Так я провёл пару часов, пока меня не вызвали. На допрос.
Допрос - это, конечно, громко сказано. Пока меня не вызвали "на развод".
- Где взял фальшивый паспорт? - спрашивал меня всё тот же мент, который проверял документы в клубе. Второй мент стоял рядом.
Первый мент был чернявым парнем моих лет, с прыщеватыми щеками. Шапка всё время съезжала ему на лоб, и могла бы совсем съехать, если бы не тормозила на ушах.
Это тоже было бы смешно, если бы не было так грустно.
Второй мент был постарше, потолще, и молчаливие. Вероятно, он был здесь главным, так как первый всё время поглядывал на него, задавая мне вопросы.
Сверялся со старшим товарищем, правильно ли действует.
Видимо, к утру смена их заканчивалась, и им надо было успеть меня "развести".
- Ты понимаешь, что тебе грозит статья? Срок тебе грозит! - наступал чернявый мент.
Я молчал.
- Но дело можно уладить…
- Сколько? - наконец, догадался я.
- Тысяча.
- Рублей?
- Ты дурак?
- Тысячи баксов у меня нет.
- Тогда будешь срок мотать.
- У меня есть пятьсот.
Менты переглянулись.
- Ладно, уговорил. Где? - спросил чернявый.
Я назвал адрес.
- Недалеко. Поехали… - дал добро старший.
Менты снова затолкали меня в свою машину.
Я отдал им последние пятьсот баксов, оставшиеся у меня из того, что я скопил себе на учёбу. Журфак МГУ снова помахал мне ручкой… Вместе с "Кофейным домиком", надо понимать…
- Нормально, - сказал чернявый, пряча мои баксы себе в карман.
- А как же я буду без паспорта? - задал я ментам глупый вопрос, когда они уже повернулись ко мне спиной, как к отработанному материалу.
Чернявый покрутил пальцем у виска.
- Езжай домой, да пиши заявление, что паспорт потерял. Или - что украли его у тебя.
- Учить вас, дураков, - сказал второй, и плюнул себе под ноги.
"Надо было сказать им, что у меня есть триста баксов, а не пятьсот, - подумал я. - Они бы согласились…"
Но поздно пить боржоми…
Глава 33
Жизнь, несомненно, движется по кругу. Снова я стоял в Москве, на вокзале, и в кармане у меня было двести баксов.
Двести баксов - моя доля за последнюю смену в клубе "Зелёная птица".
Спасибо ребятам - мою долю они не разделили между собой, а придержали.
Лена только вздохнула, провожая меня. Так, как вздохнула бы старшая сестра, провожая непутёвого младшего братишку.
Маша же прошествовала мимо меня с поджатыми губами. Ещё бы! Я так безжалостно обманул её ожидания!
Саня и Лёха предложили мне подловить Мишу и набить ему морду. Я был признателен бойцам за их предложение, но пришлось им отказать.
Митя уже не завидовал. Он злорадствовал, но слегка, не подавая виду.
- Придурок ты, Вася, - заключил он.
Тут я вынужден был согласиться. Даже если бы я не согласился - мне было нечем опровергнуть Митины слова.
Наташе я всё-таки позвонил.
- Да что ты… Ай-ай-ай… Да я - ни сном, ни духом… Я всё хотела выбрать время, и поговорить с тобой о кафе… но тут Вика заболела… - причитала она в трубку.
Мне так хотелось ей поверить… Я сказал ей, что верю.
- Я сожалею о случившемся, - продолжала она. - А разве у тебя есть доказательства, что Миша к этому причастен?
Доказательств у меня не было.
- Возвращайся, и я передам тебе кафе!
- Спасибо, - ответил я. - Я вернусь.
A`ll be back!
Видимо, что-то подобное произошло и с моим отцом. Уровнем повыше, конечно.
Отца упрятали в тюрьму.
Меня - устранили проще. Действительно, кто я такой? Свалился им на голову никто и ниоткуда, и передавай ему собственность, отдавай долю…
Это ещё хорошо, что со мной обошлись так изящно. А могли и просто - кирпичом по голове, в ближайшей подворотне.
Кто бы меня искал? Кто бы опознал? Был человек, и нет человека…
Снова по моей спине пробежал холодок. Только причиной был уже не Петя, ударенный сковородкой, а я сам.
Как хрупка человеческая жизнь… любая случайность может прервать её… Господи!
Мне надо было подумать. Мне надо было как-то проанализировать всё произошедшее, но я не мог. Все чувства, все мысли остановились. Это был уже не я, а какой-то сплошной тормоз с глазами. Я автоматически простился со всеми и собрал свои немногочисленные пожитки.
Чтобы вернуться в Москву, мне надо было, для начала, её покинуть. У меня не было паспорта, а впереди была граница. Хоть и СНГ, но всё же…
Я взял билет до последней околопограничной станции.
Никто не провожал меня на московском перроне. Москва не поверила моим слезам и сама не рыдала обо мне.
Поезд до границы тронулся. Марш "Прощание славянки" так и не зазвучал.
Глава 34
Был конец февраля. Чужой приграничный город, вокзал которого я видел до этого только из окна вагона, встретил меня неприветливым холодом. Поздний вечер качал свои фонари. Люди кутались в пальто и не смотрели друг на друга. Я купил в вокзальном буфете резиновый и холодный жареный пирожок, и с трудом пропихнул его в глотку.
Надо было что-то делать. А я опять не знал, что. Наконец, я решился.
Подойдя к кассе, я всмотрелся в лицо кассирши. Сделал я это первый раз в жизни. Кто, и когда смотрит кассирше в лицо? (Или кассиру?)
Ведь я, в некотором роде, был её коллегой!
Итак, я улыбнулся кассирше, и, глядя прямо ей в глаза, спросил:
- Скажите пожалуйста, как мне перебраться через границу?
Кассирша окинула меня взглядом (ту часть меня, которую можно было окинуть взглядом из окошка), вздохнула, и сказала:
- Когда же вы закончитесь?
Я промолчал. Слова кассирши вселяли надежду.
- Через шесть часов, в четыре утра, - сказала она, - будет электричка. Доедешь до станции (такой-то), а там пешком.
- Куда? - спросил я.
- Там увидишь. Там вашего брата куча соберётся. Вот и пойдёте. А после границы - снова на электричку.
- Спасибо, - поблагодарил я коллегу.
Вероятно, она сказала правду. Но на душе у меня было тревожно. Соберётся куча, не соберётся куча…
В любом случае, время до электрички у меня оставалось. Я побродил по вокзалу. Вокзал радовал холодом и грязью. В углу, под облезлым рекламным щитом, копошились крысы. На них никто не обращал внимания.
Я выбрался на привокзальную площадь к стоянке такси, и некоторое время я понаблюдал за таксистами. Моё внимание привлёк один. Уж очень колоритной была его внешность!
Я же любил Гоголя. Не только "Мёртвые души", но и "Вечера на хуторе"! Местный бомбила, то есть - таксист, несомненно, был пра-пра-пра внуком Пузатого Пацюка.
Сходство особенно проявилось, когда бомбила снял шапку и обнажил лысый череп. Я подошёл поближе и разглядел татуировки у него на пальцах.
В это время таксисты чему-то засмеялись, и праправнук Пацюка заржал таким заразительным гоготом, что я проникся к нему окончательной и неподдельной симпатией.
Когда гогот утих, я обратился к бомбиле:
- Извините… можно Вас на минутку?
Бомбила оглядел меня с головы до пят. Так его предок осматривал кузнеца Вакулу. Но у меня за плечами был только тощий рюкзачок. Врядли бы там поместился бы чёрт! Хотя… кто их знает, чертей…
- Чого тоби? - спросил бомбила, закончив осмотр.
Его физиономия была настолько колоритно-добродушной, что на ней практически не отразилось обычное впечатление от меня. Он был невозмутим.
Точно, это был потомок Пацюка. Я не ошибся.
- А не могли бы Вы перевезти меня через границу? - спросил я, на голубом глазу.
Я уже был готов к тому, что мне предложат перелететь через границу на чёрте.
- Триста баксов, - сказал славный потомок славного рода.
- Ех… - вырвалось из меня.
- А шо? - спросил потомок.
- У меня есть только сто, - соврал я.
У меня было двести. Но я был научен горьким опытом.
- Маловато буде, - вздохнул Пацюк.
Но день был холодный, февральский. Хороший хозяин собаку из дома не выгонит, тем более, не попрётся через границу. Людей на привокзальной площади не было.
Один я, как три тополя на Плющихе.
- Ладно, - поёжился на ветру потомок. - За сто баксов я тебе до погранцив довезу, а там - ты сам через поле… я тебе с другий стороны буду ждать. Згода?
- А не обманешь? - задал я риторический вопрос.
- Хвирма веникив не вьяже, - отозвался Пацюк.
Глава 35
Оказывается, до пограничного поста было двадцать километров.
Мы с моим Пацюком покинули город, и выбрались на просёлочную дорогу.
Не смотря на поздний час и холод, движение на дороге было оживлённым. Нам навстречу то и дело попадались УАЗики, тяжеловато пробивающиеся по замёрзшей колее.
- Куда это они? - поинтересовался я.
- Це контрабандисты, - охотно поддержал разговор. - Не ты же один через границу перебираешься. Кому охота налоги платить. Тут раньше проволока колюча була.
- Куда делась?
- А посрезали мужики. На металлолом посдавали. Нормально!
"Да, - подумал я, - нет предела изобретательности русского человека. Колючую проволоку на метеллолом - это даже символично".
Пацюк помолчал и продолжил.
- Уси хотять жить. Тут, на цей дороге, бувае, погранци облаву ставять.
- Ловят? - спросил я.
- Та ни… Соберуть соби гроши, та и годи. Тут шпионив нема. Уси жить хотять. А погранци - тоже люди, чи ни?
– Как же так? Это же граница!
- Нормально. Люди ж с понятием… Сам заробляешь - и людям дай.
"Этой норме нет предела, - подумал я. - И вообще - норме предела нет…"
Пацюк коротко хохотнул, хитро посмотрел на меня и сказал:
- Я ж тоби не питаю, чого тебе через границу несёт… Може, ты террорист какой. Глаза у тебе… Може, ты вохабит?
- Я православный. Русский я…
- Ото ж… А глаза у тебе не русски.
- У меня мама русская. Родом из-под Смоленска. А отец татарин. На половину.
- На яку? - снова хохотнул Пацюк.
- На отцовскую.
- А на другу?
Пацюку явно нравилось болтать со мной. Да и я болтал… Чтоб не думать о границе.
Странно устроены люди. В Москве - никто, и не разу не спросил, откуда у меня раскосые глаза. А тут… первый встречный.
Но вот что интересно: мне было легко разговаривать с Пацюком. Обстоятельства к тому располагали…
- А на другу? - переспросил Пацюк.
- А другая половина - ты не поверишь. Бабушка у меня - немка. Она родилась перед войной. Их во время войны выслали в Казахстан, как немцев.
Пацюк аж тормознул слегка.
- Так не бувае, - сказал он.
- Бывает, - вздохнул я. - А потом бабушка с дедом познакомились на целине. При Хрущёве.
- Да… протянул Пацюк. - При Хрущёве… Це да… А як же ж твоя хфамилия?
- Иванов, - честно признался я. - Вася Иванов.
Пацюк опять чуть не тормознул.
– Татарин?
Пацюк снова разразился своим замечательным хохотом. Самое смешное, что я тоже смеялся, вместе с ним.
- Татарин, - подтвердил я, отсмеявшись.
- А як же ж?
Почему я рассказывал этому человеку все семейные предания? По дороге через границу, которую я впервые в жизни пересекал нелегально…
- Это - давняя история… Ещё до революции, русский купец Иванов усыновил татарского мальчика… сироту… и дал ему свою фамилию, и даже наследником сделал. Крестил его, и назвал Иваном Ивановым. Хотел женить на своей дочери. Но тут случилась революция, и наследство… того… А фамилия осталась. Ваня вырос, и вместо купеческой дочери, женился на бедной татарке.
- И шо? Мусульманином не стал?
- Все уже были атеистами.
- А купец? Куды подевался?
- Купца растреляли. Дочь его умерла. Это я знаю по рассказам матери.
- Ты прям… ты - як учебник истории, - покачал головой Пацюк.
Так меня ещё никто не называл.
- А Вы? Вы откуда родом? - поинтересовался я.
- Чи не бачишь? Я хохол! Але…
- Что?
- Бабка була полячка.
По его последующему молчанию я понял, что он чего-то не договаривает.
- Что? - переспросил я.
- Ничого, - вздохнул Пацюк. - Ничого…
Он вдруг стал каким-то грустным. Кто знает, какой глубоко зарытый пласт его души пошевелил я своими признаниями.
Какие тайны рода Пацюков, идущие от гетмана Мазепы, или ещё дальше - подняли вдруг свои головы, проверяя, правильно ли их потомок распоряжается ими…
Какие письма, и каким турецким султанам писали его предки?
Ходячим учебником истории был и мой Пацюк, но содержания я так и не узнал. Страницы не открылись…
Холодный ветер со снежной крупой бил нам в ветровое стекло. Фонари встречных УАЗиков, везущих, по мере сил, свою контрабанду, на мгновение слепили нам глаза.
- Усе, - сказал Пацюк. - Подьезжаем.
Глава 36
От того места, где мы остановились, до пограничного поста оставалось километра два. Мы сидели в машине. Медленно работали дворники, очищая с ветрового стекла снежную крупу.
Впереди просматривался пограничный пункт, вышки, прожектора, колючая проволока - всё, как положено.
Пацюк давал мне последние инструкции, прям как Штирлиц - пастору Шлагу, или как шеф Британской разведки агенту 007.
Я так и сказал про себя: "Иванов. Вася Иванов…"
Получилось и смешно, и грустно.
- Дывысь, - инструктировал меня Пацюк. - треба идти ровнюсенько вдоль поста. Шоб ты йго всё время видел. И помни - ты их видишь, а они тебе - нет! Иди спокойно! Не ты первый, не ты последний.
Я поёжился. Страшно было выходить из машины. Хотелось уцепиться за Пацюка, как за родного дядьку…
- Телефон выключи. Собак не бойся. Хай соби брешуть. Обычно погранци их самих не спускають. Идёшь примерно час. Выйдешь с той стороны на просёлок, телефон включай, и звони мне. Я подъеду. Ну, давай. С Богом.
- А Вы… Вы как?
- Я - через пост. У меня - документы есть.
Я вышел из машины. Холод обьял меня… Пацюк уехал, и я остался один перед вспаханным полем. Вдали мерцали огни пограничного поста.
Господи! Помоги!
Я встал на вспаханное поле. На промёрзлую землю, присыпанную снежной крупой…
Встал, и тут же провалился. Это же была пахота…
Так я и пошёл один, в полной темноте и в тишине. Сначала мне было холодно, но потом, от быстрой ходьбы по пересечённой местности, мне стало жарко.
А ещё мне было страшно. Периодически с пограничного поста по вспаханной полосе прохаживался луч прожектора. И мне приходилось падать на мёрзлую, холодную землю. Холод земли обнимал меня, и я представлял автоматную очередь над своей головой. Представлял совершенно реально…
И никто, никто не спас бы меня… Никто и не узнал бы, что я остался лежать тут, на этой перепаханной мёрзлой земле.
"По тундре, по широкой дороге…"
Паспорта у меня нет. Единственный документ - военный билет. Где я ограничено годен в военное время. И ни на что не годен в мирное…
Мама, мама… Упал мне с неба "псориаз". Не пошёл я в Армию…
Я передвигался по мёрзлому полю и мне казалось, что мой путь бесконечен.
Один раз я споткнулся о камень, упал, и так больно ударился ногой, что из глаз брызнули слёзы.
"Сейчас я сломаю ногу, - подумал я, - и поползу на пограничный пост. И буду вопить: "Пограничнички милые, вызовите "Скорую" и спасите меня, дурака… Спасите меня… Делайте со мной, что хотите! Хоть высылайте меня из страны…"
Я покорчился на земле, зажав руками больную ногу.
"Есть ли на свете такая страна, куда меня можно выслать, - всхлипывал я. - А-а-а… Куда ж меня высылать?"
И тут мне стало смешно.
"На Кавказ! - смеялся я, катаясь по мёрзлому полю. - Куда ещё высылают "Героя нашего времени"…
Глава 37
В начале пути, падая на землю под лучом прожектора, я не думал ни о чём. Но после того, как я ушиб ногу, способность размышлять ко мне вернулась.
Да, я был всё тем же Васькой, которому надо было дать в лоб, чтоб он начал думать. В данном случае, сошла и нога. Что поделаешь! Расту…
Когда очередной луч прожектора свалил меня на мёрзлую землю, я приступил к допросу беглого зэка:
- А что это ты, Васенька, никак не хочешь спросить себя о том, почему ты здесь оказался?
- Отстань! - ответил я сам себе.
- Не отстану. Колись, глина!
- Чего ты хочешь? Чтоб я сказал о том, что я дурак?
- Дураком не отделаешься.
Следователь Василий Сергеевич Иванов был строгим панем. Он меня расколол.
- Да, да! Я воровал! Все воровали! Я воровал у вора! - кричал я ему прямо в лицо.
- Ты воровал. В этом суть.
- Да! Отстань, наконец! Отвалите от меня все!
- Думай ещё! - наступал следователь.
- Не хочу!
- Хочешь, или не хочешь, но ведь это было!
- Я прелюбодействовал, - сознался я.
Ух, как мне не хотелось в этом сознаваться! Неужели я так уж виноват?
- Да, - невозмутимо подытожил следователь. - Ты виноват. Дальше!
Мне ничего не оставалось, как продолжать.
- Я завидовал. Я Мише завидовал! И даже Мите! А когда появилось кафе… Но я не знаю, как это назвать!
- Знаешь.
- Знаю. Чувство превосходства… причём - на пустом месте. Тщеславие? Всё, сознаюсь! Ты раздолбал меня! Чего тебе ещё надо?!
– А кем ты себя возомнил? Тоже мне! Ты! Чичиков, Раскольников, и Печорин! Един в трёх лицах!
– Ты хочешь опустить меня ниже плинтуса…
- А ты посмотри внимательно, где валяешься. Тут яма. Плинтус - выше. Вспомни-ка про паспорт.
- Да… Я купился… Меня пощекотали за тщеславие. Я должен был подпрыгнуть выше всех. А дальше - как положено Я пошёл на обман и лжесвидетельство.
- Какой ты умный! Всё понимаешь! Тогда скажи, каким ты видишь своё будущее.
- Спроси что-нибудь попроще.
- Хорошо. Поясняю на примерах. Ты станешь взрослым, и будешь таким, как Миша? Будешь владельцем кафе. Флаг в руки. Наташку себе подыщешь… Чего ты морщишься? Это же нормально!
- Отстань… Я жил, как люди! Как все!
– Нет, уж лучше ты сразу живи, - как Петя. Как дядя Петя с его тетей Полей. Чем не вариант? Тоже - нормально. Все так живут. Кто попроще.
- Оставь меня в покое!
– Ты же всегда хотел жить честно! Чисто! Разве ты не понял? В этом мире каждый устанавливает норму сам себе, и сам же по ней и живёт. Редко кто поднимает планку… в основном - опускают… опускают… опускают… И говорят себе: нормально! Нормально! Нормально! Чтоб совесть не мучила!
Да, я хотел жить честно. И хочу. Но… Хорошо ему, следователю этому… А полежи-ка ничком, да на холодной земле…
- Это невозможно! - снова начал возражать я. - Ты посмотри вокруг! Ты что, следователь, с Луны свалился! Все живут одинаково! Хоть в Москве, хоть не в Москве! В клубе - и хозяева, и обслуга, и посетители… Здесь - контробандисты и пограничники - все, все… Все врут, все воруют! С учётом своего социального слоя.
- Не все.
- Все! Кому представляется возможность урвать побольше - идут по головам! Завидуют, обманывают! Подставляют, как могут.
- Не все.