Но при виде игрушек, особенно книжек, Софочка сразу погрустнела. И хотя она все еще была под впечатлением от скатерти, однако не нашла возможности смягчить свою непреклонность.
- Ну, тут все ясно, - молвила дочь с печальной улыбочкой, - на этот счет уже в основном сказано. Ты, мама, сама теперь понимаешь - книжки у нас есть другие, а что касается погремушек, то уж ладно, искусство форм, в конце концов, наднационально, и пускай они будут, эти твои петрушки, курочки-рябы и незнайки, но надо их как-нибудь, что ли, переименовать… Впрочем, ладно, на этом не настаиваю…
И Эльвира, совершенно опустошенная во всех смыслах, была отпущена восвояси. Или, правильней сказать, ее выпроводили. С тем, чтобы завтра она к восьми ноль-ноль - как штык…
И она ушла во флигелек, поплакала там немножко, а потом села писать письмо в далекую страну.
"Здравствуй, милая мамочка! - писала она, глотая слезы. - Только теперь я поняла, как мы с тобой тихо, дружно и, в целом, замечательно жили, когда уехала Софочка. И если я доживу, если смогу дождаться "репатриации", то мы с тобой будем жить еще лучше, это я тебе гарантирую. Гарантирую, что у нас даже тех мелких, пустяковых размолвок больше никогда не будет; я стану тебе во всем всегда уступать, - это легко, если поминутно помнить, что никому мы на свете не нужны, и надо держаться друг за дружку изо всех сил, несмотря ни на что. Ибо весь мир, по существу, пустыня.
Скажешь - открыла Америку! Да, но все самое важное, самое существенное, как бы мы себя ни любили, как бы ни заносились, предельно просто и общеизвестно…
А встретили меня хорошо, хотя и поселили в домике для прислуги, потому что я и есть прислуга. И все у них хорошо. Софка перед своим "австралопитеком" - как Миклухо-Маклай перед вождем папуасов, чтоб голову не отрезали. И "кенгуренок" ихний, в смысле Кирюшка, хорош, правда, меня поначалу дичился, но уже, как говорится, наметились подвижки.
Погода стоит вполне летняя, хотя по календарю у них - зима, и хорошо, что я приехала именно сейчас, а то летом мне пришлось бы, возможно, не сладко.
Город "Перть" пока совсем не видела - здесь "спальный" район, но не может же весь город быть таким. Коттеджи друг от друга далеко-далеко, в случае чего, кричи - не докричишься. Живут, как хуторяне какие-то, однако новости и здесь распространяются быстро. Софочка говорит, что про меня соседи прекрасно осведомлены: кто такая, откуда, зачем, надолго ли.
А в общем, так жить, как они живут, что ни говори, комфортно. Ни одна сволочь к тебе не сунется, пока ты этого не захочешь, вот она - неприкосновенность частной собственности и частной жизни в натуре.
Но что-то мне жмет, мамочка. Даже и не знаю, что. Я ведь по природе далеко не коллективистка, как, впрочем, и ты, но что-то здесь - не очень…
Хотя это, наверное, - Софочка, которая и в Австралии Софочка, которая, может быть, лишь затем меня и вызвала, чтобы иметь возможность бывать собой.
Оно конечно, у каждого человека, как минимум, две ипостаси. С близкими он - один, с чужими - другой. Наша семейная особенность, которая особо выпукло проявляется, как ни забавно, у Бильки - быть с чужими людьми лучше, чем со своими. Хотя логичней, казалось бы, наоборот.
Но у всех людей в некоторые моменты разные ипостаси сливаются в одну. Это - истинное лицо. А вот у Софочки разные ипостаси никогда не сливаются, поэтому мы с тобой никогда не узнаем про нее то, что знают другие. И - наоборот.
Хотя тут я порой, кажется, имею возможность видеть кое-что. Я вижу, в частности, как она дорожит этим местом. Никакой кафедрой, никакими должностями и званиями она прежде не дорожила так. И наша девочка, когда ей нужно, проявляет потрясающую терпимость…
То есть Джона она не упустит. И Австралию не упустит. Если, конечно, не случится что-то из ряда вон… Таким образом, "нашу" ипостась ее муженек увидит нескоро. Возможно, и никогда не увидит. Хотя я в такое не верю. Меня же через полгода здесь не будет. А гражданство ей когда-нибудь дадут. И захочется же расслабиться…
Представь, мамочка, мне запрещено разговаривать на моем родном языке. Грозятся даже на курсы отдать. Чтобы я им сына не портила. Как только ее угораздило назвать парня русским именем? Может, это последнее "прости" Родине?..
А я не возражаю ни в чем. На все согласная. Кенгурятину ем, не отказываюсь, хотя и не по моим она зубам, впрочем - вполне нормальное мясо, когда-то зайца довелось пробовать - похоже. Но с кроликом - ничего общего…
Но - фиг им! На курсы буду ходить, а язык ихний собачий зубрить все равно не стану, лучше сдохнуть под забором! И с внуком моим буду по-русски говорить! И в церковь православную, где русская община собирается, тоже доберусь. Правда, в церковь меня эти католики могут не повезти. В расчете на то, что сама - не посмею. Но я посмею, еще как посмею! Доченька, кажется, меня за полную дурочку держит, так я ей покажу, автобусы, Слава Богу, ходят и здесь, а - нет, так я бы и пешком!
Завтра мне с утра - на работу. Определили мне нормированный рабочий день в полном соответствии с законодательством. Тогда как с лицами без гражданства обычно не церемонятся. И спасибочки…
Софочка тоже завтра приступает к работе. Без отрыва от пеленок. Сядет с утра за компьютер, выйдет в Интернет и начнет как бы лекцию читать…
Господи, какие поразительные профессии появляются в мире, а то ли еще будет! И как же быстро мы, люди старшего поколения, становимся непригодными ни к чему. За что так не повезло именно нам, ведь еще никогда опыт старших не стоил так дешево, как теперь!..
Буду "робить" - станет легче. У них хозяйство - только поворачивайся, бабушка! И за няньку, и за прачку, и за стряпуху, и за уборщицу, и за садовника, и за дворника! Хотя конечно - посудомоечная машина, микроволновка, стиральная-автомат, газонокосилка…
Так что опять, второй раз в жизни, начинаю "дембельский" отсчет. Впереди - сто восемьдесят дней. Почти. "Нам бы зиму простоять да весну продержаться, а пройдут пионеры - салют, Эльвира!"
Гайдара помнишь, мама?..
Как-нибудь… До свидания, мамочка. Целую. Привет нашему сукиному сыну. Ваша Эля".
30.
Дочитав письмо, Алевтина Никаноровна посидела несколько минут в глубокой задумчивости, тщательно протерла очки, потом пошла на кухню, поставила кипятить воду в кастрюльке, чайник.
Она недавно пришла с длительной прогулки по рынку на Ботанической, купила там аппетитного на вид фарша из индейки - вот бы Эльвира-то ругала за столь сомнительную покупку, - тесто с утра было приготовлено, быстренько слепила два десятка миниатюрных пельмешков, сварила их, а в оставшийся бульон покрошила подсохшую булку да маленький кусочек соевой колбасы. И они на пару с Билькой хорошо отобедали - вполне нормальный оказался фарш, ну, может, и не совсем из индейки, однако не из индейца же, небось, не хуже кенгуриного.
Потом бабушка попила еще чаю с печеньем - вот печенье было неважнецким, видно, еще больше трудящиеся стали воровать, потому что взять хоть это печенье, хоть ту же соевую колбасу - начнут производить - вроде ничего, а потом все хуже, хуже. Сои - больше, мяса - меньше, маргарина - больше, сливочного масла - меньше…
Покушав, Алевтина Никаноровна прочитала письмо на второй раз. И опять посидела в задумчивости. М-м-да, занятно. Хорошо излагает. Убедительно.
Нет, не посочувствовала Алевтина Никаноровна дочери, ни в малейшей степени не посочувствовала, скорее - наоборот. Конечно, если бы Эльвира сейчас сидела тут, перед ней, тогда, хошь не хошь, пришлось бы. А так…
Жизнь есть жизнь, а тоска да хандра - нормальные жизненные состояния. Элька когда-то и в садик не хотела ходить, базлала, будто ее на заклание ведут, потом в школе залезала под парту - учительница-де злая, а как с ними не сделаешься злой, и в институтской общаге с трудом приживалась, все прокатывала на автобусе деньги, мотаясь под разными предлогами домой, в Арамиль. А потом общежитская вольница понравилась, и, наоборот, месяцами носа домой не показывала. А когда после института распределились они с Мишкой в Пермь - ну, надо же, почти Перть, там выла белугой, отчего, может, и гульнула с арамильским парнем, который нравился когда-то. И еще - Чехословакия…
Так что австралийский богатый вдовец - пока не исключается. Н-е-е-т, не исключается! Тоска по Родине приходит и уходит, а сытость, комфорт и райский климат - ценности вечные…
Поле обеда бабушка с Билькой обыкновенно почивали. Набирались сил для последующего просмотра четырех серий из разных сериалов и по разным каналам. Алевтина Никаноровна к этому делу уже давно пристрастилась, как наркоман к наркотику, но пока Эльвира не улетела, такой роскоши позволить себе не удавалось.
Хотя уже тогда в квартире имелось два телевизора, и тогда уже бабушка злоупотребляла, но дочь, не имея возможности что-либо категорически запрещать вольнолюбивой старухе, действовала по-другому - язвительно высмеивала мать за пристрастие. То, вроде бы заинтересовавшись блудливым сюжетом, дотошно выспрашивала содержание предыдущих серий, словно собиралась тоже вступить в ряды фанаток; и бабушка, не чуя подвоха, старалась честно растолковать: кто - на ком, кто - от кого, кому - куда. А та ее нарочно путала, приплетала героев совсем из другого сериала, либо, желая будто бы добиться ясности, изводила вопросами: "Это у него что ли была амнезия? Или наоборот - кома? А ребенка она как потеряла, пьяная, что ли, была?"
Наконец до Алевтины Никаноровны доходил смысл происходящего, а она-то, старая дура, от чистого сердца…
В следующий же раз, если мать не клевала на опробованную наживку, дочь становилась в позу обличительницы - указывала на вопиющую пропасть между сопереживанием придуманным персонажам и полным равнодушием к страданию реальных близких людей…
Теперь же никто Алевтине Никаноровне наслаждаться искусством не мешал, как никто не мешал наслаждаться и самой жизнью. Впрочем, мысль о смерти ее по-прежнему ничуть не страшила, даже наоборот, было приятно фантазировать на тему ухода - смиренного и достойного - и чтобы в последний путь провожали эти милые доны и доньи, синьоры и синьориты…
В этот раз "сиеста" у бабушки и Бильки продолжалась всего полчаса. Потому что посреди "сиесты" раздался продолжительный и бесцеремонный звонок в дверь. И уже через минуту в просторной прихожей сделалось тесно от людей, бурно выражавших родственные чувства, впрочем, "бурно выражались" не все, а только три большие старухи, а двое молодых - парень-солдат и пышнощекая деваха - с любопытством озирали ландшафты чужой квартиры…
Шум, гвалт, суматоха, слезы. Да еще Билька, как с цепи сорвался, вертится под ногами, воет от избытка чувств, скачет, норовя каждого гостя лизнуть в лицо - ну, разве поверит кто, что порой он бывает редкой сволочью!..
Для Алевтины Никаноровны такая обстановка в ее "крепости" - нож острый. Однако к нашествию кочевников она готовилась, как-никак, несколько дней. И подготовка позволяет ей не только не упасть замертво, но даже и совсем наоборот - соответствовать народным традициям радушия.
Следуют объятия, поцелуи, еще слезы, которые женщины любого возраста запросто умеют в любое время включать, а также и выключать, но пожилые - в особенности. Роняет скупую слезу даже Алевтина Никаноровна. Она прислушивается к себе, пытаясь услышать в недрах души песнь радости, и кое-что действительно слышит, чему рада, пожалуй, даже больше, чем гостям.
- Тася?! - пытливо вглядываясь, пробует узнать Алевтина Никаноровна главную из трех двоюродных сестер, которая несколько дней назад огорошила ее посланием.
- Да, Аля, я это, я! Я знала, что ты меня узнаешь, хотя и наделала с нами жизнь…
Слезы еще усиливаются, хотя, казалось бы, куда ж еще, рождается мысль о необходимости валерьянки, хотя вряд ли кто из четверых страдает сердцем, одна ведь порода, но валерьянку уже из сумки достают, уже наливают в извлеченную следом рюмку и всех щедро угощают, кроме молодых и Бильки, распивают чудодейственный напиток прямо в прихожей, не успев раздеться, гомонят, норовя перекричать друг дружку, будто не валерьянку пили, а водку, что-то пытаются вспомнить, какие-то важные эпизоды, не умея, как обычно, выделить суть.
- Уля?! - между тем продолжает играть в придуманную викторину Алевтина Никаноровна и снова угадывает к общему восторгу.
- Даша? - Тут уж промашка вовсе исключена.
А правда интересная штука - бабушка всех узнает с первой попытки, хотя сестры всегда были очень похожи друг на друга, а теперь годы их так сильно изменили…
Наконец все разом спохватились, разделись, переместились в самую большую комнату, начали сумки свои разгружать - все постеснялись обременять строгую Алевтину, чтоб, значит, не тратилась, еды и припасов навезли в духе старой доброй традиции.
- А эта девушка - кто ж такая? - вспомнила вдруг хозяйка.
- Дак Сашина подруга, Светланка! - отозвалась Дарья, как самая молодая и быстрая из сестер.
- Стало быть, вот ты какой, Саша - бабин внук.
- Александр, нах…
- Здравствуй и ты, внучек, да-да, не сомневайся, внучатый племянник ты мне, а не чужой байстрюк! - Алевтина Никаноровна ободряюще потрепала рослого парня по затылку, а он не растерялся, приобнял новоявленную бабулю за необъятный мягкий бок.
А когда уже сели за стол, он ловко ухаживал за Алевтиной Никаноровной, которой как-то непривычно было поедать чужое у себя дома, следил за ее тарелкой, как за своей и подругиной. И все бы замечательно, да манера солдатика говорить несколько обескураживала. Алевтина Никаноровна давно не общалась с молодыми людьми, так что их мода мимоходом и незаметно для себя проглатывать матюки, не давая им выйти наружу во всем их похабном размере, была бабушке в новинку. Собственно, этих "недоматюков" всего-то было два, но они лепились почти к каждому нормальному слову, благодаря чему речь с непривычки казалась причудливой, как давным-давно вышедшие из употребления лоскутные одеяла.
Однако когда разговор зашел о жизненно-важном, неожиданно выяснилось, что у внучатого племянника есть, оказывается, редкие для нынешней жизни морально-нравственные принципы, заслуживающие всемерного уважения даже сами по себе.
Подвыпивший солдатик Санька декларировал следующее.
- Служить осталось, нах, полгода. Я уж все, б, распланировал, в какой срок - что, б. Пацаны конкретно прикалываются, нах, но это потому что - салаги, нах. Жизни не понимают, думают, нах, их ждут, и все, б, само собой…
В дальнейшем мы, пожалуй, чтоб не напрягаться и читателя не напрягать, опустим сорные звуки, как вполне бессмысленные, нах… Тьфу!..
- В общем, после службы две недели отдохну - ни днем больше - на Светике женюсь, чтоб все нормально было - белое платье там, фата, кукла на капоте, ленты… И если, допустим, бабушки захотят наутро простынь поглядеть - пожалуйста, нам скрывать нечего, пусть мы старомодные и несовременные… Верно, Свет?
И девчонка, мгновенно порозовев, кивнула, потупилась.
- Да, - продолжал между тем бравый служивый, - мы с самого начала так решили - пусть будет у нас все по-людски, а не по-скотски, верно, бабушки?
- Ой, верно, Сашок, еще как верно, сразу видать нашу кулацкую породу, они думали, что мы - враги, а на нас все всегда держалось и держаться будет! - закричали пьяные старушки наперебой.
- Ага, - развивал Санек имеющую несомненный успех публики, тему, - только так! Потому что… Вот мне все пацаны да и девки бакланят, прикалываются, короче: "Ну, ты, Сань, старомодный, как говно мамонта, лох ты, Саня!.." Уж извините, баушки, но раз так говорят… А я им - конкретно: "Обломайтесь, я вообще не модный! Ни "старо", ни "ново". Понял? Плевал я на всякую моду, потому что мода - для стада. А я - личность! И хочу явиться к моей невесте чистым душой, а также телом. Явиться и сказать: "Я твой, Света! И мне нечего от тебя скрывать. И я ничего не умею. Как Адам. Но мы всему научимся вместе, сами. И все у нас получится. И родятся дети, которые тоже вырастут личностями… Правда, с детьми пока придется повременить. Потому что я еще планирую поступить на заочный, на работу устроиться. Учеником фрезеровщика, например, на большой завод. Пусть даже денег поначалу будет не хватать. Надо же еще бабушке помогать. Можно тогда грузчиком - по ночам… А это "купи-продай" - тоже ведь мода. Скоро она пройдет, и с чем все останутся? Но я не хочу в тридцать лет быть пустым местом. В тридцать я, может, генеральным менеджером буду! И люди скажут: "Наш генеральный менеджер прошел весь путь, начиная от ученика фрезеровщика…" Вот какой мой, типа, жизненный план…""
Крепко окосевший солдатик наконец окончил свой роскошный монолог и попал в точку - произвел на старушек, особенно на Алевтину Никаноровну, вообще-то большой впечатлительностью не отличавшуюся, должное впечатление.
Разумеется, все присутствовавшие за столом бабушки прекрасно понимали, какая гигантская дистанция порой разделяет слово и дело, но водочка их тоже сильно размягчила; кроме того, планы милого солдатика были вполне материалистичны, они ж не увлекали в горние выси, а имели в основе своей пафос созидания на базе высокой морали, примерного трудолюбия, тяги к знаниям, уважения опыта предыдущих поколений, так почему бы, черт возьми, им не сбыться, почему бы тебе, господи, не дать этому сироте маленько счастья?!..
Засиделись заполночь. Вспоминали ушедшую молодость, рассказывали об отсутствующих, коих набиралось, к общему изумлению, аж на целую крепкую деревню, плакали, смеялись, пели старые песни… И молодежь тоже подтягивала.
Спать легли во втором часу. Старухи - в комнате Эльвиры по древней традиции "покатом", молодых после короткого секретного совещания определили в бабушкину комнату, однако, согласно их собственному, недавно сформулированному пожеланию, - на разные кровати.
Бывшая комната Софочки осталась пустовать. Эльвира, когда дома была, туда без надобности не входила, бабушка на территорию зловредной внучки тоже особо не стремилась, тем более не захотела пускать на эту площадь посторонних, сославшись на то, что там все загромождено, а главное, ключ куда-то запропастился, если Эльвира, вернувшись, не найдет, придется дверь ломать.
- Она что же, от вас на замок запиралась?! - зевая во всю ширь оснащенного нержавейкой рта, ужаснулась Таисия.
- Это еще что!
- Ужас.
- И не говори…
И больше о таинственной комнате не было произнесено ни слова. Уж очень все утомились, а кроме того тема была исчерпана еще во время застолья, ведь когда двоюродные сестры рассказывали о разбросанной по всей Челябе родне, Алевтина Никаноровна тоже не могла отмолчаться, утаить свои семейные особенности. Только Бильку она им не выдала. Ей всегда делалось очень стыдно, когда он ее принародно терроризировал.
Сестры почти моментально заснули, заполнив густым разнотембровым храпом все пространство комнаты. Вот и еще один признак кровного родства. Элька состарится - тоже захрапит как миленькая. Уснул, немного повздыхав, и Билька.
А вот к Алевтине Никаноровне сон не шел. И тут вдруг сквозь богатырский трехголосый храп она отчетливо услышала быстрый стук босых пяток по полу. Она подумала - в туалет - потому что сама туда собиралась. Но нет, пятки перестали стучать раньше. Зато послышалось легкое поскрипывание старой кровати, где разместился на ночлег внучатый племяш.
Оно послышалось и сразу прекратилось. И снова послышалось, и снова прекратилось. Но нет, старую кровать, как и ее старую хозяйку, невозможно было провести! Она выдавала характерную возню в любом положении.