсоюзовского склада.
За заборами тянулась змейкой однопутная железная дорога. Раньше по ней ходили паровозы, завозили на комбинат сырье и вывозили готовую продукцию. Теперь это делали автомобили. Рельсы лежали на старых шпалах в толстом слое пристывшей пыли, между ними торчала пучками побитая морозом жесткая шуршащая трава.
Линия уходила за город. Паренек шел по шпалам быстро и привычно. Виктор Васильевич был чуть сбоку, отставал на одну лишь шпалу. Он посматривал на паренька и наконец спросил негромко, с едва заметной улыбкой:
– А чего ты от них прятался?
Тот полуобернулся быстро и в первое мгновение, кажется, хотел сказать что-то резкое и злое, но сдержался, промолчал.
Виктор Васильевич улыбнулся больше.
– Небось старый город на новый деретесь?
Паренек снова посмотрел на Виктора Васильевича, теперь чуть удивленно.
– А вы откуда знаете? – спросил он.
– Чего ж я, таким, как ты, не был? – ответил Виктор Васильевич обрадованно, потому что начинался разговор. – Я в таком же городе, как ваш, родился. Поменьше, правда, был. Ну, вот мы край на край и дрались, бывало… Старый на новый… Только мы помоложе были. Лет по двенадцать… четырнадцать… А в ФЗО уже не так… Там уже только на танцах… Но не так все равно… Придешь с завода, устанешь…
Паренек слушал с интересом. Но Виктор Васильевич замолчал.
– Да нет, – заговорил теперь паренек, – мы край на край давно не деремся… Теперь все по-другому… Просто мы ихнего одного поймали… – паренек замялся, подбирая слова, – хоровод ему устроили…
– А за что? – быстро спросил Виктор Васильевич.
– Надо было, – неохотно ответил паренек. – А теперь они меня ловят.
– Зачем же тогда на старый город один заходишь? – спросил нетерпеливо Виктор Васильевич.
– Надо, значит, – вновь неохотно ответил паренек и, помолчав, прибавил: – Да я не думал, что они рано так выйдут.
– Смелый, не боишься. – Виктор Васильевич сказал и испугался, что парень почувствует подхалимаж.
Однако тот лишь усмехнулся:
– Станешь смелым. – Ему, похоже, понравилось, что этот мужик так про него сказал.
Линия поднялась по насыпи вверх. Слева внизу лежало небольшое, шумящее на ветру сухим камышом болотце. Обходя лед, по нему крался, прогибая спину, здоровенный головастый котище, черный, с белой грудью. Видно, он искал здесь мышей, перейдя к другой стороне насыпи из Филяндии.
Филяндией назывался поселочек, выросший еще после войны без плана застройки и разрешения начальства. Везде такие поселочкн обычно называются Нахаловками, а здесь почему-то – Филяндия, но не официально, конечно. Официально и для почты это была улица Железнодорожная.
Парень побежал по шуршащей насыпи вниз, поднимая при каждом шаге быструю пыль, за ним, осторожнее, спустился Виктор Васильевич. По узкой набитой тропинке между высокими заборами они вышли к небольшому домику, почему-то покрашенному белой и черной краской, как шлагбаум.
Сын вошел в низкую дверь дома без стука, Виктор Васильевич остался на улице. Здесь, в низинке между домов, было тихо. Виктор Васильевич поднял голову и только сейчас заметил, что белое небо чисто от облаков и в самой его вершине, в углу наклоненного набок небесного конуса застыл маленький шарик солнца. Он грел еще. Виктор Васильевич прислонился к забору, отдыхая, прикрыл глаза, но тут же открыл, услышав из‑за сарая суматошный крик:
– Стой! Стой, тебе говорю! Ах ты, мать твою!
И тут же из‑за сарая выскочила крупная, но шустрая свинья, а за нею, нагнувшись, широко расставляя ноги, выбежал пузатый невысокий мужик. В правой руке он сжимал длинный с почерневшим лезвием немецкий штык-нож военного времени.
Свинья летела прямо на Виктора Васильевича.
– Держи, не пускай! – закричал мужик, размахивая на бегу руками. За ним, переваливаясь с боку на бок, выбежал мальчик лет пяти, закутанный в шубу и толстый, завязанный узлом на спине шерстяной платок. Он держал старую солдатскую шапку с суконным верхом, принадлежащую, видимо, этому пузатому мужику. Неожиданно мальчик споткнулся, упал на руки и живот, но не заплакал, а быстро поднялся и остановился.
– А ну стой! – весело зашумел на свинью Виктор Васильевич.
Та заметалась и встала, настороженно похрюкивая.
– Ну, чего испугалась, дурочка, – говорил хозяин, подходя к свинье осторожно. Он был и страшный и смешной, толстый человек со штыком в руке, с непокрытой головой, подстриженной недавно под полубокс. – Ну, чего, чего испугалась? – говорил он, нагнувшись, притворно улыбаясь и почесывая свинью за ухом. И одновременно, с трудом задерживая частое сиплое дыхание, он обратился к Виктору Васильевичу: – Слушай, помоги зарезать?.. Соседей нет никого, а хозяйка моя от ихнего визга падает… И шурин, как назло, в больнице лежит.
– Да ну, ты чего… – улыбнулся Виктор Васильевич недоверчиво.
– А чего? Одна минута – и готово. Один я не справлюсь. Выкормил дуру…
Свинья дернула головой, захрюкала громче.
– Маша, Маша, – успокоил хозяин, продолжая чесать ее за ухом. И вновь обратился к Виктору Васильевичу: – Я хоть и на пенсии, а не могу же за ней весь день бегать, как ты думаешь?
Виктор Васильевич оглянулся на пустое полосатое крыльцо и торопливо согласился:
– Давай.
– Ну вот и отлично, – обрадовался хозяин. – Маша, Маша… – И, обернувшись, негромко и ласково сказал мальчику: – А ты не смотри, внучек, не смотри, Федечка… – И вновь заговорил громким деловым шепотом с Виктором Васильевичем: – Значит, так – я за переднюю, а ты за заднюю и наваливайся.
– Да знаю, – тихо сказал Виктор Васильевич, снял осторожно полушубок и, оставив его на земле, начал медленно подходить.
Он сделал все умело. Свинья пронзительно и оглушающе завизжала, во дворах залаяли перепуганные собаки. Мальчик стоял с крепко зажмуренными глазами.
Виктор Васильевич поднялся и, отряхивая брюки и свитер, обернулся. Сын стоял на крыльце дома вместе с каким-то парнем. Они разговаривали, кажется, спорили о чем-то.
Мальчик смотрел на заколотую свинью удивленно и немного испуганно, продолжая держать в руке оброненную дедом шапку.
– Слушай, – заговорил, поднимаясь, хозяин, – давай мы ее с тобой обделаем? Быстро вдвоем управимся… А потом такую печенку закатаем, а? Хозяйка моя против не будет, не думай…
Но Виктор Васильевич не смотрел на него, да и не слышал, похоже. Он смотрел на сына. Тот сказал что-то напоследок приятелю, глянул немного удивленно на Виктора Васильевича и пошел к насыпи.
– Да нет, – сказал Виктор Васильевич, поднимая с земли полушубок, – в другой раз как-нибудь… – И, не попрощавшись, заторопился за сыном.
Он догнал его уже наверху и объяснил негромко и чуть виновато:
– Уговорил помочь… Он за ней, говорит, весь день бегал…
Ветер давил в лицо. Паренек шел, подавшись чуть вперед, молчал.
– У тебя что, неприятности какие? – нашел наконец, что спросить, Виктор Васильевич.
– Да так, – ответил парень неопределенно и неохотно.
– Ты скажи, может, я помогу… – предложил Виктор Васильевич.
Паренек молча усмехнулся.
– Чего?.. Это ведь сам не знаешь, какой человек поможет…
– Поможет… А потом догонит и еще поможет.
– Почему? – растерялся Виктор Васильевич. – Просящему, говорят, дают…
– А я ничего просить не собираюсь, – упрямо и зло ответил паренек.
– Тоже правильно, – растерянно согласился Виктор Васильевич и замолчал. И вдруг заговорил громко, волнуясь: – А ты знаешь, мы вот с сыном друг другу все говорили. Все по правде. Тайн не было. Зачем нам тайны?.. Если ему что было нужно, он ко мне подходил: "Отец, мне нужно, понимаешь?" Садимся и вместе думаем, как тут лучше сделать. А если мне нужно было, я к нему подходил. И решали все вместе… на равных… Вдвоем-то мужикам легче, верно?
Паренек молчал. Он не смотрел на Виктора Васильевича, но, кажется, внимательно слушал.
– Так что тут не знаешь, кто поможет… Глядишь, может, и я, как говорится, пригожусь…
Паренек задумался и, слегка улыбаясь, сказал:
– Мне три дела надо сегодня сделать…
– Ну, какие дела? – обрадовался Виктор Васильевич. – Я ж как-никак постарше тебя. Я, можно сказать… – Он умолк на секунду, не найдя продолжения. – Какие дела? Надо все дела делать по плану, знаешь… Первое, второе, третье… Первое сделал, переходи ко второму, второе сделал – к третьему. За все хвататься сразу нельзя, так ничего не получится, – суетился в словах Виктора Васильевич.
– Первое дело… – кривя рот в улыбке, заговорил сын, – первым делом по ушам надо одному дать, поможете? – и покосился на Виктор Васильевича.
Тот растерянно молчал.
А ветер давил и давил холодом в лицо.
– Ну, погоди, – заговорил наконец Виктор Васильевич. – По ушам дать – это, как говорится, не проблема… Только же сначала надо разобраться?..
– А там нечего разбираться.
Ветер разрывал их слова на клочки и разметывал в разные стороны.
Впереди, близко совсем, был город, слева старый, справа новый.
Они спустились с насыпи, пошли по утоптанной глинистой земле в новый город. Виктор Васильевич первый заметил подростков, стоящих у задней стены кинотеатра "Октябрь".
– Глянь, кто это? – предупредил он сына.
Тот приостановился, посмотрел и сказал спокойно:
– Это свои. – Подумал и прибавил: – Я с ними поговорю и догоню потом.
Они прошли еще несколько метров рядом, пока сын не свернул к приятелям.
Виктор Васильевич остановился в стороне, посматривая на ребят. Сын поздоровался с каждым за руку и обратился к одному с каким-то вопросом. Тот ответил, вытащил из кармана деньги. Сын взял деньги, спрятал в карман, постоял еще немного, сказав что-то приятелям, и двинулся к Виктору Васильевичу.
Здесь, на Маркса и углу Садовой, стоял кубик кафе. Стеклянные простенки были уже разрисованы к Новому году – Дедом Морозом, Снегурочкой, зайцами и припушенными снегом сказочными елочками.
Виктор Васильевич глянул в сторону кафе.
– Теперь тебе куда надо? – терпеливо спросил он.
Сын пожал плечами.
– Я в три с Огурцом встречаюсь… В парке…
– Так, может, поедим пока? – обрадовался Виктор Васильевич. – До трех есть время.
Виктор Васильевич взялся за ручку, приглашая сына войти первым, рывком открыл тяжелую стеклянную дверь, на которой трепыхался на ветру листок с надписью "Закрывайте дверь", и сразу навстречу им, как большой белый человек, вывалился пар.
– Дверь закрывайте! – потребовал кто-то изнутри тонким простуженным голосом.
В кафе было тепло и народу совсем мало.
– Ты садись, а я сейчас, – сказал Виктор Васильевич и заторопился к пустой кассе, где лежала бумажка меню, прочитал быстро и тут же вернулся. – Ты чего будешь? – спросил он, наклонившись. – На первое борщ и суп гороховый, на второе котлеты и поджарка.
Паренек не ответил, пожал плечами, явно смущаясь.
– Ну ладно, – помог Виктор Васильевич, – по борщу и по поджарке. И чайку, так?
Сын согласно кивнул.
– У меня есть деньги, – вспомнил он и сунул руку в карман.
– Ладно, сиди, – остановил его Виктор Васильевич.
Виктор Васильевич вернулся к кассе, но кассирши по-прежнему не было. Он повертел головой, достал из кармана монетку и нервно постучал по корпусу кассового аппарата.
Однако было тихо.
– Ну, где кассирша, сколько ждать можно! – возмутился Виктор Васильевич, и тогда в широком раздаточном окне появился худенький подросток в грязном переднике и белом колпаке.
– Давайте я вас так обслужу, – сказал он тем самым тонким простуженным голосом, который требовал закрыть дверь. – А то она не скоро еще придет.
Поваренок крутился у большой газовой плиты, а Виктор Васильевич смотрел то на него, то на сына, который, хоть и сутулился сейчас, смущался, был все равно красивым и сильным.
Удалось уместить все на одном подносе, и теперь он медленно шел между столами, осторожно и бережно держа перед собой еду. Борщ парил. Виктор Васильевич смотрел на сына и улыбался. Тот улыбнулся в ответ и еще больше смутился.
Виктор Васильевич поставил тарелки и, прежде чем отнести поднос, подбодрил:
– Ты ешь, ешь давай… Поджарки нет, правда, но это ничего… Котлеты тоже штука хорошая.