- Да, мадам. Клод ведь мужское имя.
- Вовсе нет, - сказала женщина с большими черными глазами. - Клод имя как мужское, так и женское, разве вы не знали?
- Нет, - то есть, да, конечно, - но я как-то не подумал об этом… тем более у вас такие снимки, что…
- Если это комплимент…
- Да, конечно! Но я как-то не так выразился… Вы правы… Извините меня, пожалуйста, я в некоторой растерянности…
- Это со многими случается, - сказала она и, указав на симпатичного худощавого мужчину, представила: - Это Серж Молерон. Он хозяин этой галереи. И он же организовал эту выставку.
Молерон кивнул, Сорель ответил ему поклоном. Его левое веко задергалось.
- Так о чем вы хотели поговорить со мной, месье Сорель? - спросила Клод Фалькон, отступив на два шага назад.
В галерее появились новые посетители.
- Да, я хотел… конечно… однако…
- Пойдемте! - предложила Клод Фалькон. - Вон в ту комнату! - и первой прошла в боковую комнату, в которой были составлены планшеты, подрамники, рамы и кое-какой инструмент.
- Тесновато у нас здесь, - сказала Клод Фалькон. - Садитесь на этот стул, - и, прежде чем от успел отказаться, она сама присела к столу, по возможности подальше от него. - Вы отлично говорите по-французски. Ну, с небольшим акцентом… Вы ведь не из здешних мест, вы не француз, да?
- Нет, мадам, немец. Я только с сегодняшнего дня в Женеве… - Левое веко задергалось еще сильнее. - Я остановился в "Бо Риваж е" и решил пройтись по городу, в том числе и здесь, в его верхней части… И вот оказался на вашей выставке… Мне захотелось непременно познакомиться и поговорить с вами… Я никогда подобных фотографий не видел… Великолепные снимки… Этот протест против войны, против ее зверств и безумия производит потрясающее впечатление…
- Дело не в войне, месье, а в самих людях.
- Да, - сказал он. - В людях. И ваши снимки доказывают это.
Клод Фалькон бросила на него испытующий взгляд.
- Так вы, говорите, прибыли в Женеву только сегодня?
- Да, из Франкфурта. Я по профессии информатик.
- Информатик, - повторила за ним она.
- Да, мадам.
- И в какой области?
- Компьютеры.
- Какие именно компьютеры?
- Компьютеры в самом широком смысле слова… Я работаю компьютерным вирусологом…
- А что это такое?
- Это такой специальный термин, извините! Компьютерные программы все чаще подвергаются нападению со стороны вирусов, которые искажают их, разрушают, которые их стирают или фальсифицируют. Вы меня понимаете?
- Да, знаю. Это может быть крайне опасным для программ самолетов, лечебных заведений, лабораторий.
- Строго говоря, это опасно повсеместно… И моя профессиональная задача состоит в том, чтобы предохранять программы от попадания в них вирусов… Или, если они туда все-таки попали, удалить их и предотвратить их новое появление…
- Ясно, - снова этот испытующий взгляд. - А в Женеве что?
- Простите, в каком смысле?
- Вы сказали, что прибыли из Франкфурта… чем вы намерены заняться в Женеве? Отдыхать?
- Нет, - ответил он. - А если и да, то позже… Для начала я должен выступить с докладом. В Международном центре конференций, там на следующей неделе начнется симпозиум…
Он заметил, что ее красивое лицо вдруг ожесточилось. И голос ее прозвучал удивительно резко, когда она сказала:
- На следующей неделе в Центре состоится только один симпозиум. Он называется "Перспективы двадцать первого века".
- Да, - сказал он. - "Перспективы двадцать первого века". Соберутся экологи, медики, конфликтологи, химики, физики, генетики и специалисты по СПИДу, политологи и демографы… это будет большой разговор о завтрашнем дне мира… У нас множество серьезных проблем, требуются новые подходы… Например, поскольку в будущем избавиться от безработицы будет невозможно, требуется совершенно новая политика общей занятости, совершенно иная структура общества. А что будет с потоками беженцев? Или со странами третьего мира?.. Я уже упомянул, что выступать будут эксперты по самым разным вопросам. Я - единственный, кто будет говорить о компьютерах. И о тех разрушительных процессах, которым они подвержены. А также о тех разрушениях, которые могут быть вызваны самими компьютерами…
- "О разрушениях, которые могут быть вызваны самими компьютерами…" - повторила за ним Клод Фалькон чуть ли не шепотом. - Вот, значит, в какой области вы работаете! Замечательно! Formidable!
Она встала и обошла вокруг стола, стараясь к нему не приближаться. А потом остановилась, упершись обеими руками о столешницу. На ее лице появилось выражение нескрываемого отвращения.
- Что вы за человек, скажите на милость?! И говорите еще, будто вас потрясли мои снимки! Извращение какое-то! Специалист по компьютерам, прибывший на симпозиум "Перспективы двадцать первого века". Да, только так они и могли назвать это, еще бы.
- Я не понимаю…
- Не могли же они, в самом деле, назвать это сборище "Поле битв-2000" или "Уничтожение народов в двадцать первом веке"! Нет, это не годится… Назовем нейтрально: "Перспективы двадцать первого века". Как современно, как убедительно это звучит! Тут позволительно обмениваться последней информацией любого рода и характера, причем безо всякого смущения, потому что такие "беседы о будущем" будут недоступны для тех, кто не принадлежит к высшему кругу! Ну еще бы! До меня дошли сведения, что этот симпозиум будет охраняться особенно "надежно"… Я не понимаю только, как вы осмелились… - Она оборвала себя на полуслове, а потом все-таки закончила: - осмелились прийти сюда. - В голосе ее звучала неприкрытая злость.
Открылась дверь, и в тесную комнату зашел Молерон.
- Серж, этот… этот месье выступает на будущей неделе на симпозиуме "Перспективы двадцать первого века". - Клод Фалькон понизила голос чуть ли не до шепота. - Он будет говорить о компьютерах и об исходящей от них опасности.
- Я в восторге, - сказал Серж Молерон. - Специалист по компьютерам приходит на выставку, чтобы посмотреть на свои жертвы.
Сорель вскочил со стула.
- Они вовсе не мои жертвы! Я уже объяснял мадам, чем занимаюсь. Я удаляю вирусы из компьютерных программ и никогда ничем другим не занимался…
- Где? - спросил Молерон. - Где вы это делаете?
- Я уже говорил мадам: во Франкфурте.
- Ого!
- Что "ого"?
- Это насчет Франкфурта, - сказал Серж Молерон. - Там есть одна фирма, одна из крупнейших в этом клубе убийц. "Дельфи". Вы, случайно, не в "Дельфи" работаете?
Сорель уставился на него, злой от собственной беспомощности.
- Отвечайте же! Вы в "Дельфи" работаете?
- Да, - ответил Сорель сдавленным голосом. - Я настолько потрясен этими снимками…
- Немедленно прекратите это! - воскликнула Клод Фалькон. - Довольно ломать комедию!
- Это вовсе не комедия, - сказал Сорель.
Серж Молерон рассмеялся.
- Не смейтесь! Я в самом деле потрясен и хотел обязательно поговорить с вами, мадам Фалькон. Дайте мне, по крайней мере, шанс объяснить вам…
- Объяснить? - она поморщилась от отвращения. - Вы работаете в "Дельфи" во имя мира, да? Вы пацифист? Долой все войны, да? Мы, наверное, должны быть вам еще благодарны…
- Все понятно, - сказал Молерон. - Вы всего лишь маленький, скромный специалист. Вы избавляете программы "Дельфи" от вирусов, чтобы все эти орудия убийства, аппараты для уничтожения людей, ракеты и мины, все это великолепное оружие функционировало без ошибок и помех в нашем прекрасном новом мире после наступления 2000 года. Вот и все, чем вы занимаетесь. А с убийцами у вас нет ничего общего. Какой вы милый и обходительный человек. Людей такого пошиба всегда хватало в том кругу, к которому вы принадлежите. Гиммлер, как известно, любил цветы, Геринг - животных, Гитлер…
- Это подло! - воскликнул Сорель, совершенно потеряв самообладание. - Но я не позволю вам оскорблять меня! Я хочу уйти отсюда!
- Да пожалуйста! - Молерон подошел к двери и распахнул ее.
Сорель почувствовал, как на глаза набежали слезы, он почти ничего не видел в двух шагах от себя. Пошатываясь, он шел по залу. Посетители отступали в сторону и с любопытством смотрели ему вслед.
Когда он вышел на воздух, все странным образом завертелось у него перед глазами. Сделав еще один шаг, он оступился и упал со ступенек на асфальт маленькой площади. Ощутил острую боль на правой щеке, а из рваной раны закапала кровь.
8
Подсвечиваемый невидимыми прожекторами, фонтан бил из озера на высоту сто сорок метров. Сейчас сама струя напоминала жидкое золото, а в высшей своей точке фонтан раскрывался, подобно огромному цветку, и миллионы капель падали обратно в озеро.
Филипп Сорель сидел в пижаме и наброшенном на нее халате в широком плетеном кресле на балконе своего номера в отеле и любовался фонтаном и освещенными судами на озерной глади. Цепочки сверкающих круглых лампочек бежали от моста Монблан в сторону набережной и на другой берег реки, где стояли высоченные здания, световая реклама с крыш которых отражалась в воде. Он отпил из стакана большой глоток виски, потому что чувствовал себя прескверно, но сразу это не помогло, он отпил еще, и кубики льда на дне стакана зазвенели; он подумал, что поступил мудро, заказав целую бутылку "Чивас Регал" и много колотого льда, который ему принесли в стеклянном сосуде. "Это все, чем я могу утешиться после первого дня, проведенного в Женеве", - с горечью подумал он.
Кровь пульсировала под пластырем на его правой щеке, которую он поранил, упав на площади Ле Карре.
Возвращаясь через весь город в отель, он плакал, но никто из прохожих даже не взглянул на него. "В Ниццу! - подумал он. - Завтра рано утром первым же рейсом полечу в Ниццу, а оттуда доберусь в Ментону, к Максу. Лишь бы уехать отсюда, да поскорее!"
В отеле он первым делом попросил консьержа забронировать для него место в самолете компании "Эр Интер" на рейс в семь тридцать утра, а консьерж, в свою очередь, настоял на том, чтобы врач отеля, как раз возвращавшийся от больного, продезинфицировал рану Сореля у него в номере и чтобы ему наложили пластырь или сделали, если надо, перевязку. Стройный врач, представившийся доктором Мартинесом, был седовласым, и лицо его покрывала трехдневная седая щетина. Он посоветовал Сорелю немедленно прилечь. Завтра вечером он заглянет снова.
Но Сорель совету прилечь не последовал.
Он включил все лампы и настенные светильники в синем салоне и принялся разглядывать в огромном зеркале свое отражение - длинное худое лицо, бледное и усталое сейчас, с черными кругами под серыми глазами и тяжелыми, полуопущенными веками, левое из которых опять дергалось. Его курчавые черные волосы были всклокочены, в его внешности не осталось ничего от обычно присущего ему выражения предупредительности и любезности, легкой иронии и бесконечного терпения - из всего того, с помощью чего он обычно столь успешно скрывал, что у него действительно происходило в душе. "Я никогда не был красавцем, но и таким отталкивающим, как сегодня, я себя тоже не помню", - подумал он, испытывая отвращение к своему лицу и к себе самому, и вдруг ему опостылела вся эта навязчивая роскошь синего салона, и он погасил верхний свет, оставив только настольную лампу. И пошел к телефону, вспомнив, что собирался обязательно позвонить в Ментону, чтобы договориться о встрече со своим другом Максом Меллером. Найдя его телефон в своей телефонной книжке, набрал номер. Через некоторое время в трубке послышался незнакомый ему голос:
- Алло…
- Добрый вечер!
- Кто говорит?
Она назвался, сказал, откуда звонит, и спросил, можно ли поговорить с Меллером.
- К сожалению, нет, - ответил мужской голос. - Меня зовут Гастон Донне, я друг Макса. Он попросил меня присмотреть за его квартирой и кошкой. Поэтому я и перебрался сюда из Канн, сижу здесь, работаю над книгой.
- А где Макс, месье Донне?
- Его пригласили в Китай. Сейчас он там. А где именно, я не знаю. Ему предстоит чуть ли не всю страну объездить.
- Это очень срочно. Неужели с ним никак нельзя связаться?
- К сожалению, месье Сорель. Увы.
- А если он позвонит?
- Вообще-то он не собирался. Сказал только, что позвонит, чтобы сообщить о дате прилета.
- А когда он улетел?
- Две недели тому назад.
- А когда собирался вернуться?
- Не раньше, чем через два месяца. А может быть, и позже… Скажите хотя бы, где он может вас застать?
- В Женеве, в отеле "Бо Риваж"…
Сорель назвал свой номер телефона без всякой надежды, что Макс до него дозвонится. Из Ментоны или еще откуда-нибудь… Что будет через месяц? А что через два? Он поблагодарил писателя, имя которого ему никогда еще не приходилось слышать, за желание помочь и тут же позвонил консьержу, чтобы отказаться от билета на рейс "Эр Интер".
Сидя в широком плетеном кресле на балконе, он налил почти полный стакан виски, бросил туда несколько кубиков льда и выпил. Левое веко так и не перестало дрожать. Льдинки постукивали о стенки стакана, а он думал о том, что Клод Фалькон и Серж Молерон не зря так накинулись на него… Ход его мысли вовсе не был ни хаотичным, ни сбивчивым, потому что когда люди думают о чем-то или что-то вспоминают, они делают это, отнюдь не повинуясь законам логики и хронологическому порядку, а скользят сквозь время и пространство, повинуясь внезапным вспышкам в своем мозгу, тому, что их мучает, пугает или приносит счастье.
Однажды, вспомнилось ему, он говорил об этом с одним писателем, и тот сказал, что так называемые внутренние монологи только в этой форме и следует передавать… С чего это вдруг ему вспомнился этот писатель? "Ах да, из-за Гастона Донне и еще из-за того, что однажды мне в четыре утра пришлось быть на вокзале в Местре, это недалеко от Венеции. Я опоздал на свой поезд и ждал следующего. Все рестораны оказались закрытыми, и я прохаживался по грязному перрону, было очень душно, воздух стал словно липким, и я вспотел. Со стороны нефтеперегонного завода тянуло вонью, а в конце перрона на видавшем виды чемодане сидел молодой человек, который сказал мне, что он писатель и что через минуту-другую он умрет. Я не знаю, действительно ли он умер через минуту-другую, потому что как раз подошел поезд на Милан, и я вошел в вагон. В поезде тоже чем-то воняло, но иначе, чем на вокзале в Местре… Умереть - дело нехитрое, - подумал Сорель, - это каждому по силам, каждый способен на это в любое время, в любую секунду. Вот я, например, запросто могу свалиться замертво прямо из этого плетеного кресла, оба они правы, что накинулись на меня, теперь мне раз за разом приходится убеждаться в том, что я целые десятилетия прожил под этим невидимым стеклянным колоколом и работал под ним, лишенный малейшей связи с действительностью, с реальным миром. Достаточно еще виски в бутылке? Мне сегодня понадобится много…"
Он взглянул на наручные часы. Двадцать минут одиннадцатого. "Ну и что, - на него накатила злость… - Какого черта? Кто мне позвонит в такое время? И сюда?" Но телефон, как ни странно, зазвонил. Он не пошевелился. Телефон продолжал настойчиво звонить, и тогда он быстро встал, ударившись коленом о край стола, чертыхнулся; войдя в салон, он опять включил верхний свет. Единороги, олени, птицы, эльфы, черти и ангелы наблюдали за ним с потолка, когда он снял трубку. Ему пришлось прокашляться, прежде чем он произнес:
- Слушаю!
- Добрый вечер, господин Сорель. - Он сразу узнал голос, хотя прозвучал он очень тихо.
- Добрый вечер, мадам Фалькон. - "Нет, - подумал он, - с меня хватит! Оставьте меня в покое! Довольно!.."
- Прошу извинить меня за поздний звонок, господин Сорель! - Клод Фалькон говорила по-немецки без акцента. - Как вы себя чувствуете?
- Отлично, - тоже по-немецки ответил он.
- Я слышала, у вас какая-то травма. Серьезная?..
- Все в порядке. Врач промыл рану и наложил пластырь.
- Правда все в порядке?
- Да, конечно! - Он начал злиться. - Спасибо, что вы побеспокоились обо мне. Доброй ночи, мадам!
- Подождите… Не кладите трубку, пожалуйста!
- Еще что-нибудь?
- Я… я не перестаю думать о том, что у нас с вами вышло в галерее. Как мы с Сержем на вас набросились.
- Я уже забыл об этом. - "Ну, к чему эта ложь?" - подумал он. - Не переживайте. Завтра мы все об этом забудем.
- Нет, - сказала она. - Ни вы не забудете, ни я. Это было ужасно… Мне так стыдно… и Сержу тоже. Я хочу обязательно увидеться с вами, чтобы объяснить, почему я так вспылила. Хотя бы отчасти оправдаться в ваших глазах, потому что вообще-то это вещь непростительная. Мне хотелось бы поговорить с вами как можно скорее. И не по телефону. Вы еще не легли спать?
- Нет.
- Можем мы увидеться?
- Вы имеете в виду сегодня?
- Да, именно так. Я совсем рядом с отелем. Через пятнадцать минут я могла бы быть у вас. - "Может быть, она выпила", - подумал Сорель…
- Хотите встретиться сегодня?
- Я ведь уже как будто сказала, что да.
- Вместе с месье Молероном?
- Нет, одна. Но говорить я буду и от его имени. Так что же, вы согласны? Ну, пожалуйста!
Сорель посмотрел в сторону балкона - там оставался стакан с виски. Он вышел на балкон и выпил.
Из трубки доносился ее голос:
- Господин Сорель! Господин Сорель! Вы меня слышите… Господин Сорель!
- Да.
- Почему вы не отвечаете? Я вас как будто о чем-то попросила. Почему вы так долго молчите?
- Потому что пью виски. Я не думаю, что нам нужно встречаться еще раз.
- А я другого мнения, господин Сорель. Ну, пожалуйста!
"Эх, да все равно…" - подумал он и сказал:
- Ладно. Буду ждать вас внизу, в холле.
- Спасибо вам, господин Сорель. Спасибо.
- Значит, через пятнадцать минут.
"Это займет немного времени", - подумал он. - Напиться я еще успею".
9
Через десять минут он спустился в холл. Он выбрал темно-синий костюм и белую рубашку с открытым воротом. За стойкой администраторов в это время никого не было, только консьерж работал еще за своей стойкой, да из комнаты телефонисток слышались голоса и сочился свет. В холле сидело много гостей, бар "Атриум" тоже был полон. Сорель услышал, как кто-то играет на фортепиано.
Из угла холла донесся громкий смех. Там сидели четыре пожилых, но еще крепких с виду господина в рубашках с подвернутыми рукавами и пили пиво. Один из них говорил по-немецки.
- Вы полюбуйтесь на эту Францию! Страна обанкротилась, все в ней идет вкривь и вкось. Именно поэтому нам и удалось так легко уложить этих парней на лопатки. Потому что договор с нами им был необходим как воздух. Какое счастье, что мы проиграли войну…