А тут завозился в коляске малыш, и сразу четыре женские руки потянулись к нему. Софочка стала энергично качать коляску в надежде, что ребенок поспит еще, однако толку из этого не вышло, нечего было так громко орать насчет "совковых штампов". Правда, мальчик уже выспался, потому что он не хныкал, а наоборот, улыбался и тянул руки к матери, глаза его были широко раскрыты и цвет имели ярко-голубой - не обманул "Никон", в точности передал. И был малыш извлечен из своего экипажика, спешно обласкан, внесен в дом.
Наконец бабушка ощутила в руках долгожданное сокровище - Софочка пошла хлопотать в ванной, готовить сыну купель нужной температуры и глубины, и своих двух рук ей для всего сразу не хватало.
В первый момент внук разулыбался во всю ширину своего не очень зубастого пока рта, но во второй - симптоматично сморщил лицо, обещая таким образом громкий протест к началу третьего момента.
Разумеется, Эльвира тотчас мобилизовала все приобретенное в недавние времена мастерство. Опять ведь встал вопрос престижа. И личного, и державного. Мол, нет на свете такого младенца, с которым бы не поладила нянька из России.
Увы, отвлечь ребенка от булькающей в ванной воды и других звуков, производимых матерью, удалось лишь на пару минут, не больше. Птички за окном, предметы на столе, цоканье языком, разумеется, на какие-то мгновения заинтриговали маленького человека, но, по-видимому, слабо, и он, не дожидаясь следующих номеров программы, вдруг разом заревел в голос, завырывался из рук, готовый, кажется, расшибиться о пол, только бы не ощущать эти руки, не видеть это лицо, покрытое сложной схемой морщин, как схемой дорог, ни одна из которых не ведет в детство…
Конечно, опытная и выносливая Эльвира, помучившись часок-другой, так или иначе все равно усмирила бы дитя. Да он бы и сам устал. Но тут выпорхнула из ванной мать, выхватила мальца из бабкиных рук, прижала к себе, засюсюкала не по-русски. И он замолк, продолжая, однако, всхлипывать да обиженно поглядывать на бабушку.
А через мгновение совсем уж безмятежно млел в теплой водичке, снова лыбился во весь рот, и эта улыбка была адресована матери, всему прекрасному окружающему миру, но только не Эльвире.
- Что-то, мам, ты ему не показалась, - бросила Софочка через плечо.
- Поначалу всегда так. Привыкнет.
- Не всегда, Сабрину он принял с первого взгляда. Наверное, у нее, как говорят у вас в России, разряд выше.
- Просто она молодая и, стало быть, больше напоминает тебя. Но главное, я же не претендую на тридцать долларов в час.
- Ну вот, уже обиды! - Софочка вынула ребенка из воды, обернула его большим полотенцем, а свободным концом теперь вытирала насухо жидкие волосики - ничего не скажешь, все достаточно ловко у нее выходило, наверное, старалась лишние тридцать долларов тратить преимущественно на свои нужды.
- Что ты - никаких обид. Просто - шучу… Знаешь… надо один только разик бабушке позвонить, сообщить, что все нормально. А то ведь уже пять дней от меня ни слуху, ни духу.
- Позвони, раз надо, вон же телефон…
Телефон, похожий на пульт от телевизора, рядом с пультом от телевизора и лежал, но Эльвира, давно искавшая глазами желанный прибор, не обращала на него внимания, подсознательно ища нечто более на вид солидное. Хотя, конечно, современные аппараты ей доводилось видеть и в Екатеринбурге, но свой такой иметь пока не пришлось. Да и вряд ли когда придется…
И через какую-то минуту услышала Эльвира родной, вечно недовольный чем-то голос:
- Але…
28.
Вечером с работы приехал Джон, Софочка встретила его тщательно отрепетированным восторгом, увивалась вокруг, словно все еще невеста из слаборазвитой страны, а он - все еще жених из высокоразвитой.
И пока Софочка ублажала своего ненаглядного, то есть выслушивала с восторгом его производственные новости, бабушке, в качестве стажировки, разрешили самостоятельно погулять с внуком, поскольку время кормления еще не наступило.
Внук сперва заартачился, но стоило вывезти его за территорию, тотчас умолк. Некоторое время он еще имел вид довольно кислый, но бабушка бодро беседовала с ним на удивительном языке - таких твердых звуков "р" ему слышать, наверное, еще не доводилось, - слов она не жалела, и слова эти в конце концов стали понемногу подтачивать плотину неприятия.
Конечно, все гидротехническое сооружение сразу не рухнуло, но где-то к третьему дню от него ничего не осталось. И этот срок в точности соответствовал тем, с которыми Эльвира имела дело прежде.
А вообще, быстро выяснилось, что прогулками с разглядыванием и осмысливанием окрестностей, тем более, с задушевным разговором малыш не избалован. Наверное, гуляли с ним прежде не так часто и, главное, не так душевно, как бы ему хотелось. И это можно понять - тридцать долларов в час за необременительную прогулку!
Но ничего, теперь парень увидит наконец жизнь и скоро пойдет своими ногами, побежит, залопочет на языке предков, дайте только срок, и бабушка вам покажет, на что способна дармовая рабочая сила из России, черт вас подери!..
Таким образом, уже к исходу первой прогулки, продолжавшейся всего полчаса (ровно пятнадцать австралийских баксов), ребенок начал проявлять некоторую благосклонность к новой няне, перестал дичиться, похоже, смена нянь была для него привычным делом, а кроме того, может, он даже почувствовал некие особые флюиды, каких прежде не было.
И когда бабушке пришлось посреди прогулки распаковывать мальца - ну, не доверяла она патентованным памперсам, - он реагировал мужественно: кряхтел, прижатый к груди, когда с него стягивали ползунки, раздирали липучую застежку и потом упаковывали во все свежее, но при этом деловито ковырялся в бабушкиной прическе, словно уже искал грузди в экзотическом уральском лесу.
Все это проделано было далеко от дома прямо посреди аллейки, по которой прогуливались еще несколько матрон с колясками. Наверное, Эльвирины действия кое-кого немного удивили, но, может, просто на нее поглядывали как на человека нового, даже хотели с ней познакомиться - ведь у двух бабушек всегда найдется повод для разговора и обмена мнениями.
Разумеется, против такого уличного знакомства Эльвира ничего бы не имела, если б ее о чем-нибудь спросили, уж она б нашла, что ответить, но никто не подошел, а сама она тем более не посмела идти на контакт первой - не приведи Бог, Софка узнает - несдобровать.
Если бы не это, Эльвира, пожалуй, могла рискнуть. Потому что - да пусть хоть какая страна, пусть даже исламская республика - не может того быть, чтобы уличное знакомство двух бабушек считалось предосудительным, подобную странную цивилизацию невозможно даже на другой планете представить, а мы все-таки люди…
После прогулки кормили малыша вдвоем - одна ворковала, другая, пользуясь моментом, просовывала ложку парню в рот. Потом укладывали спать при помощи испытанных приемов бабы Мотри - тихое пение да похлопывание исправно действовали даже в лучших домах Австралийской республики. Потом был ужин, состоявший из салата, котлетки с лапшой, апельсинового сока и чая. Еще на столе были хлеб и тонко нарезанные кексы…
А после ужина Софочка, на сей раз в присутствии мужа, изложила матери второй комплект своих инструкций, местами переходящих в назидательную лекцию:
- В общем, мамочка, пока ты гуляла с Кириллом, мы с Джоном посоветовались и решили: ты будешь занята с ребенком и по хозяйству ровно с восьми до пяти. В полном соответствии с вашим, а также и с нашим трудовым законодательством…
"Очевидно, один час надо отбросить - это как бы перерыв, стало быть, восемью тридцать - двести сорок…" - Эльвира теперь постоянно будет умножать на тридцать, конечно, не для того, чтобы счет кому-то предъявить, а для того только, чтобы хоть самой знать - отработает она в итоге суточные и прогонные или нет.
- …А вечером у тебя, - продолжала дочь с подчеркнутой деловитостью, - свободное время. Можешь смотреть телевизор или видео, гулять неподалеку, читать книги - у нас немного есть. И совершенствуй, пожалуйста, язык, не теряй попусту времени, я, пожалуй, тоже перейду с тобой на английский, - тут Софочка улыбнулась как-то неопределенно, - и самое главное, пойми нас правильно, мама, не засоряй ребенку мозги своим языком. Зачем "великий и могучий" здесь - смешно даже! А мы с Джоном подумаем, поищем, возможно, устроим тебя на вечерние курсы для беженцев из России. А не получится - кассет специальных купим… И пожалуйста, не приставай к людям на улице. А то я тебя знаю. Поверь, это может повредить нашей репутации. Подумают еще, будто ищешь способ остаться насовсем…
Всему этому мать внимала молча, только лицо ее слегка разрумянилось, словно легкий жар начинался. Ни словом она не возразила дочери, лишь слегка покусывала язык, чтобы не сорваться. Дома бы не смолчала, но тут - ни за что. Выяснять отношения на потеху свободному миру - не дождетесь, сволочи. Слушала Эльвира Софочку и только согласно кивала да иногда поддакивала - то "йес!" произносила, то родимое "да!", улыбалась ироничной улыбкой, ничего общего с капиталистическим стандартом не имеющей. Как бы Софка за исправление мимики еще не взялась…
Тут захныкал во сне Кирюшка, и разговор прекратился сам собой. Софочка ушла в детскую, и было довольно хорошо слышно, как она пытается там петь какую-то нерусскую колыбельную, потому что отчетливо доносились слова "беби" и "слип".
Да, конечно, Софочкин английский был несравнимо лучше материного, но насколько он близок к традиционному здешнему, Эльвира самостоятельно судить не могла, однако раз-другой в ее присутствии Джон жену поправлял, и та сразу бросала быстрый взгляд на мать - заметила ли; на что мать отвечала безграничной деликатностью, однако себе злорадную заметку делала…
Таким образом, пока Софочка укачивала да убаюкивала сына, а на это ушло минут десять, Эльвира с Джоном вынуждены были оставаться в комнате для еды вдвоем, поскольку команда "по местам" еще не прозвучала. Оба они испытывали некоторую неловкость, потому что в такой ситуации по общечеловеческим нормам полагается о чем-нибудь непринужденно говорить.
И Эльвира не сдержалась, сделала робкую попытку несанкционированного общения: "Вэзэ из найс…" И вновь заиграл на щеке румянец, начавший было понемногу исчезать.
Но вдруг сомнение на нее нашло - можно ли в отношении погоды использовать прилагательное "найс" или надо было употребить "бьютифул"? Более того, стоило произнести коротенькое предложение вслух, тотчас все прочие нерусские слова в ужасе покинули голову. Причем не только английские, но также чешские, словацкие, украинские, французские, немецкие.
А зять явно обрадовался - лучше убогий диалог, чем тягостное молчание: "Йес, харашо, вэзэ из найс!" И он даже позволил себе расхохотаться. Но, может, парень хохотал над неуклюжестью и убожеством тещиного английского?
К счастью, тут вернулась Софочка, размягченная контактом с сыном, которого она собственными природными ресурсами не питала ни разу, но прижимала его к малозаметной груди всегда с большим, настоящим чувством. Однако эта размягченность не помешала строго спросить:
- Мам, а Кирюша в другом памперсе, ты думала - я не замечу?
- Что ты, я просто забыла сказать, такая мелочь, даже в России теперь памперсы не в диковинку…
- Дело не в этом, ма, что ты прикидываешься? У вас в России дети вообще бегают по улице голышом, но просто у нас не принято… Никогда больше так не делай!
- Ладно. Слушаюсь и повинуюсь.
- И не надо так пошло иронизировать.
А после этого, когда настроение было безнадежно испорчено, сказала, как ни в чем не бывало:
- Ну, мамуля, доставай же скорей свои заморские гостинцы, свои экзотические дары, а то мы уже извелись вконец!
И мать, из последних сил стараясь изобразить надлежащую торжественность, открыла заветный двадцатикилограммовый…
29.
Целая эпопея была с этими гостинцами. Ведь не старое время, когда предметы одной цивилизации были практически недоступны для другой. Однако Эльвира не пожалела ни времени, ни сил, ни фантазии, чтоб не ударить в грязь лицом. Сразу решила - жить не буду, но разыщу для них такое, чего они во всем свободном мире днем с огнем не найдут.
Но сказать-то легко, а сделать… Благо, времени на сборы было предостаточно, да случай помог. По одному из екатеринбургских телеканалов сюжетец промелькнул про дедушку из деревни Черноусово, который всю жизнь увлечен вязанием крючком. Это при российском-то строгом разделении всего на свете на бабье и мужицкое.
Зрители посмотрели сюжет, поулыбались, головами покачали да и забыли. А Эльвира ни у кого ничего спрашивать не стала - вдруг все захотят - тотчас берет подробную карту Свердловской области, разыскивает нужную деревню в Белоярском районе, гонит на автовокзал, садится в автобус до Каменска-Уральского, выходит в чистом поле, топает километров пять пешком, и вот оно, Черноусово большое, старинное, некогда, вероятно, зажиточное, а теперь донельзя запущенное село, в котором прежде всего бросаются в глаза впечатляющие развалины храма, а также некоего промпредприятия с высоченной кирпичной трубой.
Позже Эльвира узнает, что и храм, и предприятие действуют, храм носит имя Святой Троицы, а фабрика именуется "Шпагатной", но ее интересует лишь герой телесюжета и его искусство.
Эльвира поспевает к старому чудиле первой, вгоняя в краску дедушку, не только всю жизнь прозябавшего без всякой славы, но, наоборот, долгие годы считавшегося "богом убитым" из-за бабьего своего пристрастия, за что его жена в молодости два раза бросала, но потом снова возвращалась, поскольку на много верст вокруг одни пьяницы да охальники.
А теперь эта старая женщина тоже смущается, не знает, чем угостить и куда усадить городскую гостью. Эльвире самой немного неловко, но она держит марку, ведет себя как многоопытный столичный искусствовед, специалист по народным промыслам и прикладному искусству, от чая с пряниками не отказывается, но водку на стол просит в ее присутствии не выставлять.
Она толково обсуждает перспективы урожая, погоду и политику, а также, раскрасневшись от чая, разглагольствует на тему творческого потенциала народа, который неисчерпаем. И после чая углубляется Эльвира в дедушкино творчество.
Творчества много, им забито два огромных сундука и облезлый комод, а сколько еще растащено соседями, да знакомыми, да детьми, уехавшими на жительство в город, сколько, таким образом, безвозвратно утрачено для мировых музеев…
Творчества много, а места в избе мало, поэтому просмотр экспонатов длится довольно долго, то и дело забегают любопытные, но, обнаружив отсутствие телеаппаратуры, вскоре убегают, хотя некоторые все же успевают задать волнующий всю область вопрос о происках "Свердловэнерго", которое в Черноусове надысь отключило свет, выяснить мнение госпожи из города про войну с терроризмом, вызнать конъюнктуру мировых цен на изделия, связанные крючком, которые прежде презрительно именовались "кичем", а теперь зовутся почти уважительно "примитивизмом" и за которые где-нибудь в Солсбери дадут в сто раз больше, нежели за батальное полотно любого академиста - безнадежно запоздавшего на мировой рынок последыша русских передвижников…
Хотя сама Эльвира и умела прилично шить и вязать на спицах, однако рукодельем никогда особо не увлекалась. Знакома ей была и технология вязания крючком, которую преподавали в школе на уроках домоводства. Помнится, тогда сплела девушка малюсенькую салфетку и потратила на это уйму времени, а само изделие вышло весьма неказистым - грубым, узловатым, толстым. И на указательном пальце получился здоровенный волдырь.
Руки мастера имели нормальный вид, правда, очки он носил с очень толстыми стеклами. Он объяснил ей, что работает всеми пальцами, кроме мизинцев, и показал себя в деле. Вот уж было зрелище, так зрелище, которое не удосужились заснять телевизионщики. Пальцы дедушки мелькали, пожалуй, быстрей, чем кадры в телекамере, а мастер на них даже не смотрел почти, разговаривал как ни в чем не бывало с Эльвирой, узор при этом словно бы плелся сам по себе. И нитки в дело шли тонкие-тонкие, так что готовые шедевры ничем не напоминали ученическую салфетку, выглядели сделанными из очень благородного цельного материала. Да и салфеток в собрании художника, считай, не было, зато были настоящие картины, как бы даже выходящие за рамки прикладного искусства, но мастер не возражал, если их называли скатерками, накидушками и покрывалами.
Так вот и выбрала Эльвира необъятную скатерть с райскими птицами на фоне Шпагатной фабрики, выбрала то, что смотрелось посвежее на фоне пожелтевших от времени раритетов. Она проворно упаковала произведение и, ужасно стесняясь, будто не отработала большую часть жизни в совторговле, протянула искуснику две бумажки по пятьсот.
Художник же застеснялся еще больше, и его едва удалось уговорить взять хотя бы половину суммы. После чего Эльвира спешно откланялась, так как времени до обратного автобуса оставалось в обрез, а кроме того она чувствовала себя немного мошенницей…
В этом подарке привередливой дочери она не сомневалась ничуть - дочь, как и мать, в искусстве смыслила мало, но, как и мать, была уверена, что смыслит изрядно. А именно такие ценители, говорят, и составляют на модных аукционах большинство. Им, таким ценителям, важнее всего солидно поджимать губы да глубокомысленно кивать головой - лишь бы никто не заподозрил их в невежестве, для них всякое "новое платье короля" - бесспорный шедевр по сравнению с расшитыми золотыми позументами и парчой нарядами консерваторов.
Впрочем, что касается кудесника из Черноусово, то его талант, наверное, выдержал бы критику самых осведомленных специалистов…
А зятю Эльвира достала мощный морской бинокль ночного видения - там сказали, что наша оптика лучше общепризнанной цейсовской. Ну, а про то, что мужики всего мира до конца своих дней, в сущности, пацаны, а потому не могут не млеть от подобных милитаристских цацек, Эльвира слышала еще в детстве, потому что все женщины мира в этом твердо убеждены, а мужчины не пытаются их разубеждать.
Она бы купила зятю даже автомат Калашникова, не считаясь с ценой, но с ним же не пустят в самолет, а наоборот, сразу заарестуют. Да и с биноклем-то…
Зато с подарками для внука Эльвира не мудрствовала - набрала красочных да экологически безопасных книжек, мячик резиновый красно-синий, погремушки на русские народные мотивы. Может, стоило тоже напрячь фантазию, однако не было в этом смысла - сам ребенок обрадуется чему угодно, а мать что угодно способна подвергнуть уничтожающей критике…
"Скатерть-самобранка" вызвала у Софочки, как и предполагалось, неописуемый восторг, несколько преувеличенный на взгляд нормального человека, но в целом, кажется, подлинный. За скатерть мать была пятикратно и беспорядочно целована в разные части лица, бинокль вкупе с трогательно запакованными солеными груздями - а упакованы они были в глиняную кринку, которую с превеликим трудом удалось разыскать на просторах Центрального рынка Екатеринбурга, как вещь совершенно реликтовую - заставили-таки Джона улыбнуться по-иному - на щеках при этом получились умилительные ямочки, и стало наконец возможно представить этого мужчину ребенком, уловить наконец бесспорное сходство Кирюшки с отцом.
Зять в знак благодарности поцеловал теще руку с большим, чем обычно, чувством и сразу ушел с новой игрушкой на улицу. Софочка потом говорила, что он полночи глядел на звезды, а также в темные окна близких и далеких соседей и утром чуть на работу не проспал. Возможно, она и привирала слегка…