Майор вопросительно уставилась на, жующего печенье, Манчестера. Тот на всякий случай перестал двигать челюстями. Не сводя с него глаз, Траулько полезла в ящик стола. Старый жулик, испуганно следя за ее движениями, пробормотал:
– Куда уж нам, овсяным лепешкам, в калашный ряд.
К его облегчению ничего страшного не произошло. Траулько сначала вынула из ящика большую расческу, потом маленькое круглое зеркальце и принялась тщательно расчесывать свои длинные густые волосы. В кабинете воцарилось молчание. Причесавшись, Траулько положила на стол расческу и поставила вопрос ребром:
– Так ты поможешь мне или дело об экстремизме заводить?
– А что будет с Дуремаром? Останется на киче?
Траулько вздохнула.
– Ну вы и беспокойные сердца! Накосячили в чебуречной по самое ё-моё. Тарантино впору про вас вторую часть "Бесславных ублюдков" снимать.
Манчестер, наконец, проглотил печенье.
– Я без кореша отсюда не уйду.
Траулько мило улыбнулась.
– Не будь настолько депрессивным, Манчестер. Так и быть, забирай своего Дуремара, только мою просьбу выполни. Услуга за услугу.
– Что сделать-то надо, гражданка начальник?
Траулько доверительно понизила голос.
– Дело несложное. Как раз по твоему профилю. Нужно у одного нехорошего человечка изъять камешек.
– Что за камешек? – поинтересовался Манчестер.
– Тебе о том знать незачем. Твое дело взять камень и передать его мне. А я постараюсь, чтобы ты не остался внакладе. Был бы ты чуть умнее, дружил бы не только с Дуремаром, но и со мной. Учти – ласковое теля две матки сосет.
– Сколько?
– Пять тысяч.
– Рублей?!
– Долларов!
– А Дуремар что-то получит?
– Само собой и твой Дуремар, если он в деле. Пять тысяч долларов на двоих.
– На каждого. По телеку говорят, что у нас крысис.
Траулько недовольно сморщила симпатичный носик. Она с самого начала предполагала заплатить исполнителю десять тысяч долларов, но зачем об этом знать Манчестеру? Все равно у нее в активе еще остается сорок тысяч и повышение по службе.
– Сегодня твой день, Манчестер. Пять штук баксов каждому. Я рождена, чтоб сказку сделать быдлу.
Манчестер поежился. "Пять штук баксов" звучало как-то по-гангстерски.
– А что за человечек?
Траулько придирчиво осмотрела в зеркальце свою прическу, кое-что поправила, взбила повыше. Потом перевела глаза на Манчестера.
– Какая тебе разница? Один барыга, богатый как гном. Ты берешь камешек, получаешь гонорар и навсегда забываешь про мою просьбу. Заработаешь нормальных денег, толково их пропьешь, чтобы ляжку не жгли. Почувствуешь себя на минуту хозяином жизни. Что тут трудного? Лучше напрягай свое мозговое вымя над тем, как это сделать.
Манчестер даже задницей почувствовал, что пора соглашаться. Все-таки с одной стороны экстремизм, с другой – гонорар. Срок или деньги? Истина где-то рядом. Хотя собственно выбора нет. Манчестер осторожно кивнул.
Траулько удовлетворенно улыбнулась, хотела что-то сказать, но тут не вовремя зазвонил телефон. Майор подняла трубку.
– Здравия желаю! Да, нашла. Договорилась. Двое. Нет. Нормальные быдланы. Сделают, куда они денутся, опыт разносторонний. Нет. Не дорого.
Пока Траулько говорила по телефону, Манчестер курил. Дожидался. Он не прислушивался к служебному разговору гражданки начальника. Меньше знаешь – реже икаешь. Старый вор думал о том, что пора завязывать. Все-таки возраст. Возраст – это когда заходишь в ванную, думая побрызгать дезодорантом подмышки, а вместо этого чистишь себе уши ватной палочкой. Потом весь день мучаешься, понимая, что сделал что-то не то и только на следующее утро, проснувшись в мокрой постели, соображаешь, что вчера хотел просто сходить в туалет.
У каждого есть свои демоны. В отличие от Дуремара, который считал, что в жизни нужно потихоньку спиваться, Манчестер мечтал жить в горах и спать в спальнике. Совсем один.
– Значит, договорились? – вернула Траулько Манчестера в управление полиции. – Что ты на меня как с кедра смотришь?
– Задумался я, гражданка начальник.
– Ладно, тогда слушай инструкции. Никаких записей, запоминай так.
Траулько объяснила, что и как Манчестер должен сделать. Потом заставила его все повторить. Удовлетворенная результатом, кивнула на стол.
– Молодец! Еще печеньку хочешь?
Манчестер отказался. Он не был сладкоежкой. Траулько вызвала конвой и отправила старого жулика обратно в камеру. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, майор сняла трубку и набрала номер Фруткова. Ведь ласковое теля две матки сосет.
3. "Хрущовка" – маленькая квартира для маленьких людей
– Мегапривет, гомик! Уже вечер! Хочеццо фкуснопожрадь!
Очкарик нехотя оторвался от увлекательного пособия "Как сделать надгробный памятник своими руками". Он любил читать, читал все подряд и часто повторял ничем не подтвержденную истину: "Те, кто читает книги, управляют теми, кто смотрит телевизор". Опознать тело Очкарика было бы легко: ростом он был под два метра, но сутулился так, что казался намного ниже; длинные светлые волосы заслоняли худое лицо. Одевался Очкарик мрачновато: в черную футболку и черные джинсы, черные носки и черные туфли. На носу криво сидели очки в тонкой проволочной оправе. Во рту – всегда мятная жвачка. Из-за любви к чтению и очков третья жиличка – Морковка, звала Очкарика "турбоботан".
Сердито взглянув на Доброе Утро, Очкарик надул пузырь жвачки. Пузырь тут же звонко лопнул, залепив небритый подбородок. Из-за этого Очкарик невнятно произнес:
– Слушай, "пончик"! Поднимись над суетой! Удиви себя и приготовь что-нибудь сам.
Доброе Утро спорить не стал. Он был покладистым челом.
– О’кей. Тогда я на кухню.
В крошечной, похожей на чулан с окошком, кухне сидел в старой офицерской рубашке хозяин квартиры дед Брюсли и с аппетитом ел какую-то репу. Левой рукой он усердно жал резиновый эспандер, а правой поднимал чашку спорыша (он же горец птичий, он же гусиная трава, он же трава-мурава) за победу над геморроем. Советская армия, коммунизм и буддизм, каждый по-своему, пытались создать нового совершенного человека. На перекрестке этих трех культур и возник дед Брюсли – военно-морской летчик в отставке, сталинист и поклонник боевого гопака. Адская смесь пожилого Кожедуба, лысого Мальчиша-Кибальчиша и неприятного Джеки Чана.
– Мегапривет, дед! – поздоровался Доброе Утро с хозяином.
Дед Брюсли кивнул, не прекращая тренировать руку.
– А что у нас на ужин? – почти пропел Доброе Утро, с интересом заглядывая в холодильник.
Дед Брюсли назидательно произнес:
– Совет непальских мудрецов: "Относись к приготовлению пищи с безрассудной беспечностью".
Он любил назидать.
– Это как?
– Разомнись пока пельменями, а позже Морковка что-нибудь скулинарит.
Доброе Утро достал из морозильника пачку отвратительно мерзлых пельменей и с сомнением оглядел ее со всех сторон.
– В таком ужине отсутствует мысль.
– Зато присутствуют жиры, белки и углеводы, – заметила заспанная Морковка, появляясь на пороге кухни. Она в кухню уже не помещалась, поэтому осталась стоять в дверях.
– Мегапривет, Алёна, – сказал Доброе Утро, начиная готовить пищевой ресурс. – Ты сегодня не работаешь?
– Нет, – раззевалась Морковка. – Выходная. Весь день отсыпаюсь. Просто пипец! Никакого настра жить!
Алёна Морковина приехала в Питер из Казахстана год назад. Сняла в "трешке" деда Брюсли свободную комнату рядом с комнатой двух веселых геев и устроилась на работу в секс-шоп на Невском проспекте. Торговала видеокассетами, развратным бельем, страпонами… Всякими такими игрушками. Оборудованием для озабоченных или любознательных.
Самой броской деталью ее внешности была прическа – масса волосяных иголок. Когда Морковка надевала на голову ободок для волос, она выглядела как дикобраз в спокойном состоянии. Без ободка Морковка превращалась в напуганную рыбу-ежа. Это Очкарик где-то вычитал: "Ежи-рыбы принадлежат к семейству рыб из отряда иглобрюхообразных. Тело, принимающее при опасности форму шара, покрыто острыми шипами. Кожа и внутренности рыбы ядовиты. Укол колючками этой рыбы болезнен, представляет опасность для неосторожных купальщиков". Морковка тоже была ядовита и представляла опасность для неосторожных мужиков. Трудовая деятельность в магазине интимных товаров совершенно уничтожила в ней тягу к противоположному полу.
Самой броской деталью Морковкиного поведения была прозопагнозия. Еще в детстве девушка попала в тяжелую автоаварию и с тех пор страдала этой странной болезнью. В результате черепно-мозговой травмы отключился какой-то важный участок мозга, поэтому Морковка перестала различать человеческие лица. Она не узнавала даже отца с матерью, сестру, подружек. Все люди превратились для нее в толпу безликих фигур. Однообразных, как океан из китайцев. Постепенно Морковка научилась кое-как справляться со своей бедой. Теперь она запоминала людей по мелким деталям: родинкам, шрамам, татуировкам, походке, цвету лица, волос, жестам, манерам, голосу и так далее. Конечно, важнейшую роль играла одежда, обувь и аксессуары. Морковка выработала в себе исключительную наблюдательность, которую, впрочем, можно было всегда обмануть. Едва отец наряжался в новую рубашку, девушке приходилось прикладывать большие усилия, чтобы отличить его от соседа.
Под влиянием деда Брюсли Морковка повесила над своей кроватью плакат "Желания Тантры денежного потока". На ватмане девушка собственноручно написала цветными фломастерами: выучить финский язык; пройти курс лечения от прозопагнозии в финской клинике; поехать в Египет; поехать в Турцию; поехать в Крым; новую мебель; три новых платья; розовый летний пиджак; розовые лаковые туфли на шпильке; сделать тату на плече: "Я вас узнала!"; нарастить волосы, ногти, ресницы, попу, грудь; встретить любимого человека; открыть интернет-магазин женских сумок (пожалуйста, больше никаких фаллоимитаторов!).
Каждое утро и каждый вечер Морковка четырнадцать раз подряд читала вслух свои желания. Дед Брюсли обещал ей, что все непременно сбудется. Рядом с тантрой Морковка прикнопила фотографии своих соседей по квартире: Очкарика, Доброе Утро и деда Брюсли, с их именами, написанными разноцветными фломастерами. Просто так, чтобы не забыть.
Морковка вернулась к себе в комнату. В кухне наступило тихо. Пока пельмени варились, каждую миллисекунду в нашей вселенной происходило множество разных событий. В том числе и события, непосредственно влияющие на судьбу четверых жильцов трехкомнатной квартиры на Счастливой улице в Санкт-Петербурге, но на кухонном плане бытия ничего заметно не было. Негромко булькала кипящая вода в кастрюльке с пельменями, ритмично кряхтел дед Брюсли, сжимая эспандер теперь уже правой рукой, позванивал тарелками Доброе Утро, накрывая на стол. Однако взаимосвязанная жизнь многих людей уже была взвешена, измерена, разделена. Мене, мене, текел, упарсин, так сказать.
– Чем занимался? – равнодушно задал вопрос дед Брюсли, прихлебывая свой антигеморройный настой.
– Был на автовокзале, – лаконично ответил Доброе Утро. Дальше можно было не спрашивать. Все и так знали, что каждый день Доброе Утро отправляется на какой-нибудь питерский вокзал, чтобы несколько часов стоять там с самодельными плакатами на которых написано: "Я вас люблю!", "Да здравствует лето!" и тому подобная чушь. Он громко желает приезжим и жителям города доброго утра, жмет руки, тем, кто не против и охотно фотографируется с туристами на память. Такая вот у него миссия. Это Доброе Утро однажды лично так решил. Его уже трижды задерживали полицейские, но, составив на всякий случай протокол, отпускали. Очкарик уверял, что это не заразно, поэтому остальные соседи не обращали внимания на причуды Доброго Утра. Пусть чудит, лишь бы на людей не бросался.
– А работать не думаешь? – опять спросил дед Брюсли. Он был человеком старой закалки. Жизнь – это работа, а короткий промежуток между работой и кладбищем, называется пенсией. Только успел отдышаться после последней трудовой вахты, как уже стал героем с четырехгранным памятником над собой. Этой доктрине его научили в пионерах, а потом в авиаучилище. Но дед Брюсли еще не хотел становиться героем, поэтому, успешно завершив карьеру военного авиатора, несмотря на возраст и геморрой, продолжал упорно трудиться сторожем. Кстати, скоро ему нужно было отправляться на ночное дежурство.
– Моя миссия – тоже работа, – сказал Доброе Утро, накладывая на тарелку пельмени. – Я дарю людям хорошее настроение. Что может быть важнее? Я нашел своего бога. Ну или мой бог нашел меня.
– Ты мне не втирай! За работу платят деньги, – назидательно сказал дед Брюсли, – а что тебе приносит стояние у вокзала?
Доброе Утро снисходительно улыбнулся.
– Вот вы занимаетесь боевым гопаком. Что это вам дает?
Дед Брюсли точным движением забросил эспандер в вазу, стоящую на подоконнике и резко поднялся со стула. Как типичный военный пенсионер, он не терпел ни малейшего возражения от младших по званию. Бывший летчик не зря напоминал неприятного Джеки Чана – был всегда самым умным, постоянно прав и мгновенно выходил из себя.
– Ладно, не затемняй мою карму! Мне пора на работу, а ты, Жека, подумай над тем, когда заплатишь со своим другом за комнату. Вы уже третий месяц живете у меня в кредит, а я не Сбербанк – кредиты не выдаю.
Дед Брюсли вышел в коридор и значительно повысил голос:
– Даю вам неделю сроку. Если к следующему понедельнику я не получу денег, выметайтесь! Морковки это тоже касается! И все, я сказал! Точка!
Между прочим, раньше дед Брюсли сдавал комнаты кавказцам, но когда количество гортанных жильцов зашкалило, он выселил этот Маленький Базарбайджан вон. Правда, зачем об этом знать квартирантам?
Хлопнув на прощание посильнее дверью, злой дед Брюсли ушел трудиться.
– Что это сегодня служба безопасности Ватикана разбушевалась? – спросила Морковка у Доброго Утра опять появляясь в кухне. – Только и слышно: здесь бяка, там кака, а тут фу как!
– Мы с Очкариком ему за комнату задолжали, вот дед и наговорил всяких ненужностей, – признался Доброе Утро, вылавливая в кастрюле последний пельмень (старинный рыбацкий закон – кто ловит, тот и ест). – Не поможешь с финансами, Морковка? Ты-то типа работаешь.
Морковка сделала большие глаза. Доброе Утро огорчился.
– Понял – ерунду сморозил. Извини.
Девушка покачала головой.
– Нет уж, мальчики. Я не смогу вас спонсировать. Мне самой платить нечем. Зарплату второй месяц задерживают. Шеф говорит, что вообще будет закрываться. Никак не берет народ наши причиндалы. А нету у вас яблочка – заточить?
4. Как утомительны в России вечера
Совсем стемнело, когда дождь, весь день только обещавший себя, наконец, вышел в ночную смену. Покрывая красным лаком ногти на руках, майор Траулько рассеяно слушала скороговорку капели за окном. Хотя дождь настойчиво барабанил: "Пора домой, пора домой, пора домой", Траулько не могла покинуть кабинет и отправиться к своему водителю "Газели". По двум причинам: во-первых, она дежурила до утра, а во-вторых, слишком большие ставки были сделаны днем.
Траулько давно усвоила нехитрую истину: в жизни можно просто плыть по течению. Если есть течение. Но лучше самой стать рекой и пробивать себе русло в унылой повседневности. В полиции течения не было. В этой системе ценностей, если усердно работать по восемь часов в день, то можешь стать начальником и тогда начнешь вкалывать по двенадцать. Траулько не хотела двадцать лет биться как рыба об асфальт, чтобы в конце карьеры получить нищебродскую пенсию, лицемерное сожаление коллег на прощальной пьянке и дешевые часы от руководства. Она обожала все красивое и чтобы ее девочки занимались фигурным катанием, поэтому сейчас Траулько ждала важный звонок.
Дежурство проходило спокойно. В этот июльский вечер петербуржцы и гости Северной Пальмиры не были склонны сильно нарушать общественный порядок. К семи часам наряд вневедомственной охраны привез трех пацанов с района, плотно обсаженных какой-то дрянью. Югендбыдло пыталось зайти за водкой в закрытый на ночь ларек "Вкусная кура и греча". Наряд оперативно выехал на сработку сигнализации и отфиксировал этих чертей. Малолетки вяло матерились – дрянь действовала на ура. На пока их закрыли в обезьянник или по-питерски "аквариум" – место, где потухают мечты. Там они и примирились с этим миром. Потом оперативники из розыска доставили карманника, случайно задержанного в троллейбусе. Карманотыра пробили по базе, узнали, обрадовались и отправили ночевать к спящим пацанам.
Покрасив ногти, Траулько позвонила домой. Проверить обстановку. Там все было как обычно: чёкупилы смотрели мультики, чёпожрать – футбол. Майор дала мужу ясные, четкие указания на вечер, хотя понимала, что это глас орущего в крыжовнике. Все равно, все забудет и перепутает. Мужик ведь! Тем не менее, на душе у Траулько стало спокойнее: "это я сказала, это я предупредила…" Она собиралась попудрить усталое лицо, но тут не вовремя зазвонил мобильник. Это беспокоили фигуранты пока незаведенного дела об экстремизме в чебуречной. Агенты два нуля.
– Все в ажуре, гражданка начальник, – произнес знакомый воровской голос. – "Камешек" у нас.
Траулько безмерно удивилась про себя, но вида не подала.
– Где вы сейчас?
– Еще в хоромах. Осматриваемся. По всему видно, что барыга родился в дорогой рубашке.
– Как все прошло?
– Все динь-динь, гражданка начальник.
– Не называй меня так. А что овчарка?
– Это не овчарка, а пердящий слон какой-то! Ой, я извиняюсь! Нечеловеческих габаритов собачка. Я чуть щебня в штаны не наложил, когда ее увидел.
– И как вы с ней справились?
– Дуремар любит собак, а собаки любят его. Он дал ей кусок мяса с хитрой начинкой. Не магазинного, конечно. Магазинное она жрать бы не стала. Сейчас песик спит в своей конуре. Мы его трогать не стали. Хорошо зафиксированный больной в обезболивании не нуждается.
– А сторож?
– Такая же тема, только без мяса. Спит старичок. Мы мимоходом заглянули, проверили. Даже скучно.
– Ладно, тогда закругляйтесь там. Встречаемся через час на станции метро "Ленинский проспект", у входа.
Манчестер многозначительно кашлянул.
– Между прочим, гражданка начальник, за этот "камешек" и мочкануть могут. Нельзя нам увеличить гонорар, а то тут много плохо лежащих ценностей?
Голос Траулько приобрел привкус ацетона.