Содержание:
ДОЛГИЙ ПУТЬ К СЕБЕ 1
ТОРЖЕСТВО БОЛИ 2
УЧИТЕСЬ ПЛАВАТЬ 2
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ 5
ВРЕМЯ ЖИТЬ 8
MATER MAGNA 13
ИНТЕРВЬЮ С ЗЕРКАЛОМ 29
ПОСЛЕСЛОВИЕ 29
Евгения Дебрянская
Учитесь плавать
ДОЛГИЙ ПУТЬ К СЕБЕ
Трудно ли быть лесбиянкой? А каково быть самим собою?
Это тождественные вопросы. Это один и тот же вопрос.
Каждый человек имеет шанс быть собою.
Но, спаси нас Бог, от самих себя!
Я живу в Сан Франциско на седьмом этаже в номере дешевой гостиницы на углу Larkin и Geary. Вокруг сутками напролет воют сирены пожарных и полицейских машин, гремят мусорные баки, верещат тормоза дорогих авто. Гостиница образует с домом напротив темный, узкий коридор - так плотно они жмутся друг к другу. Окно моей комнаты выходит сюда. Поэтому не до пейзажей, но я все равно люблю смотреть в окно, хотя нижний край почти у самого пола, и если стоять рядом, кажется, что опоры нет и можно легко соскользнуть вниз. Обычно я подползаю к нему на четвереньках и высовываюсь наружу с сигаретой во рту.
Ночь. Я одна. Огонек от сигареты. Внизу, в маленькой каменной нише (что-то вроде подъезда, но двери нет) двое мужчин. Различаю лишь силуэты: стоят, о чем-то беседуют. В такое время здесь появляются только драгдилеры. Сейчас разбегутся - это деловая встреча, полминуты, не более. Вдруг один из них садится на корточки и выплывает из тени - белобрысые волосы, короткая челка на бок. Он м-е-д-л-е-н-н-о достает из спортивных штанов своего друга член и начинает сосать, вперед-назад, вперед-назад, вперед, остановился, крепко прижал бедра к серой стене, и снова назад. Ах, какой непосредственной была их, надо полагать, случайная встреча. Я возбуждаюсь и, вцепившись в подоконник, торчу вместе с ними. Сигарета давно выпала, разбилась о тротуар, раскидав искры. Не знаю, который по счету раз юноша совокупляется с тенью, я уже почти ничего не вижу: Вдруг полицейская машина, мигая огнями, остановилась под окном. Выскочили офицеры. Ребят разлепили и поставили лицом к стене. - Блядь! - ору на всю улицу по-русски, - что за дела? Дайте кончить! Гостиница заселена людьми, как мне кажется, приехавшими сюда по единой программе "Анонимные алкоголики". Они похожи друг на друга и больше всего на свете мечтают напиться. Еще они постоянно чего-то ждут: писем, родственников, очередь в ландри, лифт, который кто-то забыл закрыть на верхнем этаже, открытия магазина, или проезжающий под окном автобус. Мне они нравятся - потому что они никому не нужны, их никто не навещает, хотя при встрече рассказывают, что сегодня в гостях были дочь или жена. Мне они нравятся, потому что, даже если у них выпадут все волосы от отчаяния, к ним все-равно никто не приедет. На улице Sutter, что через два блока от гостиницы, стоит красивый крематорий с большим и удобным паркингом. Как все божьи дома, он ухожен и тих. Моих соседей похоронят там на деньги, выделенные из городского бюджета. А пока они живут через стенку и слушают единственную доступную для них радиостанцию. Я живу в районе, где приветствуется проституция. Отменно-красивые девки по вечерам толкутся перед гостиницей. Вот одна распахивает плащ: загорелое тело, белоснежный купальник, великолепная грудь выскакивает из лифчика, в плавках аккуратно уложен член, не искусственный. Она бодро подлетает к моей машине, я не успеваю захлопнуть рот. - Ну что, берешь? - Нет, нет, не сегодня, - жму на газ, хотя хотела парковаться. - Чего испугалась, - кляну себя через минуту и поворачиваю обратно, но ее уже нет. Вот так. Поднимаюсь в номер и сажусь писать. Не пишется - перед глазами большая грудь и член в плавках. Гляжу на часы - может ее уже привезли обратно. Спускаюсь на улицу - никого. Иду на O' Farrell в порнокинотеатр за 5 долларов. В зале, кроме меня, двое мужчин и женщина. Все трое громко жуют попкорн и кончают два раза. Дрочу изо всех сил, настраиваясь на них, или на экран. Не получается. Теперь думаю о тексте и о смысле жизни. Заскочила на минутку моя бывшая девушка - сделать пару звонков, и сразу к окну. Я сижу в кресле, курю. Мне не видно того, что происходит на улице, зато я хорошо вижу, что происходит с ней. Вот она сдвинула вместе ноги, и замерла. Погладила живот, втянула его, сильнее сжала ноги, как если бы ее не пускали по нужде. Лицо напряжено. Я все еще люблю ее и с удовольствием выебала бы сейчас, но боюсь пошелохнуться, испугать, она стоит у окна, не держится за стену, забыла наверное, что легко упасть. Наконец, поворачивается и идет в ванную, включает воду. "Интересно, - по-прежнему курю в кресле, - что у нее под кожей? Кровь, сухожилия, суставы, уже тронутые артритом? Что еще? Почему она больше не хочет меня, а предпочитает теплую струю из водохранилища?"
Не помню по какому случаю (у тебя всегда самые фантастические объяснения) ты пришла ко мне на работу. По-моему, тебе просто хотелось ебаться.
- Нравится? - подставила свою дырку к носу, юбку подбородком придерживаешь, - знаю, что нравится, не говори ничего.
Раздвигаешь волосы.
Разорванная надвое кровавая язва.
Ты обдолбана и вряд ли видишь меня. Что ты видишь? Да, он красный, он пахучий, зверски пахучий. Он пахнет мировой помойкой.
- Убери руку! - ору, - убери, блядь, руку с моей головы! Я на работе.
Кривишься, зло складывая рот.
- СОСИ! СОСИ ЕГО!
Мы в маленькой каморке, где переодеваются артисты и рабочие. Со всего размаху грубо бьешь по лицу. За дверью успокоились голоса. Там всегда кто-то курит. Стоят, прижавшись с той стороны к двери, и курят.
Я сосу и зверею. Пихаю два пальца. Три пальца, четыре пальца…
Я ЛЮБЛЮ ТВОЮ
ЗАМОРОЧЕННУЮ ДЫРКУ
СУКА
Тобою овладевает заносчивая гордость, но в этой унизительной для меня ситуации есть много гаденького и тончайшего наслаждения. Это твоя дырка и, насаженная на руку, ты в полной моей власти. Я могу схватить за матку, вывернуть ее и выпустить из тебя кровь. Стало быть, доверяешь же мне?!
Уже ночью приходит мой сын. Говорит, что останется ночевать. Сын ругается, что нечем заняться. Завтра выходной, и он будет скучать. Я слушаю его и не понимаю. Я курю по две пачки в день - у меня нет свободной минуты ни на что другое. У меня нет времени ходить на работу. Мы давно не понимаем друг друга. В субботу иду на лесбийскую партию. Около 1000 девушек трутся друг о друга. Стою в стороне и зорко отсматриваю публику. Красивая, но вульгарная девица пристраивается рядом. Масляные глаза и короткая бархатная юбка. Мы обмениваемся взглядами. Я согласна, хотя везти ее в гостиницу не хочется. Может в туалет? Она ни о чем не спрашивает и послушно идет за мной в кабинку. Да, да - киваю головой, - она долго танцевала, поэтому мокрая и от нее слегка пахнет потом. У нее мокрые трусы, она спускает их до колен, внутри тоже мокро. Мы долго целуемся, потому что она возится с моим ремнем на джинсах и долго трахаемся, часа полтора, не меньше. Мне она нравится, и я нравлюсь ей. Я не знаю ее имени, а она моего. Может ее бросили, и она тянет время до сна?! В зале она попросила что-нибудь выпить, я дала ей 10 долларов. - Мечтаю совокупиться с акулой! - говорю на прощание, но она в грохоте музыки не слышит меня. - Хочу героин! - страстно шепчет в ухо своей подруги новая знакомая и откидывается на сиденье. Я рассматриваю ее в зеркало заднего вида. Похожа на Janis Joplin. - На худой конец травку, - канючит. Едем в Chinatown, потом в Sunset - домой к Ginger (так ее зовут). Машина мягко плывет по холмам, на горизонте океан, узнаю его по шуму и запаху. - Началась менструация, - говорит ее подруга, принимая душ. - Что ты этим, собственно, хочешь сказать? - спрашиваю. - Что слышала, придется тебе работать. - Ты в своем уме? Ginger уже скрутила папироску и сует нам. Подруга садится за компьютер, зависает перед экраном. Прыгаю в постель к Ginger. Она капризничает - Тебя не хочу. Хочу подругу. - Затягивайся быстрее. У нее великолепные, разъебанные дыры и сильное, властное тело. Подлезаю под него и тут же отъезжаю. Я ебу ее среди ночи, ах, нет, это она ебет меня, это ее подруга ебет меня, это они обе ебут меня, это я ебу их обеих, я дрочу их, они лижут меня… они пьют меня до дна. Это я пью их… Это я ору… они орут… это соседи орут…
- В прошлый раз у них же покупала, кое как в себя пришла, - признается Ginger. До вечера лежим в постели, боясь пошевелиться, смотрим Ларс фон Триера.
У тебя опять проблемы.
- Ложись ко мне на живот, да, лицом книзу, к ногам. Двигайся ближе. Ну конечно, так и есть. Чуть выпала кишочка.
Осторожно трогаю геморрой, сначала пальчиком, потом сосу.
- Увеличивается, когда на унитазе, сделай то же самое, я хочу видеть! Вот так, еще, тужься:
Вызываю врача, сижу на кухне. Сейчас ты наклоняешься вперед, и он раздвигает твои ягодицы, точь в точь, как час назад делала я. Черт возьми, отчего в комнате поразительная тишина, почему он так долго рассматривает тебя?! У него, наверное, уже встал хуй, и вы ебетесь. Сейчас ворвусь и… и… не знаю, что сделаю! Это моя дырка, ты, ублюдок!
ЭТО МОЯ
ЛЮБИМАЯ ДЫРКА
Я РЕВНУЮ ЕЕ
ДАЖЕ К УНИТАЗУ
Мне нравятся мексиканцы и черные - cплошь запахи, грязь и мат. Белый человек рядом с ними не угадывается. Сан Франциско - сексуальный город. Похожий на вечно страждущих сучку или кобеля. Его тело влажно. У самой влажной женщины нет такого тела. Хорошо бы выебать этот дивный город. Босыми ногами, словно из ванной в постель идти по Richmondу, тереться клитором о туманный Twin Peaks, измочалить вагину в кровь узкими перилами Bay Bridge. На ступеньках St. Mary Assumption публично вылизать себя. Притянуть все фаллосы внутрь. Упасть, как никто не падал до меня. И заплатить за это неслыханную цену.
Дела мои настолько плохи, что я впадаю в песпамятство. Я стяжала себе дурную славу, и вместо гордых слов о любви потоки блевотины изливаются на простодушных подруг моих.
Чего уж тут говорить?!
- Я стану другой, немного терпения, у нас столько еще впереди! - ползаю на коленях и скулю.
ТЕБЕ ВСЕ
ОСТОЧЕРТЕЛО
И ТЫ НАКОНЕЦ
ОЗВУЧИВАЕШЬ
После зыбких инфернальных путешествий возвращаюсь в гостиницу, и филиппинка Соня радуется при встрече. Я самая стойкая из всех белых. Она не знает, что я ничем не отличаюсь от жильцов ее дома. Я не пью вот уже 6 лет, и я чемпион среди них. Чемпионам полагается машина, а для быстрого реагирования мобильник. Все это у меня есть. Но я, также как и они, больше всего на свете мечтаю напиться. Также, как и они, стою в очередь за лифтом и жду призрачный автобус. Ко мне тоже никто не приезжает, хоть я и рассказываю о гостях. И даже, если все волосы выпадут у меня от отчаяния, я все-равно останусь одна, сама с собою - с самым любимым и опасным из моих врагов. В воскресенье меня сожгут в прекрасном крематории с большим и удобным паркингом на улице Sutter, на деньги, выделенные из городского бюджета. Правда, у меня нет Green card. Я нервничаю, достаточно ли Driver license B9593243 и номера Social security, который под страхом смерти запретили кому-либо говорить. Поэтому я молчу.
ТОРЖЕСТВО БОЛИ
- Ты можешь умереть
в любую минуту
избавить тебя
от БОЛИ?!
- НЕТ
что ты
ни
в коем
случае!
Мы скрестили хуи
как шпаги
И поклялисьв вечной БОЛИ
друг другу
Мы преданы БОЛИ
В ней как в зеркале
из оникса
Кривляется
маленькая истина
В конце концов
мы только солдаты
нас учили делать БОЛЬНО
Мы хорошие ученики
давно переросшие своих учителей
Нас боятся и для этого есть все основания
Говоришь во сне
безопасней
но это неправда
Я видела тебя там вчера
Ты торжествовала над моей растерзанной
испоганенной тушкой
поедая мясо и швыряя мои кости на игральную доску
УЧИТЕСЬ ПЛАВАТЬ
Меня разбудил телефонный звонок среди ночи. Незнакомый мужской голос просто сказал: "приходи". По дороге я заглянула в маленький цветочный магазин. Сказала, что иду на похороны. Молоденькая продавщица обрадовалась и подала красивый букет из шести желтых нераспустившихся хризантем, по краю прикрытых ажурным и зеленым: "Я его еще с вечера уложила, а как увидела, что классно получилось, подумала, вот здорово, если кто умрет. Нет, денег не надо. Это подарок. Да вы берите, не стесняйтесь, приходите еще, если что", - она улыбалась и толкала мне в руку цветы.
Я разволновалась, уже подходя к дому. Вот сейчас сразу налево, первый подъезд. Сухой шелест лифта, восьмой этаж. Красная дверь, глазок вылез, стеклышко выбито в нем. Я не то чтобы тебя мертвую боялась увидеть, я себя боялась и враз устыдилась, вспомнив, что после телефонного звонка долго сидела, не шелохнувшись, недоступная ни звуку, ни свету, ни голосам за перегородкой, а потом сорвалась, побежала в магазин, букет сжала так, что пальцы побелели в судороге, вся в белом, плащ, чулки, туфли, белое лицо, волосы, вспомнила, трусы и те белые. Господи, сколько раз я себя в эту минуту воочию представляла и собой любовалась. Я вся в черном, изысканном, неотразимом, серо-голубые глаза в тот момент становились непременно черными, от слез ли, или черт знает от чего еще, черные круги под ними, черное небо, черные цветы, черный дьявольский парфюм.
Я рванула дверь подъезда. Лифт был где-то на верхних этажах. Неприметная ветхая старушонка показалась в лестничном проеме, прошаркала вниз, на площадке оглянулась, с жалостью, чуть ли не заискивающе посмотрела на меня: "Невеста, жених-то взял, да и сплыл, опоздала, девонька".
- Вы оттуда? - спросила я шепотом, так что и голос свой не узнала, - много народу?
- Ой, милая, много, не протолкнешься.
- А когда выносить будут?
- Что выносить-то? Гроб что ли? Так его то вынесут, то занесут обратно, все погода им не та, который день покою от них нет. А ты не жди, милая, подымайся пешком, в лифте сейчас двое корячатся, гроб на попа поставили и застряли. Крышку наперед забили, вот и не проходит.
- А цветов много? - растерянно спросила я.
- Цветов-то? Не видела. Твои, пожалуй, первые будут. Красивые. Всяк такие пожелал бы себе. Ну ладно, пошла я, да и ты иди, увидимся еще.
Я постояла с минуту, прислушиваясь к невнятным голосам наверху, и стала подниматься. Сердце бешено стучало, ноги едва слушались. Словно во сне я превозмогла четыре пролета и чуть не наступила на сидящую на ступеньках маленькую согбенную фигурку девочки, почти ребенка. Она, почувствовав мой взгляд, оторвала лицо от ладошек. Глазки, малиновый распухший ротик, словно кровоточащая ранка, щечки - все это очаровательной свежестью смотрело на меня.
- Кругом так хорошо, - она повела заплаканным личиком по серым грязным стенам, - в этом углу мы с ней обжимались. Каждый раз, как встречались. Вообще-то мы во всех углах с ней обжимались, - она замолчала.
- Т-а-а-к, - я с трудом овладела собой, - она тебе в матери годилась!
- Я и обжималась с ней, как с матерью, с моей-то не очень пообжимаешься. Вы, к примеру, со своей много ли обжимались? Вот то-то и оно. Так, стало быть, поймете меня! - она свернулась и тихо-тихо засмеялась.
Я осторожно обошла ее стала подниматься выше. Окружить себя идиотками, это она всегда умела, хорошо, что она умерла, очень хорошо, куда весь этот сброд без нее? Нет, нет, только не ко мне, надо сразу же, с первых же слов сказать решительное "нет", а лучше вообще ничего не говорить, не глядеть на них даже, просто положить цветы и выйти…
На пятом этаже дорогу перегородил здоровый пьяный мужик:
- На похороны? Ну, слава Богу, проходите, гостем, желанным гостем будете, - шумел он, жестом приглашая в квартиру. - Горе-то какое, горе, - приветливо улыбалась его жена, - проходите, проходите, я сейчас, - она юркнула в темный небольшой коридор, но через секунду появилась, неся на тарелке три граненых стопки водки:
- Ну, - она продолжала ласково улыбаться, - как говорится, пусть земля ему будет пухом.
- Погоди, - мужик властно накрыл стопки ладонью, - не торопись, мать, сначала за тебя, не позволю, чтоб сперва за меня, ты ж все-таки женщина, - он смиренно посмотрел на нее, - и гостью уважь, она тоже женщина. Можно и за нее сначала, но лучше по старшинству. Так что, Мария, пусть земля пухом будет тебе.
Женщина неловко поклонилась и выпила. Я тоже было потянулась к рюмке, но после мужниных слов оторопело посмотрела на обоих:
- То есть как это пухом?
Сморщенное на секунду в гримаске лицо женщины разгладилось и заулыбалось вновь:
- Живем мы одни, деток Бог не дал, а возраст-то берет свое, того и гляди не сегодня завтра сандалии кинем. Он ведь, идол-то мой, всю грудь мне иссушил. Нет, тут важно подготовиться, чтоб комар носу не подточил, насмотреться друг на друга, душу умастить слезами, наплакаться, людей принять по-человечески, а не как свиней, видели, что на восьмом-то делается? Да вы пейте, пейте.
Я машинально взяла стопку:
- Пухом.
Женщина низко, почти в пояс поклонилась.
- И мне, наконец, - мужик налил еще и еще, пили, не закусывая.
Я стала оглядываться по сторонам, кому бы еще такого счастья пожелать.
- Сделай милость, завтра приходи, авось будем живы. Завтра-то наверняка еще, - они, поддерживая друг друга, попятились, притворяя дверь.
Голова шла кругом от выпитого. Вверху хлопнула дверь лифта, отчетливо послышались торопливые шаги и хриплый мужской голос:
- Все. Приехали. Отойди, отойди, кому говорят, мать твою.
"Это хорошо, что я уже пьяная, ах, зачем я в этом платье, сразу заметят, и цветы бросятся в глаза, я как-то вдруг и будто впервые осознала, что сейчас войду в квартиру, в которой тебя, живой, уже нет, и много чужих людей, вся мебель сдвинута к стене, многие вещи утеряны, растасканы", - тяжелые рыдания подступили к горлу.