И вот я на своем первом задании… Лечу в Сибирь. Кто знает? Быть может, встречу и Степана. Вот она, литературная практика. Молодой очеркист в газете. "Писатель обязан быть на передовой, набираться опыта, а журналистика - первая помощница… Сколько наших замечательных советских писателей начинали с очерков, с коротких заметок в газетах…" - сказал мне наш замдекана, отправляя на практику.
А когда я приходил вчера попрощаться - мол, уезжаю на первое ответственное задание, - он пожал мне руку и вдруг спросил:
- А ты, Денис, не боишься, что Север не отпустит?
Я его тогда не понял, только посмеялся в ответ.
А сейчас, кажется, начинаю понимать, что он имел в виду. Впрочем, выводы делать еще рано. Сначала нужно дождаться самолета и наконец долететь до цели…
* * *
Диктор торжественно читал, пока по сморщенному экрану бежали знакомые пейзажи, закончившиеся нефтяной вышкой:
"Вся страна знает нефтяной Азербайджан, колоссальные запасы черного золота Татарии, однако это не идет ни в какое сравнение с месторождениями Западной Сибири… Чтобы представить себе величие трудового подвига советских нефтяников, надо увидеть эти места и людей, которые пришли их осваивать. Как в дни Магнитки и Днепростроя, вся страна помогала сибирякам в их схватке с суровой природой. - Диктор как будто вздохнул и как бы с прищуром продолжил: - Сейчас на Западе кое-где говорят: "Русским, конечно, повезло, но справятся ли?" - Он выдержал паузу и уверенно, резко отрубил: - Да, справимся! Бригада бурового мастера Андрея Векавищева обещает первой рапортовать о добыче нефти крупнейшего в Западной Сибири Новотроицкого месторождения. Ударно трудятся нефтяники передовой бригады Векавищева. Они уверены: первая нефть на новом месторождении будет добыта в самое ближайшее время. Им это по силам: ведь еще недавно представить себе было невозможно…"
В этот патетический момент на экране замелькали бессвязные геометрические фигуры, черные и белые, а затем мертвенный лунный свет проектора озарил лица сидящих в первом ряду.
- Егор, чего там у тебя? - крикнули из темного зала.
- Обрыв, вот чего, - пробурчал киномеханик. - Да я быстренько, Андрей Иванович…
Для склеивания пленки у него под рукой имелось все необходимое - планшетка с особым зажимом и клей, и даже спичка, чтобы клей намазывать. Но до конца хроники оставалось совсем немного, и большинство зрителей решили не дожидаться окончания длительной процедуры. Тем более что Егор начал с того, что намертво приклеил к пленке собственные пальцы.
- А ну тебя! - махнул рукой буровой мастер Андрей Иванович Векавищев. - Сто лет тут будешь возиться. Идем, Макар Степанович, это надолго.
Дорошин поднялся с табурета.
- Ладно, пойдем. Тем более самое главное уже показали.
- Что? - с подозрением прищурился Векавищев.
- Тебя - вот что! - засмеялся Дорошин. - Остальное - так, прилагательное.
- А я, значит, существительное, - сказал Векавищев. - А Буров у нас, получается, тогда кто? Глагол?
Они вышли наружу Под сапогами захрустела подмерзшая сырая глина. Напротив культбудки стояла грузовая машина и перед ней на перевернутых ящиках, накрытых газетой, - пачки книг. Две девушки зябко пританцовывали рядом, ветер дергал их шелковые цветные платочки.
Векавищев покосился на них и сразу отвел глаза. Не то чтобы они его смущали, но… И посоветоваться, в общем, не с кем - мужики сразу смеяться начнут и такого насоветуют. Нет уж, лучше не надо.
Векавищев про себя знал, что он - мужчина не слишком, что называется, видный. Обыкновенное русское лицо, нос картошкой, русая масть, ничего выдающегося. Вот Буров - это да, это красавец-мужчина. Когда Галина Бурова для супруга своего в "Военторге" прорезиненный плащ покупала, она, говорят, пришла и прямо так и сказала: "Дайте мне, - говорит, - плащ". Там спрашивают, мол, какой размер. Она отвечает: "Мне для буровика, понимаете?" А продавщица, баба, видать, опытная, и не такого наслушалась, Галину и спрашивает: "У вас, - спрашивает, - какой буровик, двухстворчатый или трехстворчатый?"
Ну так про Андрея Ивановича Векавищева и не скажешь. Не двухстворчатый он и тем более не трехстворчатый. Одинарный, "ухватиться не за что", как выражается комендант Дора Семеновна. Бороду вот отпустил хемингуэевскую, как на той фотокарточке писателя, что стоит в библиотеке на полке с зарубежной литературой. Крупной вязки свитер под горло и эта самая героическая борода, которая, как считают, помогает рыбу ловить и охотиться на африканского льва.
Ну так вот, о библиотеке. Почему, интересно, работают в библиотеках всегда молодые привлекательные женщины со сложной судьбой? Взять эту Машу. Тридцати еще нет, самое большее - лет двадцать пять. Хорошенькая - как киноартистка. Темные волосы в косе, брови - атлас, а улыбка грустная. Приехала в Сибирь за мужем, а муж… Вон курит за углом и в Машину сторону не глядит так старательно, что даже неловко делается. Ну и правильно, в общем, что они разошлись, не пара он такой девушке. А она молодец. Даже виду не показывает.
Только вот Андрея Ивановича зачем-то смущать взялась. Встретится с ним глазами, вспыхнет - отведет взор, а потом опять украдкой на него поглядывает. Нет, Машенька. Поищи-ка себе кого-нибудь более подходящего. Помоложе, поуживчивей. Без разных там вредных привычек. Вроде привычки переезжать с места на место в поисках - где потруднее.
Дорошин в своих ботинках бодро хрустел по смерзшейся дороге. Парторг еще не отошел от разговоров с начальством.
- Доволен, Андрей? Хроникой-то?
- Так а что? - рассеянно ответил Векавищев. - Конечно доволен, молодец, что привез.
- А ты ведь не верил, что привезу.
- Не верил?
- Нет.
- Не помню…
- Андрей, - помолчав, снова заговорил Дорошин, - ты это, знаешь… Начальство торопит. Первая нефть - вот как нужна! Позарез! - Он неловко чикнул себя ладонью по горлу.
Векавищев криво пожал плечами. Одними просьбами да заклинаниями нефти не добудешь. Если нефть есть, она пойдет. Если нет нефти - все бесполезно.
Они подошли к вагончику бурового мастера, где Дорошин оставил несколько свертков, прежде чем идти смотреть кино в будку. Сейчас он вытащил эти свертки, предъявил.
- Гляди лучше, Андрей, привез тебе новую наглядную агитацию.
Андрей Иванович поглядел. Красивая агитация. Буквы красные и белые, картинки в три краски нарисованы.
- Ну ты прямо как Николашка во время Первой мировой, - брякнул Андрей Иванович. - Знамена на передовую шлешь!..
Дорошин аж в лице переменился. Схватил Векавищева за рукав, притянул к себе, зашептал сквозь зубы:
- Да ты чего? Ты чего, Андрей? Ты соображаешь? Будь на моем месте сейчас Михеев, уже завтра донос ушел бы… - Он потыкал указательным пальцем в небо. - На самый верх!..
Векавищев с доброй насмешкой смотрел на парторга. Всем хорош Макар Степанович, но перестраховщик - таких еще поискать! А все потому, что не может забыть времен, когда начинал на партийной работе. И времена-то, между прочим, не такие уж далекие. Тогда за неосторожное слово можно было уехать очень далеко и очень надолго… Впрочем, даже Дорошин постепенно оттаивает. Но очень постепенно.
- Ну при чем тут Николашка, знамена? - с мягкой укоризной повторил Макар Степанович. - Тебе, может быть, голые стены в бытовке нравятся? Бери да благодари.
- Я благодарю, благодарю, Макар, но от твоих плакатов нефть все равно не появится. Ты-то хоть понимаешь, что добыча нефти - не производство спичек и карандашей? И мне техника нужна, техника!.. Стройматериалы!.. А не плакаты твои!.. Дай сюда!
Он непоследовательно выхватил у Дорошина листы, скатал их в трубку.
- Давно бы так, - сказал Макар Степанович, тревожно следя за старым другом. Не нравилось парторгу, как глядит Векавищев. Как будто червяк его точит. И никому про этого червяка знать не следует.
Вот, положим, Ваня Листов - счастливый человек. Приказали ему: надо бурить! Идет и бурит. И твердо верит, что нефть пойдет. Почему? Потому что так сказали старшие товарищи.
А Векавищев - сомневается. Самым тайным, самым дальним уголком души, куда никому ходу нет. От самого себя скрывает.
Если и вторая скважина окажется сухая…
- Добился ты, Макар, своего, - с досадой бросил Векавищев.
- А чего я добился? - удивленно развел руками Макар Степанович.
- Того. Испортил настроение в праздник.
- Кто, я? - потрясенно переспросил Дорошин.
- А кто? - в упор уставился на него Векавищев. - "Первая нефть вот так нужна!" - Он постучал себя по горлу ребром ладони с такой силой, что поперхнулся и закашлялся. - Ну тебя совсем! Ты зачем сюда приехал? Праздничный концерт проводить? Вот иди и проводи!
С этими словами он скрылся в бытовке.
Дорошин читал Векавищева как книгу и даже обижаться не стал. Понимал: у мастера очень неспокойно на сердце.
Ладно. Перекипит. На концерт все равно придет. Артисты приехали - аж из областной филармонии.
Несколько часов тряслись на грузовике, потом грелись чаем с бутербродами, а самый главный, который у них за руководителя, - и чем покрепче. Скоро выступать начнут. По слухам, солистка там одна есть, Марченко, - женщина нечеловеческой красоты. Дорошин видел их всех, включая и "нечеловечески прекрасную" Марченко, одетыми в ватники и закутанными в платки, поэтому сказать что-то положительное на сей счет пока что не мог.
Он направился к библиотекаршам.
Смуглая красавица Маша встретила его ясной, спокойной улыбкой. А вторая - ее помощница, Вера Царева - так и завертелась перед ним, точно балованная дочка.
- Ой, здрасьте, Макар Степаныч. Может, книжечку возьмете?
Глазами так и стреляет. Смешная. У этой все незатейливо: закончила школу, живет в Междуреченске с братом Глебом и младшей сестренкой (родители не то померли, не то сидят давно и прочно). Год после школы Вера болталась без всякого толку, торжественно грозилась поступать в Сельхозакадемию, даже уезжала вроде бы документы подавать, но потом вернулась и ни про какую Сельхозакадемию больше не заговаривала. Пробовала работать в продуктовом магазине, да быстро уволилась без объяснения причин. Глеб ходил потом, улаживал какие-то дела и бил морду одному местному парню, который в том же магазине временно трудился в качестве грузчика.
Маша, постарше, поспокойней, поопытней, взяла Веру под свое крыло. Работа в библиотеке тихая, хотя и пыльная. В смысле - пыли много. Сиднем сидеть и ждать, пока буровики сами собой потянутся к знаниям, естественно, было не по-комсомольски, поэтому Маша с Верой организовывали выезды на буровые, прямо в бригады. Предлагали новинки советской литературы, вели разъяснительную работу насчет классического наследия. "Что ты в школе читал - про то забудь, - убедительным тоном ворковала Вера, всучивая суровому буровику растрепанного Шекспира. - Ты новыми глазами на это погляди. Я сама как перечитала про Печорина - ой, что со мной было!.. Прямо полночи не спала, все думала. В школе-то мы совсем глупые были".
Светловолосая круглолицая Вера, смешливая и общительная, как нарочно, оттеняла Машу, строгую, немного "сердитую".
Сейчас обе уже продрогли на ветру, но с боевого поста упорно не уходили. Маша вела учет взятых книг в особом блокноте.
- Возьмите Дюма, вам понравится, - донеслось до Макара Степановича.
Дорошин похлопал себя по бокам, согреваясь. Все-таки в городском плаще холодновато.
- Так, девчонки, собирайтесь. Артисты приехали.
И, улыбнувшись каждой по отдельности, пошел дальше. Записав номер последнего читательского билета, Маша начала складывать книги в машину. Вера подала ей очередную пачку и вдруг кивнула на угол бытовки:
- Не, Маша, ты только глянь… Бывший-то даже не косится в твою сторону.
Девушка тревожно повела плечами. Ей вдруг стало зябко, неуютно. Как будто в семью, где все родные, вдруг зашел чужой человек. И как он только посмел так поступить с Машей!.. И все ему безразлично. Вон курит себе и в ус не дует… А ведь Маша из-за него плакала.
- А что ему, он скоро уезжает… - Маша грустно улыбнулась. - Перегорело уже все, Вера. Да и что говорить об этом! Развод - это еще не конец жизни. Наоборот! Может быть, это только начало… А как у тебя с Казанцом?
Вера заблестела глазами.
- Предложение сделал.
Виталий Казанец, буровой мастер, соперник Векавищева, красивый, с ленивой повадкой балованного кота и проникновенным взглядом темных, загадочных глаз, представлял собой самого рокового мужчину в обозримых окрестностях. Вера считала, что он подходит на роль герцога Гиза. Или кого-нибудь еще, такого же прекрасного и героического. Ну если переодеть, конечно, в подходящую старинную одежду.
- Да ладно тебе! Вот так прямо - предложение? - ахнула Маша. - Что ж ты молчала? Подруга называется!
- Да я как-то растерялась… - призналась Вера.
- Вера, дорогая!..
Маша от души обняла подругу.
Казанец не то чтобы нравился Маше - она никак к нему не относилась. Не было времени познакомиться. Вроде на хорошем счету. Ходит в передовиках. Бригада, как говорят, за него горой. А главное, считала Маша, Вере просто необходимо поскорее обзавестись собственной семьей и уйти из дома, где заправляет Глеб. Вот кто действительно был Маше не по сердцу, так это Глеб Царев.
Глеб был сильно старше обеих сестер, и Веры, и Вари. Здоровенный дядька, всегда в подпитии, грубый и, что называется, со связишками. В магазине знакомый завхоз, в отделении милиции - лейтенант, на автобазе - знакомый механик. Куда ни придешь - везде у Глеба какие-то приятели, вынимается из кармана обернутая в газету бутылка самогона и обговариваются какие-то дела-делишки… Неприятный человек. И, как говорит Вера, любит поставить в разговоре точку кулаком. В общем, уходить Вере из дома надо. И Варю, когда подрастет, забирать.
Маша поцеловала подругу в щеку. Вот так, подумала она, за другого человека я очень хорошо решаю, а за себя саму решить так и не смогла.
Эти размышления были прерваны появлением киномеханика Егора. Егор закончил показывать хронику, и ему уже успели немножко налить. Самую малость - для запаха и "сугрева". Ну и для настроения, само собой. А настроение в связи с праздником, ясным деньком и прочими обстоятельствами было лучше некуда. Егор обхватил обеих девушек за плечи и прижал к себе.
- Девчонки, может, у вас и про любовь книжки имеются?
- Может, и имеются, - ответила Маша, мягко высвобождаясь.
- Маша, - повернулся к ней Егор, - прошу учесть: я, между прочим, человек абсолютно неженатый.
- Надо же! - не без иронии проговорила Маша. - Кто бы мог подумать?
Вера весело засмеялась. Осеннее солнце золотило ее волосы, ветер щипал за щеки… И казалось: что-то хорошее, светлое ожидает ее в самом ближайшем будущем.
Издалека уже доносилась музыка - скоро начнется праздничный концерт, а потом будут танцы…
- Эй, - раздался хрипловатый голос.
Егор повернулся. К нему вразвалку подходил Василий Болото. На библиотекарш не смотрел, на книги - тем более. Исследовал пытливым взором улыбающегося Егора.
- Иди сюда, - повторил Болото.
- Чего? - не понял Егор.
- Пойдем поговорим, - вполне дружеским тоном предложил Василий и, приобняв товарища, увел его.
Девушки переглянулись и, не сговариваясь, прыснули от смеха, как две школьницы.
Ласково доведя Егора до угла, так чтобы от библиотечной машины было не видать, Василий аккуратно впечатал своего спутника в стену.
- Ты что трешься у нее? - вопросил Василий скорбно. - У тебя же три класса образования.
- Ну так а что, нельзя? - затрепыхался Егор. - Может, у меня любовь! - предположил он.
Болото молча созерцал его. Это был как раз тот самый случай, когда один собеседник совершенно не слышал, что говорит ему другой. Поэтому Болото, очевидно, искал слова более доходчивые. А пока слова искались, безмолвствовал.
Между тем Егор перешел в наступление и нанес Василию сокрушительный удар:
- Нашел за кого заступаться! Да она с Векавищева глаз не сводит. Не заметил? Первый муж-то, Кобенко, - он же ее бросил… Видать, голодная на мужиков. Ну что ты, в самом деле, Вася… Руки убери!
- Да пожалуйста, - пожав плечами, ответил Василий и без всякого предупреждения всадил кулак бедному Егору в живот.
Пока жертва корчилась у стены, Василий сказал очень просто:
- Еще раз рядом с Машей увижу - убью. Это ты понял?
Егор не ответил. Ему было и больно, и обидно. Девчонка не стоила ни разговора этого, ни мук.
- Ну тебя, Васька… - прохрипел Егор. - Дурак, и чего ты ко мне привязался?
- Да ладно тебе ныть, мы ведь просто поговорили, - сказал Василий.
И, нахлобучив Егору шапку на лицо, неспешно удалился.