* * *
Дом в саду. Комната прибрана. Рядом с портретом Януша Корчака большая фотография Садовника. В улыбке Корчака и Садовника, в наклоне головы, в усталых глазах есть сходство.
Спиной к зрителю Алексей, он что-то пишет в тетрадь.
Открывается дверь, входит Настя, в мокром плаще, на улице дождь.
Алексей встает. Они прикасаются лбом к плечу друг друга… Молчат.
АЛЕКСЕЙ. Надо жить дальше, на горячих углях…
Настя снимает плащ, пытается на кухне готовить обед, но роняет тарелку, собирает черепки.
НАСТЯ. Я только что из Крестовоздвиженской, от заутрени. Покой снизошел. Но очутилась на улице – смута поднялась. Я бегом – к реке, к Белому дому. В Белом доме, в читальном зале, прошли его лучшие годы.
АЛЕКСЕЙ. Знаю. Все лучшие годы.
Стук в дальнюю дверь на веранде или в калитку.
НАСТЯ. Господи, несет кого-то нелегкая.
Она набрасывает платок, выходит и возвращается с гостями.
Это Ольга Пивакова и Василий.
НАСТЯ. Мы устали от соболезнований, поэтому скажите коротко, что вам надо, и оставьте нас.
АЛЕКСЕЙ. Не гони их. Они сами поймут, что мы не нуждаемся…
ПИВАКОВА. Леша!…
ВАСИЛИЙ. Вы были храбрыми и открытыми, пока не грянул гром. Этак, ребята, не гоже.
АЛЕКСЕЙ. Кто вы?
ПИВАКОВА. Он ваш друг. Василий Васильевич из госкомитета по радиовещанию. Я позвонила ему, он прилетел.
ВАСИЛИЙ. Я разыскал Иннокентия, он подойдет, мы посоветуемся. Надо держаться вместе.
АЛЕКСЕЙ. Вместе с вами?!
ПИВАКОВА. Леша!…
ВАСИЛИЙ. Последние известия неутешительны – в стране идут аресты. Берут самых бескомпромиссных…
НАСТЯ. Но зачем?
ВАСИЛИЙ. Андропов пытается создать чрезвычайную обстановку, чтобы страх подвигнул людей к абсолютному повиновению. Метод испытанный. Но теперь это трагический фарс.
Скрип двери. Входит Ирина.
НАСТЯ. Ах, милая Ира!…
Алексей, Настя и Ирина обмениваются ритуальными приветствиями.
ИРИНА (Пиваковой и Василию). Здравствуйте. Кеша будет с минуты на минуту.
ВАСИЛИЙ. Ира, ваш друг чуть не прогнал нас под осенний дождичек. А осень в вашем городе промозглая.
ИРИНА. В России осень промозглая. И, говорят, в Польше тоже. Странная солидарность.
ПИВАКОВА. Вы полячка Ирина Витковская? Ваш папа начальник крупного треста?
ИРИНА. Бывший начальник. Он вывел трест в рентабельные, получил республиканское знамя, но отстранен от должности за любовь к Шопену.
Василий с интересом смотрит на Ирину. Скрип двери. Это Иннокентий.
Иннокентий обменивается с Алексеем и Настей приветствием.
Иннокентий вглядывается в Алексея и слегка потрясает его.
ВАСИЛИЙ. Кеша, я прочитал трактат "Урийская дидактика" (Алексею и Насте). С позволения вашего друга! Двое суток не выходил из гостиничного номера. Я воодушевлен…
НАСТЯ. Для этого вы прилетели из Москвы?
ВАСИЛИЙ. Если честно, я прилетел, чтобы вдохнуть глоток кислорода. Чтобы убедиться, что вы есть. В Москве – болото.
АЛЕКСЕЙ. Мы есть. А вы?
Василий сурово молчит.
ИННОКЕНТИЙ. Быка за рога. Хочу поставить два практических вопроса. Способны ли мы помочь Федору Ивановичу. И что мы должны предпринять в условиях режима, чтобы помочь Отечеству.
ВАСИЛИЙ. А ты сам отвечаешь на эти вопросы?
Иннокентий смотрит на Ирину и Настю. Они поднимаются, надевают плащи, прощаются. Алексей выходит проводить девушек.
ИННОКЕНТИ (посмотрев на Ольгу Пивакову). Сейчас Алексей вернется, я отвечу. Но вам придется ответить тоже.
ВАСИЛИЙ (глянув на Пивакову). Отвечу.
ПИВАКОВА. Эх, мужики.
Она встает, одевается, попрощавшись уходит тоже. Возвращается Алексей, прислоняется к теплой печи, он в плену тяжелых раздумий.
ИННОКЕНТИЙ. Необходимо придать широкой гласности произошедшее. Я написал подробное сообщение, вы отвезете его в московские газеты. Далее информация уйдет без вашего ведома, далее забота не ваша.
ВАСИЛИЙ. А почему не обратиться к лауреату? И к писателям Москвы.
ИННОКЕНТИЙ. Лауреат занят только собой, к писателям Москвы обратились, они протестуют… Но второе. Из двадцати человек нас осталось семеро…
ВАСИЛИЙ. Великолепная семерка.
ИННОКЕНТИЙ. Но сестры милосердия не в счет. Строго говоря, нас четверо. Мы пойдем в школы и в течение нескольких лет подготовим юношей. Теоретически мы вооружены.
ВАСИЛИЙ. Плеханов?
ИННОКЕНТИЙ. Нет. Это вчерашний день. Мы живем в другой стране. Иные проблемы и иные задачи. Мы должны готовить юношество к Поражению.
ВАСИЛИЙ. Постулат "Урийской дидактики". А дальше?
ИННОКЕНТИЙ. Через пять лет нас будет тридцать или сорок человек. Наши ученики пойдут в Университеты и быстро вернутся в сельские школы…
ВАСИЛИЙ. В сельские?
ИННОКЕНТИЙ. А вы считаете, что в городе есть школы и есть неразвращенные родители?
ВАСИЛИЙ. Согласен. Дальше?
ИННОКЕНТИЙ. Через десять лет нас будет сто человек. Через двадцать тысяча. И тогда…
ВАСИЛИЙ. Партия?
ИННОКЕНТИЙ. Нет. Общенациональное движение ненасильственных действий. Русское, славянское движение.
ВАСИЛИЙ. Принципы Посконина?
ИННОКЕНТИЙ. Нравственное иночество во имя благоденствия Отечества. Признание социализма одной из правд. Но повторю – одной из правд. Обращение к физическому труду. Отказ от идеологии. Возвращение к Богу и к народным обычаям, любовь к ближнему и к земле.
ВАСИЛИЙ. А классическое наследие? Отношение к культуре?
Василий посмотрел на портреты Корчака и Садовника и посмотрел в глаза Алексею. Иннокентий тоже посмотрел Алексею в глаза.
АЛЕКСЕЙ. Мы соборно канонизируем нравственный облик Монарха. Его народолюбие, его жертвенность, его враждебное отношение к бюрократии. Честность и неподкупность. Элитарную культуру мы оставим гуманитарной элите.
ВАСИЛИЙ. Но Пушкин?!
АЛЕКСЕЙ. Пушкин никогда не был элитарным художником.
ВАСИЛИЙ. Вы объявите себя носителями истины?
АЛЕКСЕЙ. Мы объявим себя носителями нравственного закона, освященного народным опытом и православием.
ВАСИЛИЙ. Но тогда вы окажетесь внешней силой, которая бедет насаждать нравственный закон.
АЛЕКСЕЙ. Проповедь сердцу и уму – только проповедь!
ВАСИЛИЙ. Так начинало христианство при императоре Константине и, став организацией, перешло к инквизиции. А вы атеисты. Вы атеисты?
ИННОКЕНТИЙ. Теизм признает надмировую волю субстанциональной. Канонизировав Монарха, мы предложим народу нравственный закон, и высшая сила обожествленного Творца вернется к нации. Канон необходим, чтобы положить конец моральному распаду и деградации личности. Но постулат Поражения, отказ от власти убережет нас от претензий быть инквизицией. Казарменная, насильственная нравственность противопоказана началам совестливости, а только совестливый человек – человек. Таким был Федор Иванович.
ВАСИЛИЙ. Остановитесь! Дайте перевести либеральный дух (усмехнулся)… Вы ответили. Отвечу и я. Я согласен предать гласности произвол, совершенный с Федором Ивановичем. Ваше сообщение я передам не только в "Известия" и в "Правду", но и в европейские газеты.
ИННОКЕНТИЙ. Европа не напечатает, она нос по ветру держит.
ВАСИЛИЙ. Это их дело. Но мир узнает, что гибнет честный человек. Через влиятельных юристов мы попытаемся облегчить его условия там. Второе. Сохранить себя можно только в действии. Ваш путь будет долгим и изнурительным, но он праведный. А что вы намерены предпринять немедленно?
АЛЕКСЕЙ. "Дидактика" начала работать. Мы взяли за городом младшие классы.
ВАСИЛИЙ. Может быть, придать гласности – там – "Урийскую дидактику"?
ИННОКЕНТИЙ. Безвестные ученики разнесут ее безымянной по свету. Она станут молвой и притчей и будет неодолимой.
ВАСИЛИЙ. Тогда – прощаемся?
Иннокентий и Алексей встают, встает Василий. Он протягивает им руку, но вдруг лбом преклоняется к плечу Алексея. Уходит.
ИННОКЕНТИЙ. Ах, Алеша, какая судьба нам выпала!… Да, вчера позвонил Андрей. Его отчислили из института, объявив педагогику славянского товариществования демаршем против Макаренко, но Андрей сумел оформить документы и перевестись на заочное отделение. Он ушел в подмосковную школу. Если в армию не загребут, он – пятый.
АЛЕКСЕЙ. А девчат ты не берешь в расчет?
ИННОКЕНТИЙ. Апостольская судьба – наша.
АЛЕКСЕЙ. А как твои свидания с Ириной?…
ИННОКЕНТИЙ (смеясь). Вполне земные. Мы освятили наш союз ре-минором Шопена в польском костеле. Согласишься быть свидетелем при регистрации брака?
АЛЕКСЕЙ.Да.
ИННОКЕНТИЙ (смутившись). А как с Машей?
АЛЕКСЕЙ. Она расторгла брак с палачом. Ты согласишься быть свидетелем при нашей регистрации, Иннокентий. Да. Непременно.
Они замолчали.
ИННОКЕНТИЙ. А Настя?…
АЛЕКСЕЙ. Настя приняла православие.
Иннокентий лбом прикасается к плечу Алексея, Алексей прикасается к плечу Иннокентия. Иннокентий уходит.
* * *
Квартира Сенчуриных. Новогодний праздник. Музыка. Знакомые лица.
Здесь Михаил и Надежда. Здесь – в светлой рубашке – Невысокий.
Здесь бывший муж Марии, он, разумеется, в костюме с иголочки, а не в белом халате, с ним рядом женщина (из Ботанического сада).
Здесь Посторонний.
Звонок в разгар веселья, Михаил оставляет Надежду и идет открыть дверь. Невысокий тотчас метнулся к Надежде и полуобнял ее, она отстранилась. Михаил возвращается с Сергеем.
Все приветствуют Сергея (он с женой).
СЕРГЕЙ. Ваш праздник – мой праздник.
НЕВЫСОКИЙ (Сергею). В конце концов мы все вышли из христиан (говорит сбивчиво, очевидно, пьян)…
СЕРГЕЙ. Вышли мы все из народа, как нам вернуться в него?
Общий смех. Бравурная музыка.
ПОСТОРОННИЙ (Сергею). Не надо так, Сережа, не ерничай. Смирение – участь достойных.
НЕВЫСОКИЙ (вдруг пошатнувшись). А ты… правильно говоришь… смирение… Эй, как тебя… (Посторонний оглядывается с милейшей улыбкой)… Странная кликуха у тебя… Но мы никому не позволим в стороне…
ПОСТОРОННИЙ. Я душой предан вам.
НЕВЫСОКИЙ. А всей своею… плотью… архимандриту Фотию?…
Общий смех. Сергей готов взорваться.
Но открывается дверь, в дверях отец Михаила Сенчурина.
ОТЕЦ МИХАИЛА. О! Приветствую славную молодежь!…
НЕВЫСОКИЙ. А вы заставили себя ждать… Некорректно!…
Спутница психиатра подносит старшему Сенчурину бокал с вином.
ОТЕЦ. Союз благородных и дерзких! Быть вместе с вами для меня не обуза, друзья мои. Но и вы проникнитесь смыслом моего расположения к вам…
НЕВЫСОКИЙ. Ура! Расположимся взаимно!
Все посмотрели на невысокого с явным осуждением.
ОТЕЦ (взошедши на кафедру). Мы встречаем новый год в обстановке небывалого подъема. Всеобщий порядок, за наведение которого мы взялись под мудрым руководством товарища Андропова, привнесет столь желанную гармонию и умиротворит недовольных. Что скрывать, у нас есть недовольные и праздные, но скоро им придется удоволиться в горниле яростной борьбы. Вам же, мои юные друзья, идти в первых рядах…
Невысокий, пытавшийся протиснуться к Надежде, оступился и ударил по клавише магнитофона. Магнитофон вскричал голосом Владимира Высоцкого: "А где мои семнадцать лет? На большом Каретном".
Михаил вырубает звук.
ОТЕЦ. Давайте проводим истекший год словом участия. Мы потеряли Леонида Ильича… Но мы приобрели стократ больше…
Все сближают бокалы. Пьют. Никто не замечает, как, подрагивая плечами, словно крыльями, Надежда покидает дом Сенчуриных. Воспользовавшись тем, что отец и сын Сенчурины о чем-то, чокаясь бокалами, говорят друг другу, за Надеждой двинулся жесткой походкой Невысокий.
Мелодичный звон старинных часов.
ВСЕ: "С Новым годом! С новым счастьем!"
* * *
В этой – последней – сцене снова некая комната, некие молодые люди.
А день – с солнечными бликами, с синим лоскутом неба в широком окне (окно забрано красивой, в солнечных прутьях-лучах, решеткой).
А они – на переднем плане. Высокий смотрит на приятеля, сочувственно вздыхает.
ВЫСОКИЙ. За пивом сходить?
Приятель молчит, опустив лицо в ладонь.
ВЫСОКИЙ. Слушай, в конце концов есть производственная необходимость. Я попрошу в буфете коньяк. Ты был не просто на гулянке, ты работал порядком.
Встает, берет "дипломат" и уходит. Невысокий сидит в той же позе.
Тянется к телефону. Набирает номер. Трубка отозвалась женским голосом.
НЕВЫСОКИЙ. Это ты? Да, это ты, разумеется. Я виноват, да? Это ты виновата. А в чем ты виновата?… Ты в том виновата, что гордости было в тебе маловато… Молчишь, прокурорская дочка…
Входит Высокий, запирает дверь, "дипломат" – на стол; коньяк и рюмки. Наливает.
НЕВЫСОКИЙ (в трубку). Ну, молчи. Твои семнадцать лет плакали под тополями…
С остервенением бросает трубку. Берет рюмку, выпивает, курит. Высокий, пригубив, выжидающе смотрит. Наливает еще, приятель выпивает залпом.
ВЫСОКИЙ. Лучше? Сейчас сработает, минута и начнется взлет. Ремни пристегнул?
Наливает еще, подвигает.
НЕВЫСОКИЙ (светлея лицом). Пошел! Высота пять кэмэ, давление нормальное, температура за бортом…
Выпивает.
ВЫСОКИЙ. Иди-ка, ты, Костя, домой. Чего мотаешь гривой? Нагрешил?
НЕВЫСОКИЙ (в яростном гневе). Почему они нас презирают?! Уже в исподнем, а презирают…
ВЫСОКИЙ. Тебе показалось. Не придавай значения. Ты добился своего? И дело в фетровой шляпе.
НЕВЫСОКИЙ. Витька, посконинские стервы презирают нас. Брезгуют нами. Что у меня, не все на месте? Или я дурак, а?
ВЫСОКИЙ (почтительно). Ты с мощным криминалом!
Невысокий посмотрел на Высокого и протянул пустую рюмку.
ВЫСОКИЙ. Сейчас придет по вызову Сенотрусов. Иди домой в "Интурист", наш номер пустует.
Он наливает последнюю рюмку. Невысокий выпивает.
НЕВЫСОКИЙ. Высота девять кэмэ, ремни можно отстегнуть… Не бойся, с похмелья я не пьянею. Где он, твой поднадзорный? Скоро быть ему подследственным. Ну, где он, черт?
Высокий берет трубку, звонит.
ВЫСОКИЙ (в трубку). Товарищ дежурный, Сенотрусов на горизонте? Почему не сообщили?! За нашу спортивную форму отвечаем мы, понял. Веди! (Невысокому). Здесь, в точно назначенное время, пунктуалист.
Высокий прячет коньяк и рюмки.
НЕВЫСОКИЙ. На сей раз я молчу и записываю. Но ты не рассусоливай с ним.
ВЫСОКИЙ. А ты не встревай, дай мне самостоятельность.
НЕВЫСОКИЙ. Угу. Где сигареты?
Высокий протягивает ему пачку и идет на звонок, отпирает дверь.
ВЫСОКИЙ. Иннокентий Петрович? Рад вас видеть. Проходите.
ИННОКЕНТИЙ. Господа печники? После вас много дыма…
ВЫСОКИЙ. Смежную профессию нелегко освоить.
ИННОКЕНТИЙ. Вы владеете смешной профессией со времен испанской инквизиции.
ВЫСОКИЙ. Не понял!
ИННОКЕНТИЙ. Да где уж понять, вырожденцы.
ВЫСОКИЙ (пытаясь удержать инициативу). Браво! Но что вы нам пришли рассказать?
ИННОКЕНТИЙ. Ничего не расскажу, а спросить хочу.
ВЫСОКИЙ. Спрашивайте.
ИННОКЕНТИЙ. Как у вас настроение?
ВЫСОКИЙ. На высоте. Высота десять кэмэ, можно курить (протягивает пачку сигарет).
ИННОКЕНТИЙ. Импорт?
ВЫСОКИЙ. А вы привыкаете к махорке? Правильно делаете, Иннокентий Петрович.
ИННОКЕНТИЙ. Воцерквленный не должен курить вообще.
ВЫСОКИЙ. А любить женщин?
ИННОКЕНТИЙ. Женщина – не наркотик.
ВЫСОКИЙ (делаясь важным). Мы решили вас пригласить и официально предупредить. Ваше злобно негативное отношение к умершему вождю и к признанному всем миром нынешнему не доведет вас до добра. Создание организации с четко выраженным политическим подтекстом будет инкриминировано прежде всего вам. Учтите это.
ИННОКЕНТИЙ. Вампиловское книжное товарищество – свободное объединение молодежи, исследующей поэтическую и историческую истину. Мы были в кризисе, но вышли из него и будем жить дальше открыто как дети благословенной России. Учтите это, сасовцы.
ВЫСОКИЙ. Александр Вампилов – респектабельное прикрытие, хотя и он был антисоветчиком. Все его пьесы…
ИННОКЕНТИЙ (Невысокому). Сохраните магнитофонные ленты! Они будут для вас обвинительным заключением. И храните архив. Придет день, эти документы тоже обвинят вас, космополитов. Все, прощайте!
Иннокентий идет к двери, пытается открыть ее.
Высокий и Невысокий смеются.
ВЫСОКИЙ. Подпишите эту бумагу, и вы свободны.
Иннокентий стоит у запертой двери и смотрит спокойно в зал.
ВЫСОКИЙ. Отказываетесь подписать? Добро. Я пишу о том, что вы предупреждены и что вы отказались подписать предупреждение.
Он подписывает листок, протягивает сослуживцу, тот тоже подписывает.
Дверь автоматически открывается. Иннокентий уходит.
ВЫСОКИЙ. Плохо, да?
НЕВЫСОКИЙ. Сойдет. Мы не на выставке служебных собак. Русский парень, Витька. Будет стоять. Не вижу уязвимых мест.
ВЫСОКИЙ. А полячка?
НЕВЫСОКИЙ. Попробуй. Родители летом уедут на море, а чалдона с собой не возьмут. Хотя потеря Полячки его не сокрушит.
ВЫСОКИЙ. Но это сорвет его на поступок из ряда вон.
НЕВЫСОКИЙ. Попытайся. Выдай себя за друга Валенсы (смеется). Но до лета далеко, а сроки нам отпущены малые.
ВЫСОКИЙ. Он профилактирован!
НЕВЫСОКИЙ. Вой на Западе по Посконину – дело его рук, но нет доказательств.
ВЫСОКИЙ. Ну, ладно, сматываем удочки. Сенотрусов от нас не уйдет. Голова у тебя прошла? А ты мне не верил! На посошок и по коням?
Высокий достает коньяк, разливает. Они выпивают.
НЕВЫСОКИЙ. Ты можешь позвонить ко мне домой и придумать нечто грандиозное? В нашей грандиозной стране…
ВЫСОКИЙ. Вышел из доверия? И дались тебе девочки. Комплексуешь? Ну, хорошо, я зайду к твоей и скажу, что тебе поручили корейцев, пришлось с ними пить рисовую водку, ухаживать за шестидесятилетней Ким Ю, племянницей Ким Ир Сена.