По вечерам, коротая время за чтением или у телевизора. Пестеров с горьким сожалением вспоминал бездарно прожитые годы, когда время проходило в тумане алкогольного опьянения, когда с самого утра мозг точила только одна мысль: опохмелиться, выйти из зябкого, неуверенного, депрессивного состояния, снова обрести уверенность, пусть такой ценой, но снова почувствовать себя живым человеком.
Аркадий теперь брился каждое утро, опрыскивал себя одеколоном, больше не рассматривал эту жидкость как средство, заменяющее спиртное, даже вздрагивал от отвращения, когда представлял себе, как он глотает разведенную, побелевшую от реакции с водой, жидкость.
Каждой встречи с Сьюзен Канишеро он ждал с особым волнением, словно шел на первое любовное свидание. Американка, со своей стороны, тоже вела себя с ним не слишком сухо, только официально. Все же она была молодая женщина и, возможно даже сама того не замечая, немного кокетничала, поднимая в глубинах замшелой души Аркадия бурные чувства. Правда, внешне Пестеров держал себя весьма строго и деловито.
Весь Улак замер в ожидании. Почему-то большинство односельчан были уверены в том, что Аркадий долго не продержится и в один прекрасный день снова появится на единственной улице Улака в серой щетине, с угасшим взором, в криво застегнутом пальто со следами неумело замытой блевотины. Чуть ли не каждый встречный пристально всматривался в него, как бы изучая, выискивая признаки начавшегося запоя, и разочарованно отходил, нетактично прерывая беседу. Круг общения неожиданно сузился, ограничился теми, кто давно бросил пить или вообще был равнодушен к спиртному.
Главным собеседником стал косторез Иван Кутегин, которого в селе тайно презирали за трезвость и скупость. Просить у него денег в долг или на бутылку было совершенно бесполезно, хотя мастер был одним из самых состоятельных жителей Улака, особенно после того, как вышел из коллектива косторезной мастерской и стал вольным художником.
Оказалось, что для начала строительства новой пекарни в Улаке надо получить разрешение и утвердить соответствующие бумаги в окружном центре. Глава администрации района Франтов заявил, что не может взять на себя ответственность, как он выразился, "за иностранное сооружение". Ему вообще не нравилась вся эта затея, которая шла помимо властей, и он был бы только рад, если бы из нее ничего не вышло. И почему надо обязательно строить на месте старой пекарни? Будто других мест в Улаке нет. Дудыкин высказал предположение, что здание пекарни американцы могут напичкать разным шпионским оборудованием, и поэтому надо особенно следить за строителями.
Сьюзен Канишеро и Аркадий Пестеров вдвоем отправились в Въэн.
Первую остановку сделали в Кытрыне. Аркадий давно не был в районном центре. Несколько деревянных двухэтажных домов, в свое время считавшихся самыми комфортабельными, нынче представляли собой руины. Люди, в основном, жили в пятиэтажках типа "Арктика". Двухэтажная гостиница зияла разбитыми окнами, пугала заколоченным входом. Покинутых и опустевших домов было, может быть, не так уж и много, но в атмосфере витал дух запустения, заброшенности. Поражало большое количество готовых к отправке контейнеров, - тангитаны готовились покинуть Чукотку.
Пестеров остановился у Чейвуна. В первый же вечер с бутылкой пришел Василий Доджиев. Но ему пришлось пить в одиночестве: Чейвун был "в завязке", а что касается Пестерова, то Доджиеву так и не удалось уломать своего старого собутыльника. Наконец, убедившись, что Аркадия не соблазнить, уважительно произнес:
- Кремень!
И заткнул пробкой бутылку.
В Въэне пришлось вызывать специальную баржу с автомашиной из туристского бюро Крылова.
В ожидании баржи Пестеров прошел по знакомым залам Въэнского аэровокзала. Сколько здесь проведено дней, а то и недель! Раз пришлось сидеть ровно тридцать один день - с первого по тридцать первое декабря. Лиман еще не замерз, а затянувшаяся пурга не давала возможности вертолету подняться. Словно в насмешку, когда наступала ночь, стихал ветер, небо над Въэнским лиманом украшалось сполохами полярного сияния. Но по авиационным правилам в ночное время полеты прекращались. А утром, ровно к началу летного времени начиналась пурга. И так ровно тридцать один день!
Тот же неуютный зал ожидания, непривычно пустой: самолеты летали редко, даже в это летнее время, - дорого. В конце второго этажа было устроено специальное помещение для иностранцев с баром и кофейным автоматом. За стойкой Аркадий Пестеров, к своему немалому удивлению, увидел старого знакомого, бывшего начальника партийного гаража Сергея Мухина.
- Ты никак барменом заделался?
- Не только барменом, - солидно ответил Мухин. - Я теперь хозяин и этого бара, и буфета, и ресторана.
- Ну и дела! - проговорил Аркадий. - Капиталист!
- Частный предприниматель. - уточнил Сергей. - Могу угостить. Для своих держу настоящий армянский коньяк.
Но Аркадий ограничился чашкой чая с пакетиком-заваркой.
- Многие наши знакомые ударились в бизнес, - сообщил Мухин. - А что делать? Жить-то надо! Ты, я вижу, тоже неплохо устроился. Прекрасно выглядишь, с иностранцами работаешь… Кстати, твоя компаньонка ничего…
И Мухин игриво подмигнул.
- Она только деловой партнер, - солидно произнес Аркадий Пестеров. - А ты, как бизнесмен, должен знать: или бизнес, или что-то другое…
- Это верно, - согласился Мухин.
Баржа с микроавтобусом плыла лиманом.
Аркадий Пестеров жадно вглядывался в знакомые очертания окружного центра, где прошла значительная и лучшая половина его жизни. В нижней части города почти не осталось старых, маленьких деревянных домов, стоявших еще с дореволюционных времен, когда столица самой дальней окраины Российской империи называлась Ново-Мариинском. Возле устья реки Казачки, обмелевшей, запертой плотиной, виднелись маленькие суденышки, а дальше, за мысом высились портовые краны. У причала разгружался один-единственный пароход, а на рейде стоял ржавый рефрижератор в ожидании улова. Ближе к берегу водную гладь прочерчивали поплавки ставных неводов, то и дело показывались белые спины белух и черные нерпичьи головки.
Шла рыба.
Судно подошло к причалу, сооруженному из утопленной старой баржи, и микроавтобус съехал на берег. Миновали старую гостиницу, заброшенную и заколоченную.
- Будете жить в "Интуристе". - объявил Крылов, подвозя гостей к высокому крыльцу типичного въэнского дома.
Один из подъездов был приспособлен под гостиницу, где был даже люкс, забронированный для Сьюзен Канишеро. Аркадий Пестеров поместился в одноместном довольно уютном номере с телефоном, телевизором и душевой-туалетом.
После ужина в местном, знакомом ресторане "Лиман" пошли знакомиться со столицей Чукотского автономного округа. Спустились вниз по улице Ленина, мимо больничного комплекса. Впереди предстало громадное серое здание с острыми гранями узких окон.
- Это какой-то завод? - спросила Сьюзен.
- Нет, - ответил Аркадий. - Это Дворец для детей.
- Дворец? - удивилась Сьюзен. - Какой интересный.
Лет тридцать тому назад, когда молодой Аркадий Пестеров после окончания Хабаровской партийной школы приехал в окружной центр и стал помощником первого секретаря окружного комитета КПСС, вся страна, точнее, пионеры и школьники собирали деньги на строительство Дворца пионеров и школьников для Чукотки. Это была идея тогдашнего ЦК ВЛКСМ. Архитектурный проект был почему-то заказан испанцу, который знал о морозах и ураганных зимних метелях только из книг и кинофильмов. И все же Дворец построили. С многочисленными комнатами для кружков, зрительным залом и даже бассейном. Правда, бассейн много лет так и простоял сухим - тундровая желтая вода, которую пили въэнцы, была признана негодной для плавания. Бассейн стали наполнять только в последние годы, когда научились осветлять воду.
В нижней части Въэна Аркадий показал полуразвалившееся длинное здание.
- Здесь помещалось педагогическое училище, где я учился.
- Значит, по образованию ты педагог?
- У меня учительского диплома нет, но я могу преподавать в начальной школе с первого по четвертый класс, - не без гордости сообщил Аркадий.
Ему нравилось идти рядом с такой красивой женщиной, и он ловил на себе удивленные, заинтересованные взгляды. Многие старые знакомые останавливались, заводили разговор, и Аркадий Пестеров торжественно представлял им свою спутницу:
- Сьюзен Канишеро из Америки. Сотрудничаем в одном деле.
Его не покидало приподнятое настроение, и он чувствовал себя помолодевшим, полным новых сил. У него даже изменился голос.
Перейдя деревянный мост, Аркадий с любопытством уставился на башенку с крестом. Он слышал, что в Въэне восстановили старую, построенную еще в царские времена православную церковь. Аркадий не смог одолеть искушение и вошел в храм… Словно время повернуло вспять. В просторном помещении, где Пестеров когда-то смотрел кинофильм "Кубанские казаки", проводились партийно-хозяйственные активы, праздновались революционные годовщины, - теперь мерцали свечи. Вдали, у алтаря тускло отсвечивало золото икон. Молящихся не было: в эту пору въэнцы все свое свободное время проводили на берегу, ловили рыбу, солили ее, готовили икру. Из боковой двери, где раньше помещалась будка киномеханика, вышел молодой священник и приветливо поздоровался. Пестеров представил Сьюзен, но про себя дипломатично умолчал.
- У нас на Аляске много православных храмов, - сообщила Сьюзен. - Я знакома с настоятелем православной церкви в столице нашего штата городе Джуно, отцом Николаем.
- Приятно слышать, - отозвался въэнский священник, который по возрасту годился в комсомольские секретари.
Разумеется, Аркадий Пестеров был воспитан в духе воинствующего атеизма и в Бога не верил. Правда, в глубинах сознания он ощущал присутствие неведомой, необъяснимой сверхъестественной силы. Эта сила всегда присутствовала, она была разлита в существовании всего живого и мертвого в природе. В свое время из сознания Пестерова напрочь было вычищено идолопоклонство, и поэтому он искренне удивлялся, что сами борцы с этим суеверием, христиане, как ни в чем не бывало, поклонялись живописным изображениям Иисуса Христа, Богородицы и многочисленных святых, которые по количеству и функциональному назначению могли соперничать с сонмищем кэльэт чукотского шаманского культа.
И все же что-то странное было разлито в новой атмосфере бывшего кинотеатра и хозяйственного магазина.
Пестеров, чтобы не утратить чувства благоговения, навеянного посещением храма, не стал рассказывать своей спутнице о том, что было раньше в этом приземистом здании на берегу тундровой речки Казачки. Он показал памятник Первым ревкомовцам, стоящий на высоком берегу лимана, сообщил некоторые сведения из истории Чукотки, и на этом первый день пребывания в столице автономного округа завершился.
Сьюзен ушла отдыхать к себе в номер-люкс, а Пестеров еще раз прошелся по знакомым и незнакомым улицам, предаваясь воспоминаниям.
Уже почти под утро он спустился прямо от памятника Первым ревкомовцам на берег лимана.
На узкой галечной полосе стояла палатка, горел костер, и у огня, помешивая палкой угли, сидел горбун.
Это был старый знакомый, Владимир Чайвургин, бессменный глава отдела социального обеспечения, друг и защитник всех инвалидов, немощных стариков и неизлечимо больных.
Каждый год городская администрация отводила участки для рыбалки учреждениям и отдельным гражданам города. Здесь, в Первой бухточке, рыбачили жители Дома инвалидов и престарелых.
- Какомэй! Амын етти! - искренне обрадовался Владимир Чайвургин. - Откуда? Однако лет десять тебя не видел!
- Из Улака, - степенно ответил Пестеров. - Приехали с представителем Америки утверждать проект новой пекарни в Улаке.
- Ну, до чего дошли бюрократы! - сердито заметил Чайвургин. - Надо же! Проект сельской пекарни и то надо согласовывать к утверждать в окружном центре. Честное слово, когда началась эта самая перестройка, демократизация и еще черт знает что, я надеялся, что хоть бумажной волокиты станет поменьше. Ан, нет! Ее стало еще больше! Ну, рассказывай, как живешь? А то подожди, уху сварю из свежей рыбки.
Пока Чайвургин хлопотал у костра, к Пестерову стали подходить рыбаки. С широкой улыбкой на незрячем лице к нему приблизился рослый мужчина.
- Я тебя узнал, Аркадий, - сказал он.
Это был Йок, односельчанин Пестерова. Он потерял зрение еще в детстве, но недуг не озлобил его. Наоборот. Йок словно излучал доброту. Он знал множество сказок и легенд, песен, пословиц и поговорок. Несколько раз ему пытались вернуть зрение, возили в клинику Филатова, к другим медицинским светилам, но безрезультатно. Понемногу близкие родственники его умерли, и Йоку пришлось перебраться в Въэнский дом инвалидов и престарелых, где к всеобщему удивлению, он не стал никому в тягость. Он все мог делать. Шил так, что зрячему не сделать такого шва на непромокаемых торбазах, вырезал из моржовой кости фигурки животных, и только сожалел, что не может самостоятельно читать. Что касается телевизора, то по одному только звуку он мог вообразить происходящее на экране с удивительной точностью.
Аркадий Пестеров подробно рассказал об улакских.
- Это правда, что американцы снова стали приезжать в Улак?
- Правда, - ответил Аркадий. - Ты, наверное, слышал о кэнискунском торговце Карпентере?
- Как же! Много слышал! - живо отозвался Йок.
- Вот я приехал вместе с его внучкой Сьюзен. Она будет строить пекарню в Улике.
- Какомэй! - воскликнул Йок и тихо добавил: - У меня мечта: когда-нибудь хотя бы на один день приехать в Улак. Но больше всего мне бы хотелось умереть в Улике, и чтобы меня похоронили по старинному обряду на холме Сердечного Успокоения прямо на земле, и обложили валунами от нашей старой яранги.
- Ну что ты, Йок! Тебе еще жить и жить, - попытался утешить земляка Пестеров.
Уху разлили по большим эмалированным мискам. Чайвургин вытащил поллитровку.
Пестеров выразительно посмотрел на друга и твердо сказал:
- Я совершенно не пью.
- Ну, дело хозяйское, - протянул Чайвургин. - Я уважаю таких людей. Ну, а мы с Йоком, с твоего разрешения, малость пригубим.
Слепой выпил водку с заметным удовольствием. Да и сам Чайвургин удовлетворенно крякнул, но больше не стал наливать. Уха была великолепна: в нее были добавлены какие-то тундровые приправы.
За едой шел разговор о политике, о делах новой чукотской администрации.
- Никак не могу привыкнуть жить без партийной власти, - бесхитростно пожаловался Чайвургин. - Как иду мимо Белого дома, так и тянет завернуть и посоветоваться…
Белым домом в Въэн называли помпезное административное здание, возведенное в начале семидесятых. Дом и впрямь был белый, на углу высился внушительный памятник Ленину из серого гранита. Там, на третьем этаже, у Пестерова был свой кабинет, рядом с приемной первого секретаря. Окна выходили на Въэнский лиман, и поутру поднимающееся солнце заливало просторную комнату радостным светом. Несколько лет назад здание покрылось трещинами. Выяснилось, что проектировщики каким-то образом проморгали ледяную мерзлотную линзу под одним из углов. Все четыре этажа могли неожиданно рухнуть. Пришлось чиновникам высшего административного здания Чукотского округа покинуть опасное здание и перебраться в бывшее Управления морского порта. Белый дом с потухшими и кое-где забитыми фанерой окнами навевал грустные мысли.
- Компартия рухнула, и вместе с ней вся огромная властная пирамида, - с горечью произнес Чайвургин. - А казалось - такой монолит!
- Значит, где-то в фундаменте таилась линза, - многозначительно заметил Пестеров. - Никто и не заметил, как она подтаяла.
- А каковы новые-то! - воскликнул Чайвургин. - Базаров! Такой был правильный человек, кремень-коммунист! Два высших образования имеет - физкультурный институт и высшую партийную школу! Да и Пэлят хорош. Теперь вот страдает, что вовремя не сориентировался, поддержал ГКЧП. И навсегда испортил себе политическую биографию.
- Иногда мне кажется, что сейчас начинается самая интересная жизнь, - задумчиво произнес Пестеров. - Вот только года уже не те.
- Ну, тебе еще грех жаловаться на года! - усмехнулся Чайвургин. - Вон с какой интересной женщиной приехал! Я-то помню, какой ты был активный в этом отношении, когда работал помощником первого секретаря.
- Русские в таком случае говорят: были когда-то и мы рысаками!
Базаров встретил Сьюзен Канишеро и Аркадия Пестерова в приемной и гостеприимно провел в кабинет. Обстановка губернаторского кабинета была несколько непривычна. В одном из углов, на отдельном столике стоял подсвеченный изнутри старинный глобус, позади кресла губернатора по одну сторону - российский флаг, по другую - флаг Чукотского автономного округа с треугольником и красным кругом, отдаленно напоминающий государственный флаг Японии. В отдельном шкафу из дорогого дерева, со специальной подсветкой на черном бархате расставлены скульптуры из моржового бивня. Многие из этих произведений Пестеров хорошо знал, точно так же как их авторов. Отдельный столик с множеством телефонных аппаратов, компьютер и еще какие-то электронные приспособления в сочетании с этими предметами создавали необычный облик кабинету, и Базаров явно гордился этим.
Он посадил гостей в покойные кресла, обитые темно-зеленой кожей очень мягкой выделки, и спросил:
- Кофе? Чай?
Сьюзен пожелала выпить чай.
- Здесь, на Чукотке, я поняла, какой это по-настоящему прекрасный напиток.
- Да, чукотский чай славится, - улыбнулся Базаров. - Нет ничего прекраснее, когда в тундре тебе подают пахнущий дымком, крепко заваренный чай.
- А чай на охотничьем вельботе! - подхватил Пестеров.
- Воистину народный напиток! - восторженно произнес Базаров, но тут же ему на ум пришла мысль о том, что по-настоящему народным напитком у местного населения давно стала водка, и он перевел разговор на другую тему.
Базаров с полчаса рассказывал об истории Чукотки, о соседстве с Аляской, не преминув отметить, какой это благоприятный фактор, и продолжил:
- Многие вещи мы сейчас пересматриваем, в том числе и роль американских торговцев на Чукотском полуострове. Здешняя земля являлась самой отдаленной окраиной Российской империи. Снабжать ее из центра нужными товарами было безумно дорого. Даже из Владивостока. Зато американские порты - рядом. И царское правительство поступало мудро, давая возможность американским торговцам развивать свое дело…
- Да, я специально интересовалась этой проблемой, - сказала Сьюзен Канишеро. - Я прочитала и изучила множество книг и документов из крупных библиотек и архивов, даже из Библиотеки Конгресса США. Есть очень хороший и богатейший архив, относящийся к чукотско-аляскинским отношениям, в библиотеке университета в городе Фэрбенксе. Я читала и Богораза, и Йохельсона, записки Дауркина, Биллингса, дневники Амундсена, русских и европейских путешественников… Здесь кипела жизнь.
- Мы сейчас переживаем тяжелое время. Россия проходит период труднейших экономических реформ. Вы молодая женщина, и думаю, еще при вашей жизни здесь произойдут такие изменения, что вы ахнете!
Принесли чай. Он был и впрямь прекрасно заварен.
- Кстати, я знаю, что мой дед специально выписывал из Китая кирпичный, черный чай для чукчей, - напомнила Сьюзен.
- Да, я слышал об этом, - заметил Базаров.