САДОВНИК. Соберитесь в саду, Настя…
* * *
Некий дом, некая комната, некие молодые люди. Приглядевшись, в них можно узнать печников, Высокого и Невысокого. Они заняты делом.
Они молча монтируют какой-то аппарат, в аппарате потрескивание, писк.
ВЫСОКИЙ. Сад мы задействовали впустую, надо было рискнуть и прямо в логове…
НЕВЫСОКИЙ. Не скажи! Вот послушай…
Включает магнитофон.
Идут шумы, потом с магнитофонной ленты голос Насти.
ГОЛОС НАСТИ. Когда впереди поражение – это праздник. А у нас впереди поражение. Не успокаивай, знаю. Прекрасное и грозное поражение, как говорит Кеша…
Выключает магнитофон.
ВЫСОКИЙ. Ну и что из сего следует?
НЕВЫСОКИЙ. Установка на поражение. Если их не остановить, они пойдут до конца.
ВЫСОКИЙ. До какого конца? (Усмехнулся). Вы словно сбесились. Я прочитал три номера "Литературных тетрадей", и что в них? Исследуют (передразнивает кого-то) природу прекрасного. Да хоть сто лет пускай исследуют, до посинения…
НЕВЫСОКИЙ. Это айсберг.
ВЫСОКИЙ. Какой айсберг?
НЕВЫСОКИЙ. Читай Хэмингуэя. Его постулат. Сверху ничтожная часть, блистающая на солнце. А главное – скрыто, внизу, внизу, под водой.
ВЫСОКИЙ. Какие мы начитанные. Какие мы прозорливые.
НЕВЫСОКИЙ. А ты как думаешь. Почитываем. У любого писателя криминал есть.
ВЫСОКИЙ (иронично). И у Пушкина?
НЕВЫСОКИЙ. И у Пушкина. Он был мастером эзоповского языка. Сто лет разгадывают его шифровки.
ВЫСОКИЙ. Дай почитать!
НЕВЫСОКИЙ. Тебе все шутки. А они не шутят. У них сложился ритуал прощания. Они овладевают искусством подтекста. А в подтексте советская действительность мажется черными красками. Рядом с их Прекрасным сущее выглядит газовой камерой, в которой задыхается молодежь. А черное, по их представлению черное, требует ревизии. От ревизии до национального экстремизма один шаг. Да они и сделали его.
ВЫСОКИЙ. Что ты имеешь в виду?
НЕВЫСОКИЙ. События на гидростанции. Скинули директора станции.
ВЫСОКИЙ. У-лю-лю! А они-то тут причем? Это среди рабочих завелась плесень.
НЕВЫСОКИЙ. Правильно. А кто ведет рабочих?
ВЫСОКИЙ, (возбужденно). Кто ведет рабочих?!
НЕВЫСОКИЙ. Ты слабо исследуешь связи и узлы. По школьному учебнику формальной логики.
ВЫСОКИЙ. У нас и формальной логики не преподавали.
НЕВЫСОКИЙ. То-то и оно. Лидером рабочих на гидростанции является Иннокентий Сенотрусов, бывший студент университета, исключенный за организацию диспута о кризисе коммунизма. Ниточка тянется и в университет.
ВЫСОКИЙ. Иннокентий Сенотрусов в твоем представлении опасный функционер. А он, между прочим, член партии.
НЕВЫСОКИЙ. В том и дело, он сумел проползти в ее ряды. А в партии таким не место. Его дружки покушаются на святая святых, ставят вопрос об имени…
ВЫСОКИЙ. Университет имени Жданова?
НЕВЫСОКИЙ. Эренбурга читал? Слушай, я недоволен тобой? У каждого писателя, черт возьми, есть криминал, заруби на носу. Двадцать лет назад Илья Эренбург прошелся по товарищу Жданову.
ВЫСОКИЙ. Еврей выбрал в качестве мишени русского?
НЕВЫСОКИЙ. Есть и этот мотив. А теперь они ставят вопрос о переименовании университета. В газетенке университетской, цензура проворонила, заметку тиснули…
Телефонный звонок.
ВЫСОКИЙ (подняв трубку). Ну, что там? Младший Сенчурин?…
НЕВЫСОКИЙ. Припекло! Пусть проведут к нам.
ВЫСОКИЙ (в трубку). Проведите к нам (положил трубку).
НЕВЫСОКИЙ. Убери со стола маг и приготовься к записи.
Высокий проверяет, под крышкой стола нажимая на кнопку.
ВЫСОКИЙ. К записи готов.
НЕВЫСОКИЙ. Ты заспорь со мной, встань на его сторону, если будет малейшая возможность.
ВЫСОКИЙ. Постараюсь. Интересно, что его принесло.
Звонок в дверь. Высокий отпирает дверь. Михаил Сенчурин входит в сопровождении дежурного прапорщика, дежурный уходит.
Высокий плотно закрывает дверь.
НЕВЫСОКИЙ (радостно). А, Миша?! (Чуть отступает). А угрюмый-то! С глубокого похмелья?
ВЫСОКИЙ. Ну, у тебя и шуточки!
НЕВЫСОКИЙ (Высокому). Чайку бы не мешало.
ВЫСОКИЙ (по селектору:) В двадцать седьмой три стакана крепкого чая, и что-нибудь к чаю.
НЕВЫСОКИЙ. Сбагрил весеннюю сессию? Молодчина. В Московском институте учиться на повышенную стипендию – голову надо иметь.
ВЫСОКИЙ. Мише по наследству досталась светлая голова.
НЕВЫСОКИЙ. Ну, что ты, Миша, такой задумчивый? Ребята обидели? Девушка ушла к другому? Кстати, ты не знаком с Наденькой Перетолчиной? Эх, дивчина, скажу я тебе…
ВЫСОКИЙ. А ты-то откуда знаешь Наденьку, старый Дон Жуан?
НЕВЫСОКИЙ. Секрет фирмы. Впрочем, никакого секрета. Были на дне ангела у ее маман, и выплывает Наденька. Ах, НадяНаденька, мне б за двугривенный в любую сторону твоей души… Все идет хорошо в нашей прекрасной стране и у наших соседей, мы на подъеме.
ВЫСОКИЙ. Что-то встревожило Мишу, да?
Звонок в дверь. Высокий отпирает дверь, принимает чай и сладости, разливает чай, подвигает сослуживцу и Михаилу.
МИХАИЛ. Еще тогда… в Ботаническом саду… вы не понравились мне… ужасно пошло под видом печников…
НЕВЫСОКИЙ. Мы презираем себя за то вторжение. Но оперативное задание было прямое – войти в дом Посконину.
МИХАИЛ. А потом я стал думать, сопоставлять. В общем, я решил идти и все рассказать.
ВЫСОКИЙ. Да ты что, право, столь торжественно. Какой-нибудь пустяк встревожил, не придавай значения.
МИХАИЛ. Из-за пустяка я бы не пришел… (размышляя:) Я порвал с ними окончательно и бесповоротно.
НЕВЫСОКИЙ. Загадки городишь! С кем порвал? С теми, кто грабят японские контейнеры? И давно пора. А то посходили с ума от этих "Сони".
ВЫСОКИЙ. Ты, Костя, недооцениваешь японскую аппаратуру. Маги у них классные.
МИХАИЛ (злясь). Не валяйте дурака! А то я уйду. Я не лакей, запомните это.
НЕВЫСОКИЙ. Не сердись. Просто несколько загадочно. А мы любим прямоту (Высокому). Подтверди.
ВЫСОКИЙ. Мы любим прямоту.
МИХАИЛ. Я прочитал "Урийскую дидактику" и все понял.
ВЫСОКИЙ. Ян Амос Коменский?
НЕВЫСОКИЙ (вспылив). Прекрати! "Урийскую дидактику" написал Посконии (Михаилу). И что же. Какие выводы?
МИХАИЛ. Его "Урийская дидактика" прокламирует философию борьбы.
НЕВЫСОКИЙ. А ты бы хотел, чтобы она, как ты выражаешься, прокламировала смирение и покорность?
ВЫСОКИЙ. И в педагогике должны быть столкновения здоровых взглядов, иначе пустозвонство.
НЕВЫСОКИЙ. Именно! Иначе – пустозвонство.
МИХАИЛ. "Урийская дидактика" создает теоретические предпосылки возрождения открытой национальной оппозиции…
НЕВЫСОКИЙ. Ты не договариваешь, голубчик. Но согласимся. Открытой. А ты хочешь, чтобы она была закрытой, конспиративной?
Михаил смешался.
НЕВЫСОКИЙ. Ты хочешь, чтобы суверенная личность была анонимной, подпольной? Но это ведет к бесовству. Читаешь Достоевского? Нет?! Это писатель с могучим криминалом. Поздравляю тебя, дорогой Миша… Вопрос, видимо, надо поставить иначе. Если "Урийская дидактика" призвана формировать граждански активную личность, то насколько позитивна эта гражданственность, насколько конструктивна. Если же злобный негативизм…
МИХАИЛ. Даже мне, технарю, понятно – в его книге скрыт мятежный смысл.
ВЫСОКИЙ. А он, мятежный, просит бури? Он получит ее.
НЕВЫСОКИЙ (досадливо). Зачем же так? Независимыми людьми надо дорожить. Но твоя позиция, Миша, симпатична. Она патриотична, правдива и открыта, да.
ВЫСОКИЙ. Он же начитался "Урийской дидактики" и поэтому напролом идет.
НЕВЫСОКИЙ (опять в досаде Высокому). Да что же ты так лобово! Все сложнее. Деликатней, если на то пошло (Михаилу). Миша, ты прекрасный советский парень. Мы рады, что ты сделал решительный шаг…
Звонит телефон. Высокий берет трубку и передает Невысокому.
НЕВЫСОКИЙ (слушая). Да уж непременно будем (кладет трубку). Партийное собрание… М-да… На чем мы споткнулись?…
ВЫСОКИЙ. На прекрасном советском парне ты сделал решительный шаг…
Михаил зло усмехнулся и сцепил зубы.
НЕВЫСОКИЙ (показывая на сослуживца Михаилу). Романтик, ты думаешь, у нас нет дураков. Э, ты заблуждаешься. На каждого умного по дураку… Но, Миша, ты поступишь до конца гражданственно, если вернешься к ребятам и постараешься переубедить их. Мы живем в грандиозной стране, и все у нас грандиозно, наши герои и наши вожди, трижды герои, наши плотины, даже ошибки у нас грандиозные. Авось, ребята поймут тебя…
Михаил отрицательно качает головой.
НЕВЫСОКИЙ. Что, не справишься?! Или не впустят? Но попробуй! Войди к ним и напрямую! А потом расскажи нам, а?! Боевое задание, понял. И отметь – без подвоха, честное. А сейчас извини – собрание. Я звякну вам домой попозже. А Наденькой дорожи, девочка с полетом…
Они выпроваживают Михаила. Молчат.
НЕВЫСОКИЙ. Жареным запахло. Или папа – идеолог вразумил. Отпустил повода, твою мать, а, небось, боится за свое чадо.
ВЫСОКИЙ. Ты обидел меня, Костя.
НЕВЫСОКИЙ. Скажи спасибо, что не прогнал. Ты глупо вел себя.
ВЫСОКИЙ. А ты – умно? Приписал отщепенцу бог знает какие достоинства.
НЕВЫСОКИЙ. Отщепенец… Иногда мне кажется: в том, как он стоит, есть достоинство. Ничего не просит, не лебезит, не наушничает. Когда-то и я был таким. Э! Давно это было.
ВЫСОКИЙ. Может быть, и у его учеников есть невиданные добродетели?
НЕВЫСОКИЙ. Есть. В том и закавыка. И поэтому их надо отлучить от Посконина. И раздробить их на враждующие группы. Там любопытен православный Сергей, и надо выйти на Постороннего, пора.
ВЫСОКИЙ. И без него они будут стоять, он успел их закалить.
НЕВЫСОКИЙ. Но вдруг он… прав, а?
ВЫСОКИЙ. В чем прав?
НЕВЫСОКИЙ. У нас тишь да гладь, с гэбистской помощью… Смущает меня, Витька, их стойкость. Тряпки, дискотеки, карьера их не трогает. Что-то есть в этом дальнее.
ВЫСОКИЙ. Вот и скажи об этом на партсобрании!
НЕВЫСОКИЙ Чтобы получить втык?! Нет… Но Посконин… Вдруг он прав?! И не он – а мы запутались, и давно, а?…
Высокий растерянно хлопает глазами. Они уходят, перед уходом Невысокий посмотрит в зал медлительно и тревожно.
* * *
Сад. Начало лета. Плантации. Женщины в широких шляпах с граблями.
На переднем плане Садовник. Он потемнел лицом и стал поджар, зарос бородой. Из глубины сада ему что-то кричат, он не отзывается, занятый работой, порученной ему. Он укрепляет в яме крохотный саженец яблони, осматривает сад и присаживается на низкую переносную скамейку. Затем достает записную книгу в переплете, читает, что-то записывает. Далеко за спиной Садовника появляются люди откровенно чужие, среди них двое – мужчина и женщина – в белых халатах. Они совещаются, всматриваясь в Садовника. Мужчина в белом халате идет к Садовнику, за мужчиной следует белохалатная женщина. Мужчина в белом останавливается за спиной Садовника, поодаль – женщина. Садовник чувствует посторонних, поднимает взор, равнодушно смотрит на мужчину в белом и снова в записную книгу. Но понятно, Садовник отвлечен визитерами и раздосадован. Издали, с разных точек, наблюдают за происходящим садовские женщины и посторонние.
МУЖЧИНА В БЕЛОМ ХАЛАТЕ. Федор Иванович, не правда ли, сад в эту пору дивный?
Садовник молчит, будто не слышал вопроса.
МУЖЧИНА В БЕЛОМ. Но сад это древесные культуры и травы. А среди древесных есть особи, чуждые вам, не правда ли?
САДОВНИК (в некотором раздумье). Видите ли, в этом пособии (он приподнимает записную книгу) развиваются аксиоматические положения – борьба межвидовая заканчивается гибелью культурных видов. Искусственная же вегетация, прервав стихийное развитие, сплошь и рядом приводит к вырождению. Вырожденцы захватывают время и пространство.
МУЖЧИНА В БЕЛОМ (заглядывая через плечо Садовника). Кто автор этого пособия? Ах, у вас рукопись? Это ваша точка зрения?
САДОВНИК. Это точка зрения выдающихся генетиков. Но и моя, в значительной степени. Впрочем, я продолжаю наблюдения.
Женщина в белом трогает за плечо мужчину в белом и показывает ему нечто на страницах блокнота (она с блокнотом).
МУЖЧИНА. Говорят, вы придаете садам роль, не свойственную им.
САДОВНИК. Кто это говорит?
МУЖЧИНА. Скажем так – ваши оппоненты.
САДОВНИК. Сады хранят историческое время. Здесь, в саду, видна временная перспектива, ибо сад – это не декорации, которые можно убрать.
МУЖЧИНА. Сад можно вырубить.
САДОВНИК. Культура пестует сады, варвары уничтожают. Но связь времен, хронотоп исторического времени – в садах. Если угодно, в садах воплощен рукотворный идеал сущего, созданный в союзе с природой, а не в борьбе с нею. Гонения на сады – знамение уничтожения времени.
МУЖЧИНА. Разве можно уничтожить время? Время вне нас.
САДОВНИК. Стоит начать экспериментировать с историей, и умирает традиция, умирают сады, умирает время, не только прошлое и настоящее, но и будущее. Ибо историческое время в нас и в садах тоже. Изгоните для начала клен и березу, затем настурции и астры, оставьте тополь и георгины – и вы скоро увидите: время разрушено. Симфония взорвана, преемственность оборвана. Остается рок.
МУЖЧИНА. Надо полагать, с некоторыми породами деревьев вы в доверительных отношениях?
САДОВНИК. Деревьям я доверяю всецело (с легкой усмешкой). Вчера кедровые устроили бунт…
МУЖЧИНА. Да что вы?!
Женщина что-то быстро записывает, стоя за его спиной.
САДОВНИК. Старые кедры изгнали молодого, который позволил наживить себя на корневую систему сосны. Боже, что за эксперименты в ботанике…
МУЖЧИНА. Изгнали? И вы участвовали в изгнании?!
Запыхавшись, вбегает на площадку Алексей. Он видит врача, беседующего с отцом, и останавливается, вкопанный.
Женщина в белом делает знаки Алексею не мешать беседе.
АЛЕКСЕЙ (сорвавшимся голосом). Отец!
САДОВНИК. Хвойные леса не столь любезны моему сердцу. Но антагонизмы среди широколиственных задевают меня сильнее. Сложился заговор…
МУЖЧИНА. Заговор деревьев!
САДОВНИК. Да, березы не отвечают взаимностью вязам. Вязы вступили в заговор…
АЛЕКСЕЙ (отчаянно). Отец, опомнись!
МУЖЧИНА. Алеша, ты напрасно волнуешься. Я вполне осознаю, передо мной вяз в человеческом обличье. Такое не часто бывает.
Появляется женщина с той стороны, откуда прибежал Алексей.
Она приближается; сначала трудно узнать ее, но узнается – это Мария, в ситцевом платье, в косынке, без помады и пудры на лице.
Мария вслушивается в происходящее.
МУЖЧИНА. У вас в Ботаническом саду прям-таки борьба партий.
САДОВНИК. Я всего лишь немой свидетель борьбы. Вообще-то мне по душе турецкая гвоздика и настурция, карнавалы цветов, праздник души…
МУЖЧИНА. Вы, говорят, даже цветам даете имена? Мария – прекрасное имя, не правда ли? Или Надежда, мой компас земной… Или пани Ирина.
САДОВНИК. Прекрасное имя Анастасия. Настя. Единственно прекрасное среди всех.
МАРИЯ (решая вмешаться). Федор Иванович!
САДОВНИК. Ах, это вы, горемычная ласточка?…
Женщина в белом делает угрожающие знаки.
МУЖЧИНА. Карнавалы цветов…
САДОВНИК. Печальные карнавалы. Цветы протестуют, когда поутру их срезают для большого начальства. И они правы, правы! Это так же ненормально, как если бы поутру обрезать человеку ноги и верхнюю часть тела переносить на гряды. А цветы при этом говорили бы: какое благоухание, как красиво…
Мужчина смеется, женщина тоже улыбается, но продолжает писать в блокнот.
АЛЕКСЕЙ. Папа, хватит, пойдем домой, обедать.
МУЖЧИНА. Это ваш сын?
САДОВНИК. Да. Он из породы кленов, но морозоустойчив.
Алексей и Мария берут Садовника за руки.
АЛЕКСЕЙ. Пошли! Ты, кажется, сотворил беду.
САДОВНИК (вырываяруки). Я сотворил беду?! Беда машет крыльями над всей Россией, да что над страной'– над планетой. Нам осталось жить считанные часы… Завтра они соберутся…
Женщина лихорадочно записывает.
Мужчина впился глазами в Садовника.
САДОВНИК. Время погонят вспять… Вырубят сады, уничтожат редкостные породы деревьев… И леса под топор, под рукотворные моря… Кедры и пихты, клены и рябины… Дыхание перекроют. Зловоние над городами и селами… Ах, хорош дождь в дубовом лесу на среднерусской равнине… Но они уничтожат русскую равнину… Тундра и лишайники останутся детям…
Садовник вдруг заплакал.
АЛЕКСЕЙ и МАРИЯ. Идем! Идемте, Федор Иванович!
САДОВНИК (мужчине в белом). Видите, я не сопротивляюсь, я тихий человек. Мы договорились, я соблюдаю договор. Единственная моя слабость – сады, облитые лунной росой. Я не идеолог, мысли мои обыденны.
Алексей и Мария уводят Садовника, но в последний момент Садовник кричит мужчине в белом.
САДОВНИК. А кто вы такой? Кто?!
МУЖЧИНА. Я биолог. Я исследую патологические отклонения в ареалах сибирской флоры, впрочем, и фауны…
САДОВНИК. Вы вяз! Вяз! Биолог…
Алексей и Мария силой уводят Садовника.
ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ.Сады хранят историческое время, понимаете, не календари, не газеты, не ЭВМ – а сады. Безумие.
МУЖЧИНА. Безумие?
ЖЕНЩИНА. Да. Ярчайший тип шизофреника.
Группа лиц издалека машет руками, призывая к себе этих двух в белых халатах.