- Удивительно, но сейчас на Чукотке нет черного чая, - сказала Сьюзен. - Честно говоря, меня удивило обилие спиртных напитков в сельских магазинах. В них может отсутствовать самое необходимое - чай, сахар, масло, сгущенное молоко, зато полно разнообразных бутылок. Кстати, советская пропаганда обвиняла моего деда в спаивании коренных жителей Чукотского полуострова, но это была ложь. Олаф Свенссон, патрон моего отца, неукоснительно соблюдал предписание царского правительства о запрещении торговли спиртным среди местного населения. Водка и другие крепкие напитки проникали на Чукотку на пиратских кораблях контрабандистов, а из Владивостока посылались военные корабли ловить и наказывать этих бутлегеров… А сейчас - водки на Чукотке, как говорит русская поговорка, море разливанное…
- Да, - выдавил из себя Базаров. - Это издержки демократизации и введения свободного рынка…
Недавно учрежденная им торговая компания извлекала немалую прибыль от торговли спиртным. Это позволило чукотскому губернатору купить роскошную квартиру в Москве, в старом жилом комплексе для партийной номенклатуры, известном в народе под названием "Дом на набережной". Из окон своего столичного жилья Базаров теперь мог видеть Кремль.
В кабинет вошел Саркисян с папкой.
- Ваши документы готовы, можете строить пекарню в Улаке! - торжественно провозгласил Базаров, вручая папку Сьюзен Канишеро.
Пестерову было как-то обидно: никаких обсуждений, споров. Пока они тут беседовали, бумаги путешествовали по нужным кабинетам, и каждый чиновник, причастный к этому, зная об особом отношении к ним со стороны губернатора, без всяких слов ставил свою подпись.
- Большое спасибо! - поблагодарила Сьюзен Канишеро. - Признаться, я столько слышала о российской бюрократии, что не надеялась на скорое решение.
- А что тут такого? - несколько обиженно произнес Базаров. - Мы люди деловые. Если видим, что никакого нарушения законов нет, почему не разрешить? Мы действуем по демократическому принципу: все, что не запрещено, - разрешено.
- Это очень похвально! - улыбнулась Сьюзен.
Пестеров любовался ею. Если он все же чувствовал в посещении начальственного кабинета нечто особое, возбуждающее подобострастное чувство, то Сьюзен начисто была лишена этого. Она держала себя наравне с губернатором, не подбирала каких-то особых слов, выражений.
И Базаров это почувствовал. Честно говоря, он рассчитывал, что новая обстановка кабинета, созданная по плану и рекомендациям специально привезенного из Москвы дизайнера, произведет если не ошеломляющее, то большое впечатление на американку. Но Сьюзен, похоже, восприняла все эти новшества в кабинете - старинный глобус, специально подсвеченная коллекция костяных скульптур - как должное. Она и словом не выразила своих чувств.
Виктор Александрович Базаров большую часть времени проводил в Москве, объясняя это необходимостью установления нужных связей с министрами, влиятельными чиновниками из президентской администрации, с другими губернаторами. Недавно по телевидению прошел повтор фильма питерского режиссера Виталия Мельникова "Начальник Чукотки", - Базарова стали именовать не иначе как "начальником Чукотки", и это прозвище ему нравилось, хотя в фильме сами представители местного населения изображались на редкость тупыми, дикими и примитивными. Теперь главным человеком самого отдаленного субъекта Федерации, как стали официально именоваться административные единицы по новой Конституции, был сам "начальник Чукотки" Виктор Александрович Базаров, член Верхней палаты Государственной Думы России, сенатор. Он даже не обижался, когда его называли "главным чукчей", просили рассказать какой-нибудь чукотский анекдот. Он теперь был на виду у всей большой страны, представлял Чукотку на международных форумах, начиная от Китобойной комиссии и кончая Циркумполярной конференцией. Он занял пост председателя Комитета по делам малых народов Севера, вошел еще в разные другие советы, но ему не хватало ученой степени. Но это дело было легко поправимо, как сказали знающие люди. Они подобрали группу, которая уже трудилась в поте лица над диссертацией для первого лица Чукотского автономного округа. В первый же год Базаров выпустил книгу о Чукотке, готовился стать автором второй. А что касается опубликования диссертации, дело это было решенное.
И все-таки было ощущение чего-то ненастоящего, неестественного во всем происходящем. Он понимал, что "играет губернатора" перед своим старым знакомым, Аркадием Пестеровым, прекрасно знающим настоящую цену бывшему секретарю парткома Въэнского морского порта, перед этой метиской-американкой, которая вела себя без всякого намека на подобострастие и особое уважение.
- Но почему именно пекарня? - спросил Базаров.
- Прежде всего, потому, что стены нынешней улакской пекарни заражены грибком. И еще: дед рассказывал мне, как угощал эскимосов и чукчей хлебом, испеченным в специальной печке, подаренной ему Руалом Амундсеном. Этот хлеб очень нравился местным жителям, и, приезжая в Кэнискун в лавку моего деда, они всегда просили угостить их, как они выражались, "настоящим хлебом". Так что эта пекарня - как бы дань памяти не только ему, но и всем американцам, кто помогал соседям в трудные времена.
- И не только в те времена, - добавил Пестеров, - но и сейчас.
По изменившемуся выражению лица Базарова Пестеров понял, что это замечание не понравилось губернатору.
В Въэне открылось огромное количество торговых точек. Раньше хватало одного универмага, большого продовольственного магазина в "балконном доме" и двух-трех дополнительных торговых точек. Теперь вывески красовались чуть ли не на каждом доме. Первый этаж ресторана был оборудован под продовольственный магазин. Пестеров по инерции зашел в книжный, но там обосновался большой парфюмерно-косметический салон с претенциозным названием "Престиж". Книгам была отведена всего лишь одна полка. На глянцевых обложках - полуголые девицы, какие-то звероподобные физиономии, лезвия ножей, дула пистолетов, трупы с закатившимися глазами. Таких книг Пестеров в жизни не держал в руках. Хотел было купить, но цены ошеломили. За стоимость одной такой книги в Улаке можно было приобрести пару бутылок отличного самогона у доктора Малюгина.
Поражало обилие импортного продовольствия. Чего тут только не было! Разнообразные крупы, с десяток сортов маргарина и сливочного масла, колбасы, мягкие вареные и твердокопченые, молочные продукты, хлеб разных сортов, печенья, конфеты, замороженные куры, мясо, в том числе и оленье, само собой рыба, причем дешевле всего был въэнский лосось, только что выловленный в лимане. А выпивка! С десяток сортов водки, вина в завлекательных, фигурных бутылках и пиво! В жестяных банках, в бутылках, в каких-то снарядоподобных сосудах и даже в пятилитровых бочонках. Прохладительные напитки - "кока-кола", "пепси"…
Да, въэнцы жили неплохо.
Среди всего этого товарного изобилия бросались в глаза неухоженные дома, потухшие окна в покинутых квартирах, пустой Белый дом, безлюдная гостиница "Чукотка", недостроенное банковское здание и не работающий единственный светофор, которым так гордились жители окружного центра.
На первых этажах некоторых жилых домов открылись небольшие кафе и ресторанчики. Как раз напротив гостиницы, где поместились Пестеров и Канишеро, завлекало кафе под уютным названием "Теремок". Пестеров несколько раз порывался зайти туда, но их всегда ждали в особом закутке старого ресторана "Лиман", где повара старались готовить для гостей особые блюда. Пестеров как-то заглянул в меню и поразился расценкам, которые выражались в "у.е.". Эта аббревиатура расшифровывалась как "условные единицы". Одна такая "условная единица" равнялась одному американскому доллару.
- Мы с иностранцев берем дороже, чем с наших граждан, - призналась директриса ресторана, которая начинала карьеру простой официанткой в бытность Пестерова помощником первого секретаря окружкома КПСС. Была она тогда девушкой миловидной и доброй, и Парусов часто брал ее в поездки, особенно неофициальные, когда требовалось ублажить дорогих гостей из области или из Москвы.
Время поработало над обликом Марии Федоровны, тогда Машеньки. Когда-то роскошные волосы, которые и ему, Пестерову, доводилось ласково перебирать, превратились в какой-то пук, похожий на тонкие провода, лицо покрылось морщинами, особенно у глаз. Она рассказала Пестерову, что уезжала в Тулу, где построила кооперативную квартиру, но больше полутора лет не выдержала и вернулась обратно в Въэн. Многие пенсионеры, которые мечтали в течение долгих лет о жизни в родных, теплых краях и всячески проклинали холодную суровую землю, получив пенсию и вожделенную квартиру на материке, после двух-трех лет снова возвращались на Чукотку, где прошла их молодость и лучшие годы.
Вылет в Чукотский район предполагался только через день, и Пестеров, чтобы чем-то занять свою спутницу, сводил ее на рыбалку, к Чайвургину, в окружной краеведческий музей.
В центре города, на рыночной площади, которая неофициально называлась "Полем чудес", Пестеров увидел Катю Наут, первую солистку чукотско-эскимосского ансамбля "Эргырон". Она торговала свежезасоленной икрой и смутилась, когда Пестеров подошел к ней и поздоровался.
- Ой, да неужели это ты! - удивилась Катя. - Ты прямо джентльмен какой-то… А это твоя жена?
- Это моя коллега, - сообщил Пестеров.
От тоненькой фигурки артистки, конечно, мало что осталось. Но Катя еще была очень даже привлекательна, под утепленной курткой, под облегающими брюками угадывалось еще плотное тело. Катя какое-то время жила с Пестеровым, потом забеременела на гастролях неизвестно от кого и родила дочку.
- Она иностранка? - спросила Катя.
- Ее зовут Сьюзен Канишеро. Она из Америки, точнее с Аляски…
- Нынче много стало приезжать к нам иностранцев. - заметила Катя. - Особенно с Аляски. А ты выглядишь неплохо.
- Стараюсь. При такой деятельности надо выглядеть соответственно.
- Тут ходили слухи…
Катя запнулась.
- Говори, говори, не стесняйся.
- Что ты спился…
- О нашем брате-чукче часто можно услышать и не такое.
Тут Сьюзен вдруг спросила:
- Вы можете мне продать банку икры?
- Так вы говорите по-русски? - смутилась Катя. - Вы извините меня… А икру берите бесплатно, как подарок.
Все попытки заплатить оказались тщетными.
В душе у Пестерова всколыхнулись, казалось бы, давно уснувшие чувства, и он неожиданно сказал Кате:
- Я тебя приглашаю сегодня на ужин. В ресторан "Теремок". Ты знаешь, где это? Напротив гостиницы, где мы живем.
Катя несколько минут слабо отнекивалась, но потом согласилась.
Сьюзен Канишеро отказалась составить компанию Пестерову и Кате.
- Я поняла, что вы давно знаете друг друга и рады встрече, - сказала она. Пестерову показались в ее голосе нотки ревности.
Сьюзен смотрела на него как-то особенно, и в душе Аркадия боролись противоположные чувства. С одной стороны, воспоминания о давней связи, молодой и радостной: с другой, он чувствовал, что далеко не безразличен Сьюзен. Но она замужем, у нее дети, и она не без нежности вспоминала о своем муже, капитане армии Соединенных Штатов Америки, японце гавайского происхождения, Томми Канишеро. Несколько раз она упомянула, что Аркадий Пестеров немного похож на него…
Сьюзен спросила:
- У тебя достаточно денег?
- Денег у меня достаточно, - заверил Пестеров. У него оставалась почти не израсходованная пенсия за два месяца. Правда, он понятия не имел, каковы цены в "Теремке", но особенно кутить он и не собирался.
Зал в "Теремке" оказался крохотным. Распорядитель, здоровенный детина с мрачным лицом, наголо остриженный, посадил гостей за столик, где уже сидели два парня. Пестеров вежливо поздоровался с ними и попросил у подскочившего официанта меню.
Из двух огромных динамиков гремела музыка, так что беседовать приходилось, напрягая голос. Это обстоятельство несколько разочаровало Пестерова, который настраивался на тихий, доверительный разговор, в котором большую часть должны были замять сладостные воспоминания молодости.
Катя, приодевшаяся, с умело наведенным макияжем, выглядела потрясающе, и, окажись сейчас рядом Сьюзен Канишеро, еще неизвестно, кто бы из них оказался привлекательнее.
Меню было очень скудное и очень дорогое. Зато перечень напитков и коктейлей занимал целую страницу. Почувствовав легкую тревогу за свою финансовую состоятельность, Пестеров произвел в уме необходимые вычисления и успокоился: ресурсов должно хватить.
- Что будем есть? - спросил Пестеров.
- Я бы сначала чего-нибудь выпила…
- Рекомендую коктейль "Радуга в тундре", - посоветовал официант.
- Вообще-то я не пью, - уныло протянул Пестеров. - Ну что же: одну "Радугу" и кока-колу.
- Я одна пить не буду. - заявила Катя.
- Хорошо, - вздохнул Пестеров. - Мне тоже "Радугу".
С одного коктейля ничего не будет, подумал Пестеров. Уж такие объемы спиртного ему приходилось поглощать, а тут какая-то "Радуга". И притом, здесь ее наверняка сильно разводят.
Напиток оказался приторно сладким, и закусывать его икрой было противно. Но раз такие обычаи здесь, ничего не поделаешь: надо им следовать. Отстал Пестеров от современной жизни, придется приспосабливаться. К тому же Катя не выказывала никакого удивления, похоже, она не раз бывала в этом заведении. Она заказала пачку американских сигарет. Сидящий напротив парень услужливо щелкнул зажигалкой "Зиппо".
Первый глоток "Радуги" моментально развеял остатки сомнений в сознании Пестерова. Мир снова показался ему таким, как в далекой молодости, прекрасным, многообещающим, полным любви. И еще - это ожидание предстоящего любовного наслаждения, к которому приближаешься постепенно, не спеша, медленно наращивая силу желания. Катя сообщила, что живет одна, дочка сейчас у бабушки в Конергино. Танцевать в "Эргыроне" перестала давно, занималась разными делами, даже какое-то время владела ларьком на "Поле чудес", но не выдержала конкуренции с сыновьями Пака, мэра города, захватившими всю продовольственную торговлю в городе. Из слов Кати выяснилось, что и этот уютный "Теремок" тоже принадлежал им.
Время от времени соседи по столу отправлялись танцевать с Катей, подливали Аркадию Пестерову, который наслаждался ощущением собственной значимости. Он рассказывал о дружбе с американцами, о своей спутнице Сьюзен Канишеро, влюбленной, по его словам, по уши в него, о своем будущем путешествии в Америку. Там он собирался встретиться со своим другом Мстиславом Ростроповичем, погостить у него. Почему-то именно этот рассказ о знакомстве со знаменитым музыкантом, самый правдивый, основанный на реальных фактах, вызвал наибольшее недоверие одного из соседей по столу. Пестеров уже давно забыл о своей норме и опустошал стакан за стаканом. Здесь не подавали чистую водку или коньяк, только в смеси, и, как догадался своим затуманивающимся мозгом Пестеров, это было выгоднее.
Несколько раз он выходил танцевать с Катей, приглашал других дам, громко разговаривал, придирался к бармену, пытаясь обвинить его в жульничестве, даже громко подпевал музыке. Иногда в его опьяненном мозгу вспыхивала какая-то искорка, тонкую полоску светлого сознания озаряла мысль о том, что он катится вниз по крутой горке окончательного опьянения, но следующий глоток огненного напитка быстро гасил укоряющий огонек.
Порой сознание совершенно выключалось. Вдруг куда-то исчезла Катя, поменялись застольные собутыльники. Громкая музыка вбивалась в мозг, словно утрамбовывая его.
Минут десять, а то и больше Пестеров не мог понять, где находится. Вокруг стояла тишина, колыхалась трава, какое-то маленькое насекомое ползло по зеленому стеблю. Кругом было светло - летом в Въэне ночи короткие и светлые. Лицо саднило. Медленно ощупав его, Пестеров едва не вскрикнул от боли: весь левый глаз заплыл, и он видел только одним правым. Он попытался разлепить веки, но только и смог убедиться, что глаз цел.
Приподнявшись на локте, Пестеров обнаружил, что лежит посреди большой клумбы тундровой осоки, которой в годы его молодости озеленяли город, чтобы как-то оживить бетонное однообразие. Эту траву порекомендовал ученый-ботаник Тихомиров, она оказалась и впрямь неприхотливой и вырастала в клумбах достаточно высокой, выше пояса.
Пестеров попытался вспомнить, что произошло в "Теремке", но в голове был полный провал, черная дыра. Последнее, что тусклой вспышкой озарило мозг, - чье-то огромное, мерзкое слюнявое лицо, склонившееся над ним.
Клумба располагалась прямо напротив гостиницы "Интурист". Подавив стон, Пестеров поднялся на ноги и побрел к высокому входу. Цепляясь за покрытые утренней сыростью металлические поручни, вскарабкался на крыльцо, потянул дверь. Она была заперта. Найдя кнопку. Пестеров позвонил.
Ночная дежурная отшатнулась, но узнала его:
- Боже! Кто это вас так?
- И у чукчей есть враги! - пробормотал Пестеров и, ввалившись в номер, рухнул на кровать.
Пестеров молча сидел рядом с Сьюзен в кресле самолета. Она ни единым словом не упрекнула его за происшествие. Мало того, она обработала его рану на лице, припудрила каким-то лекарством и достала большие солнцезащитные очки, полностью скрывшие огромный синяк.
Пестеров был безмерно благодарен ей, но не знал, какими словами, какими действиями выразить эту благодарность. Больше всего угнетало невыносимое чувство вины и желание укрыться, уйти в полное одиночество.
И эта ненавязчивая забота, молчаливое сочувствие, желание облегчить душевную боль… Откуда это у нее, у внучки, как описывали советские писатели, "хищной акулы-капиталиста", такое доброе сердце?
Пестеров готов был заплакать. Чтобы скрыть свое настроение, он, не отрываясь, смотрел на проплывающие мод крылом самолета отроги Золотого хребта, водную ширь залива Креста, косу Мээчкын и круто ниспадающие в океан отроги Гуврэльских гор.
Глава двенадцатая
Они сидели в том же любимом ресторане "Горфункель энд Сиипортс" под крышей одного из самых высоких зданий Анкориджа.
Сьюзен Канишеро поведала брату о своих делах и в заключение сказала:
- Знаешь, чем ближе я к разгадке сокровища моего деда, тем большее сомнение охватывает меня. Что я буду делать с ним?
- А ты уверена, что золото почти в твоих руках?
- Ну, не на все сто процентов, - неуверенно произнесла Сьюзен, - но думаю, что дедушкино сокровище уже рядом.
- Ну, хорошо, разберешь фундамент старой пекарни. Ты что, каждый валун будешь разбивать и смотреть - не золотой ли он? - Роберт даже и не пытался скрыть скептической усмешки.
- Ну, зачем так примитивно? - обиженно протянула сестра. - Ведь даже самый плотный камень по сравнению с золотом имеет гораздо меньший удельный вес. Я над этим много думала, и действительно, поначалу меня мучила мысль: как я буду исследовать каждый валун? Ну, а потом вспомнила давние школьные уроки и поняла, что разницу между золотым валуном и обыкновенным можно определить буквально на глаз - разность в весе будет заметна даже без применения специальных приборов… Чарльз Джонсон будет у меня главным руководителем работ. Оборудование уже ждет погрузки в Сиэтле. Специалисты посоветовали мне такое, которое может работать и на жидком топливе, и на электричестве, и даже на каменном угле. Так что улакцы будут всегда обеспечены свежим хлебом.
- Была бы мука, - заметил Роберт.