Сборник памяти - Александр Чудаков 25 стр.

Ветер голубой песок перевевает
И шуршит волною по косе,
И стригун копыто поднимает,
Бабки омочив в ночной росе.

Что же мы? Прививка на плохом подвое?
Неудачная творца строка?
А что если – это черновое?
Черновик того черновика?

Может, и не надо удивляться,
Что сама себя съедает жизнь.
Тем колесам не всегда вращаться.
Пущен в ход ужасный механизм.

12.09.78

Человек

В. В. Иванову

Когда заполнилось пространство –
Земля, вода и небеса,
И стали злое постоянство
Прошло зубцами сквозь леса,

Он оглянулся.

Он вспомнил: ветер на равнине.
Высоко небо – Божий кров.
И что ж еще тебе, о, сыне?
Осел, бурдюк, вязанка дров.

О, это нищее пространство!
Оно помнилось наготой.
И мира тяжкое убранство
Ты взнес над мира пустотой.

Ты сбросил рубище и шкуру,
Бетоном сжал земную твердь.
И это ты назвал: культура.
А прочиталось это: смерть.

Я вижу: небо и просторы.
И пуст опять земной покров.
Свободны мысли, дальни взоры.
Осел, бурдюк, вязанка дров.

30.09.78

Беглецы

Видно важные были причины,
Опустившие чашу весов.
И отдали родные картины,
Речь российских полей и лесов.

Да, у всякого были причины
Все оставив, бежать, бежать.
Только как же: в песках Палестины
Ведь придется и умирать?

1979

"Ты сказала: елки плачут…"

Ты сказала: елки плачут,
Затвердели слезы в свечки,
Эти свечки что-то значат,
Что-то плачут эти свечки.

И тогда в лесу еловом,
Молодом, весенне-прелом
Показалось это новым,
Показалось это смелым.

Затопили в дачах печки.
Снег свистит в лесу сосновом.
Затвердели свечки в ветки.
Грустно, было, и не ново.

1980

"Я уйду – он останется там…"

Я уйду – он останется там,
Над водою тяжелый туман.
Потому что осталась река,
Потому что черны облака.
Я приму в свою душу туман,
Я приму в свое сердце обман,
Потому что туман от воды,
Потому что обман от беды.

1981

Комментатор

Лежат тома тяжелой грудой.
Здесь билась жизнь, здесь сжата мысль.
Когда? Зачем? Куда? Откуда?
Пойми. Додумай. И расчисль.

Он думал, думал в дни былые,
Все было в нем и зрело в нем.
И шли часы, часы России,
Стуча нерусским языком.

Казалось, меркнет, гибнет слово,
Не этим занята страна –
При чем тут архаизм Шишкова
И новый слог Карамзина?

И унесли огонь в пещеры,
Замуровали в стены книг.
Ни возрождения, ни веры –
И погребли надежно в них.

Пришло иное поколенье,
Раскрыло желтые листы,
Его младое нетерпенье
Увяло от непростоты.

…Ты не утонешь в этих грудах,
Просеешь с тщанием тома,
Отыщешь блестки в серых рудах,
Все нити сердца и ума.

Ты океан бурлящей мысли
В систему твердую сведешь
И жизнь отдашь – но все расчислишь
И пункты твердые найдешь.

Полезно, ясно и умело,
Ни сожалений и ни тризн.
И что за дело, что за дело,
Что жизнь меняется на жизнь?

12.08.83

Малеевка

Веселый волк

Веселый волк, веселый волк,
Ты звучно клацаешь зубами.
И черный лес уже умолк,
Прожжен зелеными глазами.
Тебе не грустно. И легко
Тебя стальные носят ноги…
Когда тумана молоко
Распространится вдоль дороги,
Ты побежишь. Беги, беги!
Гул сердца лишь туман услышит.
Еще живут твои враги.
Но кровь стучит и ребра дышат.

26. VI.83

Паланга

В переделкине

1.

Патриарх получил именье.
Был пожалован – как встарь.
То каприз или дней знаменье?
Вспомнил Бога вдруг Секретарь?
Получил Алексий. Не Тихон.
Стар, послушен, неслышен, как тень.
В день июльский он въехал тихо
Под сосновую свежую сень.

2.

Переулки и ели. Лето.
Неживой электрический свет.
И слетаются тени поэтов
Из лесов и далеких лет.

Переулки, заборы, дачи,
И слова на шоссе звучат.
Так гремит лишь с вершины удачи –
Внуки времени так говорят.

И от пушечных этих звуков,
Лишь заслышав в тиши голоса
Переласканных временем внуков,
Возвращаются тени в леса.

3.

Кто будет здесь бродить в двухтысячном году?
Не вем. Кто знать про это может.
Но мысль одна все время, как в бреду,
И эта мысль сознанье гложет, гложет.

Уж решено – кому век новый присудить.
Мы все под Богом ходим, люди.
Не знаю я, кто будет тут бродить,
Но слишком точно – кто бродить не будет.

Н. Бутаково, 23.03.84

"Я постепенно к жизни приучаюсь…"

Я постепенно к жизни приучаюсь,
Всему я понемногу научаюсь.
Плыву не нервно в человечьей массе,
Все реже сдачу забываю в кассе
И избегаю стресса – по Селье,
И уже дважды шил я в ателье.
Я постепенно к жизни приобщаюсь.
Я потихоньку к смерти приближаюсь.

18.03.84

Желанье

Если б лампу Аладдина
Подарила мне судьбина,
Иль властитель мирозданья
Выполнял мои желанья,

Что б тогда я попросил?
Богатырских вечных сил?
Чтобы мог я, как Поэт,
Сочинить 8-й сонет?
Нет.
Не желал бы я греметь.
Я хотел бы петь уметь.

Ну, не то чтобы как Ланца –
Где уж нам до итальянцев, –
Но приятно и с теплом,
Под гитару, под окном.

Чтоб я мог отдаться мигу,
Слившись с затуханьем дня,
И чтоб ты, оставив книгу,
Тихо слушала меня.

27.05, 19.06.84

Старик

В. Б. Шкловскому

Течет река. Растет трава.
Над ней летит
Обрыв.
На нем одна
Сквозит сосна,
А дальше –
перерыв.

С боков – лишь ветра синева,
Все рядом с ней – подрост.
Совсем одна, давно одна,
Живой в былое мост.

Туда, что было и ушло,
Растаяло, как дым.
…За чаем, в кухне, где тепло,
Со стариком сидим.

Но пахнет белый керосин,
Эпохи дух иной.
На кухне с ним прощался сын
Почти перед войной.

В его глазах стоит вода
И вековой покой.
Те, девяностые года,
До них подать рукой.

Там – у бушменов вновь война,
И Ливингстон пропал,
И эфиопский негус сам
В изгнание попал.

(Поправка: первого нашли,
До Конго он дошел.
Второй, пока депеши шли,
Вернулся на престол.)

Постройка храма. Наконец
И осетров везут.
И продается жеребец,
И дрожки, и хомут.

Быт тек российским сладким сном.
Ох, мелкая печать,
И различается с трудом,
И надо ль различать?

Как долговечен человек –
Как тот газетный лист.
Встречал двадцатый новый век
Веселый гимназист.

К нему принес я пыль газет
И их страниц печаль,
Что ничего того уж нет
И никому не жаль.

Не жалко было и тогда,
И скучно стало им.
…В восьмидесятые года
Со стариком сидим.

– "Бросали бомбы?" – "Да, бросал.
А может – лишь хотел.
Не все ль равно, с чего пошло,
С желаний или дел?..

Статья, иль бомба, или стих,
А результат – один.
Все, все работало на них.
Все шло в котел один.

Все в нем кипели – все как есть…"
"Все?" – "Да. Казалось нам,
Культуру надо делать здесь,
Идти к большевикам.

И повязали всех одним
Теперь – уже навек…"
Со стариком вдвоем сидим,
И истекает век.

В его глазах стоит печаль
И стынет века взвесь.
И тех ему немного жаль,
Кто остается здесь.

20.01.84

"Какие белые снега…"

Какие белые снега,
Какие мощные сугробы,
Как опушило берега!
И в сердце нет тоски и злобы.

И в этой чистой тишине
Россия заново родилась –
Иль это только в снежном сне
На миг почудилось, помстилось?..

19.02.85

Н. Бутаково

Через много лет

Замшели камни, и у льва
Крошатся лапы. Еще свиреп
Оскал зубов, но уж не так,
Не с тою мощию змию
К граниту он когтисто прижимает.
И трещина времен прошла
Чрез шею, грудь и сердце властелина.
И мудрый Эскулап
Все так же держит чашу,
В которую змия точит целебный яд.
Но уж и он устал, и посох его треснул,
И время
Вернее каменистых троп
Подошвы у сандалий изъязвило,
И Гигейя
Забыла руку на сосуде
Движеньем утомленным женским.
Но ты – но ты все та же.
Все так же голос твой смеется в телефоне,
И вижу: стройно ты стоишь
В кабинке душной,
Движеньем легким и знакомым
Подносишь трубку
И говоришь
Со мною.

14.08.85. Ессентуки

"Лежать во тьме, забыться…"

Лежать во тьме, забыться,
Не думать и не спать,
И серые страницы
В сознаньи не листать.

О, проволоки строчек
В колючей высоте,
Удары черных точек
Как гвозди на кресте.

1986

Левобережная – Н. Бутаково

Отшельник

Топ. Топ. Топ. Топ.
Я несу тяжелый гроб.
Домовину я несу.
Я долбил ее в лесу.
Ее сделал я, как смог.
Приготавливая впрок.
Принести чтоб и смотреть,
Как глядит простая смерть,
И ложиться каждый вечер,
Долбь чтоб чувствовали плечи.
Остальное – в руце Бога.
Ох, добраться б до порога,
Не издохнуть по пути.
Ох ты, Господи, прости.

26.06.86

Надписи

Сопроводительная надпись при вручении подарка
Мане в день ее восемнадцатилетия

Когда вам восемнадцать лет
И все на вас глядят,
А вешалки все нет и нет
И мнется ваш наряд,

Наряд, что вами ж ночью сшит
Под швейных скрип колес,
Наряд, что так на вас сидит,
Как на принцессе грез,

То с ситуацией такой
Мириться не с руки.
Возьмите вешалку рукой,
Снимите башмаки.

То есть не то хотел сказать,
Но рифмы липка сеть.
Вам лучше знать,
Что надо снять
И где чему висеть.

12.08.79

Паспорт к ювелирному изделию
(Цепочка из белого металла)

И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом.
Пушкин
Ах, вы цепи, мои цепи,
Вы железны сторожа…

Народная песня
…цепь великая
Распалась-расскочилася…
Некрасов

Ох, цепка-цепочка,
Белый металл.
Родилася дочка
В третий квартал.

Родилась в июле,
На Павла – Петра.
Ах, гуленьки-гули
Et cetera.

…В Италии мастер
Умел мастерить
Но лишь не цепочкину
Тонкую нить.

Вот годик проходит,
И Маня пошла.
Другой, и четвертый –
И книжку взяла.

Про цепь вокруг дуба
Смогла прочитать…
…В Италии мастер
Учился ковать.
– А кой тебе годик?
– Шестой миновал.
…А мастер-латынец
Ковал и ковал,
И было все толсто
Сперва у него –

Непросто, ребята,
Иметь мастерство.

А Маня меж тем
Все росла и росла,
Где толсто, где тонко,
Уже поняла,

Какие-то цепи
Мерещились ей,
Подземные крепи
И груды камней,

И сам перуанский
Глубокий рудник
В серебряном блеске
Пред нею возник.

Добыли индейцы
Аргентум-руды.
О, бывшие инки,
Где ваши следы?

А мастер знакомый
Копил мастерство,
Не так уже толсто
Все шло у него.

А Маша уж учит
Язык Беранже,
А Машина мама
В Итальи уже.
И море сияет,
И скалы висят,
На всех итальянцах
Цепочки горят,

И сам Челентано
Стоит на скале:
– Парле итальяно?
– Конечно, парле.

Но маме не нужен
Залив и артист,
И мама сбегает
Стремительно вниз,

И видит в витринах
Груды цепей,
Но цепи такие
Не нравятся ей,
Поскольку те цепи
Не так уж тонки
Для Машиной шеи,
Для ейной руки.

Печальная мама
Вертает назад,
Ни Рим, ни Неаполь
Ее не манят .

Знакомец наш мастер
Меж тем не дремал
И цепи свои совершен-
ствовал.

И цепки тончали
У всех на глазах

И в нить превращались,
В невидимый прах.

А Маша же наша
Росла и цвела,
Язык итальянский
Уже превзошла,

"Парле итальяно",
Шептала порой…
А мастер все цепи
Ковал в мастерской.

И как-то в порыве
Такое сковал,
Что кто ни глядел –
Ничего не видал:

На солнце пылинки
Казались крупней.
И миллиардер
Засмеялся: "О’кей!

Я эту цепочку
У вас заберу,
Красавице-дочке
Ее подарю.

Красавице-дочке
Наскучил брильянт,
А также и прочий
Ее диамант.

Боа соболиный
Противен плечу.
Такую цепочку,
Рыдает, хочу.
Не нужен, рыдает,
Аграф и колье –
Цепочку одну
Подавайте мине.
Прискучила дочке
Жемчужная брошь –
Цепочку, цепочку
Ей вынь да положь!

Хочу ее вынуть,
Хочу положить.
Валюты не жаль мне,
Чтоб ей угодить".

Кузнец-пролетарий
Сказал ему: "Но!
С цепочкою этой
Давно решено:

Цепочка поедет
В страну СССР
И там же украсит
Один экстерьер.

Там девушка Маша,
Учась в МГУ,
В цепочке резвиться
Пойдет на лугу".

И мастер пинцетом
Цепочку берет,
И тонким ланцетом
Под марку сует.

Цепочка под маркой
Совсем не видна,
Таможня спокойна,
Спокойна она.
Так вот до чего
Он довел мастерство.
Учитесь, ребята,
Всегда у него!

11 июля 1982 г.

Надписи на книге "мир чехова"

В. Б. К.

Этот мира необычаен.
Ты считаешь – не случаен,
Я считаю – даже очень,
Тысчекрасочен и сочен,
И движенье этих соков
Не узреет наше око.
Скучен, сух детерминизм,
Как учебный реализм.
Но одно здесь не случайно,
Не спонтанно, не нечайно,
А весьма закономерно,
Предсказуемо и верно,
Что мой первый адресат –
Ты, соратник и собрат.

"Как все было снежно – недавно……"

Н. А. Подорольскому

Январь 1960 – февраль 1987

Как все было снежно – недавно…
С десятков газетных витрин
Бессмертно, печально и славно
Смотрел в нас писатель один.
Вступал во второе столетье
Нетленного он бытия.
Тот год вам сулил многолетье –
Вы были моложе, чем я.
Еще не написаны книги,
Все было еще впереди.
Те снежно – январские миги
Дрожат и не гаснут в груди.

З. С. П.

О, дорогой З. С., поверьте
От самой юности до смерти
Он серых одеял
Не обличал.
Отдав Потапенке подобные трюизмы
Не видел в быте страшные трагизмы,
Не ратовал за тайну переписки,
Любил и осетрину, и сосиски,
Любил и из крыжовника варенье,
И не любил он слова "обличенье".
И Вас любя, мне "где-то" так печально
Здесь быть от Вас – диаметрально.

Э. А. П.

Как только вышла в свет ПЧ,
Сочли: не в том она ключе.
Хоть я не стал моложе,
С ключом, боюсь, все то же.

Г. И. Г.

15 лет тому назад
Твой друг в "Науке" был издат.
Потом, хотя и не старался,
Он до Ann Arbor’a поднялся.
В таких высотах, ясно, брате,
Все эти книги были gratis.
Ликуй, мой друг – заимодавец:
За эту книгу был аванец!
И вскоре – сразу успокою –
Возможно, будет остальное.

В. Е. и В. Е.

Коли писать лет шестьдесят,
Всю жизнь отдав свою,
То удостоишься в конце
У Вити интервью.
То славы всякой апогей,
Литературный факт.
Примите, други, томик сей
Любви и дружбы акт.

И. Б. Р.

Да примите, Ира,
Чеховского мира
Этот слепок бледный,
Этот абрис бедный.
Я не прибедняюсь
И во всю стараюсь –
Я придумал сферы,
Я предпринял меры,
Изучил всю прессу,
Двинск и Дерпт, Одессу,
Вятку, Оренбург,
Екатеринбург,
Оршу, Белосток
И Владивосток,
Ашхабад, Тифлис,
Почти что Танаис,
И тогда я понял:
Не возьмешь в ладони
Мир, что так устроен,
Яблоко простое, –
Будет слепок бедный,
Будет абрис бледный.

10.02.87

На статье "Предметный мир литературы"

Предметный мир
Не миф, но быль,
Посуда, магазин и пыль,
И запоздавшее белье,
И тараканное зверье.
Не спи,
солдат,
Терпи,
солдат,
Нигде нас
не вознаградят.
Одинокому бойцу с ПМ Е.Т.

1986

Пародии
Эпиграммы, мелочи

Россия, нищая Россия

(Страницы современной лирики. А. Прасолов, Н. Рубцов, Вл. Соколов,

А. Жигулин, Г. Горбовский, Ст. Куняев, А. Передреев, В. Казанцев, О. Чухон-

цев, Э. Балашов, Ю. Кузнецов. – Сост.: В. Кожинов. – М., 1980.)

I

Чухонцы тоже белобрысы,
Но им невнятен русский стих.
Вл. Соловьев

Их бабушки были бурятки
И в нетях их были отцы.
Играли в чухонские прятки
Нарымские эти юнцы.

К зырянам не явится Тютчев,
Зыряне к нам сами придут
И желтою кровью лесною
Сквозь снег до корней протекут.

Живала словесность в ночлежках,
Гремел по журналам босяк.
И ныне считают прилежно:
Бродяга, бетонщик, батрак.

И пухлый поэт краснолицый,
Воспевший рабочий клозет,
Брезгливо протянет страницы:
– У вас биографии нет.
Опишем деревню и лунность,
В альбоме увиденный скит.
Стряхнем с ног советскую юность.
Удастся ль? Поэзия мстит.