14
Совещание в конторке у Ароныча дошло до той стадии, когда все сказано, но закрывать еще как бы рано, несолидно. Поэтому Егор не очень слушал. Он рассматривал узоры листьев аралии, закрывавших половину окна.
В конторку не влетел - встрелился - паренек-подсобник:
- Пожар! Баллон лопнул!
Паренек был в синей спецовке, но, казалось, он принес на ней отблески пламени.
Егор выбежал впереди всех.
Из своего кабинета нелепо, боком выпрыгнул Мирошников и, низко согнувшись, побежал в цех, мелко, но быстро перебирая ногами. Так они и добежали до пожара вместе.
Паренек с испугу преувеличил. Настоящего пожара не было. Горел только инструментальный шкафчик, в котором Сысоев хранит свои принадлежности, - потеря не велика. Других деревянных предметов поблизости не было, так что огню не находилось подкормки.
Баллон метался по участку белой ракетой. Он ударялся о каркас, о стену, о стоявшие тут же неизвестно зачем электромоторы, отлетал, поворачивал, несся в другую сторону, снова во что-нибудь врезался. Сварочный участок выделен особняком, так что баллон не мог вырваться из замкнутого круга. Кислородный баллон лежал тут же. Иногда баллоны сталкивались, и тогда раздавался высокий зловещий звон. Иногда реактивная струя на миг упиралась в него, но, к счастью, тут же уходила в сторону.
За спиной Ярыгина толпились ребята.
- Все назад! - закричал он. - Все назад! Рвануть может.
Они нерешительно пятились, а он, повернувшись, толкал их руками, как толкают из раскисшей колеи забуксовавший автобус.
Сзади тянулся Мирошников.
- Ребята, цех спасать надо. Кто герой?
Вася Лебедь подался грудью вперед.
- Стой! - Егор схватил Васю за плечо. - Стой! Героизма я не допущу.
И он толкал сгрудившихся, забуксовавших ребят все дальше и дальше.
- Рука, держи его! Помоги!
Мишка Мирзоев, Железная Рука, только что сам не знавший, отступать ли ему или идти укрощать взбесившийся баллон, схватил одной рукой Васю, другой рукой и грудью стал теснить ребят.
- Куда?! - гремел сзади Мирошников. - Куда? Имущество спасать!
- Назад! - Егор готов был бить в упрямые груди и плечи. - Там кислород. Назад!
Прибежали девочки. Лена висела на Филипке, хотя тот вовсе и не пытался вырваться. Надя - на Васе. Оля скатилась с крана, схватила Егора.
- Прячься, ну что ты, прячься!
Егор с Мишкой уже оттолкали забуксовавшую бригаду достаточно далеко, но женщинам хотелось спрятать их еще дальше, глубже, безопаснее.
- Лебедь, ты же моряк был! - взывал Мирошников. - Колпак навинтить предохранительный!
- Не пущу! - истошным криком зашлась Надя. - Не пущу!
- Я и сам не пущу, - устало сказал Егор.
За спинами ребят подпрыгивал низенький Ароныч.
Сюда уже не достигали отблески газовой струи, но казалось, пламя пляшет по лицам.
Вдруг словно проснулся Ароныч. Куда делись бабьи причитания!
- Все в укрытие! - закричал он тонко, но властно. - Оставить цех! Властью, данной как мастеру! Эвакуировать!
И подействовало. Отошли еще дальше. Как мгновенно разносятся слухи! И как преувеличиваются в них беды! В цех вбежала Тамара.
- Что с Петей? Обожгло?! Ослепило?!
Только сейчас заметили, что Пети нет. Неужели все убежали, не заметив лежащего обожженного Петю?! Неужели по нему, беспомощному, хлещет реактивная струя?!
Вася Лебедь оторвал от себя Надю.
- Я его вытащу!
- Рука, больше никого не пускай! - и Егор побежал за Васей.
По-прежнему яростно металась белая ракета. На голубых боках кислородного баллона кое-где появились коричневые пятна. Дымились стоящие здесь неизвестно зачем электромоторы. Пети не было.
Пети не было!
Надо было уходить. Скорей уходить! И невозможно было уйти без Пети. Вдруг он тут, вопреки всякой очевидности тут, лежит в каком-нибудь темном углу?! Горящий ацетилен слепит глаза, трудно осмотреться как следует! Невозможно было им уйти, потому что невозможно им будет жить, если они уйдут второй раз, оставив погибать беспомощного друга!
Какие зловещие коричневые пятна! Обожженная краска. Кислород нагрелся, давление возросло. Сколько еще секунд до взрыва?!
И вдруг самозванная ракета остановилась. Реактивная струя еще хлестала из нее, но давление упало. Вой стал тише, басовитее. Струя хлестала сантиметрах в двадцати мимо верхушки кислородного баллона. Остановись ракета чуть под другим углом - и неподвижное пламя уперлось бы в голубой бок. И тогда - конец.
Струя укорачивалась на глазах, вой перешел в шипение. Ацетилен в баллоне кончался. Все. Пламя погасло. И в тишине слышалось только негромкое, совсем другого тона шипение. Это шел кислород из редуктора.
А Пети в самом деле не было.
Подошел Мирошников, бросился к электромоторам.
- Сгорели! Обмотки сгорели. Ну, Ярыгин, ты за это ответишь! Спасательные работы сорвал.
- Это вы ответите, что на негодном оборудовании заставили работать!
Как Егор его ненавидел! Всего - нелепую лысину с чубчиком, широкие скулы и маленькую челюсть.
- Я? Я не заставлял! - никогда еще на лице Мирошникова не было такого решительного выражения. - Не заставлял, запомни. Посоветовал, и все. Он сам решил.
- При мне дело было.
- При тебе я его просил. Он отказался, я ушел. А потом он сам решил. Сознательность заговорила, не хотел подводить цех.
- Да вы… да вы!..
- Не нервничай, Ярыгин, не нервничай, помни, что нервные клетки не восстанавливаются.
Тамара схватила Егора за плечо.
- Где Петя, где?!
Егор беспомощно оглянулся и увидел Петю: жалко улыбаясь, тот спускался с эстакады по железной лестнице, держась за красные, как хоккейные ворота, перила. Неудавшийся вратарь. Тамара бросилась ему на шею.
Ароныч горестно вздыхал над сгоревшими моторами. Егор надвинулся на него.
- Слышал? Он теперь хочет с больной головы на здоровую!
От пережитого Егор еще плохо соображал, ему казалось, все должны быть на его стороне, он не принимал в расчет, что Ароныч может искренне думать иначе, да и зависит Ароныч от Мирошникова больше, чем Егор.
- Поговорить бы с ним как с мужчиной, а, Ароныч?
- Обожди, Ярыгин, не нервничай. Говорят, нервные клетки не восстанавливаются.
- Дались вам мои нервы! Все заботятся о нервах! Что здесь, цех или больница?!
15
У проходной Егор ждал Лену - идти навещать Копченова. И Боря Климович вертелся тут же, не раздумал. Появилась Лена, сказала:
- Пошли, мальчики, - и взяла обоих под руки - уравняла.
По дороге купили апельсинов; Лена настаивала еще и на букете цветов, но Боря сказал:
- Знаю я его. Испугается. Скажет: вы что - на похороны?
- А что с ним такое?
- Не знаешь? А еще страхделегат. - Егор обрадовался, что может объяснять, поучать ее. - Болезнь новую придумали. Не сразу и выговоришь правильно: "коллагеноз".
- Ну и что?
- Плохо. Новые болезни всегда сильно действуют. На инвалидность перевели.
- А берегся всю жизнь, берегся! - злорадно сказал Боря. - Ни выпить толком, ничего. Вот и доберется. Только зря у нас в курилке плакат висит. Ты ведь, Леночка, не была у нас в курилке? Ваша сестра почему-то в уборной курит. В человечье легкое вцепился рак и подпись: "От куренья семейная драма". А кто-то приписал: "И от невыполнения плана". Это-то вернее: настоящая драма, когда премии не платят.
- Так ведь и правда вредно, - добродетельно сказала Лена. - Наука доказала.
- Наука! А я тебе так скажу: понемножку курить опасно, вот как вы, бабы, балуетесь, потому что поначалу табак только разрыхляет внутренности, а если прокуриться как следует, тогда все внутри задубится, а уж тогда не то что болезнь - серная кислота не проймет.
Егор засмеялся:
- Тебя давно в медицинской академии ждут.
- Очень нужно. Они там только собак бьют. А если курить - здоровью вредить, как везде у нас пишут, то почему мой батя меньше трех пачек не курил, а чтоб простудиться - хоть на морозе мог спать, а? И спал не раз с перепою. То-то и дело, что за него простуде никак было не зацепиться. Простуда рыхлость любит, а он - дуб!
- Чего ж он до ста лет не живет? Раньше времени умер.
- Чего! Срок, значит, пришел. Выпил чего-то вместо спирта - вот и отдал концы. А так бы жил до ста.
В комнате у бывшего бригадира пахло лекарствами и еще чем-то неприятно сладковатым. Шторы задернуты, горит ночник.
- Чего это ты в потемках? - с порога спросил Егор. - День на дворе.
- Для меня теперь что день, что ночь, - сказал Савва слабым голосом. - Да, пришел мне конец, отгулял. Врач ко мне и не хочет заходить. А чего ему заходить? Кому охота с безнадежным возиться?
- Что ты, Савва, ты еще нас переживешь! - с фальшивой бодростью объявил Боря.
- Да бросьте вы о болячках, - перебил Егор. - Мы к тебе посоветоваться. Сегодня Мирошников такое отколол! Представляешь, притащил Петьке гнилой баллон…
- Мне теперь не до этого, - не дал себя отвлечь Савва. - Как подумаю, что и до пятидесяти не дожил… Думаешь, я ночью сплю? То под вздохом кольнет, то кости начнут ныть. Так не лечь, так не лечь.
- Обожди, ты послушай. Вот еще такое дело: на прошлой неделе является на участок главный технолог, а с ним девочка с секундомером. Такая, знаешь, фря…
- Мне теперь разве интересно?
А Лена в это время молча сновала по комнате - что-то прибирала, вытирала, переставляла.
- У меня вот сегодня с утра в боку колет. Вот здесь. - Савва приподнял рубашку. - А если хоть грамм поем - изжога. Такая изжога, будто весь желудок загнивает и пахнет, как тухлое мясо. Вот понюхай, как у меня изо рта пахнет.
- Ну знаешь! - Егор вскочил. - Зануда ты! Кому интересно, как ты пахнешь!
Савва приподнялся. С ввалившимися глазами, худой, он был похож на мученика со старинной иконы.
- А зачем ты пришел, если тебе неинтересно?! Зачем пришел, если посочувствовать не можешь?
- Затем, что думал - ты человек. А настоящие люди о своих болячках только врачу говорят, и то неохотно. Что я - вылечу тебя? Так зачем говорить напрасно?
- Так ведь умру я скоро.
- Ну и что? Будь человеком до конца!
- Не умрешь ты, Саввушка, не умрешь. И не такие поправляются, - засуетился Боря.
И долго еще рассказывал про силу новых лекарств и тут же про старичка из Вырицы, который лечит травами. Егор отошел к окну, приоткрыл штору.
Наконец вышли на улицу.
- Бессердечный ты, - сказал Боря.
- А зачем врать? Ну умрет, так напоследок надо вдвойне жизнью интересоваться. А он наоборот: еще жив, а все равно что умер - ничем не интересуется, кроме тухлого запаха.
- Все равно бессердечный, - сказал Боря. - Что тебе, жалко утешить?
- Не люблю врать.
Боря махнул рукой:
- У ларька с пьяницей поговорить - и то душевнее.
И пошел в другую сторону.
- Правда, Егор, зачем ты так? - сказала Лена.
- Да что такого?! Оставайся до конца человеком - вот чего хочу. Павлов умирал и ощущения свои диктовал! Вот человек.
- Ну а Савва так не может. Ну и что?
- То, что плохо. Себя надо уважать.
- Чего ж ему - радоваться, что до пятидесяти не дожил?
- Во-первых, он еще не умер. Будет самое сметное, если и правда нас переживет; не рак все-таки. Ну, а во-вторых, раз судьба такая, так встреть судьбу с достоинством! Слыхала, парня с "Арсенала" убили? Пристала шпана к его девчонке, а он заступился. Тоже судьба: пошел бы другой улицей, ничего бы не случилось. А ведь мог бы уйти, ее бросить, они ему, говорят, предлагали. Такой бы Савва ушел. И сказал бы: "Что я мог сделать, когда их семеро". А он остался. Потому что себя уважал. Как бы ему потом жить?
- Может, любил просто? Не думал про уважение. И скажи, ты уверен, что заступился бы?
- Знаешь, это все-таки похоже на подвиг, а смешно про себя сказать: я уверен, что смогу совершить подвиг! Надеюсь, что смогу. Но пока не приходилось.
- Уж так ты все время прав. Хоть бы засомневался когда-нибудь.
- А вдруг и в самом деле прав? Что я, с Мирошниковым сегодня не прав был?
- Прав.
- Вот видишь. И с Саввой нрав. Ты не привыкла, чтобы с человека достоинство требовать. А надо. Так что и с Саввой прав.
- Все равно надо иногда сомневаться на всякий случай. Ведь вдруг когда-нибудь и неправ окажешься. А двинешь напролом.
- Много сомневаться, так ничего и не сделаешь. Будешь только сидеть и сомневаться. Чехов про таких писал. Проходила небось по литературе.
- Ну, значит, ты и про Чехова прав. Ну пока, вон мой трамвай.
Егор не выпустил ее руку.
- Погоди. Я думал, мы в кино.
- Нет, я занята, извини.
- Ну чего занята, пойдем! Чем ты занята?
- Интересно! Что ж, я дурнушка? Что ж, у меня свидания быть не может?
Вот такой она Егору особенно нравилась. А то пустилась в рассуждения.
- Устрой со мной свидание.
- Мы с тобой уже сегодня свиделись, хватит.
- А завтра?
- Завтра у Люськи день рождения. Приходите с Олей.
- Я один приду. Мы с ней - все.
- Вот видишь, ты какой: был с Олей, а теперь - все. Как бедной девушке тебе верить? Пусти, вот еще один мой трамвай.
Лена высвободилась и побежала.
Егор не ожидал, что всерьез убежит, думал, просто кокетничает. Он привык, что его девушки ценят.
А Лена приехала к Филипку и устроила у них в комнате уборку. Его мать все время охала и благодарила, а Игорь возился с какими-то инструментами и почти не обращал на нее внимания. А ей и это нравилось: раз занялся своим делом, значит, считает, что все в доме нормально, что так и должно быть.
Но все-таки проводил потом.
Чинно, по-пионерски.
16
Собраться сговорились в шесть у Нади и Люси в общежитии. Общежитие новое, квартирное, то есть обыкновенный дом, и в каждой квартире поселяют по шесть человек: по трое в комнате. Надя с Люсей живут вместе, а третья койка пока пустует.
Петю Сысоева как виновника вчерашней истории приговорили прийти раньше и отправили за пивом. Люська сунула ему два ведра, хихикнула:
- Тебе бы еще коромысло.
Пока Петя ходил, Люська и Надя успели переодеться и накраситься. Если бы захотели, успели бы и ванну принять, потому что, хотя ларек за углом, ходил Петя долго.
С бидончиками или оплетенными бутылями из-под "гамзы" в пивной очереди стояли многие, но два ведра! Петю встретили с почтением. Убеленные старики стали вспоминать, где и когда им удалось налиться пивом, но говорили как-то неуверенно, заискивающе - так, наверное, вспоминали свои походы дряхлые витязи в присутствии молодого Алеши Поповича. Петя был горд и светел, так что даже пожалел, когда примерно через час подошла очередь.
- Сорок кружек! - провозгласил он.
Из будки испуганно выглянула полная женщина с удивительно белой кожей - недаром пиво широко используется в самодеятельной косметике, - выглянула и ахнула:
- Да ты у меня один все пиво выпьешь! Ой, милый, и ведра-то припас эмалированные!
Она зазвала его в ларек и, пока в кружках оседала пена - пена осядет, хозяйка дольет и только после долива опрокидывает в ведро, все честно! - говорила на распев:
- И все к Макарьевне приходят, все пиво пьют, и молоденьких много, и красивых вроде тебя, все - спасибо, а никто не скажет: "Пойдем, Макарьевна, посидим с нами".
Говорилось, конечно, в шутку, но как бы и всерьез. Петя знал, что никуда он ее не пригласит, нельзя, да и сама Макарьевна не ожидает никакого приглашения, а все-таки приятно было слышать, что он красивый. Петя вышел из ларька самоутвержденный, но с сомнением, не обсчитала ли его говорливая Макарьевна на две кружки: вроде после тринадцатой сразу пятнадцатую объявила, и потом после тридцать второй… Но, конечно, он бы никогда не решился пуститься в низменные объяснения с такой приятной женщиной.
- Не споткнись! - кричали ему вслед из очереди. - Не то пивом умоешься!
По лестнице навстречу ему спускалась маленькая старушка; увидела, заговорила оживленно:
- С полным встретился, с полным. Быть мне с прибытком.
Пока Петя ходил, почти все собрались.
- Ура-а! - закричал Вася, увидев своего приятеля. - Пиво притопало. Налетай!
- Обождешь, - отогнала его от ведра Надя. - Подождем всех.
Ждали Егора и Петину Тамару. Тамару, правда, ждали не очень: во-первых, это Петино дело, во-вторых, всем известно, что она по три часа накручивается и всюду опаздывает. Так что ждали Егора.
- Ему еще будет за вчерашнее, - сказал Потемкин. - Может, уже вызвали на ковер.
Потемкин любит предрекать неприятности.
- Где сядут, там и слезут. - Мишка Мирзоев, наоборот, оптимист. - Все по технике безопасности. Нет такого правила, чтоб на газовую струю колпак надеть. Да и невозможно при таких атмосферах.
Скоро пришел и Егор. Люся руками всплеснула:
- А где же Оля?
Люсе всегда хочется, чтобы у всех все было хорошо. Надя дернула ее за рукав.
Егор ничего не ответил, прошел в комнату. Оля сегодня пыталась было с ним заговорить - случай как раз подходящий, - но он ответил сухо, повернулся и пошел от нее. Не умеет он прощать, не умеет забывать. Не дано.
В комнате Вася играл с Филипком в шашки. Тут же стояла Лена и следила, чтобы Вася не подвинул две шашки разом (с ним такое бывало). Увидев Егора, Вася вскочил.
- Все, больше не ждем! - и смахнул шашки.
Егор появился кстати, потому что Вася проигрывал, а проигрывать он не умеет: мрачнеет и обижается.
И стали рассаживаться.
Лена смотрела, куда сядет Филипок. Тот скромно уселся на гладильную доску около Мишки Мирзоева. Лена обрадовалась: это было еще одно доказательство, что у Филипка никого нет. Да она и так знала. Она перешагнула через доску и села рядом с ним. Когда она шагала, короткая юбка совсем уползла наверх; Лена покосилась на Филипка: заметил? - нет, не заметил. "Совсем ребенок", - умилилась она.
Как только она села, рядом с ней оказался Егор.
- Ну? - Егор по-хозяйски оглядел стол. - Все? А сама Люся где? Зовите Люсю.
- Люсенька! - в несколько голосов закричали и Потемкин, и Мишка, и Вася - словно ждали команды.
- Иду! - с оживлением и готовностью отозвалась та из кухни. - Иду! - повторила раскрасневшаяся Люся, входя. - Горячее в духовке на малом огне оставила, пусть томится.
Мишка разливал белое, а пивные кружки тянулись к Пете. Добротные керамические кружки с зеленым незатейливым узором по коричневому полю - их только что подарили Люське.
Петя щедро черпал пиво и выстраивал полные кружки в ряд. Пена смачно шлепалась на пол. Егор поднял рюмку.
- Ну, за Люсеньку. Чтобы всегда была такая же красивая и добрая.
- Ой!
Выпили и потянулись к пиву. Хорошо полилось пиво. Женщины отпили и поставили кружки, а мужчины все дальше запрокидывали головы, все круче наклоняли кружки - пока не скатились в жадные рты последние капли.
- Давай по новой, - заторопился Мишка. - Выпьем за дорогого Бориса Евгеньевича, чтоб ему провалиться.