Хотя дорогие народу останки уже были в пятницу тщательно проверены, получив такое грозное предписание, Всеятский решил подстраховаться и в субботу осмотреть их еще раз. А тут еще, как назло, ночью в Мавзолее произошло короткое замыкание. Разумеется, все быстро исправили, но необходимо было убедиться, что тело не пострадало. Хмурые ученые, недовольные кражей одного выходного дня, встретились перед Мавзолеем без пяти десять. При себе каждый имел портфель со всем необходимым для ремонта поврежденной плоти. Они обогнули мрачный прямоугольник, облицованный черным мрамором, лабрадоритом, порфиром, гранитом и смальтой, спустились по неприметной боковой лестнице вниз и оказались внутри пантеона. Поздоровавшись с бдительной охраной, "Мавзолейная группа" прошла в траурный зал.
В прохладном (постоянные плюс шестнадцать градусов) траурном зале царила тьма. Лишь центр культового места был освещен неярким призрачным светом. В лучах этого потустороннего света возвышался саркофаг, в котором за пуленепробиваемым стеклом покоилось всемирно известное тело.
Младший научный сотрудник Конюхович первым подошел к саркофагу; скользнул равнодушным взглядом по неподвижному покойнику. Вдруг глаза Конюховича изумленно округлились и, резко обернувшись к остальным, он крикнул:
– Профессор, здесь что-то не так!
Старший товарищ Конюховича Глистюк подоспел к саркофагу раньше пожилого профессора. Глистюк поправил очки и впился близорукими глазами в незнакомое лицо знакомого трупа.
– Профессор! Это не он!
Всеятский, наконец, присоединился к коллегам.
– Что вы имеете в виду, друзья?
Впрочем, он мог бы и не спрашивать. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что на месте великого гения лежит какой-то самозванец. Лысоватый тип с короткой бородкой и усами. Радовало только то, что пришелец был одет в приличный костюм. Ученые в полной растерянности замерли перед саркофагом. Профессор схватился за сердце. Глистюк проворно достал из кармана упаковку валидола. Одну таблетку сунул Всеятскому, вторую – себе под язык.
– А небольшое сходство все же есть, – заметил Конюхович. – Я зову охрану, профессор?
– Не спешите, коллега. Будьте благоразумны, – с трудом промычал Всеятский, энергично сося валидол. – Ваш ортодоксальный подход оставит нас без работы!
– Как понимать ваши слова, профессор? – с удивлением спросил Конюхович. Глистюк, вечно унылый, как сказочная царевна Несмеяна, тоже выжидательно смотрел на Всеятского. Профессор судорожно проглотил остаток таблетки, по привычке вцепился дрожащей рукой в пуговицу на груди Конюховича и заговорил:
– Вы представляете себе, мой юный друг, что случится, если станет известно о пропаже тела? Скорее всего, нашу группу тут же ликвидируют за ненадобностью. В обществе и так идут нескончаемые споры, по поводу окончательного захоронения вождя. Наша работа висит на волоске! Слишком многие желают зарыть нашего кормильца.
– И что вы предлагаете, профессор? – спросил Глистюк.
– Ради будущих поколений мы должны сохранить тело! – несколько высокопарно заявил Всеятский, откручивая пуговицу младшего научного сотрудника. – Вся наша жизнь зависит от этой мумии! Диссертации, квартиры, зарплаты. Положение в научном сообществе, в конце концов! Между прочим, Глистюк, вам в следующем году докторскую защищать! А вам, Конюхович, кандидатскую! А моя внучка в Сорбонну поступила!
– Но обманывать – это не этично, профессор! – вырвал свою пуговицу из чужих пальцев Конюхович.
– Я вам удивляюсь, коллега! – сказал Всеятский, ища глазами, куда бы пристроить свои руки. – Вы, кажется, не первый день в науке, а говорите такие наивные вещи!
– Еще великий Ломоносов говорил, что "раз матами не понимают, тогда докладами, диссертациями и правдой буду бороться!" – горячился Конюхович. – Нет ничего выше правды и медицинский факт – пророк ее!
Всеятский, не найдя других вариантов, начал крутить собственную пуговицу.
– Вы представляете себе, мой юный друг, какой завтра разразится грандиозный скандал? Ведь это чудовищная бестактность – сорвать такое важное мероприятие! Хотя бы костюм оставили! Руководство сделает соответствующие выводы. Никому мало не покажется!
– Но, возможно, полиция найдет пропавшее тело! Как мы тогда объясним, почему у нас два вождя мирового пролетариата вместо одного? – не сдавался Конюхович.
Глистюк в спор не вмешивался. Вообще-то он был завистливой посредственностью. Глистюк всегда выполнял указания руководства и своего мнения не имел даже теоретически.
Всеятский саркастически посмотрел на взволнованного Конюховича.
– Вы слишком увлекаетесь детективными сериалами, коллега. Наша полиция, скорее всего, не найдет ничего. Или тело будет безнадежно испорчено. Нет, мы не можем пускать важнейшее государственное задание на самотек. Это было бы безответственно! Да и полиция не будет в восторге оттого, что ее сотрудники прокакали достояние народа! А вдруг это злобный выпад врагов?
Глистюк тут же поддакнул своему начальнику. Увидев, что их двое против одного, Всеятский уже уверенно произнес:
– Пускай пока этот самозванец здесь полежит. А потом что-нибудь придумаем.
– Он ведь не похож на нашего покойника! – привел последний аргумент Конюхович. – Любой трезвый человек сразу обнаружит подмену!
Всеятский с насмешкой посмотрел на младшего научного сотрудника.
– Не теряйте головы, мой юный друг! Сейчас мы из этого позорника конфетку сделаем! Превратим его в свеженького харизмата, так сказать. Главное, чтобы завтра открытие Мавзолея прошло без сучка и задоринки, а там народная любовь без всякого вуду превратит эту личность из наимертвейшего в живее всех живых.
Конюхович разинул рот.
– Но как, профессор?!
Всеятский довольно потер руки.
– Методом народной стройки! Дружненько беремся за изготовление двойника. Тело в дело, друзья! Вы, Конюхович, потрудитесь сходить к охране – пусть откроют стекло саркофага. Предупредите их, что мы немного поработаем. И лучше им пока не смотреть в камеры видеонаблюдения. Вам, Глистюк, придется удалить всю требуху из туловища. Времени у нас мало, друзья. Ситуация критическая. Сегодня мы быстренько придадим самозванцу нужные черты, а в понедельник дополнительно используем омолаживающий комплекс "Кощей Бессмертный". Подержим тело в ванне со специальным раствором и стереофотоустановками. Пусть поплавает.
Все было ясно. С пульта охраны саркофаг открыли, и работа закипела. К счастью у ученых нашлось все необходимое. Глистюк тщательно выпотрошил, холодный, как собачий нос, вонючий труп. Всеятский сохранил его форму с помощью полиуретана, потом заполнил пустоты пенистым полистиролом, зашил тело и закрепил все с помощью синтетической смолы. К ней он добавил очень сильный отвердитель, чтобы быстро добиться полимеризации. Через час полистирол затвердел. Теперь покойник без проблем мог участвовать не только в открытии Мавзолея, но даже предстоящих Олимпийских игр. Помощники профессора с завистью следили за его умелыми действиями. Не зря Всеятского считали корифеем бальзамирования.
– Как вы можете заметить, друзья, сегодня я использовал довольно сложный метод изготовления чучел, – самодовольно сказал профессор, заканчивая. – Ну, вот. Теперь смерть успешно воплощена в человеческом образе, и мы с вами сможем по-прежнему неплохо существовать в тени великого человека. Пусть даже и не совсем того самого.
Конюхович аккуратно подровнял растительность на позеленевшем лице нового кумира миллионов, побрил лысину. Ткани головы пропитали спиртом, глицерином и ацетатом калия. Щеки и губы самозванца подкрасили фломастерами. Конечностям придали подобающее положение. Затем покойника, не скупясь, опрыскали туалетным освежителем воздуха.
Уложив тело в саркофаге так, как оно лежало раньше, Конюхович весело воскликнул:
– Ну, вот и готово! Принимайте работу, профессор!
Всеятский придирчиво оглядел результат общих усилий, кое-что поправил. Затем, удовлетворенно глядя на мечтательное лицо новоиспеченного символа революции, пожелал:
– Спи спокойно, дорогой товарищ!
Ученые устало вышли на улицу и, поздравив друг друга с новой научной победой, отправились по домам.
***
Между прочим, в ту субботу произошло еще несколько немаловажных событий. Во-первых, Морковка, уходя рано утром из дома тети Галечки, заметила, что "говнолада" деда Брюсли ночью подверглась взлому. Во-вторых, Морковка приобрела набор "Юный химик". В-третьих, вернувшись обратно, озабоченная Морковка долго что-то искала в Интернете. В-четвертых, со словами: "Я с ним немного поколдую. Вложу в него новое содержание", Морковка надолго заперлась в ванне в компании с мертвецом. И, наконец, последнее: тетя Галечка случайно обмолвилась, что ей принадлежит старенький "запорожец", оставшийся от мужа, сбежавшего с молодой вертихвосткой.
9. Воровская ночка
(то, что случилось еще раньше)
Ободранная красная "шестерка" с петербургскими номерами катила по московским улицам, направляясь из Замоскворечья к Красной площади. Близилась полночь.
– Это ты здорово придумала, Алёна, – уважительно произнес Очкарик, жуя мятную жвачку. – Поменять покойников местами – по-настоящему свежее решение!
– А что нам остается делать? – пожала плечами Морковка, покосившись на безучастного Манчестера, одетого в еще хороший костюм тети Галечкиного мужа-дезертира. – Единственный выход – отдать другой труп, а этот – с бриллиантом – спрятать на самом видном месте. И волки будут целы, и овцы наши!
– Как здорово, что Манчестер тоже с лысиной и бородкой! – порадовался Доброе Утро.
– Лишь бы сборщица бананов не подвела, – с сомнением заметил дед Брюсли.
– Аскари не подведет, – уверенно заявил Доброе Утро. – Она вроде ничего, прикольная.
Морковка возмущенно уставилась на отставного авиатора.
– Чтобы баба бабу подставила?! Да никогда! Это только вы, мужики, друг друга постоянно опрокидываете!
– Много ты о мужиках знаешь! – не выдержал такой несправедливости дед Брюсли.
– Да уж знаю, – сердито буркнула Морковка, отворачиваясь к окошку.
Разговор затих. Дед Брюсли сосредоточился на незнакомой дороге. Его спутники принялись с любопытством разглядывать столичные улицы. Несмотря на поздний час, в Москве кипела бурная ночная жизнь. По освещенным разноцветными огнями проспектам слонялись шумные компании, у торговых павильонов собирались кучки покупателей. Играла музыка, слышался женский смех. Бесконечным калейдоскопом переливалась реклама. За последние двадцать лет Москва превратилась в зажиточный современный город, совершенно непохожий на прежнюю неподвижную столицу развитого социализма.
– Смотрите-ка! Ведь кругом одни хапуги и проститутки! Сталина нужно поднимать, твою в колено! – ворчал дед Брюсли, видя веселую вакханалию бездуховной сытости.
– Да где ж его теперь взять, такого усатого? – ехидно спросил Доброе Утро.
В ответ дед Брюсли только засопел.
– Давайте узбагоимся и, пока есть время, еще раз повторим наш план, – нарочито гнусаво предложила Морковка, которой стало скучно разглядывать тротуары, заполненные праздной толпой.
– Докладывай ты, Жека, – отдал команду командор автопробега.
Доброе Утро начал говорить:
– Значит, так. Через полчаса Аскари, как обычно, начнет уборку Мавзолея. Ты, Алёна, подходишь к боковому входу и отвлекаешь на себя внимание охраны каким-нибудь глупым вопросом.
Морковка тут же надулась.
– Почему это у меня глупые вопросы?
– Потому, что ты ничего кроме "Желаний Тантры денежного потока" не читаешь, – вступился за друга Очкарик.
На это даже Морковке возразить было нечего. Она смолчала, а Доброе Утро продолжил:
– Пока Алёна будет сводить охрану с ума, Аскари обесточит Мавзолей. Затем откроет изнутри двери главного входа. Без электроэнергии видеокамеры и все замки перестанут работать. Мы сможем забраться в саркофаг.
– А как эта дочь непролазных джунглей отключит электричество? – спросил дед Брюсли.
Морковка обиженно пробурчала:
– Элементарно, Ватсон! В Мавзолее есть скрытая розетка, чтобы можно было подключить пылесос и тому подобные штуки. Аскари просто сунет шпильку в розетку, а потом обратно вытащит. Я ее научила. Пульт охраны вместе со светом вырубится.
Очкарик многозначительно произнес:
– Короткое замыкание – страшная сила в неумелых руках!
– Между прочим, Аскари будущий политолог и вегетарианка! – обиделась за новую подругу Морковка.
– О, вегетарианка?! Это как? – заинтересовался Доброе Утро.
– Людей она не ест, если тебя это беспокоит!
Посмотрев на Морковкино злое лицо, Доброе Утро предпочел озвучивать дальнейший порядок действий:
– Итак, свет гаснет. Пока охранники в темноте определяются, входим втроем в склеп забытого кумира через главные двери: я, Очкарик и Манчестер. Мы с Очкариком по быстроляну меняем местами покойников и исчезаем в ночи, таща следующего мертвеца на своих плечах. Красная тачанка с дедом Брюсли на облучке будет ждать нас за Покровским собором.
– Господи, как все это задрало! – в сердцах заметила Морковка.
– А охранники нашу троицу не заметят? – спросил ее дед Брюсли. – Они же рядом будут.
– Нет, не рядом. Помещение охраны отделено от траурного зала стенкой, – ответила Морковка, – а в траурном зале нет ничего кроме саркофага и сквозняков. Я Мавзолей в Интернете досконально изучила. И Аскари многое рассказала, как уж смогла. Но предупреждаю – времени у вас, мальчики, будет немного. Причем, действовать придется на ощупь. Смотрите на Аскари не наткнитесь – ее в темноте будет не видно. И покойников не перепутайте, а то еще обратно Манчестера притащите.
– Обижаешь? В питерском же морге не перепутали, – оскорбился Доброе Утро. – Там ведь тоже два покойника было.
– А кто второй? – заинтересовалась Морковка.
– Какой-то Дуремар. Тоже жулик, наверное. Меня моя знакомая специально предупредила, чтобы я Манчестера забрал.
– И что мы будем делать после нашего киднэппинга? – задал вопрос Очкарик.
Морковка улыбнулась.
– Если сегодня все пройдет на ура, то завтра к полуночи поедем в Митинский крематорий. В крематории избавимся от трупа и вернемся домой. Предупреждаю – будет немного страшно, но я все продумала. Ничего, прорвемся!
– А кому достанется бриллиант? – задал новый вопрос Очкарик.
– Никому! – отрезала Морковка. – Пусть Манчестер его так и хранит.
– Конечно, настоящий бриллиант в пузе придаст нашему покойнику дополнительный блеск, – согласился Очкарик.
– Мне все равно, в чьем чреве будет храниться сокровище. Лишь бы вы мне за комнату заплатили, – добавил дед Брюсли.
Доброе Утро с готовностью кивнул.
– Заплатим, дед. Я же обещал. Нужно только в Питер поскорее вернуться.
Ободранная "шестерка" с петербургскими номерами шустро пробежалась по Васильевскому спуску, свернула к Храму Василия Блаженного и замерла на полупустой автостоянке под огромной рекламной растяжкой с надписью "Проктология". Вокруг не было видно ни души. Хотя солнце давно угасло, но распаренная ночь, сменившая знойный день, распугала любителей погулять на главной площади страны. Лишь одинокий "ментомобиль" неподалеку от Спасской башни с парой осоловевших полицейских внутри оживлял безлюдье.
– Ночка-то выдалась темная, воровская, – заметил дед Брюсли, тоном заправского рецидивиста.
– Ладно, я пошла отвлекать, – сказала Морковка, посмотрев на часы. – Вы, мальчики, должны быть у входа в Мавзолей через десять минут.
– Удачи, Алёна! – хором пожелали остальные.
– К черту! Если не вернусь, прошу считать меня коммунисткой!
Морковка выбралась из "шестерки", распустила свои иголки, одернула сексуальную мини-юбку, три раза для тренировки зазывно улыбнулась и, виляя тощими бедрами, направилась к всем известному темному зданию, копирующему формы древневавилонских храмов-зиккуратов.
– Ну, а вы, волокиты, готовы? – спросил дед Брюсли Очкарика и Доброе Утро, когда те вытащили Манчестера наружу.
– Всегда готовы! – пропыхтел Доброе Утро, устраивая поудобнее безвольную руку покойника на своих плечах.
– Тогда волоките своего "гладиолуса" к Мавзолею. От винта!
Изображая подгулявшую троицу, Очкарик, Доброе Утро и Манчестер, который отнюдь не благоухал, проковыляли мимо полицейской машины, в которой томились сотрудники правоохранительных органов. Никто из полицейских не обратил внимания на двух алкашей в дурацких бейсболках, с трудом тащивших на себе третьего. Мало ли пьяни болтается по столице.
Через несколько минут могучая кучка с эскортом из нескольких, жужжащих как мотоциклы, мух без помех достигла входа в Мавзолей. Двери были призывно приоткрыты. За ними царила кромешная тьма. За углом Морковка настойчиво допытывалась у обалдевшего охранника, где она сейчас (в глухую полночь!) сможет купить зубную пасту.
Общеизвестно, что дьявольски трудно сделать нечто полезное себе и другим, а вот любая глупость получается сама собой. И чем глупее глупость, тем легче ее сотворить. Видимо подчиняясь этому странному закону, задуманный Морковкой совершенно невозможный план вполне удался. Внезапное отключение приборов не вызвало у разомлевших от духоты охранников ни малейшего беспокойства. Такое уже случалось не раз. Тем более, после больших строительных работ. Все охранники были тертыми мужиками, прошедшими не одну горячую точку, и по собственному богатому опыту знали, что часто оборудование после ремонта работает хуже, чем до. Поэтому, сразу потеряв в наступившем мраке Аскари, они не стали искать уборщицу (сама найдется, когда дадут свет), а занялись рутинными звонками и докладами непосредственному начальству. Начальство, в свою очередь, отправило донесения из Мавзолея по вертикали власти вверх. А, между тем, время шло.
Как и было заранее условлено, Аскари, совершенно слившись с темнотой, вытащила зловредную шпильку из розетки, открыла двери и не замеченная вернулась на пост охраны. Там она, забывшись, по привычке оскалилась, ее сразу обнаружили и "обласкали": "Ты где бродишь, гуталин зубастый? Только людей пугаешь, банан тебе в ухо!". Тем временем Доброе Утро и Очкарик, волоча Манчестера, вошли в Мавзолей. Они осторожно спустились по левой лестнице вниз, в траурный зал. Стараясь не шуметь, Очкарик с трудом открыл тяжелое пуленепробиваемое стекло. Друзья вытащили из саркофага мумию кремлевского мечтателя и положили вместо него Манчестера. Для маскировки Доброе Утро надел на знаменитого покойника свою бейсболку. Он был не жадным челом.