- Она не сука, она тварь! - подпрыгнули злобно у него усы. - Когда Ирка в овощном работала, ее последний грузчик обходил, ее в карты разыгрывали: кому с ней в подвал за проигрыш идти. Если б не Закулисный, болван, она так бы в подвале и сгнила!
- Круто ты про нее, - засомневался я, хотя по опыту знал, что, как бы ни врал Витюшка, в его словах всегда была доля правды.
- Я… круто? - воскликнул Левшин, облизывая спелые губы. - Да любая моя крошка лучше и честнее этой твари! - смачно давил он на последнее слово. - Ну кто она была? Ну… я даже ее по-другому назвать не могу, а сейчас нас за людей не считает! Витя! - передразнил он Ирку. - Во сколько вы вышли из гостиницы? Чтоб это было в последний раз! - разбушевался Левшин. - Да кто она такая, чтобы мне это выговаривать?! Ей какое дело! А пупок ублажает… Она же его, дурака, сожрет и сама будет "Мойдодыром" заправлять!
- Не понял?…
- Да ну их всех к черту! - схватил он папку, давая понять, что разговор на эту тему исчерпан.
Левшин закончил завтрак и вытер губы моим полотенцем. Он был без комплексов и плевать хотел на условности. Я ему это прощал, потому что сам был не прочь вытереть ноги его полотенцем.
- Левшин, - сказал я. - Меня мучает один вопрос. Я ведь даже не видел наш "Мойдодыр", а хожу на заделку.
- Да… - ухмыльнулся Витюшка. - Лучше б ты его никогда не видел. Я три месяца работал администратором и даже в упор не знал, что творится на сцене.
- Но если будут расспрашивать подробности?
Ты администратор, ты должен выкрутиться из любого положения. Говори, что это профессиональный секрет, пускай придут и сами посмотрят, догадаются.
Он хотел что-то еще добавить, но в дверях появился Видов.
- Чудовище! - зашипел на него Витюшка. - Ну и что ты теперь мне предлагаешь? Она это так не оставит. Что, мне действительно придется жениться на этом старом мухоморе?
Коля невесело рассмеялся.
- Левшин, я бы на твоем месте не раздумывал. Скажи спасибо, что я еще колбасу вернул, а то бы сейчас в изоляторе сидели.
- Как вспомню, как ты перепугался старушек, - скривился Витюшка, передразнивая Видова. - Товарищи, простите, у меня двое детей, мы больше не будем, я вас обманул и еще, дурак, колбасу вернул.
- А я как вспомню, - передразнил Видов Левшина.
- Как ты… Люд очка, ну можно в щечку… ну в щечку - и все… Ха-ха-ха! - загоготал он. - Прокурора по особо важным делам!
- Ни-и черта себе старушки! - рассмеялся я, представив рожу Левшина, когда он узнал об этом.
- Ну и чему ты радуешься, лох? - свирепо отозвался Витюшка, наскакивая на Колю. - Я же обещал на ней жениться! Если б я хоть на секунду мог представить, с кем ты меня познакомил! Девочки… - просюсюкал Левшин, вспоминая, наверно, как распускал хвост Видов.
- За наше случайное знакомство! Да эта девочка раз плюнет просто так, и ты на урановых рудниках с тележкой никогда не расстанешься! Что мне-то делать? А если она захочет и вправду за меня замуж выйти?
В дверь постучали.
- Да! - заорал Левшин.
- Вам это просили передать из триста одиннадцатого номера девочки, - сказала горничная, ставя на стол огромную тарелку с дымившейся яичницей и поджаренными кусочками колбасы. - И еще просили передать, что вы им очень понравились и они всегда будут рады видеть вас на Петровке…
Горничная мило улыбнулась, положила каждому по вилке, рядышком постелила салфетки и вышла.
- Всегда будут рады видеть на Петровке… - задумчиво проговорил Левшин. - Это что, намек?… или я действительно понравился? А Людочка - прелесть…
- Старушки молодцы! - схватился за вилку Коля. - Какая яичница!
Не успел он отковырнуть глазунью, как в комнату влетел недоуменный Пухарчук с надрезанной котелкой колбасы. Он достал из кармана свернутый листок бумаги и прочитал:
- Желаем творческих успехов, девочки из триста одиннадцатого номера…
Все уставились на Женька.
- При чем здесь ты? - грозно сказал Левшин, внимательно посматривая на колбасу. - Слава Богу, уехали. Старушки все перепутали, давай сюда колбасу. Это они мне передали!
Женек начал морщить носик и, наверно, ужасно жалел, что пришел к нам за информацией. Он ушел таким же недоуменным, каким появился, с единственной разницей, что котелка колбасы уменьшилась ровно наполовину.
Мы расправились с чертовски вкусной яичницей и бросились с Витюшкой на заделку.
Администратор я или нет? На этот вопрос я должен, был ответить себе ровно через полчаса, как только несчастные дети уткнутся в буквари. Пока они едят манную кашу и запивают ее обезжиренным молоком, а у их родителей еще не повытягивались носы, чтобы с криком: "Ни-и черта себе!" отдать рубль на невероятное зрелище. - Ну, Евгешка, давай! - рванул я дверь, едва только прозвенел звонок на урок. - Завуч где находится? - спросил я первого попавшегося двоечника.
В том, что он был двоечником, я даже не сомневался, он был копейка в копейку моим отражением в юности, такой же наглец и негодяй.
- Пошел ты… - бросил он мне через плечо и тут же схлопотал от меня могучий пинок.
- На втором этаже, семнадцатый кабинет, если хочешь, могу проводить! Ты чего куришь?
- Пошел ты, - небрежно посмотрел я на него и побежал к завучу.
В кабинете № 17 страдала женщина с белоснежными роскошными плечами.
Безумная жажда по интеллектуальному другу не просто читалась в ее глазах, каждое слово было наполнено таинством и ожиданием.
- Вы артист? - засветились ее голубоватые с поволокой глаза. - Скажите, вы верите в чистую любовь?
- Платон, - прошептал я, - не мой дедушка. Не знаю. Урок давно начался, а я еще не приступал к заделке.
- Сцена, - мечтательно произнесла женщина. - Я ведь тоже была совсем молодой, - смотрела она в окно своими голубоватыми глазами на молодую конопатую осень. - Как я мечтала о сцене…
Я не понимал, откуда столько откровений, но почему-то вспомнились слова Левшина: "Если уж это чудовище Петя встал на довольствие, то о чем думаешь ты?"
Женщина лет тридцати пяти сидела в вязаном пурпурном платье с открытыми плечами и поигрывала носком вишневой туфельки. Она была вся там, на задворках своей молодости, и в больших искрящихся глазах было непонимание: когда же все пролетело и неужели ничего не вернешь… Она забыла обо мне и лишь теребила выбившийся белокурый локон.
- Простите, - вторгся я в прошлое и оборвал паутину воспоминаний. - Мне бы очень хотелось пригласить вашу школу на спектакль, конечно, в первую очередь вас…
Завуч вспыхнула, румянец разлился по ее бледным матовым щекам, рука метнулась в сумочку за платочком.
Я рассказал ей о нашем удивительном театре, который еще сам в глаза не видел.
Она слушала с широко раскрытыми глазами, но когда я добрался до Женька, женщина опять схватилась за платочек и прошептала:
- Какой ужас. Бедненькие лилипутики…
И вдруг, прижав руки к лицу, заплакала.
- И они на всю жизнь такими останутся? - простонала она.
Я никак не ожидал такого вопроса. Женщина плакала, а от моего хорошего настроения не осталось и следа.
- Неужели ничего нельзя сделать? - чуть подалась она ко мне.
- Медицина бессильна, - вздохнул я, втягивая горьковатый запах ее духов.
До безумия захотелось сделать что-нибудь приятное этой женщине.
- Бессильна… - прошептала в отчаянии завуч, медленно отстраняясь от меня. - Какая жестокость…
Она давила мою веру в себя как в администратора, и я живо представил Витюшку, который сейчас бегает по школам, наводя ужас на преподавателей и учеников своим хорошим настроением, начисто срывая уроки… Единственное, что успел сделать я, - это расстроить завуча, будто был виноват во всех несчастьях лилипутов.
Женщина в пурпурном вязаном платье взглянула на меня с отвращением.
- И вы ходите по школам и рекламируете несчастье? - воскликнула она гневным голосом. - Как вам не
стыдно?! Разве дети могут увидеть в них артистов?
"Неужели я такой болван? Да, она права, но почему я снова должен остаться без работы? Разве от меня что-нибудь зависит?"
Мысли цеплялись одна за другую, и тогда я прошептал: - Я вас люблю.
Но она этого не слышала. Женщина смотрела через, поволоку голубоватыми глазами на рыжую юность осени. Она страдала.
- У меня отличное настроение! - каркнул я, выскочив из школы.
Захотелось спрятать куда-нибудь свою бестолковую головенку - и ничего не слышать, и ничего не видеть, и ничего…
"Прыг - и полетел! - вспомнил я восхищенную физиономию Левшина. - Как у него все просто… прыг… прыг - и раскидал билеты, а здесь…"
Неожиданно передо мной выросла школа № 1.
- Так! - прорычал я. - Сейчас разорву эту школу! Ну, сейчас я устрою!
Невысокую, пухленькую, с восторженными черными глазками завуча-организатора я нашел на втором этаже.
- Неужели из самой Куралесинской филармонии! - тут же вскочила она, когда я представился. - Меня зовут Мила Африкановна. Давно, давно у нас никто не был!
Начало было многообещающим. Кажется, здесь я не пролечу.
- Ах! - захлопала она в ладоши, как маленькая девочка. - Лилипутики! Как интересно! Мы обязательно пойдем смотреть. Так, давайте тысячу билетов!
Я чуть не грохнулся от неожиданности на пол.
- Мы всей школой пойдем! - затараторила Мила Африкановна. - Ваш удивительный "Мойдодыр" будет интересен даже для старших классов! Подумать только, увидеть "черный кабинет" самого Станиславского! Какой же он все-таки талант! Нет больше таких людей… А сколько он мог сделать еще таких кабинетов! Не научились, не научились мы беречь таланты, не научились… - полезла она в сумочку за платочком.
Не хватало, чтобы и эта завуч разревелась. Что-то не получается у меня веселой заделки, как у Витюшки, будто я не администратор, а председатель похоронной службы.
- Знаете, мне бы хотелось самому рассказать о нашем удивительном театре детям и вам облегчить работу. Поэтому, с вашего разрешения, я пройдусь по классам, сделаю маленькое объявление и отдам билеты классным руководителям. Скажите, шестнадцатое сентября вас устроит?
- Да, конечно!
"Ну, Евгешка, давай!" - подбодрил я сам себя, когда мы остановились возле класса, на двери которого висела табличка 1 "А".
Завуч поздоровалась с пожилой преподавательницей и усадила на место вскочившие белые бантики и растрепанные чубчики.
- Дети, - строго сказала она. - Послушайте маленькое объявление. В классе повисла гробовая тишина. "Сейчас бы им рассказать что-нибудь страшное, - подумал я. - Чтоб поплакали вместе с завучем… У меня это лучше получается, чем насмешить."
Дети сложили руки на партах и уставились в тревожном ожидании на дядю: что же умного он сейчас скажет.
- Здравствуйте, ребята, - сказал я и не услышал своего голоса. Первоклассники тут же вскочили. - Сидите, сидите! - с ужасом замахал я на них руками. Бантики и чубчики с готовностью уселись в ожидании очередной команды. - К вам в гости приехали… -прокашлялся я, - артисты…
Но только я сказал "артисты", как какая-то малышка громко протянула вслед за мной:
- Ах! Артисты!
Это меня очень подбодрило, и я погнал дальше:
- Артисты Куралесинской филармонии! Они привезли для вас… сказочное… любите сказки?
- Да! - протянул класс.
- Иллюзионное, - со значением поболтал я перед собой кистями рук, словно собираясь показать фокус. - Ну, иллюзионное, вы знаете, что это такое… фокусы, исчезновения, превращения, эстрадно-фантастическое представление… "Мойдодыр"!
- Ах! - пронеслось по классу.
- Это необычный "Мойдодыр". Все представление поставлено по принципу "черный кабинет" Станиславского, - посмотрел я со значением в сторону учительницы, которая тоже со значением кивнула мне головой, мол, я хорошо понимаю, как это необходимо знать первоклашкам. - Ну… что это такое… "черный кабинет"? - задал я вопрос и тут же поспешил ответить на него сам: - Помните, наверно, сказку: "Одеяло улетело, убежала простыня, и подушка, как лягушка, - махал я руками в ^воздухе, предполагая, что именно так все и происходит на сцене, - ускакала от меня!"
Учительница громко рассмеялась, и тут же за ней захохотал весь класс.
- Вот, как в сказке, так у нас будет и на сцене! - довольный успехом, воскликнул я. - На фоне черного бархата все предметы, которые находятся на сцене, будут кружиться, вертеться, светиться в абсолютной темноте… это принцип "холодного свечения" - последний закон физики, - опять повернулся я к учительнице, которая тут же сделала строгое лицо, давая понять, что вполне понимает важность сказанного как для себя, так и для своих учеников. - И даже сам маленький… - тут я вспомнил про Пухарчука, которого совсем забыл представить детям. А знаете, кто у нас играет грязнулю?
- Нет! - проорал класс.
- В главной роли у нас… лилипутик, во-о-т такой маленький, - опустил я руку к колену, как это делал Лев-тин. - А кто знает, что наш маленький-маленький лилипутик будет делать на сцене? - просюсюкал я, невольно вспоминая Женька, который был, наверно, больше завуча-организатора.
- Бегать! - выкрикнул кто-то из самых смелых.
- Играть!
- Прыгать!
- Нет, дети, - улыбнулся я, счастливый, что у меня все так хорошо складывается. - Наш маленький лилипутик будет перед вами… ЛЕТАТЬ! Прямо вот так - прыг! Прыг! И полетел! - замахал я руками. - Без всяких веревочек, лесочек, ниточек, проволочек…
- Ой, проволочек… - хихикала Мила Африкановна. - Да как же это?
- Это феерия светящихся красок, - непонятно к чему шлепнул я фразу, которую с таким значением произнес Левшин. - Кто хочет пойти, поднимите руки?
Частокол рук тут же вырос перед глазами.
- А мама с папой дадут вам денежку? - спросил я слащавым голосом. - У нас дорогие билеты, потому что это единственный в Советском Союзе "черный театр" лилипутов, и билетик у нас стоит один рублик.
- Дадут, дадут! - закричали дети.
- Как дорого! - ахнула учительница. - Может, подешевле?
- Ну что вы, Клавдия Сергеевна! - вскричала завуч. - Не часто к нам приезжают такие артисты, ведь это же "черный кабинет" самого Станиславского!
- Сколько вам оставить билетов? - спросил я уже деловым тоном.
- Все пойдут? - строго посмотрела учительница на класс.
- Все! - задребезжали стекла.
Я распрощался с классом, который вместе с учительницей, как на параде, проскандировал:
- Спасибо!
Мы с завучем вышли, и за урок пробежали все начальные классы. В моем блокноте появились первые записи. На час дня я раздал 350 билетов. Успех был полнейший.
- Остальные пионерские классы, - сказала завуч, - учатся во второй смене. Хотите, я им сама раздам?
- Нет. У меня свой стиль работы.
- А может, вы старшеклассников пригласите? Им тоже интересно будет… они как раз учатся в первую смену, для них можно сделать отдельный спектакль.
Меня вполне устраивало предложение Милы Африкаковны. Завуч подвела к очередному классу.
- Здесь у нас учатся спортивные ребята, - с гордостью сказала она. - 10 "Б". Мальчики специализируются в секции бокса, а девочки занимаются спортивной гимнастикой. Между прочим, это и самый успевающий, и дисциплинированный класс.
"Если будут бить, - подумал я про мальчиков, - то со знанием дела".
- Здравствуйте, ребятки! - по инерции было пропел я, когда мы вошли с завучем в класс.
Ребятки были головы на две выше меня. Они, ухмыляясь, поднялись для приветствия и также развязно уселись за парты, выставив напоказ разбитые кулачищи,
"Может, не надо их приглашать?" - едва успел я подумать, как Мила Африкановна воскликнула:
- Ребята, внимательно послушайте, что вам сейчас скажет товарищ артист из Куралесинской филармонии Прошу вас, - кивнула она мне.
"Здесь надо что-то другое говорить. Но что?"
- Любите спектакли? - спросил я, пытаясь наладите контакт с классом.
Школяры дружно и презрительно промолчали.
- А вы прямой слева давно не пропускали? - вдруг раздался хриплый голос с задней парты.
- Семенов! - тут же одернула завуч. - Здесь тебе не ринг, здесь искусство! Прошу вас, - улыбнулась она мне.
- А ринг - это тоже искусство! - снова брякнул Семенов.
Я посмотрел на этого малого, на его расплющенный нос - и почему-то понял, что наша встреча будет не последней. Если честно, то я бы удрал из этого класса, но на меня смотрели внимательные глаза представителей спортивной гимнастики, отступать было некуда.
- Так вот, товарищи старшеклассники, - решился я. - Куралесинская филармония хочет показать вам не простое представление. Это единственный в мире "черный театр" лилипутов.
- Так уж и в мире? - ухмыльнулся сосед Семенова, вообще безносый тип.
"Черт с вами, - подумал я. - Брякнул так брякнул, Будем надеяться, что такую кухню вы еще не видели".
- Существует еще один театр, на Западе, - начал я врать напропалую, надеясь исключительно на авось. - Но у них принципиальная разница с нашим "черным" театром Станиславского, - сказал я таким тоном, что даже Семенов промолчал. - Так вот, у них все представление поставлено по принципу игры теней…
- Как это? - загудел класс.
- Ну-у… игра теней… - протянул я, даже приблизительно не представляя, что это такое. - Игра теней…
это совсем не то, что наш кабинет, где вся сцена из черного бархата, где происходит иллюзия летающих предметов, феерия светящихся красок и летающих лилипутиков.
- И лилипутиков?! - заорал класс, полностью забыв про свою спортивную дисциплину. - А как же они летают?
- Летают они у нас без ниточек и веревочек!
Еще я хотел рассказать им о принципе "холодного свечения", но вовремя сообразил, что эти ребятки, с кулаками не меньше моей головы, могут подумать, будто учитель физики зажал от них этот последний закон, и мало ли чем это все кончится.
- Идем! - заорали спортсмены. - Давай билеты!
- Но билеты у нас дорогие! - пропел я эту фразу голосом лисички из моего далекого рыжего детства. -
Мама с папой дадут вам денежку?
- Идем! - ревел класс. - Сколько билет стоит? Рублей десять? Пятнадцать?
- Рублик… - выдавил я растерянно.
- Ха-ха-ха! - рассмеялись спортсмены. - Всего-то! Мама с папой… умора!
Две секунды - и меня чуть не смели вместе с завучем. Тридцать пять билетов как не бывало, зато в кармане теперь лежало тридцать пять рублей. Под шумные аплодисменты мы вместе с завучем вышли.
- Вы настоящий артист! - воскликнула Мила Африкановна. - Мы их в ТЮЗ не можем вывести, а вы раз, два - и готово! Потрясающе!
- Да, - скромно потупился я. - Почти десять месяцев на гастролях, устаешь, конечно, но без искусства уже не могу жить, это моя судьба, если даже хотите - призвание… иногда хочется бросить эту административную работу и вновь уйти на сцену, ведь только там, на сцене, можно до конца почувствовать себя артистом.
- Ах! - захлопала глазами завуч. - А вы что заканчивали? "Вот этого не надо! Без рук!" - Давайте сначала сделаем в классах объявления, а потом мы с вами поговорим, - ушел я в сторону от вопроса.
В других классах школяры были нищие, как помойные коты, но благодаря стараниям завуча разошлось триста билетов. Еще один спектакль был сделан…