"Вот сука, - думал я, - не верит".
- Ты что, здесь грузчиком пристроился? - наконец выдавил он, немного успокоившись. - Давно так не смеялся… ширмы, что ли, таскаешь? Лучше б к нам в институт шел, могу помочь, - высокомерно посмотрел на меня Пивоваров.
Общение с гастрольными лабухами не прошло для меня бесследно. Откуда вдруг взялась артистичность в движениях, когда я доставал удостоверение из кармана? Но мне стало искренне жаль своего бывшего одноклассника, отличника и любимца родителей, радость которого, испытанная при встрече со мной, сменялась дикой тоской, когда он читал по слогам вслух, отказываясь верить своим глазам и ушам:
- Ку-ра-ле-синс-кая фи-лар-мо-ния… артист… - и после небольшой паузы добавил, не поднимая глаз: - В… с…
- Высшей стажировки, - снисходительно бросил я. Это мы недавно проходили в Ленинграде стажировку на конкурсе детских коллективов. Кстати, Слава? - участливо спросил я его и хлопнул по плечу по-отечески, по-школьному, я бы даже сказал, по-товарищески. - Я что-то не понял, у вас в институте всем зарплату повысили?
Я убил своего бывшего одноклассника наповал, расстрелял его картечью в упор, из груди дымился свинец, а в глазах застыл навечно безмолвный вопрос: "Да что же это делается на белом свете? Если уж этот кенарь подъездный стал артистом высшей стажировки, то почему я до сих пор не Эйнштейн? Где мои симпозиумы, где мои открытия? Где цветы и шампанское? Почему меня не выносят от истощения нервной системы на руках мои ученики из лаборатории, когда я отдаю последние силы на благо науки?"
Они со мной даже не попрощались. Слава уходил, втянув голову в плечи, шаркая ногами по асфальту, жена - растерянно оглядываясь, а я смотрел вслед и думал: "Может, догнать, может, сказать, что я по-прежнему такой, каким он меня знал и не знал, может быть, ему станет от этого легче? За что же я его так стеклом в печень? Пусть продолжает радоваться достигнутому, пусть он останется отличником и дальше, мне-то не впервой стоять навытяжку и выслушивать нравоучения… и учиться жить у тех, кто не знает жизни, кто никогда ни в чем не нуждался и не рвал сочное мясо жизни прозрачными от голода зубами". - Слава! - закричал я ему вдогонку. - Постой!
Но он ухолил из моей жизни навсегда, молча, не оглядываясь, любимец учителей, своих и чужих родителей… жалкий завистник.
С ним уходила моя юность, мое небезгрешное прошлое. Юность, постой, не уходи!
* * *
Как ни странно, (с получением корочки) жизнь действительно изменилась. Теперь я стоял, как равный, на служебном крыльце филармонии и гундосил со всеми подряд про заезжих лабухов и их любовниц, про бемоли и мажоры, про третьи патетические и четвертные и еще черт знает про что, о чем не имел ни малейшего понятия. Теперь я снисходительно кивал с крыльца знакомым и на их вопрос, что я здесь делаю, небрежно отвечал: "Да так, лабаю на сцене в "черном".
* * *
- Куда? - перед самым нашим отъездом в неописуемом изумлении взмахнул руками Яков Давыдович. - В Чертоозерск? Евгеша! - сделал он страшное лицо, обращаясь ко мне. - Почему же вы раньше не сказали?
- Думал, вы знаете, - пожал я плечами, залезая в автобус под возбужденные писки Елены Дмитриевны: "Какой ужас! Мы опоздаем на самолет! Быстрее, ну я вас умоляю, быстрее!"
- Володя! - заволновался Школьник, кидаясь к Закулисному. - Нам же там лабать пять палок! Передайте привет Сусику.
- Какому Сусику? - уже отъезжая, закричал Закулисный.
- Как! Что? - ужаснулся Школьник, чуть не падая в обморок. - Вы не знаете Сусика из Чертоозерска? Веня, Гудок… вы слышали? - закатил глаза Яков Давыдович. - У меня там норма, Сусик сидит на "кустах", если Закулисный завалится, к нам не придет зритель! Горох, догоните его, скажите ему…
- Яков Давыдович, - поморщился Горох, провожая нас долгим мудрым взглядом. - Уже за то, что я узнал от вас про какого-то там Сусика, который пасется на "кустах", берет в лапу и без него не делается ни один спектакль, уже только за эту информацию я должен отсидеть не меньше года, а вы мне, по дружбе, хотите накинуть еще лет девять… Вы уж, Яша, что-нибудь одно…
- Веня, Гудок! - воскликнул ужасным голосом Школьник. - Толя, за что вы меня так не любите? Вы же не знаете Сусика! Это такой души человек, все, что ему нужно, - это обвешаться блестящей мишурой и немножко внимания!
- Сусик - шикарный администратор! - любуясь своим перстнем, важно произнес Гудок. - В Питере, восемь лет назад, на смотре, стол комиссии в "Европе" на девять "кать" накрыл! Такую лажу даже вы, мой друг, не сумели бы протащить. Правда, Веня?
- Ну… - неопределенно протянул Веня, боясь обидеть своего друга.
- Не протащил бы! - уверенно пробасил Гудок. А Сусик протащил.
- Я бы не протащил? - заволновался Школьник. - Имею всем вам сказать, что Сусик еще из-под стола ябедничал, когда у меня комиссия в "Астории" на столах танго два дня танцевала при свечах.
- Яша, Сусик - шикарный администратор, повторил торжественно Гудок. - Он старше вас на год.
- Веня! Клянусь твоими билетами! - не выдерживает Яков Давыдович. - Я сейчас не знаю, что сделаю с нашим другом, я не спорю, Сусик - хороший администратор, но то, что он выглядит старше меня лет на пять, - это знают все!
Школьник внезапно успокоился и, глядя на Гороха, печально вздохнул:
- Какого Сусика? Ужас… И это говорит руководитель филармонического коллектива, который имеет свое дело и не первый год ездит на гастроли! Скоро и про меня скажут: "Какого Школьника?…" Раньше все киты были наперечет, как гремели, а? Неужели вымираем? Неужели всех повыбивают, кто же останется?
Друзья как-то притихли, сели на единственную скамеечку у входа в филармонию, вспомнили былое хрустальное, севрюжное, пенящееся… и задумались.
- Толя, - прервал молчание Школьник. - Вы знаете, как я вас люблю, но вы много пьете. Когда мы раньше снимали втроем "Метрополь" на санитарный день, мы выпивали меньше, чем вы один пьете сразу.
- Яша! Что вы такое говорите? Кочумайте! - вдруг испугался Веня. - Вам, наверное, это приснилось?
- Яша! Мы всех переживем! - взревел Гудок. - Но какой "Метрополь"? Какая "Европа"? Откуда вы это взяли? Толя, вот вам рубль и не делайте вид, что вам совсем не хочется пива.
- Толя, - полез в карман Веня. - Если вам так хочется немножко пива, я всегда рад занять.
- Яша, - ехидно протянул Горох, проводя рукой по могучей бороде. - Я бывший физик-ядерщик, откуда мне знать, на какие башли вы откатывались в недалеком прошлом, сколько вы даете мне на лапу, чтобы я отказывался верить своим ушам?
- Толя? И вы мне такое говорите? Вы предлагаете сделку с моей совестью? - трагично воскликнул Яков Давыдович. - Если б вы только могли меня видеть…
Школьник вдруг при воспоминании о молодости ожил, замахал руками, заблестел мраморным черепом и, потрясывая белым пушком на висках, закричал, обращаясь к своим друзьям:
- Нет! Рано нас еще списывать! Рано!
- Яша! Мы еще послужим искусству! - сверкнул перстнем Гудок. - Нас черта с два выбьешь! Горох, - обратился он к Анатолию Юрьевичу, показывая рукой на ресторан "Славянский", черный вход которого прилегал почти вплотную к служебному входу филармонии, - вот тебе "катя", прямым путем к директору: скажешь, от нас. Шампанского, он знает какого, икорки, балычка, впрочем, пусть сам думает, на "чай" получишь от него, он не обидит.
- Толя, - тихо проговорил Яков Давыдович, - только икорки, икорки черненькой, скажите ему.
- Толя, - умоляюще сложил ручки Веня, - и, если сможет, пусть лично для меня…
Названия такого блюда Горох не смог бы выговорить даже под пулеметом. Он стоял с купюрой под мышкой и не мог понять: не разыгрывают ли его эти слуги искусства, от которых всего можно ожидать. Не дадут ли ему вместо "чая" в кабаке по голове за то, что он вперся к директору, да еще в десять часов утра, и принялся указывать: шампанского, которое он сам знает, икорка только черная, балык, чтобы сам пошел выбрал, и еще это чертово блюдо… может, он и его знает? Какая икра, какие балыки в городе Куралесинске, где на ливерную колбасу собираются вводить подоходный налог?
Горох ущипнул сам себя.
- Яша, - смахнул он капельки пота с величественной залысины. - Если мне все это не снится, я вам отдам те тринадцать копеек, которые занял два дня назад.
* * *
Стол стоял в центре зала, пыхтел и прогибался от вкуснятины; метрдотель подобострастно жрал глазами вошедших, официанты (когда успели?), наутюженные, стояли под ружье, не моргая, директор…
- Какие люди, бог мой, пожаловали, - только и смог сказать от распиравшего счастья. - Как быстро время летит.
- Сидор, - покачивали головами вошедшие. - А какими мы были совсем недавно…
Юность - когда краснели. Молодость - когда еще не надоедали поцелуи. Ах, жизнь, жизнь - когда же все это пронеслось.
В бокалах пенилось шампанское, но пили минеральную, соленое черное и вкусное жирное - печень тоже не фильтровала.
Старость, грустно, неизбежно… Какого Сусика? Какого Школьника? Веня, Гудок? Кто это?…
- Сидор, - очень тихо спросил Яков Давыдович. - Ведь синие киты еще не все перебиты?
- Яша, они давно в Красной книге и охраняются законом, - вздохнул Сидор. - Все проходит… все… Время из всех нас лепит стариков и уродов, что в сущности одно и то же, и не умнеем мы к старости, как бы себя ни убеждали в этом. Яша, посмотрите на меня и вспомните, каким я был десять лет назад. Горох выглядывал из-за буфетной стойки с высоко поднятой складкой лба и открытым ртом. Он безмолвно созерцал, пока его не заметил Школьник.
- Сидор! - замахал руками внезапно оживший Яков Давыдович. - Вы видите того человека, жертву термоядерной реакции? Все это, - показал он рукой на нетронутый стол, - должно уместиться в его чреве. После этого спросите его, не снится ли ему? Если нет и если он не хочет до конца меня разорить, то пусть вернет сумму, которую занимал два дня назад!
Ровно через час завернутое в скатерть тело грузчика-философа Гороха Анатолия Юрьевича было вынесено из черного входа ресторана "Славянский" и через потайную дверь Куралесинской филармонии конспиративно передано на временное хранение его друзьям-гардеробщикам. В руке мертвой хваткой были зажаты тринадцать копеек, а за пазухой беспризорно похрустывала гудковская "катя", полученная им на "чай" от Сидора.
- Яша, - басил на следующее утро Горох. - Вы представляете… я просыпаюсь, а у меня на животе приклеены сто рублей!
- Толя! - вскрикивает Школьник. - Я вас знаю много лет, я знаю, вы честный человек, но я отказываюсь вам верить! Такого просто не может быть! Откуда у вас такие деньги?
- Вчера… - мнется Горох. - ну короче… Яша, - вскрикивает он вдруг. - Не могло же мне все это присниться? Я уже ходил в кабак, и мне сказали, что я вчера там не был! Тогда откуда у меня деньги?
- Толя, - покачал головой Яков Давыдович, - вы хнаете, как я вас люблю, но вы много пьете. Гоните должок!
* * *
Чертоозерск… Гостиница "У озера". Центр города. Напротив - одни кабаки, сзади - все достопримечательности. Общее собрание у Закулисного. Выступает Елена Дмитриевна.
Она в глухом черном бархатном платье, седые пышные волосы сбиты в высокую прическу, чуть привстает на своих коротких ножках, умоляющим, но в то же время строгим взглядом обводит собравшихся и после некоторой паузы торжественно произносит:
- Дорогие мои! Прежде всего я хочу поздравить весь коллектив "Мойдодыра" с началом гастролей!
Елена Дмитриевна, чуть покраснев от бурных оваций, продолжает:
- В нашу дружную филармоническую семью пришел Евгеша. Что мне хотелось бы ему пожелать?… - умиленно складывает она ручки в ладошки и подносит к лицу. - Чтобы он любил наш "Мойдодыр" так же, как любим его мы, чтобы он понял свое высокое предназначение! Администратор не только распространяет билеты, но и доносит наше искусство до детей. Скоро будет двадцать лет, как Федор Иванович создал удивительный… замечательный спектакль, и он не только не устарел, но по-прежнему продолжает оставаться единственным "черным театром" в Союзе и еще больше любим ребятишками! И последнее. Мне хочется напомнить, чтобы вы не забывали, что мы представляем в чужих городах Куралесинскую филармонию, по тому, как вы себя ведете, судят обо всех наших артистах. Это в первую очередь относится к Лев-шину. На прошлых гастролях в Курске его три месяца никто не видел в гостинице. Где он был? А если бы с ним что-нибудь случилось?
- Я же на спектакли вовремя приходил, - ухмыльнулся Левшин.
- Ты что лыбишься! - вскочил Закулисный. - Больше этого не будет! Еще раз увижу девок в номере, можешь писать заявление!
- Володь, чего ты орешь? - удивился Левшин. - Ну не увидишь больше.
- Это что за Володя! - замахал кулаками Закулисный. - Ты думаешь, если несколько раз со мной выпил, то теперь себе друга нашел?
При слове "несколько" Петя с Колей быстро отвернулись, а Пухарчук задрожал от смеха, тут же закрыв лицо руками. Даже сам Закулисный остановился.
- Больше этого не будет! - заорал он, кидаясь то к одному, то к другому. - Веселиться, пить будете в Куралесинске, а сюда мы приехали работать! Если еще раз увижу…
Елена Дмитриевна млела от удовольствия, глядя на своего самостоятельного сыночка. Ирка держалась поближе к ней и сверху вниз понимающе щурила глаза.
"Со мной не пропадет, я его отучу навсегда пить, - кивала она Елене Дмитриевне. - Видите, какой он стал? Хозяин! А этих хлюпиков, если что, в бараний рог скрутим, чтоб не дразнили Володю".
Закулисный еще немного побуянил и перешел к деловой части вечера. Он достал концертные билеты, чистые бланки, договоры, на которых уже стояла печать чертоозерской филармонии, и сложил все это на столе.
- Ты у нас человек новый, - обратился ко мне Владимир Федорович. - Левшин тебе пока будет помогать, временно поработает администратором, поэтому и ему еще раз объясню, как заполнять документы.
- Володь! Ты же говорил, что я теперь только на сцене! - вскочил Левшин.
- Ты будешь работать там, где я скажу! - закричал Закулисный. - Ты что сказал?
- Что? - не понял Левшин.
- Ты что сказал перед этим? - надвигался на него Закулисный. - Какой Володя?
Елена Дмитриевна быстро просеменила и встала у пего на пути.
- Он больше не будет, Владимир Федорович, - умоляющим голосом сказала она.
- В последний раз… прощаю, - тяжело вздохнул Закулисный.
Он прошелся по комнате, собираясь с мыслями, и, глядя на Витюшку, прошипел:
- Левшин… будет работать с Евгешей администратором…
Тишина пробежалась по люксу, постучав наманикюренным мизинчиком по безобразной гостиничной вазе, стоявшей на столе, и по запуганным лбам "мойдодыровцев".
- Еще раз объясняю для Левшина и Евгеши, как заполнять бланки договоров, - угрожающе взглянул Закулисный на Витюшку. - Здесь вписываете фамилию директора Дворца культуры, здесь мою, здесь впишете, что мы обязуемся платить за аренду помещения пять процентов от валового сбора. Второй экземпляр оставляете ему, первый мне. Но! - поднял палец Закулисный. - Желательно договор самим не заполнять, так и скажите директору, что наш руководитель театра желал бы лично встретиться. Еще что… - задумался он на секунду. -По поводу билетов. Вы получаете их от меня на руки и полностью отвечаете за них. Все ясно?
Мы с Витюшкой согласно кивнули.
- А с погрузочными как? - заволновался Горе. - Опять за просто так реквизит таскать? Когда оплачивать будут?
- А что я могу сделать? - развел руками Закулисный. - Директор филармонии запретил, что мне, свои деньги платить?
- Ну… - пробасил Видов. - Платить-то как-то надо, восемнадцать чемоданов, ширмы, связки, мы же на сцене должны играть, а это работа грузчиков - таскать.
- Будем думать, - пообещал Закулисный.
- На прошлых гастролях тоже думали, думали, - недовольно протянул Горе, - так все гастроли и протаскали бесплатно, а я получаю всего четыре пятьдесят.
- Будем думать! - вскочил Закулисный. - И последнее. Завтра администраторы - на заделку, остальным - разбирать реквизит. Ты себе шорты купил? - обратился он к Пухарчуку.
- А почему я? - прозвенел Женек. - Они же к реквизиту относятся!
- Что? - опешил Закулисный.
- Купил, купил! - тут же спохватился Пухарчук.
- Я вот тебе сейчас, лилипут! - позволил себе улыбнуться Владимир Федорович, грозя ему кулаком. - Так, Елена Дмитриевна, выдайте суточные, и на сегодня все свободны.
Мы расписались с Левшиным за полученные концертные билеты, за суточные, которые нам выдали на пять дней, и вышли. - Ну вот ты теперь и администратор, - усмехнулся Левшин. - Завтра начнешь бухтеть про единственный и неповторимый в мире театр, а чтобы лучше бухтелось, давай червонец.
- Зачем? - не понял я.
- Парень, ты чего? - удивился Витюшка. - У тебя еще целых два пятьдесят остается, да на такие башли можно жить дней пять как король. А спектакли начнутся, за заделку будешь получать, в общем, пошли в кабак.