3
Бригадир утрясал дела, а бригада разбрелась. Когда он придет, расставит по местам, тогда и за работу. Хотя наряд выписан на много дней вперед, все-таки без бригадира никуда.
Вася Лебедь двинул к девушкам-малярам. Они только что выпорхнули из своей раздевалки.
- Привет, девочки. Наденьке - персонально.
Девушки загалдели:
- Привет балтийцам!
- Ну, Надюха, держись: с персоналкой к тебе!
- Персоналка - не аморалка!
- Вася, купи шоколадку!
Вася в притворном ужасе заткнул уши.
- Ну, оглушили! Говорите по очереди, как на инспекторском смотру. Заявления есть? Жалобы есть?
- Вася, а чего ты холостой? Только смуту среди нас сеешь.
- Потому что весь сгораю на производстве. Не остается сил на личную жизнь.
Девочки прыснули.
- А мы думали, моряков на все хватает.
- Хватает, если имеет место чуткое отношение.
- Васенька, мы ли не чуткие?!
Надя, самая маленькая среди девушек, но и самая решительная, с досадой слушала эту перепалку. Особенно ее обидело шутовское "Наденьке - персонально". Только вчера они гуляли, целовались, конечно, а сегодня он как бы объясняет всем и ей тоже: я с ней просто так. Если ему стыдно считаться ее парнем (Надя думает, что она некрасивая, хотя на самом деле она очень милая, только худенькая), пусть уходит, она его не держит.
- Ему надо чутко кочергой поперек спины, - сказала Надя.
Подошел и Петя Сысоев:
- Приветик, девочки. Всем персонально.
Появление Пети вызвало новый взрыв:
- Как это всем? Ах ты кот!
- Гоните его, девочки, он к Тамарке из мясорубочного ходит.
- Петька, не ты в нашей двери дырку проковырял? Смотри, ослепнешь.
- Да что вы, девочки, разве я интересуюсь?
- Значит, не интересуешься? А мы-то надеялись!.. Не интересуешься, тогда вали к своей Тамарке!
Петя вовсе сконфузился: и так плохо, и так нехорошо.
- Я не в том смысле.
Вася похлопал приятеля по плечу.
- Не робей, матрос, все знают, что ту дырку Ароныч проковырял.
Тут уж засмеялись все. Мало того, что Ароныч казался им глубоким стариком, все знали, что он воплощение добродетелей: не пьет, не курит и непоколебимо верен своей жене, высокой полной женщине, рядом с которой он кажется мальчиком.
Когда немного успокоились, самая старшая, Лена Клечикова, вздохнула:
- Подглядывают, да не те. Вы бы своего тихонького привели, Филипка, уж я бы постаралась, ослепила бы.
- Ленка давно по нем сохнет, - объявила белобрысая конопатая Люська Травникова. - А знаете, мальчики, у меня завтра день рождения. Мне уже двадцать лет завтра будет.
- Простота! - Вася по-приятельски обнял Люську. - Воспитанные женщины возраст скрывают. А ты сразу бух: "двадцать"!
- А чего? - засуетилась Люська. - Ну скрою. Скажу им, будто именины. Скрою, что день рождения.
- Да не день скрывать надо, а возраст! Сколько лет, понимаешь?
- Двадцать.
- Тьфу!
- Ну не сердись, Васенька. Ты приходи, ладно? Вы, мальчики, приходите. Филипка приводите. Кто у вас еще неженатый? Сашку Потемкина.
- Ф-фу, вот кого не переношу! - Лена даже сморщилась.
- Ничего, сгодится. Для тебя Филипок будет, чего тебе еще? Ну бригадира вашего.
- Он уже все равно что женатый. С ним надо и Олю-крановщицу звать. - Надя всегда знает, кого с кем надо звать.
Легок на помине, подошел Потемкин. А с ним Мишка Мирзоев, по прозвищу Железная Рука. Многие думали, что Мишка заслужил свое прозвище природной силой, а его природа не обидела: рост под два метра, плечи - не во всякую дверь проходят; но Железной Рукой он стал называться после того, как сломал руку и туда вставили для соединения костей гвоздь, да так гвоздь в руке и остался. Вася утверждал, что гвоздь рассосался.
- Базарите? - спросил Мишка.
- Эх, Мишенька, - сказала Люська. - Мы холостых в гости зовем. Рано ты окрутился.
- Будто. Я и сейчас трех холостых стою. Посмотри ты на них.
Бахвал Мишка. Всем известный бахвал.
- Не смотрите на него, девочки, - Вася ткнул Мишку в грудь пальцем. - Думаете, тут мышца? Воздухом накачан.
Мишка отмахнулся:
- Я таких, как ты…
- А ну давай, давай!
Вася поставил согнутую в локте руку на сдвинутый к стене старый верстак.
- Давай, покажи.
- Совсем чокнулся, Васька, совсем чокнулся, - суетился Сашка Потемкин. - С кем связался, да он же тебя!..
- Давай, - повторял Вася, - давай!
Мишка удивленно посмотрел на Васю, потом на девочек.
- Чего с ним, не знаете? Ну давай.
Навалился животом на верстак, выставил согнутую руку.
- Локоть ближе, - командовал Вася. - И живот сними, с животом нечестно!
- Куда ж его девать? - поразился Мишка.
- А ты наклонись. Наклонись, но не наваливайся.
Мишка втянул живот, скорчился над верстаком в неудобной позе.
- Во. Ну давай.
Вася сразу резко рванул, так что Мишкина рука слегка разогнулась. Но, опомнившись, Мишка потянул на себя. Медленно, но неумолимо Васина рука разгибалась, клонилась вниз. Но - стоп, - когда угол между плечом и предплечьем дошел до прямого, словно кто-то подпорку вставил Васе под руку. Вася побагровел. Мишка почти вытащил его на верстак, но рука не разгибалась.
- Дави, Мишка! - кричал Потемкин.
- Балтика, держись!
Вася держался на характере. Словно судорога свела ему плечо - легче было сломать, чем разогнуть. Такое с ним бывало: захочет чего-нибудь - лбом стену раздвинет. И никогда не скажешь заранее, проснется в нем этот сокрушающий азарт или нет. Бывает и важное что-нибудь, а он с прохладцей; другой раз какой-то пустяк - загорелся, не остановишь.
Первый раз с ним такое случилось в пять лет: ему нестерпимо захотелось покататься на лошади. На теплой живой лошади! (Замечательного серого коня под красным седлом, сделанного из папье-маше, он отверг с негодованием!) Во время прогулки, когда воспитательница детского сада на минутку отвлеклась, он убежал и направился прямо в цирк. До этого он был в цирке один раз, ехал на трамвае с отцом и вряд ли мог как следует запомнить дорогу; скорее всего его вел инстинкт, тот самый, который указывает дорогу птицам, - инстинкт вел его с Васильевского острова через Дворцовый мост, потом по набережной, потом Летним садом. Три раза его остановили добрые люди: "Куда ты идешь один, такой маленький?" - "Я иду в цирк. Мы с папой и мамой там работаем",- - отвечал он с великолепной уверенностью, так что двое добрых людей совершенно успокоились, а третий, самый добрый, взял его за руку и довел до дверей цирка (впрочем, до цирка оставался один квартал). Около служебного входа они остановились, и Вася сказал с замечательной серьезностью: "Спасибо, дяденька, а теперь идите, вас сюда все равно не пустят". В цирке всегда много актерских детей, обычную магическую роль сыграл апломб - Вася прошел мимо вахтера так уверенно, что тому и в голову не пришло его остановить. За кулисами к Васе отнеслись по-дружески, тут ему никого не пришлось обманывать, он все объяснил, его подвели к очень красивой женщине, и та посадила Васю на белую лошадь и два раза провезла вокруг арены. Оказалось, что сидеть на лошади еще прекраснее, чем он представлял, и маме, вызванной по телефону, пришлось потом силой тащить его домой. Красивая женщина в цирке оценила Васю и сказала маме, что он очень замечательный ребенок.
А уже теперь Надя, ничего и не зная про этот случай, один раз сказала (еще до того, как они стали вместе гулять): "Желания у него, как лавины, - умеет, значит, желать!" И очень девочки Васю уважают за такую черту.
- Хватит, ничья! - закричала Надя.
- Ничья, ничья! - подхватили девочки.
От напряжения Вася оскалился, стала видна щербинка на переднем резце. Мишка продолжал давить.
- Растаскивай их, девочки!
Люська обхватила сзади Мишку, и тот выпустил Васину ладонь. Вася осторожно согнул и разогнул руку - больно, но цела - и засмеялся торжествующе:
- Эх ты, руки-крюки, морда ящиком!
Мишка не обиделся.
- Победа по очкам, как в боксе. Нокаут не удался.
- А мне воблу привезли, - сказал Петя Сысоев.
- Какую воблу?
Никто ничего не понял: при чем здесь вобла?
А Петя во все время поединка Мишки и Васи страдал оттого, что не успел похвастаться воблой, которую привез дядя из Гурьева. Обладание воблой должно было сделать его хоть на миг центром внимания, а ему все время хотелось быть в центре, да редко удавалось. Потому он и влез со своей воблой в первую же паузу.
- Обыкновенную воблу. Можно ее с пивом. Завтра, когда у Люськи соберемся.
Петю наконец поняли и оценили.
- Правильно, тащи ее!
- Употребим, - веско сказал Мишка.
Само собой получилось, что он тоже оказался среди приглашенных, хоть и состоял уже шесть лет в законном браке. (Люська очень любит это словосочетание, никогда не скажет "они женаты", нет, только: "они в законном браке".)
- А вон твой Филипок, - сказала Люська. - Иди, Ленка, зови его, не теряйся.
- А чего, позову. И нечего насмешки строить.
- Вот так и загребают нашего брата, - Мишка изобразил на лице уныние, что далось ему с трудом. - Сами ходят и выбирают. А потом еще говорят, что их кто-то соблазнил.
- Лично я сам выбираю, - самоуверенно сказал Вася и огляделся победоносно.
Надя нахмурилась и отвернулась.
4
Игорь Филипенко от нечего делать разглядывал доску объявлений. Он посмотрел издали на Васю и Петю в кольце девочек, подойти не решился, вот и пришлось читать о заседании цехкома, потом список вещей для отъезжающих в пионерлагерь, потом призыв участвовать в самодеятельности - читал от нечего делать, как кидают от нечего делать камешки в воду. Только одно объявление его озадачило: "30 июня - день охраны труда". Почему именно тридцатого? И что же, в другие дни труд не охраняется?
Игорь - типичный продукт акселерации: ростом с Мирзоева, ботинки сорок седьмого размера - и все, весь материал ушел в длину, на ширину не хватило: узенькие плечики, спина, кажется, гнется под собственной тяжестью (на самом деле Игорь сутулится от смущения: чтобы меньше выделяться; ну и над верстаком приходится наклоняться, хоть и поднял он свой верстак повыше); а раздеть - вообще срам, анатомия: ребра все снаружи, а под грудиной дыра, словно кто-то заехал острым локтем, да так вмятина и осталась, - "грудью сапожника" называется сей феномен. Но удивительно то, что Игоря такое одномерное состояние не волнует; другой бы стал качать мускулы, чтобы заманчивей смотреться на пляже, а ему хоть бы что.
Подошла Лена и сказала:
- Здравствуй, Игорек.
Его чаще называют Филипком, так что в обращении Лены было что-то многозначительное, но он не обратил должного внимания.
- Смотри, забавно, - сказал он и показал на объявление о дне охраны труда.
- А чего такого? - не поняла Лена.
Игорь не стал объяснять. Он любил, когда его понимали с полуслова, скучно ему казалось объяснять и растолковывать.
Лена подождала, думала, что он что-нибудь скажет, но Игорь продолжал разглядывать объявления.
- Ты приходи завтра, у Люськи день рождения, - наконец сказала она. - Придешь?
- Можно.
Он так небрежно выговорил свое "можно", словно у него отбоя не было от подобных приглашений, а на самом деле он все еще робел в женском обществе - просто у него такая манера говорить.
- А вот смотри! - Игорь заметил еще одно объявление. - Смотри, какая путевка! Владивосток - Сахалин - Курильские острова - Петропавловск! Который на Камчатке! Вот бы поехать, да?
- Ты дальше посмотри: четыреста десять рубликов.
- Занять можно. Ты представляешь - океан! А потом вулканы, гейзеры! Простор!
В другое время Лена и сама подумала бы, как здорово увидеть океан, вулканы, гейзеры, но сейчас ей было досадно, что Игорь не обращает на нее внимания, а мечтает о каких-то далях - мальчишество это, а ей хотелось, чтобы он посмотрел на нее по-взрослому.
- Мишка ваш тоже все по далям катался, пока ходил в наладчиках. Жене надоело, так она второго сына родила, теперь вон сидит на месте.
- Вот, значит, и нужно успеть.
Можно подумать, что Игорь нарочно дразнил Лену. Но на самом деле он просто не замечал ее особенного отношения - по неопытности.
Подошла уборщица тетя Люба.
- Что это вы, детки, разглядываете? Ох ты, господи, надо же - четыреста рублей! Ни стыда, ни совести. И, считай, дорога столько же. Кто же поедет? Разве профессор какой. А рабочему человеку ни к чему.
- Тетя Люба, ты же хвасталась, что мебель купила. Не то чешскую, не то рижскую, - сказала Лена. Она и не заметила, что заговорила как бы с голоса Игоря. Не любила она тетю Любу - проныра и сплетница эта тетя! - вот и заговорила так. А о последовательности и логике пусть заботятся другие!
- Гедээровскую, милая, гедээровскую. Уж такая хорошая, светлая! - тетя Люба от умиления сложила руки на груди.
- Так мебель же дороже путевки, наверное?
- Сравнила! То ж мебель! Дома нужная! Годы простоит! А это что? Пшик! - Тетя Люба не на шутку разозлилась. - Увидела ты какую-нибудь дурацкую гору, а дальше что? В чемодан не сунешь, в суп не положишь. Нет, я на что хошь заложусь: у нас не позарятся.
- А если мы с Игорем?
- Да что вы, детки, вовсе тронулись? Откуда у вас деньжищи такие? - Вдруг старушка огляделась по сторонам и понизила голос: - Или там чего купить можно? Икры там или меху?
- Просто увидеть хочется.
- Темните вы, детки, темните. - Она посмотрела подозрительно. - Просто так в ЦПКО ездиют, а не на край света.
Старуха отошла, а Игорь с Леной посмотрели друг на друга и рассмеялись. Лена теперь думала о тете Любе с благодарностью: вовремя та затеяла разговор. И хорошо, что старуха - сплетница: пусть разносит, что Игорь с Ленкой Клечиковой вместе ехать собрались!
- Ну чего делать будем? - спросил Игорь. - Расхвастались, потом бабка станет смеяться.
- Давай в долг набирать. Вдруг и правда съездим.
- Наберешь столько… Да мне и нельзя: у меня мать больная.
Этого Лена не знала. Она хотела расспросить, посочувствовать, - по дому, может быть, надо помочь, она бы рада! - но вышел бригадир, и вся бригада потянулась на свой участок. Даже Боря Климович показался из курилки, а как он узнал, что пора кончать перекур? - там же нет такого телевизора, как в кабинете директора, в который можно весь завод видеть. И Филипок поспешно сказал:
- Ну ладно, - и пошел не оборачиваясь.
Лена смотрела вслед, как он идет, нескладный и сутулый. Она была довольна: что-то общее появилось у них после короткого разговора, что-то, о чем они могут сказать "мы".
5
Бригадир должен отличаться сообразительностью. Даже задатками дирижера, потому что нужно уметь так расставить своих людей, чтобы каждый исполнил самую выигрышную партию. И только когда все налажено, детали подвезены, инструмент в наличии, чертежи проверены, с нарядами путаницы нет, ОТК предыдущую работу принял, - тогда можно самому взяться руками. Конечно, если нет в это время совещания, летучки, обмена опытом, инструктажа или еще чего-нибудь в этом роде.
Ярыгин привык крутиться и не тяготился суматошностью работы. Когда его выдвинули из слесарей в бригадиры, он это воспринял как должное, потому что любил командовать и понимал важность правильной команды. Некоторые стесняются выдвигаться ("Другие будут вкалывать, а я больше - языком?"), и Ярыгин считает, что тех, кто стесняется, и не нужно выдвигать: не подходят, значит, они по характеру. Чтобы командовать, особое призвание нужно: тут тоже квалификация, не хуже, чем у слесаря. Вот отдал ему начальник цеха приказ - кажется, чего проще, ведь не обсуждается приказ? Не обсуждается, но интерпретировать нужно. Поэтому, хотя приказано было двигать рольганг всеми силами, Игоря Филипенко бригадир не поставил на рольганг: тут работа простая, а Игорь, хоть и самый молодой, - гордость цеха, надежда всего завода, шестой разряд у него только потому, что выше нет, от бога он слесарь - так что ему делать на рольганге? Целый день одинаковые валки на подшипники ставить? (Сотни валков, вся суть рольганга в этих валках!) Нет, бригадир велел Игорю устанавливать шлифовальный круг. Там работа по нему: поставить шпиндель на подшипники и закрепить в пиноле; а потом пиноль на каретку. Звучит одинаково: там на подшипник ставить и здесь на подшипник ставить, а на самом деле - небо и земля: под шпиндель шлифовального круга идут подшипники высшего класса точности!
Итак, бригадир поставил Игоря на шлифовальный автомат, Климовича пока на рольганг со всеми, но наметил про себя, что, когда Игорю понадобится помощь, отдать ему Климовича. Валки рольганга крепятся в каркасе; рольганг большой, разветвленный, поэтому и каркасов много, последний вчера недоварили: кончился ацетилен в баллоне. Доваривать - работа для Пети Сысоева, он раньше работал чистым сварщиком, так что не только когда надо наскоро прихватить металлом - кое-как прихватить умеет любой сборщик, - но и станины варить ему поручается. Такого человека ценно иметь в бригаде: если звать сварщика, как другим приходится делать, так его прождешь неизвестно сколько, и вообще, чем меньше тех, от кого зависишь, тем лучше. Когда Мирошников узнал, что в бригаде варят сами, он хотел раздуть это дело: совмещение профессий, почин! Но почему-то не получилось.
Егор считал валки в ящиках, - хватит ли на сегодня? - когда над головой, сигналя короткими гудками, медленно, важно проехал мостовой кран. Егор разогнулся, посмотрел вверх. Еще два дня назад, когда над головой проезжала Оля на своем кране, словно богиня на туче, он, как ни занят, обязательно махнет рукой. И в ответ из стеклянной будки красная косынка, как флажок. Но позавчера они поссорились.
Егор никогда бы не поверил, что из-за такого можно поссориться; он никогда не слышал, чтобы кто-нибудь ссорился таким образом; если бы он знал заранее, что им неминуемо предстоит поссориться, то и тогда за пять минут до ссоры не угадал бы причину.
После работы Егор сидел у себя и читал. (Он пока живет в общежитии, но к свадьбе ему твердо пообещали квартиру - да и кому давать, если не ему, передовому бригадиру.) Читал он про Линкольна - он вообще любит читать про знаменитых людей, в особенности про полководцев и реформаторов, тех, кто вел за собой тысячи и даже миллионы людей, и всегда пытается понять: в чем их секрет, почему за ними шли? Егор уже заканчивал толстую книгу, он читал о том, как оплакивали Линкольна, о всемирной его славе. В особенности растрогал Егора рассказ о том, как горцы расспрашивали о Линкольне Толстого, а потом в благодарность подарили Толстому коня. У Егора есть свойство, которое он тщательно скрывает (кстати, он читал, что тем же свойством отличался и Лев Толстой, но Егору от этого не легче): в трогательных местах книг или фильмов у него от умиления выступают слезы. Егор стыдится этих слез, потому что считает, что они наносят ущерб его мужественности, но ничего не может с собой поделать.