- Мне только на работу выписаться. - И толчком бюллетень на стол.
Пятый день болеет, дома ее другой врач смотрел.
- Хорошо себя чувствуете?
- Да.
Рука уже разбежалась выписывать, но тут я заметил в карточке приписку: сопутствующий диагноз - митральный порок. Какой - не уточняется.
- Вы знаете, что у вас порок сердца?
- Да.
- Дайте-ка я вас послушаю.
Ого, я такого классического шума и в клинике на занятиях не слыхал. Предсердие трудно выстукивать, но похоже - увеличено.
- На лестнице задыхаетесь?
- Немножко.
- Кем вы работаете?
- На стройке.
- На стройке?! Что вы там делаете?
- Стропальщицей.
- Это значит, к крану цепляете?
- Да.
- Там же физическая работа, тяжелая!
- Да.
Конечно, достаточно было взглянуть на развитые, почти мужские руки.
- Как же вы там?
- Ничего.
- И не болит сердце? И одышки нет?
- Бывает.
- Вам категорически нельзя на стройке! Вы себя такой работой… вы очень себе вредите!
- Я больше нигде не могу работать, я из Ярославля приехала, у меня прописка временная.
- Их, Михаил Сергеевич, на стройку берут, а через три года за это прописка постоянная. А через пять лет комната. - Антонина Ивановна знает жизнь. - Тебе чего в Ленинграде?
- Хочется. А чего я в Ярославле не видала! Одна я там.
- Они многие так, Михаил Сергеевич: едут сюда, а сами не знают зачем… В Эрмитаже была?
- Была.
- И то хорошо. А многие и не были.
- Обождите, Антонина Ивановна, это не наше дело. Не могу я вас на стройку выписывать. Вам легкая работа нужна.
- С моей пропиской никуда не возьмут. Еще год остался.
- Да… Что ж мне с вами делать? Сейчас вы почти здоровой себя чувствуете, потому что сердце за троих работает. Крепкое оно у вас, справляется. Пока. Это значит - порок у вас компенсированный. Но долго так не выдержит. Можете за месяц полным инвалидом стать. Да. Операцию вам надо, вот что.
- Я же как здоровая чувствую!
- Вот и надо сейчас ложиться. А если станет плохо, тогда меньше шансов.
- Прямо само сердце резать?!
Она прижала руки к груди, как бы защищаясь.
- Само сердце.
- А вам резали?
Смешной вопрос, будто врач должен все испытать. Хотя не такой уж смешной: я потому и говорю спокойно "нужна операция", что не мое сердце будут резать; для меня это работа, я больных сердец видел сотни - вот и забываешь в спешке, что для каждого больного о его единственном сердце речь идет!
- Мне не нужно было. А если бы на вашем месте… трудно, конечно, за другого говорить… наверное, пошел бы на операцию. И нужно сейчас, пока хорошо себя чувствуете. Да этих операций сейчас сотни делают! Там у вас вроде спайки, кровь с трудом проходит, разрезать ее - и все.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
- А умереть можно?
- На операции?
- Да.
- Бывает, но очень редко. Может быть, один процент. Без операции - вероятней, что станет плохо.
- Взять да лечь сейчас… Я тут с мальчиком познакомилась. Может, без операции поживу года два, а тут сразу.
- Что сразу? Выздоровеете! Почти все выздоравливают! Вот что: я вас на работу не выписываю, нельзя вам. Держите направление: вот. Поедете по адресу, спросите там вторую хирургию. Может, они вас сразу положат, может, на очередь запишут.
Она вертела в руках направление.
- Мне на свиданку завтра, а тут больница. Здоровая, а ложись… То и страшно, что здоровая! Больная на все пойдешь, а то здоровая…
Она вышла, продолжая с сомнением вертеть в руках бумажку. Нелепые все-таки мысли иногда приходят: я подумал, что преподаватели в клинике будут довольны - такой шум студентам показать! Очень хотелось, чтобы все у этой девушки кончилось хорошо, но я, по врачебной привычке, думал отдельно о человеке и отдельно о красивом шуме.
- Следующий к Бельцову!
Кашель, насморк, головная боль - грипп.
Насморк, кашель, болит голова - грипп.
Тетрациклин, эфедрин, бюллетень.
Тетрациклин, эфедрин, бюллетень.
- Следующий к Бельцову!
Следующий - энергичный, широкий, краснолицый, лет пятидесяти.
- Здгавствуйте, доктог.
- Здравствуйте, садитесь, пожалуйста.
- Я здесь частый гость, свой человек, можно сказать, но вас вижу впервые. Надолго вы сюда?
- Возможно.
- Не студент, случайно?
- Нет, - отрекся я от своего звания, как апостол Петр от Иисуса: я почему-то уверен, что студента больные не могут принимать всерьез.
- Значит, мы еще не газ встгетимся. Моя фамилия Штагкман, и я гипегтоник.
До чего же я не люблю, когда приходят с гипертонией! Потому что каждый такой больной - напоминание о моем медицинском бессилии. Хуже того, здесь бессилен не я, неопытный и загнанный участковый доктор, - бессильна медицина. Собственно, тут дело в точке зрения: ведь давление во время приступа мы можем сбить почти всегда, можем подобрать лекарства, которые будут удерживать рвущееся вверх давление более или менее долго, так что, кто хочет, может не совсем без основания говорить, что мы обладаем мощными противогипертоническими средствами. Но давление будет продолжать рваться вверх, и пресечь раз навсегда этот порыв мы не в силах. Врач здесь подобен мельнику, терпеливо латающему дыры в плотине, но не способному предупредить новые протечки. Удивляюсь, как гипертоники сохраняют веру во врачей. Удивляюсь и восхищаюсь их неиссякаемым оптимизмом.
- На что вы жалуетесь?
- Дело в том, что я уже не жалуюсь. Я побыл неделю на бюллетене, отдохнул, давление стало пгиличным. Тепегь я хочу чегез ваше посгедство вегнуться к габоте.
Я мог бы его выписать без разговоров, но это же унизительно быть просто писарем, писать бюллетени, и я задаю трафаретные вопросы:
- В чем состояло ваше последнее ухудшение? Голова болела? Кружилась? Мушки перед глазами? Сознание теряли?
- Сознание не тегял, не дошел до такого. Все как обычно: и болела голова, и кгужилась, и мушки эти самые. Тги газа за ночь неотложная, давление двести тридцать на сто сорок. Я уже не удивляюсь.
- Давно вы больны?
- Лет восемь. Газа четыге в год имею вот такие маленькие дополнительные отпуска.
- Чем лечитесь?
- Лучше всего гезегпин. Неотложная дибазол в вену вливает.
Ничего нового прописывать не имело смысла. Можно было посоветовать уехать жить в деревню, наняться лесником, но я еще не слышал о гипертонике, который по такому поводу уехал бы из Ленинграда.
- Измерьте, пожалуйста, давление, Антонина Ивановна.
Пока Антонина Ивановна надувала манжетку, посмотрел старые записи в карточке. Действительно, все повторялось регулярно и однообразно, как смена времен года. Пожалуй, последний год чуть-чуть чаще.
- Сто шестьдесят и сто.
- Для меня это в самый газ.
- Вы инженер?
- Начальник ггуппы.
- Не самая подходящая для вас работа. Вам бы что-нибудь такое, где не такая напряженная умственная работа.
Сказанул и сразу сам устыдился: вроде отъезда в деревню получилось.
- Доктог, теогетически я с вами полностью согласен. Но что в наше вгемя менее умственное? Двогником пойти все же обидно, да и общественность осудит. Я твегдо в своей колее застгял.
Я попытался отступить с достоинством:
- Вы не поняли. Конечно, куда же вам из инженеров уходить! Я имел в виду инженерную работу, но где потише, и не начальником, а рядовым.
- Увегяю вас, негвничать можно, габотая в самом глухом агхиве.
- Вам виднее. Я думаю, вам надобно побыть дома еще дня три, чтобы закрепить лечение.
- Ни к чему это, доктог. Пока могу, мне надо габотать. Если станет хуже, я снова возьму бюллетень.
- Как хотите. В конце концов все дело в вашем самочувствии. Лекарств новых я вам не прописываю - принимайте то, что вам помогает.
- Всего хогошего, доктог. Гад был познакомиться.
Насмешливо он сказал, или мне показалось?
- Следующий к Муравлевой!
- Следующий к Бельцову!
Насморк, грипп, тетрациклин, больничный.
- Следующий к Муравлевой!
- Следующий к Бельцову!
- Пустите, я на минуту!
- В очередь!!
- Гражданка, в очередь!
- Доктор, я на секунду. Скажите, мне нужно пить витамин "Б-пятнадцать"?
- Не мешайте доктору работать!
- Доктор, миленький, мне "Б-пятнадцать" полезен? Только скажите!
- Гражданка, я не умею на ходу делать назначения. Выйдите, пожалуйста.
- Мне этот "Б-пятнадцать" с трудом достали!
- Вреден вам "Б-пятнадцать". Для жизни опасен! Следующий к Бельцову!
- Дохтур, мне как есть спину ломит.
- Что еще?
- Мне бы на спину банки покрепче. Чтоб прохватило.
- Голова болит? Кашель? Насморк?
- Мне бы банки покрепче.
- Антонина Ивановна, больничный на три дня напишите.
- Мне не надо больничного. Мне бы банки.
- Михаил Сергеевич, я напишу сестрам в процедурную, ей прямо здесь поставят.
- После банок по морозу нехорошо идти.
- Она посидит полчаса. Не гонять же сестру по пустякам. Их сейчас и так с инъекциями загоняли.
- Ладно, пишите, Антонина Ивановна… Кем вы работаете?
- Дворники мы.
- И вам не нужен больничный?
- Не.
- Вот вам направление, поднимитесь на четвертый этаж в процедурную.
- Значит, мне поставят банки? - Поставят.
- Спасибо, дохтур.
- Следующий к Муравлевой!
- Следующий к Бельцову!
- Здравствуйте, доктор.
- Здравствуйте. Поленова Мария Ивановна?
- Она самая. Спасибо, доктор, гораздо лучше мне.
За занавеской у Муравлевой закричал высокий мужской голос (такие бывают у эпилептиков перед припадком):
- Я этого так не оставлю! Я дойду до горздрава!
- Тише, больной, успокойтесь.
- Чего успокойтесь! Лечите черт знает как! Засели тут докторрра!!
- Жалуйтесь куда хотите, но сейчас выйдите.
- И пожалуюсь! Управу найду! Развелось докторрров на нашу голову!!!
Я старался ничего не слышать.
- Значит, лучше вам?
- Да. Ну слабость еще.
- Вы уже неделю больны?
- Ровно неделю.
Я посмотрел на толстую пачку карточек, отложенных на ВКК.
- Вы кем работаете?
- Челночницей.
- Это что значит?
- Да в ткацком цеху.
- В закрытом помещении?
- Да.
- Тогда я вас попрошу завтра на работу.
- Доктор, мне бы еще дня три. Все-таки кашель держится и слабость.
Я уже слишком много отложил на ВКК, Штурман будет ругаться.
- Нет, я считаю, что вам уже можно работать.
- В этом году такой грипп: долго кашель держится, - авторитетно разъяснила Антонина Ивановна.
- До свидания, доктор. Ругаться не буду: вас учили, вам виднее. Но, по-моему, не по человечеству вы.
Ей и правда хорошо бы еще посидеть дома, но это плохо для общего показателя, Штурман разозлится.
- Следующий к Муравлевой!
- Следующий к Бельцову!
Грипп, больничный.
Грипп, больничный.
Грипп,
грипп,
грипп…
Господи! С серьезными лицами ученые мужи и публицисты спорят, сможет ли машина-диагност заменить врача, и большинство склоняется к тому, что не сможет, потому что у живого врача, мол, индивидуальный подход, каждый больной неповторим, и так далее, и так далее… А я спрашиваю второпях: "Голова болит? Кашель, насморк есть? Температура?" - ставлю "грипп" и прописываю тетрациклин, эфедрин и микстуру от кашля. Для этого даже не надо быть сложной машиной!
- Михаил Сергеевич, последняя к нам. Температуру я ей смерила: тридцать шесть и шесть. Но жалуется. Со страдальческим лицом сидит. Звать?
- Конечно.
Вошла довольно высокая брюнетка. Если бы не мельчайшие морщинки в углах глаз, ей можно бы было дать лет двадцать. С первого взгляда бросилось в глаза ее высшее образование.
- Здравствуйте, доктор. Я, кажется, последняя. Постараюсь не слишком вас задержать.
Во врачебном кабинете мало кто говорит с такими светскими интонациями.
- Садитесь, пожалуйста. Что вас привело?
- Понимаете, доктор, плохо себя чувствую. Не смотрите так скептически (я и не смотрел скептически), сейчас расскажу, в чем выражается: вдруг слабость охватывает или головокружение, - она посмотрела на меня с трогательной беспомощностью, - и в суставах ломота. Ну, в общем, полная разбитость. Особенно последние дни. Сейчас у всех грипп…
- Давно это с вами?
- Понемногу давно. Постепенно все хуже. Последние дни еле хожу. Сегодня пришлось с работы раньше уйти. Отпросилась, и прямо к вам - три часа пришлось здесь в очереди отсидеть.
- Кашель и насморк есть?
- Почти нет. Можно сказать, совсем нет.
- Но работать вы не можете?
- Ничего не соображаю. Я в конструкторском бюро, там это иногда необходимо - соображать.
В тонкой ручке исправно бился крепкий пульс.
- Ну что же, разденьтесь, я вас послушаю.
- Наверное, это не обязательно: сердце у меня не болит, кашля нет, на хрипы не жалуюсь.
Только ее стыдливости мне не хватало на шестом часу работы!
- Разденьтесь, пожалуйста, чтобы я мог объективно оценить ваше состояние. Это, знаете ли, моя обязанность.
Антонина Ивановна:
- Доктор лучше знает, что вам надо делать.
- Пожалуйста, я не хотела задерживать, но раз вам необходимо… я вся к вашим услугам.
Обычно женщины, раздеваясь, поворачиваются спиной, но эта не удостоила. Она стягивала одежды, и в воздухе запахло озоном, а треск стоял, как в высоковольтной лаборатории: сейчас на женщинах много синтетики, отчего и скапливается статическое электричество. На кушетку летели смятое платье, рубашка, бюстгальтер. Необыкновенно быстро дама отстегнула подвязки, и вслед прочему полетел пояс. Вниз поползла резинка трусов.
- У терапевта до пояса раздеваются, - сухо сказала Антонина Ивановна.
- Доктор приказал раздеться, но не уточнил - насколько.
- Что же, можете продолжать. - Я тоже разозлился.
Она быстро нагнулась, переступила через трусы и выпрямилась, по-видимому очень довольная, что осталась в знак протеста в одних чулках. Сначала она сложила было руки за спиной, но быстро передумала и вытянула их так, что, будь на ней что-нибудь надето, можно было бы сказать, что она держит руки по швам. Она явно пародировала стойку "смирно". Во всяком случае, костюм Евы ей очень шел.
Обнаружив, что встать мне было бы неудобно, я сказал подчеркнуто холодно:
- Подойдите и повернитесь спиной.
Она подошла почти вплотную, глубоко вздохнула, так что поднялся и округлился живот, и медленно повернулась, задев мои колени.
Едва я дотронулся пальцем до спины, послышался треск и палец чувствительно ударило током. Конденсатор разрядился.
- Ого! Вы просто сгусток энергии!
- Если бы!
Легкие оказались в полном порядке.
- Повернитесь лицом, пожалуйста.
Перкуссия спереди выявила только упругость груди при полной норме границ сердца. Тоны звучали ясно. Женщина стояла вся напряженная, и при моих прикосновениях по телу ее проходила легкая дрожь.
- Когда были последние месячные?
- Вы намекаете на беременность? Головокружение и все такое? Я два года в разводе…
- Ну, это еще ничего не значит.
- Не для меня!
- Одевайтесь, пожалуйста.
Одевалась она крайне неторопливо, аккуратно застегивая все пуговки, соблюдая, чтобы подвязки легли строго симметрично.
- Вы хотели объективно меня оценить. Надеюсь, это удалось?
- Вполне.
- Ну и как?
- Я выявил у вас прекрасное сложение при полном отсутствии болезненных симптомов.
- Чем же тогда объяснить мое самочувствие?
Я чуть было не сказал: "Двухлетним разводом".
- Я думаю, вы несколько утомлены. Возможно, перенапряжены на работе…
- Вы не считаете, что я больна?
- Нет.
- Но я не могу работать.
Я пожал плечами и написал в карточке: "Неврастения".
- Доктор, не будем ссориться. Может быть, я вела себя немного резко, но вы меня так недоверчиво встретили… Что мне делать, если я действительно плохо себя чувствую? Как доказать вам, что я не симулянтка?
- Уважаемая… м-м… Евгения Александровна, я могу вам посоветовать одно: если будете себя завтра хорошо чувствовать, идите на работу. Если плохо, приходите ко мне снова.
- Я буду чувствовать себя плохо, вы меня всесторонне осмотрите и скажете, что я здорова. И ко всем бедам у меня прибавится прогул.
Что делать? У меня не хватает самомнения считать, будто мой поверхностный осмотр дает право стопроцентно отличать здорового от больного. Мало ли трагических случаев произошло из-за болезненной недоверчивости врача!
- Ну вот что, раз вы говорите, что плохо себя чувствуете, значит, так оно и есть. Антонина Ивановна, выпишите на два дня больничный. В диагноз для простоты поставьте грипп. Попрошу вас прийти послезавтра. Возможно, я вас проконсультирую у невропатолога. Лекарства я вам не прописываю.
- Большое спасибо, доктор. Вы очень чутко ко мне отнеслись.
- Всего наилучшего.
Она многозначительно мне улыбнулась и вышла.
Я блаженно потянулся. На сегодня все!
- Следующий к Муравлевой!
- Зря вы ей, Михаил Сергеевич. Гнать таких. Я бы лучше ползком на работу отправилась, чем выпрашивать освобождение. А еще инженерша!
- Бог с ней, Антонина Ивановна. Я думаю, она скорей агравантка, чем симулянтка.
- Кто-кто?
- Это те, кто свои болезненные ощущения не выдумывают, но преувеличивают. Тоже симптом сам по себе. Из области психиатрии. Ну, отдыхайте. До завтра!
- До завтра, Михаил Сергеевич. Завтра опять не соскучимся: одних повторных вон какая пачка да новых поднакидают.
- Следующий к Муравлевой!
Я бы не удивился, если бы встретил внизу последнюю посетительницу. Но ее не было.
После теплого, пропахшего медициной воздуха морозная свежесть на дворе особенно поразила. Бело и безлюдно. Обычно, выходя на улицу, я полностью отключаюсь от врачебных забот. Но сегодня морозный воздух не успокаивал… Может, и правда зря этой последней больничный дал? Да черт с ней, вот уж о ком не стоит волноваться!.. А как фамилия того худого длинного парня? На "п" как-то… Поляков! Выстукал у него полость, а на рентгене чисто… И тут я с беспощадной ясностью вспомнил одно занятие на третьем курсе. Рассуждали о чем-то ученом, и вдруг Щербатов спросил (он любил спросить вдруг, без связи с предыдущим):
- Ну-ка, кто скажет: какой вред от рентгена?
- Облучение, - затянули мы.
- Вздор. Нужно сто раз под рентген попасть, чтобы облучение почувствовать… Ну ладно, оставим рентген. А от кардиограммы какой вред?
Мы молчали.
- А такой, что рентгенам и кардиограммам нынче больше, чем глазам и ушам своим, верим. Рентген норовит врача вытеснить. Ладно, умный справится, умный и рентген себе на пользу повернет, а дурак с рентгеном в два раза больше дров наломает, чем дурак невооруженный…