Заговор Дракона. Тайные хроники - Станислав Сенькин 21 стр.


– Конечно же, нет. Но кое-какие психологические закономерности существуют и у нас. У нас есть и свои неврозы. Фрейд их подметил с присущим ему талантом и написал по нашему заказу специальное приложение к книге "Тотем и табу". В обычное собрание сочинений отца психоанализа эта работа, как вы понимаете, не входит. Но она есть в наличии для узкого круга вампиров, и я очень ее ценю. Вампиры, как известно, никого не любят. Но в них есть нечто и от человека. Я вроде бы вам говорил про желание отдать, которое люди называют любовью. Аристократы-вампиры могут контролировать это желание, и оно не вызывает больших неприятностей в нашей жизни. Но вампиры-одиночки типа этого Барченко часто не справляются с желанием полюбить, и у них происходит то, что мы называем прорывом или разрывом подавляемой структуры либидо. Его любовь к Габриелле – яркий пример этого вампирского нарушения. Переполняемый желанием отдать, вампир лихорадочно ищет объект для отдачи и обычно выбирает какое-нибудь животное, но не человека. Потому что последнее – это духовная смерть вампира. Затем он стремится полностью отдать себя этому существу, не в силах справиться с пробудившимся влечением. Этот Барченко поклонялся и подчинялся своей Габриелле. Вампир, конечно, понимает всю смехотворность и гибельность подобного влечения, но ничего не может с собой поделать. Он становится крайне уязвим и зависим от объекта обожания. Это чувство длится от года до десяти лет и может закончиться плачевно. Мы лечим таких в Англии, но в Восточной Европе все пущено на самотек. Любовь Барченко к собаке – яркий клинический пример этого невроза. – Корвин насмешливо покачал головой. – Я давно знал, что этот русский вставляет мне палки в колеса. Мы еще улыбались друг другу, но втайне уже творили пакости. Я направил в Лондон на него целое досье, в том числе упомянув и о том, что вампир Барченко давно добивался лидирующего вампирского влияния в Сербии. Но я все же использовал его, покуда это было можно. Убив Настича, Барченко подставил меня перед грандом Терионом. Наше сотрудничество с ним прекратилось, и я готов удалить появившегося соперника с шахматной доски.

Я посмотрел в сторону. Из бункера послышались дикие крики русского вампира.

– Так что же – это Барченко убил Настича?

– А кто же еще! Он чуть не вверг ордена драконов в жесточайшую войну. Мне сейчас придется вести свою дипломатию и даже идти на уступки, чтобы исправить ситуацию. А Барченко я помог справиться с его психическим нарушением, как истинный сознательный вампир.

– Каким же образом?

– Эта тварь, Габриелла, предпочитала на ужин говяжий или телячий ростбиф и, как ни странно, английский пудинг. Я подкупил швейцара, чтобы в этот вечер он проконтролировал приготовление пищи. Это был особенный пудинг…

– Вы отравили Габриеллу!

– Не будьте таким сентиментальным! – Голос Корвина стал жестким. – И облегчил вам задачу по пленению Барченко. Если бы не я, Барченко разорвал бы вас вместе со всеми серебряными пулями и кинжалами. Опять же, повторюсь, мне это невыгодно, поэтому я и вмешался в ситуацию. Швейцар в "Москве" – мой агент, он родной брат привратника дома Бориса Карича. Поэтому я знал о вашей операции, как и о всех передвижениях, и вмешался, чтобы Барченко с вами не разделался. Мне это более чем невыгодно.

"Ага! Значит, привратник Бориса действительно брат того швейцара!" – подтверждение своей давней догадки вряд ли могло меня утешить. Я уже настолько свыкся со своей ролью руководителя операции, что меня разозлили презрительные откровения Корвина:

– А зачем вы мне все это говорите?! Матвей, вы же раскрываете передо мной все свои карты!

– Не все, Горич, далеко не все. Мне просто хочется поставить вас на место, чтобы вы поняли, что я управляю ситуацией, пусть даже в плену обиличевцев. Я играю в игру с Божко, и мы передвигаем вас, как пешки. Каричи – слоны, Настич – ладья, а ты и этот костолом Ненад просто разменные пешки. Все мы знаем, что иногда пешки проходят на последнюю линию и становятся ферзями. Но когда играют профессионалы, такого обычно не происходит. Почитайте теорию эндшпиля Ботвинника, и вы узнаете, что прохождение пешки в ферзи имеет под собой чисто психологические причины. Шахматы отображают жизнь, а в жизни любая серая клюшка мнит себя королевой. Преображение пешки в ферзя – это своеобразный миф, как восхождение Геракла на Олимп. Это оправдание пешки, что она всего лишь пешка. Такова моя судьба – говорит пешка – но если я буду следовать своей судьбе и предназначению, то, может быть, однажды стану королевой. Послушайте разговоры пешек – они обычно о том, как одна из них стала ферзем. И вы, Горич, такой же! Я открываю вам эту информацию, хорошо зная, что вы не сможете ею правильно распорядиться и сыграть в свою особенную игру. Ведь вы, Горич – пешка. Смиритесь с этим.

Но я не собирался так просто смириться. Тем более что рассуждения Корвина на этот раз звучали несколько однобоко:

– А я-то думал, что прохождение пешки в ферзи происходит совсем по другой причине. Когда на доске остаются одни пешки, тогда пешка и становится ферзем. Ведь пешкой чрезвычайно трудно поставить мат королю. – Я обиженно насупился. – Допустим, я не могу воспользоваться вашей информацией. Но ведь я могу рассказать все тому, кто сможет сыграть с вами! И даже переиграть!

Корвин засмеялся:

– Переиграть? Ну уж нет! Значит, это я сам хотел, чтобы вы все рассказали, и эта информация – просто троянский конь. Смиритесь, Горич. Станьте послушным орудием в моих руках, и я поведу вас наверх. – Корвин выглядел на удивление дружелюбным. Скорее всего он использовал еще одну возможность, чтобы продолжить мою дрессировку. Очевидно, он возлагал на меня большие надежды. Однако его увлечение моим воспитанием становилось все более навязчивым. Я полагал, что он не сможет практиковать здесь при свидетелях агрессивные формы дрессировки, поэтому вел себя более уверенно:

– Матвей, вы только что рассказали мне о том, как вы обманули молодого послушника, сыграв на его страстях. Я не хочу показаться дерзким, но все же: не боитесь ли вы, что Бог на самом деле существует, что будет Страшный суд, на котором все ваши поступки будут взвешены? Что конечное торжество любви – брачный пир Христа – будет проходить без вас? Не боитесь ли вы остаться непрощеным в вечности? Ведь вечность – это очень серьезно!

Корвин задумался, закрыл глаза и начал читать какой-то стих:

Здесь в этом мире нет надежды, одна борьба всего со всем.
Прощенья нет – ведь не за что меня прощать.
Лишь взгляд, устремленный в вечность – в нем ненависть и боль.
Не стать свободным никогда, не быть счастливым никогда…
Все, что я чувствую и знаю, – лишь бесконечная преграда,
Преодолеваемая бесчисленное количество раз.
Как я устал, но вечность не устает, и я бреду вперед.
Кто-то просит прощенья у бездны, в которую падает.
Но знаю я, что не простит меня вечность,
Но я и не останусь непрощеным, ведь не за что меня прощать.
Не стать свободным никогда, не быть счастливым никогда…
Все, что я чувствую и знаю, – лишь бесконечная преграда,
Преодолеваемая бесчисленное количество раз.

Это слова одного древнего арабского поэта и мистика, которые вы можете считать ответом на свой вопрос. – Корвин посмотрел на меня почти с приязнью. – Все, пойдемте в бункер, там уже, видно, разобрались с Барченко.

– Хорошо, Матвей, как скажете, а можно последний вопрос?

– Давайте-давайте, Горич, я вас слушаю.

– А почему Барченко поселился в "номере генсеков", в котором, если мне не изменяет память, жили вы?

– Этот номер мы уже несколько лет используем в качестве основного офиса нашей резидентуры в Белграде. Поэтому Барченко и поспешил его занять, думая, что со мной покончено. Как видишь, совершенно напрасно. Ну ладно, пойдем уже в бункер.

Мы пошли по направлению к бункеру. Из двери, которую охраняли два напряженных часовых, вышли довольный Карич с Ненадом, они о чем-то оживленно переговаривались. Из-под их ног выбежал большой серо-голубой кот – он сразу же бросился в кусты. Животное было предельно озлобленным, желтые глаза кота искрились от ярости, как динамо-машина. Как я понял, это и был тот самый Шер-Хан, прибившийся к бункеру год назад.

Борис подошел к нам с Корвином и похлопал меня по плечу:

– Дело сделано, Горич. Ваш с Ненадом план сработал: Барченко искал любую возможность, чтобы сохранить жизнь своей собачке. Он трясущимися от волнения руками набрал номер телефона сибирской компании, дал добро, и местная компания перевела наши миллионы в Лондон. – Карич посмотрел на Корвина: – Надеюсь, наши договоренности останутся в силе.

– Что вы! – покраснел термовампир. – Сила аристократии именно в принципах, которые она исповедует.

– Отлично-отлично!

Я хотел было упомянуть, что это был не наш с Ненадом план, а мой собственный, но почему-то передумал:

– А что сделал Барченко, когда узнал, что Габриелла мертва и вы его обманули?

Борис рассмеялся:

– Да ничего он не сделал. Сидит, связанный серебряными нитями, погруженный в гробовое молчание. Ему сейчас ни до чего.

Как Михайло Божко в очередной раз победил вампира

Корвин с Борисом уехали на бронированном "Мерседесе". Карич пригласил меня завтра на чай, где обещал щедро вознаградить за помощь. Я подумал, что опять увижу Ану, и улыбнулся. Корвин многозначительно попрощался со мной, как с "умным и исполнительным шабес гоем". Он, видимо, думал, что я каким-то образом из белой пешки превратился в черную. Но, как мне кажется, Матвей, охарактеризовав меня как пешку, был не прав, скорее я был конем, судя по странным ходам, которые мной делали. Меня весьма озадачила фраза термовампира о том, что ордену побеждающего дракона придется идти на уступки перед "Рош". Выходит, смерть Настича была выгодна не кому иному, как Божко? Неужели старый полковник и с этим журналистом сыграл втемную? Я стал отмахиваться от этих подозрений, как от назойливых мух.

Божко не мог отдать приказ убить тележурналиста.

Из бункера вышел Ненад, вздыхая от облегчения. Он вновь закурил, выдыхая вверх струю сизого дыма. Я спросил его, что Борис приказал сделать с Барченко. Ненад улыбнулся:

– Как этот старый пень переживает за Габриеллу, если б вы знали! Он просто убит своим горем, словно овдовевший домосед.

– Слушай, ты уже мне все мозги прожужжал со своей Габриеллой! Но я, кажется, задал вопрос: куда будем девать Барченко?

Ненад реагировал спокойно на мою нервозность:

– Господин Карич позвонил российскому послу и задал ему тот же вопрос. Будь воля Бориса, думаю, Барченко не долго продержался на этом свете и быстро бы направился к своей любимице.

Я нахмурился: все дороги ведут в Рим, а все мысли киллера неуклонно возвращаются к этой собаке.

– И что посол?

– Ну, посол попросил выдать им Барченко. Мол, у правительства РФ тоже есть к нему несколько вопросов. Сейчас за стариком приедет машина и его увезут туда, куда нам совать нос не велено.

– Что ж, возможно, так будет лучше. Ты говоришь, выдать им… Кому им? Русским, что ли?

– Да, конечно.

– А каким русским, новым или старым?

Ненада мой вопрос заставил задуматься.

– Думаю, все-таки, старым… Знаете, я долго думал, почему Барченко и та дама в черном оставили меня тогда в живых. – Он сделал несколько затяжек, ожидая, что я начну свои расспросы. Но я молчал. Ненад оскалился в ухмылке. – Барченко решил проявить милосердие.

– Что?! Милосердие?! В своем ли ты уме, Ненад? Вампиры не испытывают милосердия и считают его слабостью, присущей низшей расе людей. Что ты, дружище! – Я недоверчиво хмыкнул. – Милосердие… Он, наверное, просто хотел показать Каричам свою безнаказанность, поэтому и оставил тебя в живых. Дескать, хочу – убиваю, хочу – милую. В этом смысле, может быть, он и проявил милосердие, но это было больше прихотью бога, чем действительным проявлением добрых чувств. Я думаю, что ты должен это понимать, чтобы самому не заразиться милосердием уже по отношению к вампирам.

Киллер хмуро покачал головой.

– Думаю, что вы не совсем хорошо понимаете, что я имел в виду. Чувства Барченко к этой мерзкой собачонке были единственно светлым переживанием в его жизни. Вампир – это холодный мощный ум и мертвое сердце. Мертвое, понимаете меня, профессор? Быть может, я не такой ученый, как вы, и не могу хорошо выражать свои мысли.

Я уважительно кивнул, показывая, что приятно удивлен его размышлениями:

– Продолжай, Ненад.

Киллер обрадованно продолжил:

– Мы все думаем, что наша личность – это ум, потому что он думает, вычисляет и управляет нашими поступками. Но ведь это не так – сердце главней. Барченко, полюбив Габриеллу, наверное понял, что настоящий центр личности – это сердце. Любовь к собаке показала ему эту истину и немного оживила вампира. Поэтому он и решил проявить ко мне милосердие. Он захотел познать светлую сторону мира, и это разорвало его пополам. А теперь, когда ему некого любить, он смотрит на мир из сожженного сердца и видит вокруг лишь холодный пепел…

…Не стать свободным никогда, не быть счастливым никогда…
Все, что я чувствую и знаю, – лишь бесконечная преграда,
Преодолеваемая бесчисленное количество раз… -

пронеслись в сознании строки стиха, который декламировал Корвин. Может быть, Ненад и прав: вампир – это мощный холодный ум и мертвое сердце, в котором не живет ничего, кроме ненависти и боли. "…Лишь взгляд, устремленный в вечность – в нем ненависть и боль".

– Думаю, может быть, то, что испытывают вампиры и есть ад. Даже самый презренный человек на земле любит кого-нибудь, его жизнь, пусть темная и мрачная, но все же имеет надежду и веру… И любовь… А во что верит вампир? "…Кто-то просит прощенья у бездны, в которую падает. Но знаю я, что не простит меня вечность…" Вампир верит в бездну, в которую падает бесконечно. И все, что он чувствует: все, что знает, – "лишь бесконечная преграда, преодолеваемая бесчисленное количество раз". Его мировоззрение – лишь ад. Хотя именно вампиры унаследовали землю после грехопадения, им не суждено наследовать небо.

Мы с Ненадом посмотрели в глубь равнины. По дороге опять ехал автомобиль.

Воздух уже переставал быть чернильным и становился синим, как море в ненастную погоду. Звезды еще мерцали, как костры небесной армии, которая скоро пойдет в бой. Но уже чувствовалось, что утро приближается. Автомобиль разрезал ночную мглу двумя лучами, он приближался к бункеру. Скорее всего это и была машина, посланная русским послом за вампиром Барченко. Сейчас его отвезут туда, "куда нам совать нос не велено", разбитого событиями этой ночи. Сломленного смертью Габриеллы.

Неизвестная машина подъехала к нам минут через десять. Видимо, со мной уже произошло слишком много удивительных вещей и встреч, поэтому я уже не удивился тому, что к бункеру подъехал тот самый синий "Мерседес", на котором я ездил к Божко на аудиенцию. Я приготовился удивиться тому, что из машины выйдет Божко. Но когда он на самом деле вышел, я не испытал удивления. Полковник был одет просто и неброско, черные солнцезащитные очки скрывали от окружающих его слепоту. Он даже не носил посох или трость, лишь тихонько касался своего телохранителя, который не отходил от полковника дальше чем на шаг. Я наблюдал, как Божко переговаривался с Ненадом об условиях выдачи Барченко. Смысл слов до меня почти не доходил. Как странно! Только теперь я удивился собственному равнодушию к загадочным вещам, наполнившим мою жизнь до предела. Я перестал считать удивительные вещи удивительными!

Ненад рассказал детали нашего дела Божко и охран-нику и пригласил их в бункер. Я последовал вместе со всеми в подвал. Мне хотелось как-нибудь пообщаться с Божко, но я даже не знал, что он думает обо всем этом и знает ли он сам, что и я нахожусь в бункере. Ведь я пустился в эту авантюру, не советуясь с обиличевцами. Мне было немного неловко, и я после недолгих раздумий решил не обнаруживать своего присутствия. Слиться с охраной и безмолвно наблюдать за происходящим.

Мы вошли внутрь бункера: сразу в нос ударил какой-то странный запах, не похожий ни на какой другой. Я вдруг понял, осознал всем своим нутром, что здесь именно пытают. В воздухе была разлита деловитая атмосфера пыток. На бетонных стенах висели разнообразные железные орудия и кожаные ремни. Можно было подумать, что мы внутри какой-то мастерской. Посторонний наблюдатель, возможно, мог так решить, если бы не сидящий на стуле Барченко. Старый вампир был бледен и растрепан, как будто бы ему только что вырвали зуб одним из этих висящих на стене средневековых орудий. Нельзя было сказать, судя по его выпученным глазам, что он рад пребыванию в этом месте. Барченко сейчас был похож на жабу – пучеглазую и уродливую. По четырем сторонам света от него располагались четыре лампадки с четверговым светом. Я пожалел, что попросил головорезов возжечь их. Это, конечно, было в крайней степени неблагоговейно. Барченко был прикручен к стулу серебряной проволокой. Головорезы перестарались, и проволока буквально врезалась в его тело. Теперь и самый наивный человек мог понять, что он находится отнюдь не в слесарной мастерской. Барченко пытали! Взгляд его был прикован к маленькому столику-ящику, что стоял в полутора метрах от него. На этом ящике лежал целлофановый пакет. В нем, как тушка свежемороженого кролика, находилось тело отравленной Габриеллы. Божко встал неподалеку от вампира и задумался. Он думал, слепой полковник, а это что-то значило. Он не просто думал – Божко пребывал в каком-то напряженном молчании, как будто ему предстояло сейчас сделать важный выбор, но он еще не решил, как поступить. Его брови приобрели форму крыльев летящего дрозда – Божко хмурился. А это что-то значило!

"…Бэ-а-эр-че-ен-ка-о. Запомни эту фамилию, сынок, она еще всплывет в твоих кошмарах…" – Божко очень хорошо помнил эту фамилию. Он помнил ее до нервной дрожи, до судорог, до скрежета зубов. Он ненавидел Бэ-а-эр-че-ен-ка-о – это был человек, безжалостно убивший их отца и мать. Дедушку – доброго старика, который никому ни в чем не отказывал, он прихлопнул, как собаку. Бэ-а-эр-че-ен-ка-о! Еще бы он не помнил: черная дыра, сидящая перед ним, проявляющая к нему садистский интерес. Страх Михайло, падающий внутрь дыры, как капли масла на раскаленную сковородку. Кисловатый запах пота и урчащая утроба вампира, в которой горилка, как кислота, растворяла гусиное крылышко. Еще бы он этого не помнил!

Назад Дальше