Сейчас перед ним сидел старый простатик, о чем свидетельствовали мокрые штаны Бэ-а-эр-че-ен-ка-о. Он был жалок, очень жалок, предельно жалок, но Божко никогда не жалел вампиров. Пусть он старый простатик, которому постоянно нужно в туалет, жалкий старик, влюбленный в собаку, окоченевший труп которой лежал рядом. Все равно – это вампир. Черная дыра – самая главная и ненавидимая, самая первая, которую он увидел. Которая забрала жизни его близких людей и превратила его жизнь в ад. Его красные в прожилках глаза были выпучены, как гнилые сливы. Он был ужасен, этот постаревший дьявол. Безумный старик, познавший собственное ничтожество. Но это был все тот же Бэ-а-эр-че-ен-ка-о, который когда-то напутствовал его словами: смерть ходит где-то рядом. Он тот же! Этот смершевец стал для маленького Михайло настоящим учителем, показавшим всю жестокость бытия. Всю жестокость, которая была зажата в страшном созвучии: Бэ-а-эр-че-ен-ка-о. Учитель, перед ним сидел учитель, который однажды научил его ненавидеть.
Слепой полковник Михайло Божко напряженно думал. Жизнь Бэ-а-эр-че-ен-ка-о отныне была в его руках. За него сейчас не будут ручаться ни русские, ни мистер Терион. Он мог отправить его в Биелу Маглу, где бы вампиру подыскали подходящий гроб, в дальнем или ближнем гроте – как он решит. Божко мог убить его сейчас, мог отомстить за своих родных. Ведь так: он же сам учил его, этот Бэ-а-эр-че-ен-ка-о: смерть всегда ходит где-то рядом. Ведь это касалось и его смерти – смерти вампира. И теперь эта смерть была для него заключена в пяти буквах кириллицы: Бэ-о-жэ-ка-о. Он теперь стал для него богом смерти, который пришел по его душу, чтобы отправить ее прямо в ад. На лбу полковника выступили капли пота – он напряженно думал, как ему поступить.
Божко смотрел на черную дыру… Она пульсировала красным и оранжевым, что было нетипично для вампиров. Она пульсировала, как в агонии, и казалось, что он даже видит в ней буквы, как цветы. Ужасные ядовитые сорняки, на эти цветы никогда не сядет не то что пчела, но даже муха. Цветы-буквы, оранжевые и ядовитые: Гэ-а-бэ-эр-и-эл-эл-а-а-а-а-а. Последняя буква "а" прорастала в целое поле этих ядовитых букв-цветов, как бесконечный и яростный стон. Черная дыра стонала, она изнемогала. Ее состояние было хуже, чем смерть, в которой еще есть покой.
Наконец Божко обратился к вампиру:
– Я запомнил твою фамилию: Бэ-а-эр-че-ен-ка-о. – Божко произнес ее медленно и по буквам. – Ты оказался прав – она не раз виделась и слышалась мне в ночных кошмарах.
Вампир легонько шелохнулся. Что-то пробудилось в этой пустыне отчаяния. Он поднял глаза на полковника – выпученные, похожие на гнилые сливы глаза. Эти глаза абсолютно ничего не выражали, только гниль, мрак, прах, как у абсолютно опустившихся людей.
Черная дыра содрогнулась, как агонизирующее животное, пробужденное перед самой смертью, разозленное, что ей не дают умереть. Но Бэ-а-эр-че-ен-ка-о что-то понял. Он пробудился осознанно. Он что-то вспомнил. В кровавой бочке преступлений и убийств он выловил какое-то давнее воспоминание: Гаврила… хлопчик… слепенький хлопчик… лежащий на полу украинской хаты старичок в луже крови… Смерш… Западная Украина… крылышки гуся… Запомни мою фамилию, хлопчик, она еще всплывет в твоих ночных кошмарах… Вампир с удивлением посмотрел на Божко и удивленно спросил по-русски:
– Так это ты?!
Полковник понял, что узнан. Наконец-то встретились две смерти, два принципа, два непримиримых мировоззрения.
– Да, это я… Смерть всегда ходит где-то рядом. Так ты мне однажды сказал?! – Сердце Божко застучало в гневе. Но это был спокойный гнев, как море, как океан. В любой момент он мог поглотить Бэ-а-эр-че-ен-ка-о, унести его на дно Марианской впадины на съедение глубоководным рыбам. Власть полковника над вампиром была безмерной, он был почти Богом для вампира. Почти Богом… Присутствующие не понимали, о чем тут идет речь, но даже до них доходило, что здесь происходит какая-то важная драма. Что в этом бункере развяжется узел, который был завязан очень давно…
…Барченко улыбнулся, облизав пересохшие губы. Он не считал, что Божко был для него почти Богом… Скорее наоборот!
– Я рад, что именно ты убьешь меня. Вообще-то меня убить не так-то и просто, хлопчик. – Его голос был хриплым и омерзительным, как Габриелла.
Всем, кто находился в бункере, захотелось разом навалиться и убить этого наглого вампира. Покончить с ним! Он, казалось, лишь наслаждался этим всеобщим презрением и гневом. Голос продолжал омерзительно хрипеть:
– Для этого убийства нужен специалист. Это ведь будет не простое убийство, правда? И я создал тебя для того, чтобы ты убил меня сейчас, когда мне это так необходимо. Ха-ха! – Бэ-а-эр-че-ен-ка-о хрипло рассмеялся. – Смерть ходит где-то рядом! Да, это так! Много раз я представлял, как это будет происходить. Моя личная смерть. Но я даже и не представлял, что моя жизнь будет так логически выверена, от начала до конца. Разум вампиров способен программировать будущее, задавать алгоритм. Мне уже незачем жить, хлопчик. – Бэ-а-эр-че-ен-ка-о был искренен. Во всяком случае, у слепого Божко не создалось впечатления, что он лгал. А полковник верил своему впечатлению, своей интуиции. Ведь она была даром от Бога. Эти членораздельные хрипы из глотки вампира отражали его искренность. Он и вправду хотел умереть…
– Оказывается, ты, хлопчик, стал всесильным Божко, превратился в самого могущественного мстителя вампирам. А это значит… – гнилые сливы глаз оживились, – …что я самый могущественный вампир после мистера Териона. Я умнее Корвина, сильнее Савановича, лучше многих-многих других. И только от твоей руки мне не стыдно принять смерть. Но все равно это я создал тебя, а не наоборот. И ты появился здесь, в этом бункере, только тогда, когда я сам захотел умереть. Не раньше и не позже. Я зачал тебя, я твой истинный отец, а не Гаврила. И теперь ты убьешь своего отца… Убей меня. – Бэ-а-эр-че-ен-ка-о посмотрел в черные очки Божко. Черная дыра захотела оставить остатки жизни, дьявольскую пульсацию, несущую смерть. – Убей, не раздумывая, ведь в этом все твое предназначение! – Вампир ухмылялся от непонятного торжества. Всем показалось, что Барченко уже знает, как поступит полковник. Он знает и наслаждается своим знанием. Все были смущены происходящим – вампир казался сильнее слепого.
Божко лихорадочно думал, как ему поступить. Бог праведен в своих судах, и Он вручил сейчас всю полноту земного суда над Бэ-а-эр-че-ен-ка-о в его руки. Как он решит – так и будет. Но как ему поступить? А как в этом случае поступил бы Сам Господь? Убить – не убить в данной ситуации звучало как поставленный ему вампиром ультиматум. Да или нет? Бэ-а-эр-че-ен-ка-о желал того же, что и он сам. Смерть всегда ходит где-то рядом. Но полковник не хотел выполнять желание престарелого вампира, трясущегося от старости, сидящего с мокрыми штанами. Пусть он сидит с выпученными гнилыми сливами вместо глаз и дразнит его, полковник не пойдет на поводу у собственного гнева. Пусть он оскорбляет его, унижает при товарищах…
Полковник поступит так, как ему подскажет сердце. Ведь это его дар от Бога…
Но все-таки: да или нет? Нет? Но это бы выглядело глупым – простое противоречие здравому смыслу. Отрицание ради отрицания. Или ради чего еще? Божко напряженно думал. Тогда что же: да, убить? Выполнить последнее желание вампира. Услужить ему. Да или нет?! Да или нет?! – Лоб Божко покрылся мелкой испариной. Его брови сейчас напоминали крылья летящего дрозда. Полковник хмурился. А это что-то значило…
…Божко смотрел на вампира из-под черных очков. Его слепота не мешала ему смотреть. Он видел – в этом были уверены все присутствующие. Он видел даже больше, чем окружающие. Он видел не старого простатика, убитого горем от смерти своей собачки, а черную дыру – коварного и опасного вампира. Он знал гораздо больше, чем мы могли предположить. И это знание подсказало, что ему делать. Божко подозвал жестом Ненада и что-то шепнул ему на ухо. Все облегченно вздохнули: теперь все увидели, что Божко знает. Он знает, как поступить, и это значит, что вампир проиграл. Пусть он ухмыляется, его ухмылку скоро сотрет невидимая рука судьбы.
Божко объяснил что-то Ненаду. Киллер несколько раз кивнул в знак согласия, подошел к креслу Барченко и медленно размотал серебряную проволоку. Вампир изобразил на лице радость. Именно изобразил, сыграл, хорошо сыграл, но слишком старательно. От этого все зрители поняли, что Барченко чувствует себя не совсем уверенно. Он в любом случае хотел показать, что переиграл Божко. Насколько я понял, для вампира про-играть человеку значит потерять свою честь. Вампир хотел показать, что знает тайные пружины человеческой психики, на которые ему удалось надавить. Если бы Божко приказал убить его, это также значило бы, что Барченко якобы только этого и ждал. Никогда вампир не склонится перед человеком. Иначе это не вампир.
Вампир был свободен. Божко отпустил Барченко со словами:
– Можете передать мистеру Териону, что мы считаем именно вас представителем ордена побеждающего дракона в Сербии. Матвей Корвин из-за убийства тележурналиста Милорада Настича объявлен нами вне закона.
Лицо Барченко перекосилось в злобной ухмылке:
– Хочешь стравить меня с Матвеем, хлопчик?! – Он дико захохотал. Теперь Барченко стоял без цепей. Он, смеясь над нами, задул все четыре лампадки. Четверговый огонь потух. Это сразу же всех напугало, и наш испуг оживил вампира, как ветер мельницу. Он сразу же заговорил громким голосом: – Какими бы вампиры ни были врагами между собой, они всегда объединяются против людей! Самый презренный вампир всегда предпочтительней самого послушного и надежного помощника человека. Ты дурак, хлопчик! Так ничему и не научился. – Барченко говорил по-русски, мы едва понимали смысл, но сама интонация хриплого голоса вампира говорила о многом. Охрана держала его под прицелом, в любой момент головорезы могли разрядить в него обоймы с серебряными пулями. Ненад вытирал с лица пот, он был испуган. Среди присутствующих он был единственным, кто мог наверняка знать, на что способен старый вампир. Киллер боялся – укусы на его запястьях еще не зажили, болели, и услужливая память называла причины, чтобы бояться. А их было более чем достаточно. – Тебе не удастся стравить вампиров между собой. – Барченко с торжеством обвел взглядом окружающих, на лицах которых застыл сверхъестественный страх.
Лишь Божко был спокоен. А это что-то значило.
– Идите с миром. Вы слышали, что я сказал, – этого довольно.
Поколебавшись минуту, Барченко вразвалку пошел к выходу из бункера. Охрана шарахалась от старика и сжимала в руках автоматы, заряженные серебряными пулями. Они боялись, что старик преобразится и отомстит им за все. Ненад смотрел на Барченко и дрожащими руками мял ворот своей рубашки. Он боялся еще и потому, что хотел жестоко убить Габриеллу.
Ненад не мог надеяться, что Барченко об этом не вспомнит.
Вампир застонал и мощным рывком руки сорвал с ящика пакет с трупом Габриеллы. Все присутствующие, исключая Божко, ахнули. Ноги вампира опять чуть было не подкосились, новая волна скорби захлестнула его сознание. Любовь еще жила… но Габриелла была уже мертва. Смерть всегда ходит где-то рядом. Вампир решил пока не мстить этим людишкам, ему нужно было освободиться от своей любви. Он похоронит Габриеллу и будет каждый день ходить к ней на могилку. Ему сейчас не до денег и не до политики…
– Подождите.
Барченко лишь приостановился, замедляя шаг. Никто не понимал, зачем его окликнул Божко. Вампир обернулся и, ухмыляясь, обнажил кривые саблевидные зубы. Божко, по-прежнему невозмутимый и спокойный бросил вампиру всего лишь одну фразу. Она прозвучала в тишине бункера, как короткий выстрел опытного дуэлянта, который привык отправлять своих врагов на тот свет:
– Я думаю, вы должны это знать: Габриеллу отравил Корвин.
Все затихли, Ненад перестал мять ворот рубашки и внимательно наблюдал за реакцией вампира.
Теперь Барченко остановился и застыл как вкопанный. Габриелла – единственное, что способно вывести его из себя. Любовь – самое сильное чувство, провоцирующее месть. Корвин знал о его привязанности к собаке. Он жестоко отомстил ему за предательство, этот паскудный Корвин. Нужно было держать себя в руках, чтобы людишки ничего не заметили. Нужно держаться до последнего! Вампир, нервно сжимая в когтях пакет с Габриеллой, быстро вышел из бункера, стараясь не глядеть на окружающих. Выражения его лица так никто и не увидел. Лишь Божко знал, что Барченко в ярости, что его лицо сейчас просто перекошено от бессильной злобы: во-первых, на Корвина, во-вторых, на него, в-третьих, на самого себя. Он зря бахвалился, что полковник не сможет стравить вампиров между собой. Это на самом деле было не так уж и трудно. Барченко понял, что это Божко удалось: с этого момента лондонский термовампир Матвей Корвин – его заклятый враг, везде и навсегда. Даже более ненавидимый, чем Божко, презираемый больше людей. Корвин! Этот последний выстрел по психике старика полковник Божко сделал безошибочно. Он знал, что делал. Он был настоящим специалистом своего дела – в этом Барченко был прав.
Да, его любимейшую собаку отравил Корвин. Людишки бы до этого никогда не додумались. Теперь все встало на свои места: Барченко все понял. Матвей помог людям поймать его, он знал, что единственная вещь, которая может вывести его из себя, – это смерть Габриеллы. Единственное, что может погрузить его в отчаяние. Больше ничего…
Вместо послесловия: светлой памяти Милорада Настича
Жизнь, как история, не имеет конца. Сюжетные линии, причудливо переплетаясь, рождают другие сюжеты. Текст порождает текст…
Но книга обладает индивидуальностью, как и человек. Поэтому необходимо ее закончить. Мне кажется, что лучше всего завершить ее фразой "больше ничего…". В этой фразе заключено все отчаяние побежденного вампира. Завершить темой классического противостояния добра и зла, сосредоточенных в образах Божко и Барченко. Чтобы у произведения был вполне стандартный финал: добро побеждает зло.
Но ведь остались еще некоторые недоговоренные детали, обстоятельства, которые читатель, наверное, хочет выяснить. Ведь криминальное событие – смерть тележурналиста Милорада Настича так и осталось за кадром. Кто, как и зачем его убил?
Милорад Настич. Он не всегда вызывал уважение у зрителей, он был слишком уж правительственным, слишком зависимым. Его уникальный талант, как я уже говорил, был не в объективном освещении событий, но в аутентичном донесении позиции правящего режима. Он был для нас иконой правительства: мы не любили правительство – не любили и его. И вот его не стало…
…Милорад Настич давно знал Михайло Божко. Они часто сидели вместе у него кухне и рассуждали о важных вопросах. Можно сказать, что они были даже друзьями, настоящими друзьями, насколько это можно в их положении. Божко знал: Милораду можно доверять. Всегда и при всех условиях он будет держать язык за зубами, будет молчать как рыба, где это нужно, и говорить без умолку, где это тоже необходимо. Настич знал: Михайло можно доверять. Этот человек никогда не предаст, и рассказать ему что-нибудь – значит рассказать могиле: никуда дальше это не пойдет.
Милорад верил в Бога гораздо сильней, чем некоторые священнослужители. У этого горбатого приземистого человека была настоящая непреодолимая тяга к свету, и Михайло это прекрасно чувствовал.
Их разговоры были похожи на дружескую исповедь. Милорад не доверял священникам, но он полностью доверял своему старому другу Михайло. Они, бывало, разговаривали до полуночи о Боге, о свете, о нетварном свете и удивительных деяниях святых. Во время этих духовных разговоров Михайло понимал настоящую красоту души этого горбуна. Ему иногда приходилось лгать, если того требовала политика партии. Никто бы не предположил, как тяжело ему это давалось. Многие думали – вот лает правительственный цепной пес за кусок мяса и некоторые другие удовольствия, дозволенные номенклатуре. Но Настич никогда не отдавал работе сокровенного самого себя. В его сердце всегда было место для Христа. Их разговоры с Божко были для Настича своеобразным предохранительным клапаном: ведь в его душе зрел настоящий конфликт. Иногда он даже плакал в присутствии друга. Он никогда бы не заплакал в присутствии другого, но ведь это был Михайло. Он не предаст.
Им было уже по шестьдесят лет.
Годы уходили, как песок сквозь пальцы, но разговоры о Боге, о нетварном свете, о духовной красоте так и оставались лишь разговорами, хорошими, светлыми, утешительными, но все же разговорами. Божко понимал скорбь друга и очень хотел ему помочь.
Смерть всегда ходит где-то рядом. Придет время, она придет и за Милорадом. Настича всегда беспокоило, что он может умереть вот так: сидя дома перед телевизором или на работе перед тем же телевизором или камерой. Он хотел бы принять смерть по-другому – в тесной монашеской келье в горячей покаянной молитве. Но он не знал, как это сделать, и поэтому очень страдал.
Но Михайло Божко – слепой полковник – знал тайные мысли друга. Он знал, как помочь ему, но ничего не говорил до тех пор, пока не пришло время. Полковник однажды почувствовал, что время пришло, а он доверял своему чувству, ведь это был его дар от Бога. И тогда полковник во время одной из их бесед дал своему другу пухлый конверт. В нем лежали новый паспорт и авиабилет на Святую землю. Божко сказал, что Милорад может принять монашеский постриг в одном из православных монастырей Иудейской пустыни. Божко сказал, что он все продумал, и Настич ему поверил – это был совсем не тот человек, которому нельзя доверять.
В это время, перед началом бомбардировок, два могущественных вампира боролись за влияние на Балканах. Божко уже давно размышлял, как можно стравить их между собой, чтобы тем самым ослабить влияние мирового зла. Лучше всего, чтобы они подозревали друг друга в каком-то вредном для каждого из них деле. Полковник предложил Настичу умереть, но не на самом деле, умереть для всех: для правительства, для оставшихся родных, для друзей и для врагов, для вампиров и самое главное – для телезрителей. Настич думал недолго и согласился. Они стали готовить последнюю передачу, которая должна была выйти в эфир вечером перед началом бомбардировок.
Затем, как сказал Божко, ему нужно будет выпить концентрированный, строго дозированный раствор "дурмана колючего". Настич впадет в летаргию на несколько дней, даже может умереть. Но тележурналист ничего не боялся. Он верил Божко – если не ему, то кому еще верить? Настич почти умрет. Его смерть будут расследовать специалисты "Рош", ведь она наступит, по общему мнению, в результате мести термовампиров. Тело Настича отвезут в секретный бункер, где верные соратники Божко выведут его из летаргии.