Спутник его, радостно бебекнув, мигом засуетился, захлопал в ладоши, потом извлек из-за пазухи гнутые пластмассовые тарелки, протер их рукавом, немножко распрямил, после чего важно выложил на них содержимое мешка: себе и своему соратничку куски получше, а пленникам – похуже.
– Вообще-то – ничего, – промолвил Пупель Еня, разом заглатывая полпорции. – Есть можно. На ветчину похоже. Вот только бы попостнее… И не так бы носочками воняло… Впрочем, это, вероятно, местная такая свежесть…
Начальнички, как будто вовсе не голодные, покуда ничего не ели – лишь держали тарелки на коленях да с нежностью, млея, поглядывали на свои куски.
Вилок в этом доме, судя по всему, не признавали. Может, и не знали даже…
Матрай Докука тоже ничего не ел, и взгляд его тоже был устремлен на начальские куски.
Неожиданно он крякнул, изловчился, выхватил из одной тарелки самый лакомый и постный ломоть и моментально отправил себе в рот.
– И вправду – вкусно! – тотчас подтвердил он, сам дивясь своей дерзости. – Это, так сказать, начало противодействия здешнему режиму. То ли будет дальше!..
Не теряя времени, пока противник пребывал в ошеломлении, Матрай Докука столь же ловко и бесстрашно тяпнул и второй кусок, не хуже прежнего, но, не успевши донести его до рта, вдруг замер, перестав дышать, – из-под коленки вконец расстроенного начальника на него зорко и убедительно глядело дуло самодельного обреза.
– Ох, пардон… Я, кажется, ошибся? – исключительно любезно поинтересовался капитан и тотчас же вернул кусок его законному владельцу. – Виноват. С кем, знаете ли, не бывает, – заискивающе добавил он, не сводя глаз со страшной игрушки. – Вы – кушайте, не стесняйтесь.
И в следующую секунду, все так же солнечно улыбаясь, проглотил другой чужой кусок.
С бархатной нашлепкой только рот разинул от такого откровенного нахальства.
С красной же повязкой тихо и побито зарычал, затопал ножками, пальнул из незаряженного обреза в потолок, потом схватил свою тарелку и, как мог, загородивши ее тучным телом, принялся поспешно подъедать ветчину или что там в действительности было, то и дело оборачиваясь и недобро косясь на умиротворенного капитана.
– Это – только начало, – вновь пообещал Матрай Докука. – Тонкий ход… Пусть знают наших!
– Могуч капитан! – прошептал Ривалдуй. – Голова!.. В натуре – вождь! И даже… еще хуже…
В минуту с едой было покончено.
К тому времени на планете спустились сумерки.
– Что ж, – сытно проговорил Пупель Еня, вытягивая ноги и принимаясь широко зевать, – отписали нам знатную порцию. Я доволен.
– Писать? – незамедлительно осведомился переводчик. – Донос? Оптом или в розницу?
– Отстань. Все равно не поймешь. Это – личное, святое… Вот ведь… и ко сну вдруг потянуло…
– Да-а, поспать бы сейчас… – в свой черед мечтательно зевнул Ривалдуй. – Ужасно утомительный был день. Нам, конечно, не привыкать – крестьянские дети, натуры здоровые, и все же, если честно… А что, друг ситный, может, и впрямь будем баиньки, а? – игриво толкнул он в бок начальника.
С бархатной нашлепкой как-то странно на него посмотрел, а переводчик ляпнул:
– Квиты!
– Тупица! – безнадежно вздохнул Ривалдуй. – Полное отсутствие мозгов. Недоделок крылатой мечты, так сказать… Я спрашиваю: спать не собираетесь?
И он, как умел, показал, что имеет в виду.
Начальнички присмотрелись, наконец-то всё уразумели, тотчас одобрительно закивали, сложили остатки ужина обратно в мешок, тарелки, со всем тщаньем облизав, тоже спрятали и начали готовиться ко сну.
Они выдали космонавтам лоскутные надувные тюфяки, сами скромно улеглись на мягкие лавки вдоль стен, а пленникам щедро оставили все пространство на полу.
Приписка на полях:
До сих пор в ученом мире продолжают жарко спорить: были ли эти запасы в мешке льготным начальским пайком или просто наворованной добычей? Полагаю, спор сей беспредметен. (См. комментарий.) Ибо всё, конечно, было наворовано, но сам процесс, естественно, рассматривался как большая, по заслугам, льгота. Рассужденьем поделился Бумдитцпуппер.
В салоне погасили свет, и через некоторое время все уже крепко спали. Вертолет заполнил зычный храп начальников, от которого стекло в окне беспрестанно и тягостно дребезжало и, словно вторя ему, мерзко звякали, отскакивая там и сям, различные полезные заклепки…
Пункт третий
Будучи душевно расположенным к прекрасному и по такой причине многодетным истовым холостяком, Матрай Докука поначалу увидал во сне всех своих прежних любовниц, разумеется, не исключая и Опраксимандры, – ранее, когда профессия космопроходца почиталась романтичной, денежной и самой расчудесной, было их, на удивленье, много.
Но вскоре молодежь внезапно охладела к звездам – всех охватил невиданный ажиотаж после того, как мудрое правительство призвало свой народ с усердием копать везде артезианские колодцы, чтобы в дальней перспективе их соединить между собой и тем направить вспять первоначальное движение грунтовых вод. Зачем такое было нужно – неизвестно, но народ затею полюбил. И прогрессивно мыслящая молодежь ушла под землю.
А ведь лучшие-то, самые заботливые женщины всегда особенно хлопочут там, где изобильны сытые герои… Так уж повелось.
Поэтому через некоторое время в могучих сонных воспоминаниях Матрай Докуки наступил изрядный провал.
Капитан спал и ждал дальнейших сновидений. Ни о чем дурном не помышляя…
И явился к нему сам господь Бог.
Господь пришел на удивление бесшумно, весь подтянутый и статный, с деревянной кобурой на поясе и медной бляхой на груди, в чудесном белом одеянии, похожем на косоворотку, с посохом в руке и в стертых лапотках – наверное, немалый отшагал по свету путь…
Бог почесал под мышкой, смачно крякнул и заулыбался – истинно чудесная улыбка!
– Так, капитан, – сказал он ласково, – вот мы с тобой и повстречались. Я пришел тебе помочь. Ты рад?
– Ну, господи, конечно, рад! Неописуемо! Да разве это не заметно?
– Нет, – вздохнул Бог, – не заметно.
– Что ж поделаешь… Осмелюсь доложить, только у круглого идиота всё – снаружи и ничего – внутри. Вот оттого-то он и идиот…
– Разумно, дорогой. Но, прежде чем помочь, мне надо знать, каков ты есть и на какую помощь уповаешь. Поэтому я буду задавать вопросы, а ты – отвечать.
Доблестный капитан горделиво выпрямился, приосанился и небрежно взбил бакенбарды.
– О ценах не советуются – цены назначают. Я готов. Всегда готов! Валяйте, господи.
– Ну, хорошо. Допустим. А начнем тогда, пожалуй, вот с чего… Любишь ли ты людей, капитан?
Матрай Докука чуть задумался.
– Порой тебя окружает столько лиц, – заметил он, – что кажется, будто попал в темный лес… Иногда приятно отдохнуть на лоне природы.
– Ты мнишь о себе слишком много, капитан. Не забудь, все вы тленны. Не смотри на людей свысока.
– Но не нужно думать, что взгляд снизу возвышает тех, на кого глядишь…
– Ах, гордец! – укоризненно покачал головою Бог. – Свят ли ты, капитан?
– Ну как же, господи, ну как же! Ведь без этого и жизнь покажется пустой… Не укради! Но и смотри, чтоб у тебя не украли. Не прелюбодействуй! Однако не мешай другим. Не убивай! И без тебя обойдутся. Не сотвори себе кумира! Жди, пока тебе его назначат. Не плюй в колодец! Всё равно до краев не заполнишь. Не возжелай жены ближнего своего! Вдруг тоже окажется он?.. Нет-нет, мой Бог, я все заветы выполняю. Самые различные. Всю жизнь. Из года в год. С утра до вечера. И даже, когда сплю… Я очень, очень свят. Сам удивляюсь иногда… Если желаете, могу продолжить перечень…
– Ах, вот как? – поскучнел вдруг Бог и отвернулся. – Ну, прощай.
– Эй-эй, погодите! – вскричал в замешательстве доблестный капитан. – А как же ваша помощь?
– Всё! Когда-нибудь потом. Выкручивайся сам, – развел Бог руками и – ушел.
Матрай Докука дернулся и проснулся.
Рядом, сотрясая вертолет, храпело местное планетное начальство.
– Балбес! – сказал сам себе Матрай Докука. – Ну, совершеннейший балбес! – повторил он, повернулся на другой бок и тотчас снова задремал.
Приписка на полях:
Сохранилось предание, на удивление лелеемое многими, будто вовсе не Бог зачем-то там проведал капитана, но лично капитан явился к Богу. Вариант, лишенный смысла и правдоподобия. И сочиняли его, без сомненья, – девы, старые и кабинетные, не понимающие в жизни ничего. Ведь как бы капитан тогда назад вернулся?! Рассужденьем поделился Бумдитцпуппер.
А Пупель Ене снилось возвращение домой.
– Ну, как тебе, Праскудия, жилось все это время без меня? – спрашивал он у супруги.
– Прекрасно! Когда мужчина, самый близкий, далеко и ты не слышишь его глупые вопросы – в доме воцаряется порядок…
– Это ты о муже так говоришь?!. О законном муже, который из последних сил открывает чужие миры?
– В том-то и дело, что чужие. Ты попробуй-ка – открой дверцу у серванта! Слышишь, как скрипит?! А мужа не допросишься – его нет!..
– Пожалуйста, давай я смажу.
– Можешь не стараться. Вот придет мой друг – он все исправит.
– Какой еще друг?! – разъярился Пупель Еня. – Значит, пока я в героическом отсутствии, ты заводишь всякие сомнительные знакомства!..
– Не кричи. Совсем уж одичал в своих ракетах… Это – достойная личность. Не менее достойная, чем ты. Настоящий мужчина! Лев задатков! Даже – тигр.
– Ну, еще бы, – понимающе закивал Пупель Еня. – Представляю, что это за лев! Какие у него задатки… Стыдно! Я в чужих мирах, можно сказать, по́том и кровью обливаюсь, страдаю, горюю, жизнь свою ни за что продаю… Мой мужской междупланетный долг исправно выполняю… А ты? Гадкая баба! – Он схватил с серванта тринадцатого заводного радиослоника и шваркнул об пол. – Вот так! Убирайся прочь! К своей мамаше выметайся!
Но тут под потолком, в передней, соловьем разлился трелединьковый звонок, и уязвленная супруга, обливаясь слезами, кинулась открывать входную дверь.
Пупель Еня спешно спрятался за портьеру.
Он всегда, когда необходимо было предпринять какие-то решительные действия или, на худой конец, обдумать что-либо всерьез, лез моментально за портьеру.
Было там уютно и темно. И, главное, никто его не видел.
Так уж с детства повелось… И все об этом знали. Но – старались делать вид, как будто ничего не замечают.
Пусть у человека будет маленький секрет!..
Через секунду в комнату ввалился сияющий, патлатый и усатый Ривалдуй.
Пупель Еня охнул и проснулся.
Кругом стояла кромешная темнота, и зычно, как тракторы на изводе, в две глотки грохотали начальнички.
– Извиняюсь, – тихонько сказал сам себе Пупель Еня. – Я, право, очень извиняюсь! – Повернулся на другой бок и снова задремал.
Приписка на полях:
Всё это – полное вранье. Доподлинно известно, что в далеком детстве, очутившись, по стеченью разных обстоятельств, на нудистском пляже, будущий герой, вконец ошеломленный, сам себе поклялся: или не жениться ни на ком и никогда, или – на всех одновременно. Не способный совладать с кошмарною дилеммой, он подался в космонавты. Так рождаются великие подвижники прогресса! И пускай зануда Бумдитцпуппер помолчит. (См. комментарий.)
Ривалдуй спал и блаженно улыбался.
Покачиваясь на мягких аглицких антигравитационных подошвах, он одной левой держал за глотки всех трех ненавистных аборигенов – да еще и парочку начальничков в придачу! – и, зажимая в правой тяжелый гаечный ключ, методично, с интервалом в некое нечетное количество секунд, постукивал тем ключом по макушкам своих жертв.
– Пусти! – жалобно стонали вымогатели, но железная рука лишь еще крепче стискивала их глотки.
– Не пущу, – алчно отвечал Ривалдуй. – Вот хотя бы из принципа. Знай, как у наших воровать.
– Всё отдадим, – стонали вымогатели.
– Всё – меня не интересует, – философски замечал Ривалдуй. – Меня интересует моё.
– И твое отдадим!
– Вот и хорошо. Мне б – до Лигера добраться. Там на вас управу найдут. А пока я все же побью вас немного. Для спокойствия душевного.
А поодаль стояла старенькая мать и с одобрением кивала:
– Герой ты у меня, сынок. Герой! Не налюбуюсь прямо… Зря тебя в детстве порола. Да кто ж мог знать!..
Аборигены – с начальством в придачу – стонали-стонали, просили-просили и вдруг, не выдержав такой нагрузки на организмы, разом скончались – все до одного.
Ривалдуй сочувственно вздохнул, пожал плечами и – проснулся.
Начальнический храп не смолкал ни на мгновение.
Приписка на полях:
В школе отрок Ривалдуй любил давить клопов возле директорского кабинета. А потом переживал: "Вот – кровушку пустил…" Факт установленный. Но из него совсем не следует, будто ребенок был и вправду кровопивец. Даже то, что он намеревался стать театроведом, ни о чем еще не говорит. (См. комментарий, а также приложение.) Напраслину возводят девы – старые и кабинетные. Им доверять нельзя, поскольку отрок Ривалдуй всегда бежал от них, как от огня.
Ривалдуя внезапно охватило дьявольское искушение: подойти к этим дрыхнущим боровам и – действительно! – прихлопнуть каждого.
Чтоб мир своим присутствием не поганили. Неважно – здешний или вообще…
Такое санитарное искоренение начальства…
Но он взял себя в руки и сдержался.
– Не надо, – сказал он сам себе строго. – Пока – на надо. Не сезон!
Потом осторожно встал и на цыпочках вышел из вертолета.
Ривалдуй решил бежать.
Пункт четвертый
Но пронзительный, как сирена, скрип двери разбудил чуткого Пупель Еню.
Двухголосая храповая симфония гремела победно и несокрушимо; стало быть, сообразил Пупель Еня, вышел кто-то из собратьев по несчастью.
– Тревога! – толкнул он в бок того, кто остался.
Рядом недовольно заворчал Матрай Докука и вдруг очень внятно произнес:
– Ветер в лицо, ать-ать!..
– Кэп, – быстро зашептал Пупель Еня. – Ривалдуй ушел из вертолета.
– Спи! Покакает – вернется.
– Нет, надо поглядеть…
– Ну и дурак, – откликнулся Матрай Докука, вновь готовясь задремать. – Дурак, и всё тут. Срам какой – подглядывать!.. Совсем без бабы офалдел. Как Ривалдуй, ей-богу!.. Взрослый человек… Эх!
Пупель Еня ничего не стал возражать. Вместо этого он тихо слез с тюфяка и направился к выходу.
Луна горела в небе тусклым фонарем.
У самого вертолета он сразу же наткнулся на человека.
– Стой, голубчик. Ты куда собрался?
– Здрасьть!.. – обиделся Ривалдуй. – Что ж я, по-твоему, совсем уж не могу?..
– Ты – нет, – сурово отозвался Пупель Еня. – Другие – да, а ты вот – нет. Такой, на удивленье, человек.
– По-моему, ты малость спятил…
– Не прикидывайся. Уж я-то тебя знаю.
– На здоровье, – пожал плечами Ривалдуй. – И что?
– Да то! Бежать задумал, так?
– А хотя бы!.. Балбес, пораскинь-ка мозгами: в городе нам – крышка! Все эти кэповы затеи…
– Ладно, не о них сейчас речь, – оборвал его Пупель Еня. – С кэпом еще будет время обсудить… Тут – другое: ты, значит, бежать, а мы, значит, терпи…
– Да будет тебе дуться, в самом деле! – примирительно ответил Ривалдуй. – И насчет побега-то не я, а ты ведь только что придумал. И нечего сваливать…
– Ох, Ривалдуй, – вздохнул Пупель Еня, – свинья ты. Хороший человек, а свинья. Плохо тебя воспитали. И ругали, и пороли – мало, наверное.
– Вот оттого таким и вырос, – руссудительно заметил Ривалдуй. – Кабы не пороли да не ругали, а лаской всё, лаской – совсем другим человеком бы стал. А так, изволишь видеть, весь ожесточился. Грустно, братец.
Приписка на полях:
Здесь – очевидная неточность. Сохранился документ, где ясно говорится: "Пребывая в стенах КУКИЗЫ, от порок отрок Ривалдуй не уклонялся, однако выражался постоянно. К сведению порщиков по месту службы: желательно экзекуцию проводить так, чтоб оная не делалась публичным выраженьем доморощенного вольномыслия". (См. комментарий.)
Тут вертолетная дверь, взвыв драным мартовским котом, настежь распахнулась, и на пороге возник голый, сонный – но при парике! – Матрай Докука.
– У, х-холод-дюга-то какая! – весь передернулся он. – Хоть бы накидочку д-дырявую дали… Как ж-же, дождеш-шься!.. Твое – мое, мое – мое. Тьфу!
Он снова содрогнулся и поспешно прикрыл дверь, оставив только узкую щелку, чтобы пролезала голова.
– И не надоело вам здесь торчать?
– Видишь ли, кэп, – трагически сказал Пупель Еня, – Ривалдуй решил бежать.
– Ну да?! Вот это – молодец! Сообразил!.. А что ты, собственно, доносишь? На коллегу-то!.. Ой!
– Потому и сообщаю, что коллега. Бью в набат. Кричу на всех углах. Да! За него душа болит. Кровавыми слезами плачет!.. Не могу, как говорят, молчать, нутро не позволяет! Ведь он, кэп, и не удосужился… Всё – только сам! Он…
– А куда ему бежать? – с недоуменьем перебил Матрай Докука. – Среди ночи, голый…
– Тс-с!.. – Ривалдуй вдруг приложил палец к губам и выразительно кивнул в сторону вертолета. – Да куда угодно, кэп. Просто – побежим, и ладно! В горы, в степи, в леса, на острова средь океана!.. – Он начал слегка пританцовывать, чтобы согреться. – Не проситься же в этой паскудной столице в кабалу на добровольных началах!..
– Добровольно… В кабалу… Красиво говоришь! Как по бумажке… Кэп, но он хотел бежать без нас, один, – упрямо гнул свое Пупель Еня. – Это предательство. Накажи его, кэп. Примерно накажи! Ведь раз простишь…
– Всё врет, – с презреньем отмахнулся Ривалдуй. – Бесстыдно врет и не краснеет.
– Где это ты видел, чтобы ночью, при луне – краснели?! – оскорбился Пупель Еня.
– Стало быть, бежим? Ты как, кэп?
– Хорошо бы, – согласился капитан и внезапно погрустнел. – М-да. Видно, не судьба… Прощай, значит, революция, прощай, справедливость!.. Была мечта – и нет мечты… А может, махнем все же в город, а? Недовольные-то есть везде…
– Нет! – решительно замотал головой Ривалдуй. – В городе – капкан. И пикнуть не дадут. К тому же мы – совершенно голые…
– Листиками прикроемся, – не моргнув глазом, заверил Матрай Докука. – Все древние герои – только так… Ты видел статуи в музее?
– Да не в листиках дело! Мы даже не знаем местного языка. Без лингвоперчика и слова не могли сказать. Какая, к черту, революция?! Ты что?! Нас сцапают прежде, чем мы подойдем к столице.
– Между прочим, а что мы будем на воле есть? – скептически поинтересовался Пупель Еня. – Я в тутошних коренья ничегошеньки не смыслю.
– А мешок? – напомнил капитан. – Ну, тот самый, из которого нас вечером потчевали! В нем еще немало…
– Так ведь… – начал было Пупель Еня.
Однако капитан не дал ему докончить. Он молча исчез в вертолете и уже довольно скоро возвратился с мешком в руке.