* * *
Большая гостиная в доме Сергея. Портрет Александра Вампилова, писанный маслом. На полу, на стеллажах, на окнах журналы и книги.
Два стола, две пишущие машинки. За машинкой Ирина.
В окне голая ветка березы. Входит Иннокентий.
ИННОКЕНТИЙ. Здравствуй, пресветлая Ира. Ну, идут дела?
ИРИНА. Если бы девочки помогли, через два дня можно подшивать третий номер "Литературных тетрадей". Но Федор Иванович не дал главу из "Маленького портного".
ИННОКЕНТИЙ. Да, а вчера ты слышала по радио прекрасный отрывок из повести – Маленький портной шьет костюм для Снегурочки к Новогоднему балу в доме слепых. Дадим этот кусочек? В сноске скажем: "Костюм для "Снегурочки" обнародован редакцией радио 27 января с. г."
ИРИНА. Но где мы возьмем текст?
ИННОКЕНТИЙ. А в редакции и возьмем. Я попрошу Гену Узких, он потихоньку вынесет, мы снимем копию.
ИРИНА. Получается – контрабанда.
ИННОКЕНТИЙ. Но нам нужна проза, притом добротная.
ИРИНА. Ох, лучше бы еще раз попросить Федора.
ИННОКЕНТИЙ. Фью! Он весь в новой рукописи. Какие-то метафорические видения посещают его.
ИРИНА. И прекрасно! Он напишет поэму о саде. Иносказательно будет и о нас.
ИННОКЕНТИЙ. Я верю, его Сад будет хранителем времени, которое уничтожается сильными мира сего. Сад, гармония сада, и век волкодав.
ИРИНА. Прекрасно. Но сложно.
ИННОКЕНТИЙ. Мой дед говорил. Будет лес слабый, и народ слабый будет тоже. Что тут сложного? (Снижая голос). Сложно с Сергеем…
ИРИНА. С ним что-то происходит. Как повидается с Посторонним, весь белый приходит.
ИННОКЕНТИЙ. Сергей принял православие. Радуйся. (Выглядывая в окно). Да вот он идет, расчистил дорожку. Ирочка, я пока ничего не говорил тебе.
Входит Сергей. Он отрастил бороду. В душегрейке, зябнет.
СЕРГЕЙ. Добрый день, соотечественники.
Они здороваются. Сергей прижимается спиной к печи.
СЕРГЕЙ. Что нового в городе?
ИРИНА. Анекдоты о кормчем. После сабли, говорят, ему вручают тачанку. Нарасхват идут наши "Литературные тетради". В редколлегии "Сибири" на нас начинают сердиться.
СЕРГЕЙ. Разве мы соперники "Сибири"? С нашим крошечным тиражом.
ИРИНА. Что тираж! Мы говорим правду. Исполнение правды эстетически выдержано. Рядом с нашими тетрадями "Сибирь" выглядит провинциально.
ИННОКЕНТИЙ. Ха! Неплохо сказано. Провинциальная Сибирь…
ИРИНА. Зато, Кеша, какие респектабельные фигуры у писателей, бороды поотпускали, – прости, Сергей, – обучилась велеречивости. А особняк у них!…
ИННОКЕНТИЙ. Единственного нет в роскошном особняке – Александра Вампилова.
СЕРГЕЙ. Вы злоязычничаете. Меня это расстраивает.
ИННОКЕНТИЙ. Когда арестовали травника, мы не злоязычничали, молча снесли беду. Ты хочешь нашего молчания и дальше?
Сергей не отвечает.
ИРИНА. Сережа, разве травник виноват, в том, что медицина не способна врачевать простые недуги?
Сергей молчит.
ИННОКЕНТИЙ.Он знал народные снадобья и был любезен твоему сердцу. А как повел себя ты?…
СЕРГЕЙ. Нельзя выпрыгивать из времени. Обстоятельства сильнее нас, надо им подчиниться.
ИННОКЕНТИЙ. Обстоятельства… Мы хранители нашего времени, его наступательный ход зависит от нас. Ты консервируешь время. Сергей. Суета сует и вечная суета.
ИННОКЕНТИЙ. Организуй время, чтобы упорядочить суету.
СЕРГЕЙ (размышляя). О нас ходят невероятные слухи. На университетских кафедрах пересуды. Мое имя склоняют. Вчера я встретил доцента Коркина, руководителя моей дипломной. Он всегда мило раскланивался со мной, а тут побежал как олень.
ИРИНА. Надо идти к студентам на открытый разговор. Да, и у нас, Кеша, можно устроить встречу с народом, на ГЭС, рассказать, что цели у вампиловцев просветительные. Гласность не все, но многое поставит на место.
СЕРГЕЙ. Более года мы сдерживаем приток новеньких к нам…
ИННОКЕНТИЙ. И снова ты! Ты яко сектант боялся народа. Запер двери.
СЕРГЕЙ. Я думал не только о себе, но и о вас. А теперь улица Букинистов весь аппарат бросила против нас. Хорошо, Садовник молчит, а то и его в пристяжку, или в коренники.
ИННОКЕНТИЙ. А он и есть коренник. Но Садовник не испугается, он бесстрашный человек. А мы… мы должны быть готовы к любому исходу. Теперь чем хуже, тем лучше.
СЕРГЕЙ. Да? Ирининому бы отцу твои слова…
ИННОКЕНТИЙ (Ирине). Ира, что с папой? Почему ты мне не сказала?
Ирина молчит…
СЕРГЕЙ. Посторонний прав, светская жизнь не сулит подлинных ценностей.
ИННОКЕНТИЙ.Ты называешь ее светской, а это открытая жизнь, на миру. Она должна быть открытой.
СЕРГЕЙ. Нас ввергнут в осложнения, деятельность извратят… Моя жена обеспокоена, у нас малые дети.
ИРИНА. Ах, Сергей! Мы одарили город прекрасной легендой, в ней явь и фантастика…
СЕРГЕЙ. Город обывателей и бездуховных чиновников. Город лжецов.
ИННОКЕНТИЙ. Это город Садовника, запомни, это город Вампилова… Но я понимаю твою тревогу. Мы уйдем. У меня нет такой гостиной (обводит взглядом), и наша библиотека, мы собрали все лучшее…
ИРИНА. Сережа, но библиотек может остаться у тебя. Даже лучше. У тебя библиотека, у Кеши редакция, у Садовника – отдохновение и нега. А, Сережа?
Женский голос в приоткрытую дверь.
ГОЛОС. Ира, помоги мне на кухне.
ИРИНА. Бегу! Ребята, найдите компромиссное решение.
Уходит. В прихожей голоса гостей.
СЕРГЕЙ. Круг сужается. Отца Иры обвинили в польском национализме. Написали очередную анонимку. Из министерства комиссия, трест лихорадит. Твоя теория – чем хуже, тем лучше.
ИННОКЕНТИЙ. Но какие основания?
Сергей не успевает ответить, входит Алексей. Здороваются.
СЕРГЕЙ. Он имеет маленькую слабость – ходит на органные концерты в Польский костел.
Входят Мария и Надежда. Надежда садится к пишущей машинке, начинает стучать по клавишам.
СЕРГЕЙ. И доклад Ирины о Достоевском, ее статья в "Литературных тетрадях".
ИННОКЕНТИЙ. И что в докладе, прочитанном для нас, двадцати человек? Предостережение бесам…
АЛЕКСЕЙ. Красота спасет мир – крамола. И русский вопрос. Их пугает все русское.
СЕРГЕЙ. Вы безоглядны потому, что у вас нет семьи. Мои крохотули…
МАРИЯ. Сережа, нас много, мы всегда рядом.
СЕРГЕЙ. "Мы"? За мою семью, за моих детей я несу ответственность. Я дал им жизнь, мною она крепится.
Он в досаде машет рукой и уходит.
НАДЕЖДА (оставляя машинку). Сергей боится осложнений?
ИННОКЕНТИЙ. Осложнения! Я кадровый рабочий, я хочу сильного ветра… Знаете, что у нас на ГЭС случилось?… Видите, никто не знает! Газеты молчат… Рабочие изгнали вора – начальника, выбрали другого, в профсоюзы отправили протокол собрания.
АЛЕКСЕЙ. И ты принял участие в бузе?
ИННОКЕНТИЙ. Никакой бузы. Я вел протокол собрания. Мужики усадили меня, мол, грамотный. Все организованно и дружно.
НАДЕЖДА. Ну, и каков результат?
Она берет блокнот, записывает.
ИННОКЕНТИЙ. Не для печати! Прекратились прогулы. Раз. Все трезвые как стеклышко. Нет аварийных сбросов. Чистота в цехах идеальная. Чудо. И никакого чуда.
НАДЕЖДА. В третий выпуск опоздал, а в четвертом, в Хронике, дадим. Да, ребята?
АЛЕКСЕЙ. Только спокойно, позитивно.
ИННОКЕНТИЙ. Эстетично? (зло смеется) Я хочу прямых речей о заглохлой жизни. А у нас изыск избранных. Европейцы.
МАРИЯ. А мы и есть избранные. Все всегда начиналось с избранных. С таких, как Садовник, как Сергей, как ты.
Появляется Ирина, она несет на подносе чай.
ИННОКЕНТИЙ. Боюсь за Сергея, ох, боюсь.
ИРИНА. Ребята, можно, я скажу. А я боюсь за тебя, Кеша!
Оставив поднос, она подходит к Иннокентию, гладит его кудлатую голову.
МАРИЯ. "Мы не мешаем польскую кровь с русской!"…
ИРИНА. О, моя община! Поляки проклянут меня…
ИННОКЕНТИЙ (высвобождаясь из рук Ирины). Алеша, вынужден сказать тебе прямо, пришла пора. Архив надо сохранить, я думаю поручить это тебе.
ВСЕ. Как? Пришла пора?!…
АЛЕКСЕЙ. Ты полагаешь?…
Вдруг быстро входит Сергей.
СЕРГЕЙ. Пришел Михаил Сенчурин. Просит разрешения войти. Что делать?
ИННОКЕНТИЙ (спокойно). Ну, пусть войдет. Каникулярный зуд у мальчика.
НАДЕЖДА (осуждающе). Зачем так, Кеша? Зачем?
Входит Михаил. Он бледен.
МИХАИЛ. Ребята… Я много думал последние полгода, даже год… Я хочу быть с вами в эти минуты…
ИННОКЕНТИЙ. В эти минуты? Зачем такой высокий стиль?… Что значит он?
МИХАИЛ (тушуясь). Я не могу в том мире… Отец готовит против вас статью… А я…
АЛЕКСЕЙ. Миша, ты успокойся, сходи в сад, к учителю…
МИХАИЛ. Я был у него, но он… Я хочу быть с вами…
ИННОКЕНТИЙ (жестко). Хорошо, мы подумаем.
СЕРГЕЙ. Иннокентий, не надо так!
Михаил смотрит на всех и пятится. Все молчат. Михаил исчезает.
НАДЕЖДА. Я не понимаю, почему нетерпимость такая…
Она идет к двери, смотрит на Иннокентия с глубоким упреком, уходит.
СЕРГЕЙ. Кто из нас сектант, Иннокентий?
АЛЕКСЕЙ. У Миши минутный срыв, Сергей, Миша флюгер. Он и в школе…
ИННОКЕНТИЙ. Помолчите минуту.
Все молчат.
ИННОКЕНТИЙ. Теперь вы поняли, кто только что был здесь?…
Все молчат.
ИННОКЕНТИЙ. Маша, допечатай статью, надо третий номер закончить сегодня же.
Мария садится к машинке.
ИННОКЕНТИЙ. Будет мальчишеством не предупредить назревшие события. (Алексею). Ты должен купить десяток папок, тщательно просмотри документы, все стоящие (иронично) эстетически упакуй… Нет, не об эстетической упаковке идет речь, а обо всем, чем мы жили и живы…
АЛЕКСЕЙ. Хорошо. Но пусть кто-нибудь мне поможет.
ИННОКЕНТИЙ. Возьми Митю. Митя умеет молчать.
МАРИЯ. Алеша, я помогу тебе. Пожалуйста, Алеша. Я тоже умею молчать.
АЛЕКСЕЙ. Нужно продумать место.
МАРИЯ. У Мити бабушка в Урике.
АЛЕКСЕЙ (усмехнувшись). Не в том ли доме, где некогда жил на поселении Лунин?…
ИННОКЕНТИЙ. Пожалуйста, побыстрее. Но вывезти надо осторожно. Да, возьмите у Садовника экземпляр "Урийской дидактики". Береженого бог бережет.
Все начинают пересматривать то, что на стеллажах, на окнах, на полу.
МАРИЯ (допечатывая). Готово, Кеша.
ИННОКЕНТИЙ (смотрит). А! Корнелевский "Сид" возвращается к нам.
ИРИНА. Автор статьи пишет о произволе личности, не признающей установлений вековой морали.
АЛЕКСЕЙ. Умный парень, но трусоват.
ИННОКЕНТИЙ. Блудливая публика. И высказаться охота, но не извольте ждать от меня Андрея Платонова или Юрия Домбровского, а о "Сиде" порассуждаем. Ну, да ладно. Это ведь и ваше прекраснодушие… А снег-то, ребята, снег…
Все бросаются к окнам. Идет хлопьями снег.
* * *
Кабинет Пиваковой. За столом женщина с государственным лицом.
Занавеска на двери снята. Женщина значительно поднимает трубку, набирает номер.
ЖЕНЩИНА. Товарищ Кушак? Здравствуйте, Вадим Андреевич!… По вашему поручению мы подвергли фронтальной проверке всю работу редакции пропаганды. Должна согласиться с вами, Пивакова пустила на самотек все направления и рубрики. Даже "По историческим решениям съезда" выхолощена и пуста, одни формальные слова, а ведь съезд был фундаментальным. Леонид Ильич… (слушает) Да ну, что вы! Без партийного взыскания мы не отпустим ее. Узких переместили в сельхозредакцию, пусть поездит по области, парень послушный, к тому же нуждается в жилье, будет работать на совесть… А с планом… Подтянем гайки… Гарантирую… Да свидания, товарищ Кушак! Я буду информировать вас каждый день.
Кладет трубку За открытым теперь стеклом двери – Михаил и Надежда. Михаил смотрит, недоумевая.
ЖЕНЩИНА, СМЕНИВШАЯ ПИВАКОВУ. Войдите, товарищ.
Михаил входит несмело. Надежда остается и смотрит через стекло на Михаила.
ЖЕНЩИНА. Вы наш автор?
МИХАИЛ. Да… Нет… Я, право же…
ЖЕНЩИНА (улыбается). Наверное, гонорар порезали? Обещали студенту помочь и в последний миг забыли? Я сейчас узнаю, помогу. Как ваша фамилия?
МИХАИЛ. Сенчурин.
ЖЕНЩИНА (вставая). О, вы сын товарища Сенчурина! Очень рада! Мы чрезвычайно ценим вашего отца! Его монография о диалектике общественного развития вооружила нас боевой программой…
МИХАИЛ (нерешительно). Ольгу Николаевну Пивакову… как увидеть?
ЖЕНЩИНА.Вы давали ей статью. И статья не пошла? Безобразие… А как называлась статья?
МИХАИЛ (мнется). А где Ольга Никлаевна?
ЖЕНЩИНА. Ее уволили… Она допустила грубейшую идеологическую ошибку, ваш папа в курсе… Она поставила в эфир главу из повести одного отщепенца…
МИХАИЛ (решительно). Но где она? Мне необходимо видеть Ольгу Николаевну!
ЖЕНЩИНА. В ОСВОДе… Что такое ОСВОД? А вы никогда не тонули, молодой человек? Ах, только на экзаменах! Общество спасения на водах…
Михаил пятится.
ЖЕНЩИНА. Заходите. Ваш отец… Кланяйтесь отцу, мы ценим его!
Михаил и Надежды, немо посмотрев через стекло двери, уходят.
* * *
Дом в Ботаническом саду. Зима.
Садовник в душегрейке.
Алексей пересматривает папки на книжных полках.
АЛЕКСЕЙ. Отец, ты отпечатал "Урийскую дидактику?"
САДОВНИК. Отпечатал, Алеша, да все раздумываю, кому предложить. "Народное образование" не возьмет. "Семья и школа" печатала меня, но всякий раз немилосердно кромсала рукописи. Благосклонно относился журнал "Детская литература", да они возьмут только главы о работе с книгой…
АЛЕКСЕЙ. Давно пора предложить издательству.
САДОВНИК. Чтобы космополит – рецензент вволю потешился над патриархальными заповедями русской дидактики?…
АЛЕКСЕЙ. Пусть потешится. Надо с чего-то начать. Ты дал бы мне один экземпляр, хочу спокойно перечитать.
САДОВНИК. Возьми. Но читай с карандашом, не бойся почеркать, в конце концов писал я для вашего поколения.
АЛЕКСЕЙ. Вот и подарил бы для "Литературных тетрадей" пару глав, а?
САДОВНИК. Для "Литературных тетрадей", при всем моем уважении к вашему предприятию, не дам. Старайтесь своими силами. Пусть молодежь пишет для вас.
АЛЕКСЕЙ. Могу сообщить, мы не испытываем недостатка в предложениях от ровесников. Но "Урийская дидактика" дала бы нам поболе – там есть историческое предание. А что с Настей? Где Настя?
САДОВНИК. Наверное утрясает ссору с матерью. Тебе лучше знать, где Настя.
АЛЕКСЕЙ. Я замотался в Вампиловском товариществе, ночую то у Сергея Никитина, то у Иннокентия. Сессию сдавал словно в тумане. Так я забираю "Дидактику", подумай о "Литературных тетрадях". Мы не предъявим тебе строгих претензий, мы учимся уважать позицию автора, даже если расходимся с ней.
САДОВНИК (смеясь). Поздравляю, сынок, от всей души. То, что раньше было нормой, теперь становится идеалом.
Скрип двери, Настя.
САДОВНИК. Сыскалась потеря! Входи, милая Настюшка.
НАСТЯ. Ой, как жарко натопили! Алеша, ты что, собрался уходить? Знаешь ли, присядь на минутку (она целует Садовника, целует Алексея). На всех парусах мчалась и вот – вы. Алеша, дай я на тебя погляжу! Теперь иди, брат мой. Иди и никогда не забывай этот дом, это небо, эти сосны…
АЛЕКСЕЙ. Что с тобой, Настя?
НАСТЯ. Со мной? Ничего (прислоняется к плечу Садовника). Просто я возношусь. Иду следом за ним. Рядом и следом. И на тебя смотрю как на облако, грозовое. Ну, шагай, Алеша. Теперь я спорхнула с ветки…
Алексей и Настя подходят друг к другу и поочередно лбом прикасаются к плечу: Настя к плечу Алексея, Алексей к плечу Насти. Это ритуальное прощание. Садовник с любопытством наблюдает за сыном и Настей.
Алексей уходит.
НАСТЯ. Послезавтра меня увозят в твои родимые места. На полгода. Будем собирать фольклор в селах Забайкалья.
САДОВНИК. Боже, какая сказочная жизнь шла по берегам Шилки и Амура, какой прочный уклад был в станицах и жизнь, полная удали и труда, подчас обморочного, но счастливого. Завидую тебе.
НАСТЯ. "Завидую тебе". Тебе открылись тайны. Чуден, наверное, мир, когда знаешь истоки!
САДОВНИК. Есть тайны добрые и есть злые.
НАСТЯ. А треуголка?…
САДОВНИК. Какая треуголка?…
НАСТЯ. Треуголка честолюбья. Когда на макушке (показывает) треуглка, только добрые тайны идут за спиной. Зло не коснется нас, Федор. Или я вот так (показывает) шпагу…
САДОВНИК. Душу бы не изнурить раньше времени, Настя.
НАСТЯ. Когда впереди поражение – это праздник. А у нас впереди поражение, не успокаивай, знаю. Прекрасное и грозное поражение, как говорит Кеша. Теперь рядом с ним Ира Витковская…
САДОВНИК. Чалдон и полячка. А про братика своего не выдашь секрет?
НАСТЯ. К Андрею льнет твоя пассия, Мария. Вот уж кого не понимаю, Машу. Мечется, тоскует. То ли дело Настя (снова вынимает шпагу, Садовник улыбается)…
САДОВНИК. Дите ты, Настя, чистое дите!
НАСТЯ (пытается говорить официально). Не скажите, Федор Иванович. Я стала тигрицей. И все ребята растут. Чем дальше ты отодвигаешь их от себя, тем быстрее они идут в гору. Закон срабатывает – Бородинское поле.
САДОВНИК. Единственного жалко среди вас – Мишу Сенчурина. Он погибнет.
НАСТЯ. Ох, ох, такие не погибают.
САДОВНИК. Да? А я всегда хотел спасти Мишу, он с детских лет в порочном кругу.
НАСТЯ. Учитель, в нашем поколении таких, как Миша, большинство. Вот написать бы пьесу (мечтательно) – ЧЕСТОЛЮБЬЯ ТРЕУГОЛКА… Но пьесу смотрели бы и судили такие вот Миши Сенчурины. Миша избрал торную тропинку.
САДОВНИК. Надо помочь ему.
НАСТЯ. Чтобы мир приговорил нас судом Сенчуриных?
САДОВНИК. Миру – мирово. Не судите мир, пусть он вас судит. А история вас оправдает…
Настя достает рюкзак, начинает собираться в дорогу, переодевается в походное. Садовник молчит, вспоминая.
САДОВНИК. А жизнь, Федор, отжита. Сидел на хвосте у времени, боялся отпустить на час сущее. Я думал, оседлал его…
НАСТЯ (с тревогой). Что ты, Федор, что ты! Не надо. Мы все пленники своего времени, но ты единственный с ним в ладах. И я люблю внимать музыке твоих речей. Теперь это печальная музыка, но ты не отчаивайся, она и должна быть печальной, зимней. Я люблю тебя зимой, зимнего тебя люблю. Уеду, и буду долго слышать облетевшие листья над нашей избушкой, ветер в трубе печной. Ты знаешь, мне кажется, я не перенесу разлуки, что-то случится…
Она подходит к садовнику и смотрит в его глаза.